Текст книги "Традиции & Авангард. №2 (9) 2021 г."

Ганс. Узнаете ли вы меня?

Первый Советник. Безусловно.

Ганс. Чуть больше месяца назад вы приговорили меня к смертной казни.

Первый Советник. Неправда. Это я попросил Бургомистра подписать помилование.

Ганс. Пусть так. Но вы казнили моих друзей. За что? За то, что мы кормили кошек и собак… А потом выставили нас перед городом пособниками крыс. А тем временем вы прекрасно знали, что никаких крыс в городе нет.

Первый Советник. Откуда тебе это знать? Если ты не видел крыс – это не значит, что их нет.

Ганс. Знаете, что я больше всего ненавижу в жизни, господин Первый Советник? Ложь! Не эти ли слова вы произнесли на том допросе, когда после пыток, измученный и окровавленный, я все равно кричал вам о своей невиновности? И ведь вы прекрасно знали, что я невиновен. И вы все равно обвинили меня во лжи. А теперь я обвиняю вас в том же. Только, в отличие от меня, вы и вправду лжец.

Первый Советник. Хорошо. Чего ты хочешь от меня?

Ганс. Я хочу, чтобы вы признались, что все это время вы лгали нам о крысах. Вы лгали нам и тогда, когда говорили, что мы живем в одном из самых лучших городов мира, а всех, кто с вами не соглашался, обличали и сажали в тюрьмы. Вы лгали нам все время. Впрочем, мы вам особенно и не верили. Но вы все равно нам лгали. Нам и нашим родителям. Лгали, что перед нами открыты все горизонты и в нашем городе так много возможностей для молодых. Но единственной нашей возможностью оказалась возможность работать в шахте и помереть в сорок лет от болезни легких. Или прислуживать вам и таким, как вы, тем, кто много лет назад захватил власть в свои руки.

Первый Советник. Хорошо, Ганс. Я с тобой согласен. Я – лжец и фарисей. Допустим. Но сам-то ты тоже вроде как не работаешь в шахте, а учишься на врача.

Ганс. Я учусь, потому что мои родители продали дом и теперь мы ютимся в квартирке под самой крышей. Но вы правы – мне еще, можно сказать, повезло. Однако я говорю не про себя. Я говорю про всех нас, здесь собравшихся. Ответьте нам – зачем вы казните детей?

Первый Советник. С точки зрения закона их уже можно было казнить…

Ганс. Но зачем?

Первый Советник. Потому что вы еще слишком малы и глупы, Ганс, чтобы понять, что такое управлять городом. Мы должны были пожертвовать кем-то, чтобы избежать народного недовольства. Людям нужны виноватые в их бедах. Мы решили, что этими виноватыми будут крысы. А раз есть крысы, значит, есть и пособники крыс. Ими оказались вы. Вам просто не повезло. Но если бы мы допустили народные волнения, вас бы, шибко умных, просто смело этой волной. Не говоря уж о том, что революция – это всегда смерть, мародерство и нищета. Ты думаешь, люди живут бедно сейчас? Да ты просто не знаешь настоящей бедности. Послушай, Ганс, я лично просил Бургомистра за тебя, потому что мне тебя стало попросту жаль. Я подумал, что всю жизнь буду жалеть, если такого умного парня, как ты, казнят.

Ганс. А я не буду ни о чем жалеть.

С этими словами Ганс накинул веревку на шею Первого Советника.

Ганс. За ложь, за фарисейство, за убийство наших друзей вы, господин Первый Советник, приговариваетесь нами к смертной казни путем повешения.

Первый Советник. Ганс, подожди…

Ганс. Но сначала каждый из нас скажет вам все, что о вас думает…

И дети стали по очереди подходить к Первому Советнику. В руках у них были гвозди, и каждый из детей втыкал свой гвоздь в то или иное место на теле Первого Советника. Первый Советник взвыл от боли. Его мозг мучительно искал спасения. В один момент он заметил, что маленькая девочка замешкалась. Решительным броском Первый Советник вырвал гвоздь у девочки из рук и воткнул его ей в плечо. Девочка закричала. Советник оттолкнул девочку и, размахивая гвоздем направо и налево, бросился бежать. Дети побежали за ним. Они гнали его, словно борзые зайца. Первый Советник, петляя по улочкам города, наконец сумел оторваться от детей, забежав в очень узкий проулок. Дети не заметили его и пробежали мимо. Советник сел на мостовую. Взгляд у него был безумный.

5

Уже пропели первые петухи и на улице светало, когда господин Первый Советник подошел к дому Бургомистра.

Он был растрепан и окровавлен. Даже служанка невольно вскрикнула, когда увидала его в таком виде. Молча он прошел мимо прислуги прямо в спальню Бургомистра, и прислуга не посмела его остановить. Бургомистр храпел на своем ложе, словно огромный мопс. Первый Советник толкнул Бургомистра. Бургомистр, мыча себе что-то под нос, открыл глаза. Он не сразу разглядел в полутьме комнаты Первого Советника. А когда разглядел, то моментально проснулся.

Бургомистр. Ты убежал от него? Ты видел его?

Первый Советник. Не его, а их, ваше сиятельство. Дети, это были дети. Много детей. И среди них была ваша дочь.

Бургомистр. О чем вы?

Первый Советник. Анни была там!

Бургомистр. Что вы такое говорите? Ведь этого не может быть.

Первый Советник. Она была там… Среди детей. Не далее чем час назад…

Бургомистр. Успокойтесь. Это легко проверить.

Бургомистр накинул халат и вышел из своей комнаты. Первый Советник последовал за ним. Бургомистр постучал в комнату дочери.

Бургомистр. Анни! Детка! Ты здесь?

Из комнаты не раздавалось ни звука. Бургомистр постучал еще раз.

Бургомистр. Анни, можно я войду?

Бургомистр не без волнения распахнул дверь комнаты. Анни мирно спала в своей белоснежной кровати. Ее золотистые волосы разметались по подушке, а на губах блуждала детская невинная улыбка.

Бургомистр. Вот видите? Видите?

Господин Первый Советник кивнул, и глаза его забегали.

Первый Советник. Но ведь я видел ее там… Видел…

Она была среди детей. Она вела меня на казнь…

Бургомистр. С вами все хорошо?

Первый Советник. Как они могут так притворяться? Ведь не далее чем час назад… Дети…

И тут Бургомистр понял, что у Первого Советника помутился рассудок, и шепнул проходящей мимо служанке.

Бургомистр. Беги за врачом. Скажи, что дело очень срочное и не терпит отлагательств…

6

Крысолов сидел на самой вершине холма и играл на флейте. Вокруг него до самой реки сидели дети. Крысолов смотрел на детей с задумчивостью, а дети на него с восторгом. И наконец он закончил играть и тихо изрек.

Крысолов. Все здесь?

Первой, как всегда, вызвалась отвечать Анни.

Анни. Да.

Крысолов. Тогда начнем наше собрание. Вы знаете, вы – молодцы. Я от вас не ожидал такой собранности. Я вообще не ожидал, что обрету в Гамельне таких прекрасных людей. Я, конечно, сейчас говорю про вас, а не про ваших родителей.

Дети слушали Крысолова, затаив дыхание.

Крысолов. Вы немного промахнулись с Первым Советником. Но зато вы задали ему знатную трепку. Сегодня утром его поместили в лечебницу для душевнобольных, где ему самое место, я считаю.

Дети радостно засмеялись.

Крысолов. Итак, мы истребили почти всех крыс в Гамельне. И я вас с этим поздравляю. Я говорю почти, потому что самая главная крыса до сих пор бодрствует и продолжает править городом. И имя этой крысы…

И тут Анни все поняла и закричала.

Анни. Нет. Только не мой отец! Пожалуйста!

Крысолов. Но ведь ты уже поняла, что он – плохой человек, Анни? Он даже уже не человек.

Анни. Я знаю, что он допустил много ошибок… Но он – не плохой человек. Крысолов, пожалуйста… Я прошу тебя, я прошу всех вас… Не троньте моего отца, не надо… Я прошу… Я его люблю… Все равно люблю…

И вдруг Анни расплакалась. Дети загалдели. Ганс подошел к ней и стал гладить ее по волосам. Крысолов молча наблюдал за этой сценой. А затем спустился к Анни, присел перед ней на корточки, заглянул ей в глаза и ласково заговорил.

Крысолов. Все-все-все… Мы не будем казнить твоего отца, малыш. Раз ты так плачешь о нем. Дети не должны плакать. Ну же, вытри слезы. У меня есть план получше.

Анни. Правда?

Крысолов. Хочешь послушать?

Анни кивнула, вытирая слезы рукавом платья. Крысолов вернулся на свое место.

Крысолов. Анни права. Если человека любит хоть один ребенок на земле, то у него еще есть шанс спастись. А значит, мы уничтожили всех крыс города Гамельна. Моя миссия окончена. Я ухожу.

Дети встрепенулись и заговорили на разные голоса: «Нет! Куда ты уходишь, Крысолов?! А мы, а как же мы?» И тогда Крысолов улыбнулся детям и поднял руку вверх. Дети разом замолчали.

Крысолов. А хотите пойти дальше вместе со мной?

Кто-то ахнул от удивления, услыхав такое предложение, кто-то пытался осмыслить услышанное. И наконец дети загалдели: «Да! Мы согласны! Мы пойдем с тобой, Крысолов!»

Крысолов. И вы даже не спрашиваете меня, куда мы пойдем?

«Куда?» – послышались выкрики из толпы.

Крысолов. Мы пройдем сквозь пещеру, что начинается в Рудниковой горе прямо за вашим городом. И придем на землю, на которой вы еще никогда не были. На этой земле все не так. Она пустынна, там не цветут липы весной, там нет городов и королевств. И на этой земле мы с вами построим свое государство. И это будет совсем другое государство. Такое, какого никогда раньше не бывало на земле. Там не будет лжи и обмана, не будет несправедливости, там все будут равны и счастливы. Все будут друг другу братьями и сестрами. И зацветут липы на наших аллеях гуще и ярче, чем где бы то ни было. И построятся наши дома, и разрастется наш город до самых гор. И родится новое государство, где не будет власти над нами.

Только мы с вами сможем построить такое государство. Так вы все еще со мной?

Дети. Да! Мы с тобой, Крысолов.

Крысолов. Вы не боитесь ни тягот, ни лишений, которые ждут вас?

Дети. Нет! Мы не боимся.

Крысолов. Хорошо. Есть кто-то, кто не хочет идти со мной?

Дети замолкли. И тут в полнейшей тишине зазвучал голосок Анни.

Анни. Я.

Крысолов. Как? Ты не пойдешь?

Анни. Простите меня… Я не могу… Не могу бросить отца… Он ведь уже не молод, а я – единственное, что у него есть.

Крысолов. Хорошо, оставайся. Но когда мы уйдем, пообещай, что не промолвишь ни слова о том, куда мы исчезли.

Ганс. Как же так, Анни…

Элизабет. Анни! Пошли с нами! Как я буду в новом мире без своей подруги?

Ганс. Мы создадим там театр, и ты будешь в нем самой главной актрисой.

Анни. Я не могу… Не могу… Не могу…

И Анни заплакала снова.

Крысолов. Тебе придется уйти, Анни. Все, что я сейчас скажу, тебя больше не касается.

Анни. Крысолов, прости меня, пожалуйста, но я правда не могу…

Крысолов. Я все понимаю.

Анни. Хорошо. Хорошо.

И Анни, плача, прошла мимо ребят и направилась по тропинке к дому.

Крысолов. Сейчас, когда вы придете домой, соберите в дорожный мешок свои пожитки. Возьмите только самое необходимое.

Из толпы раздался голос брата Жака.

Второй мальчик. А игрушку можно с собой?

Крысолов. Лично тебе я разрешаю взять игрушку. Но только одну. В три часа ночи мы встретимся с вами на ратушной площади и тихо пойдем к горе. Позовите с нами всех своих друзей, возьмите своих младших братьев и сестер, ведь таким образом вы их спасете и подарите им шанс на счастливую жизнь.

Из-за кустов выбежала Анни.

Анни. Хорошо! Я с вами!

Крысолов. Я рад, что ты с нами, милая. Я очень рад.

И Крысолов широко улыбнулся Анни. Анни польщенно раскраснелась и юркнула на место рядом с Гансом.

Крысолов. Мы пойдем к горе и ровно в пять часов утра, на рассвете, войдем в пещеру.

Первый мальчик. А там не будет пауков?

Крысолов. Не переживай. Я пойду впереди и буду расчищать вам дорогу.

7

На ратушной площади играли музыканты. Люди смеялись и танцевали, забыв о страшных убийствах последнего времени, радуясь первым теплым денькам и этому случайному празднику, который Бургомистр велел устроить по случаю избавления города от крыс. На балконе ратуши появился и сам Бургомистр. Следом за ним на балкон вышли Крысолов и Анни.

Бургомистр. Дорогие жители города Гамельна! Я обещал вам Крысолова, и я привел вам Крысолова. И вот сегодня наш уважаемый гость исполнил свою работу. В городе больше нет крыс! Поздравьте друг друга с этим! Наш город избавился от крыс раз и навсегда!

«Ура!» – закричала толпа. Крысолов учтиво поклонился публике. Музыканты снова заиграли свою музыку.

В самой ратуше тоже было многолюдно. Здесь собралась вся знать города – ведь она любила праздники не меньше простолюдинов.

Бургомистр был рассеян. Он раскланивался во все стороны, отвечая на льющиеся на него рекой приветствия и грубую лесть, но лицо его выражало тревогу и озабоченность. Анни семенила следом за отцом. По ней было видно – что-то мучало ее в этот вечер и не давало покоя.

Бургомистр. Господа, я приглашаю вас всех к столу.

И гости бурной рекой стали стекаться в зал приемов. Анни выбрала момент, когда отец ни с кем не разговаривал, и прошептала ему на ухо.

Анни. Папочка, мне нужно с тобой поговорить. Очень нужно…

Бургомистр. Прямо здесь? Детка, сейчас не время. Давай поговорим завтра, когда никто нас не потревожит.

Анни. Папа, я хотела сказать…

Бургомистр. Что? Говори громче!

Анни оглянулась по сторонам и произнесла.

Анни. Нет, ничего… Просто мне опять нездоровится сегодня, и если ты позволишь, я уеду домой пораньше…

Бургомистр. Что-то в последнее время ты стала часто болеть. Надо будет пригласить доктора.

Анни. О, не беспокойся, ничего страшного, обыкновенная простуда…

Бургомистр. Ну хорошо, хорошо, если тебе нездоровится, то, конечно, ты можешь уехать раньше…

Анни. Спасибо, папочка.

И Анни вдруг крепко обняла отца.

Бургомистр. Ты чего? Дома обнимемся, здесь же люди…

Анни чмокнула отца в щеку и, ничего не объясняя, побежала вниз по лестнице. Тем временем праздник продолжался. К Бургомистру подошел Крысолов. Он поднял на Бургомистра свои рыбьи глаза и проговорил.

Крысолов. Вы должны мне сто двадцать тысяч золотых…

Бургомистр. Сто двадцать тысяч? У нас нет таких денег. Вся наша казна что-то около ста тысяч золотых. Я могу заплатить вам тридцать тысяч…

Крысолов. Но это не треть вашей казны.

Бургомистр. Кто вам такое сказал? Мой Первый Советник? Но он безумец, разве вы не знаете, что он сошел с ума и несет всякий бред? Нет, вы ошибаетесь. Тридцать тысяч – это треть нашей казны. И вообще, сейчас не время об этом говорить. Переговорим дома в моем кабинете.

Крысолов. Мне не нужно тридцать тысяч золотых. Мне нужна треть казны. Если же вы не можете заплатить мне треть, то я отказываюсь и от тридцати тысяч.

Бургомистр. Как хотите. Это ваше право.

Крысолов. Я знаю. Все, что я имею в этой жизни, – это лишь право. Право поступать так, как считаю нужным.

Бургомистр. Вы действительно отказываетесь от денег?

Крысолов. Да. Отказываюсь.

Бургомистр. Послушайте, возьмите эти тридцать тысяч… Ведь вы работали.

Крысолов. По правде говоря, деньги мне не нужны.

Бургомистр. Не нужны деньги?

Крысолов. Нет. Я считаю, что город Гамельн заплатил мне сполна.

Бургомистр. Ну что же, если наше гостеприимство и радушие устраивают вас в качестве скромной платы за вашу работу и вы не в обиде на нас, то я, честно признаться, очень этому рад. Вы даже не представляете, насколько беден наш город. Поэтому, честно признаться, я рад…

Крысолов. Я тоже рад. Чрезвычайно рад.

Крысолов криво усмехнулся, поклонился Бургомистру и растворился в толпе.

8

Та ночь в Гамельне выдалась особенно теплой. После праздника взрослые спали пьяным сном по своим кроватям. Полная луна освещала ратушную площадь, на которой уже собрались дети. Здесь были и совсем малыши, были и подростки. Старшие вели за руку младших. Девочки держали младенцев на руках. За спиной у каждого болтался маленький дорожный узелок. Но некоторые дети все же ослушались Крысолова и тащили за собой еще и кукол или деревянных лошадок на веревочках. Дети галдели, вертели головами по сторонам и, находя в толпе друзей, кричали друг другу приветствия. Ганс крепко держал зареванную Анни за руку.

Крысолов поднялся на ступени ратуши, поднял руку вверх. Детский гам стих.

Крысолов. Все здесь?

Дети. – Все!

– Кто не успел, тот опоздал!

– Мы готовы идти…

Крысолов. Тогда в путь.

Крысолов достал из своей дорожной сумки флейту, заиграл на ней и двинулся в путь. А дети, уходя за ним, хором запели:

 
Мы за Крысоловом все вместе уйдем,
Там волю и новую землю найдем.
Мы райские кущи построим на ней
И станем всех лучше из рода людей.
 

Дети уходили. Уходили навсегда. Уходили, оставив свои комнаты, свои учебники и игрушки, своих родителей, которым вечно было некогда и которые их не понимали. Дети шли строить новый мир. И они думали, что он будет лучше, чем тот, в котором они родились и выросли.

Дети вышли из города и пошли по горной тропе, что начиналась прямо у его границ. У подножия горы они увидали пещеру, которая смотрела на них черной разверзнутой пастью.

Крысолов бесстрашно вошел в эту пещеру, и дети последовали за ним. И когда последний ребенок исчез во тьме, с потолка пещеры полетели камни. Они завалили вход в пещеру и прочно замуровали в ней детей.

9

А наутро город проснулся. И не нашел своих детей.

«Анни!» – закричал Бургомистр, не найдя свою дочь в кровати.

«Элизабет!» – закричала сухонькая белесая женщина.

«Ганс.» – закричали отец с матерью, прочтя короткую записку, которую написал им сын. В записке была всего пара слов: «Не ищите меня, я ушел за Крысоловом».

«Элизабет! Андреас! Жак!» – вторили им голоса других родителей.

10

У заваленного входа в пещеру собралась толпа. Люди стенали и плакали.

Люди.

– Следы ведут сюда…

– Значит, они ушли в пещеру…

– Господи, бедные наши дети!

– Разбирайте завал!

– Мы уже пробовали, это невозможно.

– Камни слишком большие!

– Дети, дети, отзовитесь!

– Элизабет!

– Ганс!

– Жак!

– Андреас!

– Вы там? Скажите, что вы живы!

Башмачник подошел к Палачу, по щекам которого текли слезы.

Башмачник. Хорошо, что у меня нет детей.

Палач. Нет, дети – это великий дар. Великий. Моя Мари… Она была такой… Такой…

И с этими словами Палач зарыдал в полный голос.

Башмачник. Извини, я не подумал, что у тебя тоже дочь…

Башмачник отошел в сторону. Люди безуспешно пытались оттащить камни от входа в пещеру. И когда они поняли, что все бесполезно, то разом замолчали. А потом точно так же разом заговорили.

Люди. – В последнее время он стал таким хорошим…

– Моя Элизабет превратилась в само послушание…

– Мы радовались, думали, наш Ганс наконец-то взялся за учебу…

– Что мы о них знали?

– Мы думали, что у них все хорошо.

– Почему они ушли за ним? Чего им не хватало?

– Я растила своего сына как могла. Я и подумать не могла, что он уйдет вместе со всеми…

– Моя дочь была такой ласковой девочкой, что заставило ее уйти?

– Да, я мало говорила с сыном, я не знала о его жизни почти ничего, но он должен был понимать, что я работаю с утра до ночи, чтобы прокормить его.

– Что нам теперь делать? Что делать?

– И кто во всем этом виноват?

– Этот Крысолов всюду шлялся со своей флейтой! Это все его флейта! Она заколдовала наших детей, вот они и ушли за ним!

– Надо сломать все флейты в городе…

– Надо запретить играть на флейтах!

– Куда смотрят власти?

– А им, как всегда, ни до каких флейт нет дела…

– Надо написать прошение…

– И казнить всех, кто держит флейты дома…

А Бургомистр встал перед пещерой на колени и прошептал.

Бургомистр. Дети, простите нас, пожалуйста…

И тут из горы раздалось детское пение:

 
Мы за Крысоловом все вместе уйдем,
Там волю и новую землю найдем.
Мы райские кущи построим на ней
И станем всех лучше из рода людей.
 

Конец

Публицистика, критика, очерк

Анна Долгарева

Анна Долгарева родилась в 1988 году в Харькове. Публиковалась в журналах «Урал», «День и ночь», «Юность», «Витражи», «Дальний Восток», «Нижний Новгород», «Аврора» и других изданиях. Профессия – журналист.

Лауреат Григорьевской премии (2019). Победитель VII Международного поэтического конкурса «45-й калибр» (2019); спецпризер Гумилевского конкурса «Заблудившийся трамвай» (2019), обладатель вице-гран-при Кубка издательства «СТиХИ» (2020). Живет в Москве.

Поэт вне контекста

Дискуссия о существовании поэта вне контекста произошла у меня с прекрасным поэтом Максимом Амелиным. Спорили мы о Михаиле Елизарове, который в 2020 году получил Григорьевскую премию. Тут дело вот в чем: Елизаров пишет прозу и пишет песни – однако тексты песен, представленные в подборке, убедили жюри дать ему высший балл. И нередко приходилось слышать в связи с этим, что поэт может существовать исключительно в определенном литературном контексте. А тут никакого контекста, только голый корпус рифмованных строчек, которые писались, чтобы быть положенными на музыку.

Ключевой вопрос: важно ли это?

В сущности, это любопытный вопрос и вне обсуждения Елизарова. На открытии XX Международного литературного форума молодых писателей поэт и критик Константин Комаров произнес любопытную фразу: «Никакие лайки в соцсетях не заменят легитимизации в литературе, и “Липки” позволяют ее получить».

Фраза эта интересна тем, что здесь пересекаются понятия «литература» и «литературный процесс». Литературный процесс, безусловно, есть понятие, данное нам в ощущениях. Это печатные издания, профессиональные порталы, форумы, мероприятия, определенный круг людей, наконец. Для успешного существования в нем, разумеется, требуется определенная легитимизация. Получить ее талантливому человеку несложно, но это требует все же некоторых усилий, скорее социальных, чем литературных, если ты не связан с этим кругом с юности.

Хотя бывают и золушкины истории: никогда не публиковавшийся автор присылает в издательство рукопись, а та выстреливает, после чего литературный процесс сам всасывает этого автора. Так, например, получилось, когда в шорт-лист прошлогоднего «Нацбеста» вошел роман «Четверо» молодого писателя Александра Пелевина, совершенно незнакомого с миром писательских форумов и толстых журналов.

Функция, которую выполняет литературный процесс, – это формирование среды и направлений. На прозе это сказывается в меньшей мере, на поэзии – пожалуй, в большей. Практически любого пишущего автора можно причислить к той или иной школе. И речь не только о современности – это вся история русской поэзии, хоть и не без некоторых оговорок.

Но вот возьмем Всеволода Емелина, уже практически забронзовевшего классика. У него удивительная история прихода в литературу: одна публикация в 1989 году, одна в 1991-м – и десять лет молчания. То есть он писал стихи, но писал их в стол. Толстые журналы его печатать не хотели. Только в 2001 году большая его подборка вышла в «Независимой газете» – и вот Емелин начал проявляться в русской литературе. При этом он массово известен, лауреат ряда премий, но все равно как бы стоит немного в стороне от литературного процесса как явления.

И здесь, конечно, интересный вопрос: существовал ли поэт Емелин в девяностые годы, когда он писал стихи, а их не публиковали? Безусловно, если рассматривать поэта непременно как контекстуальное явление, то ответ отрицательный. Однако в абсолютном смысле его стихи существовали, и в абсолютном смысле Емелин поэтом, конечно, всегда был.

Вернемся к тезису Комарова о легитимизации в литературе. Скорее всего, в данном случае речь идет скорее о легитимизации в литературном процессе. Дело в том, что в век сетевых публикаций яркому и талантливому человеку достаточно сложно остаться незамеченным, пропасть без вести со своими текстами, таким образом, действительно не войдя в русскую литературу. Как если бы, например, Емелин в двухтысячном попал под машину – и никто, кроме нескольких друзей, не узнал о его стихах.

И таким образом мы приходим к еще более широкому вопросу: допустимо ли включать в понятие современной литературы тот корпус текстов, что находится за пределами литературного процесса?

Возьмем тему, вокруг которой любят ломать копья: сетевую поэзию. Даже не Верочку Полозкову, Бог с ней, она себе уже всю возможную легитимизацию обеспечила и даже в «Арионе» напечаталась. Но авторов, которые публикуются преимущественно в социальных сетях (раньше – ЖЖ, сейчас – «ВКонтакте», «Фэйсбук», даже, извините, «Инстаграм»), – сотни, если не тысячи. Безусловно, на слуху преимущественно неудачные примеры – вроде Ах Астаховой. Это не значит, что талантливых авторов там нет. Но они одиночки. Самородки такие.

Еще одно явление – слэмовая, или барная, поэзия, когда авторы в основном выступают вживую. В качестве очагов такой поэзии можно привести, например, ЛитПоны Арса-Пегаса в Москве и чемпионат Маяковского Джамиля Нилова в Санкт-Петербурге, хотя это только парочка наиболее известных и, будем честны, держащих определенный литературный уровень. Это очень любопытные мероприятия – и с литературной точки зрения тоже, но не только.

Рассматриваемое явление – поэтическая декламация. Декламировать собираются на регулярной основе в каком-то месте. Внутри движения формируются определенный пул поэтов и даже какое-то количество регулярных зрителей. Именно зрителей, не слушателей: это, повторим, скорее шоу. И это, в общем, тоже несколько снижает поэтический уровень участников – но и здесь встречаются интересные авторы. И опять-таки они одиночки-самородки.

Кстати, местами эти явления могут пересекаться, но не массово. Например, питерская поэтесса Ира Ульянова ведет крупный поэтический паблик и при этом она довольно успешный декламатор. А Джамилю Нилову участие в «барных» концертах не мешает ездить на форумы и печататься в толстых журналах.

Или вот песенная (или околопесенная) поэзия: это такая ложноножка бардовского движения. То есть написал бард песню, смотрит – а текст вполне сам по себе можно глазами читать. Или пишет не только песни, но и стихи, но преимущественно известен как бард и не видит смысла получать «легитимизацию в литературе» – у него и так есть своя аудитория. Это, кстати, случай упомянутого Елизарова, но далеко не только его.

Есть Дмитрий Вагин, есть Павел Фахртдинов – это довольно большая страта. Из тех, кстати, кто успешно «легализовался», начиная как бард, можно вспомнить Анну Герасимову (Умку), что, в сущности, подтверждает тезис, что талантливому человеку очень легко войти в литературный процесс при некоторых социальных усилиях. Здесь есть своя специфика: талантливому человеку с гитарой проще добиться успеха и признания, чем талантливому человеку без гитары, поэтому действительно с ходу можно назвать несколько имен действительно интересных авторов.

Ну и так далее.

Кто из них останется в истории? На уровне людей, скорее всего, два-три человека, может, десяток, причем неизвестно, из какого контекста, и вряд ли мы сейчас гарантированно их угадаем. На уровне же литературоведения вполне возможно, что будущие студенты Литинститута будут изучать расцвет да хоть той же приснопамятной сетевой поэзии в начале двадцатого века. Хотя бы потому, что раньше ничего подобного не существовало, это при нас зародившийся феномен.

Да, возвращаясь к началу: вопрос поэтического контекста – это фактически вопрос о принадлежности к литературе. Но непонятно, считать ли литературой то, что находится вне литературного процесса. Не явления, не всю массу, скажем, сетевых или «барных» поэтов, но пресловутых талантливых одиночек. Они могут иметь какую-то аудиторию, могут ее практически не иметь, но ведь они существуют, более того, зафиксированы всемогущим гуглом как существующие. Что с ними делать?

Поэтому я для себя снимаю в принципе вопрос о контексте, рассматривая поэта, хотя часто это бывает и сложно. Но поэт значит меньше своего текста, а поэтическое важнее человеческого.