Текст книги "Ветер с моря"

Глава 12

В то холодное ветреное мартовское утро огонь в камине гостиной Мэриан горел отвратительно. Из-за порывов меняющего направление ветра в комнату попадали небольшие клубы дыма, от которого щипало глаза, в то время как спину холодил сквозняк. Она с раздражением отложила перо и, подойдя к камину, старательно перемешала угли, но пламя лишь судорожно вспыхнуло и почти сразу же сникло. А ведь трубу чистили как раз перед Рождеством. Мэриан казалось, что все в доме шло наперекосяк с тех пор, как ее брат привез жену в особняк на Арлингтон-стрит. Мэриан находила причины чувствовать себя обиженной. Только что у нее состоялся очень неприятный разговор с кухаркой.

Миссис Пратт хорошо знала себе цену. Никто из хозяев не мог найти равных ей в приготовлении великолепных суфле, восхитительных соусов и поистине волшебного холодного пудинга. Она постучала в дверь и вошла, сложив руки на необъятной груди. Ее накрахмаленный фартук был безупречен, манеры почтительны, но характер отличался упрямством и независимостью.

– Могу я переговорить с вами, леди?

– Да, конечно, миссис Пратт. В чем дело?

– Это касается той деревенской девчонки, которая приехала с молодой миссис Эрмитейдж. Гвенни Фостер.

Сердце у Мэриан оборвалось. «Ну вот, опять. Я знала, что будут неприятности, я предупреждала Роберта, но он не обратил никакого внимания. Изабелла просила за эту девушку, все остальное для него не имело значения», – с обидой подумала Мэриан.

Итак, Гвенни приехала к ним на Новый год и сразу же вызвала к себе неприязнь у кухонных работниц. Она была посторонней, и к тому же заняла оборонительную позицию. Гвенни оказалась слишком уж прямолинейной, даже осмеливалась критиковать знаменитый рецепт галантина из свинины и говядины, которым пользовалась миссис Пратт, утверждая, что галантин получается слишком густой, и что еще хуже, имела обыкновение самым раздражающим образом намекать, будто знает очень многое о своей молодой хозяйке, но категорически отказывалась удовлетворить вполне естественное любопытство прислуги.

– Я не разношу сплетни, вы это хорошо знаете, леди, – добродетельно заявила миссис Пратт, – но я считаю своим долгом сообщить, что Гвенни ворует еду из моей кладовой.

– Ворует еду! – воскликнула Мэриан. – Что это значит? Разве девушку не кормят досыта?

– Разумеется, кормят, и даже более, чем достаточно, – возмущенно сказала миссис Пратт. – Никто из моих подчиненных не голодает. Но, следует признать, делает она это не для себя. Посудомойка сказала мне, что видела, как Гвенни что-то вынесла из кладовки поздно вечером и отдала одному из этих грязных бродяг, которые сейчас толкутся повсюду, куда бы вы ни пошли.

– Многих из них уволили с армейской службы, и теперь они остались без работы и жилья, – примирительно сказала Мэриан. – Наверное, девушка пожалела одного из них.

– Может быть, – согласилась миссис Пратт. – Но это отнюдь не самое худшее. Прошлой ночью, и позапрошлой тоже, она привела одного из этих негодяев в моечную и позволила ему сидеть и есть там. Как вам это нравится? И у меня есть основания думать, что прошлой ночью он спал в конюшне. – Кухарка сделала паузу – будто от такого безобразия у нее перехватило дыхание. – Так не годится, леди. Он мог бы оказаться грабителем или еще того хуже. Нас всех могли бы зарезать прямо в постелях. Что, если хозяин уедет во Францию, и мистер Маккай с ним, а мистер Хоук отлучится на несколько дней навестить свою больную сестру? Кто останется здесь защищать нас от всяких негодяев, хотела бы я знать? Это то же самое, что добровольно открыть им дверь. Молодые горничные уже боятся, а Китти рассказывала, что мальчишка из приюта, только что поступивший на службу, дрожал и плакал всю ночь напролет. Не нравится мне это, совсем не нравится, леди.

– Да, я могу тебя понять.

Мэриан вздохнула. Ее не так просто было взволновать, и, по-видимому, в рассказе миссис Пратт многое было преувеличено. Однако этому следовало положить конец. Что-то надо предпринять.

– Хорошо, я разберусь, – сказала она наконец. – Я поговорю с леди Изабеллой, а потом и с самой девушкой.

– Очень хорошо, леди. Я не из тех, кто затевает заваруху, но посчитала своим долгом прийти и рассказать вам. Я бы никогда себе не простила, если бы случилось что-нибудь ужасное.

– Нет, конечно, нет. Спасибо, я разберусь с этим.

Оставшись одна, Мэриан позвонила Китти и послала ее за Изабеллой. В ответ услышала, что та рано утром поехала верхом в Гайд-парк и еще не вернулась.

Это тоже раздражало Мэриан. Роберт купил жене красивую дорогую лошадь. Он сам выезжал с Изабеллой, насколько работа позволяла ему выкраивать на это время.

После возвращения из Шотландии Роберта постоянно вызывали в Уайтхолл для решения вопросов, связанных с условиями мирного договора, подписание которого затягивалось из-за постоянных придирок Бонапарта по каждому малозначительному вопросу, пока, наконец, доведенные до крайней степени раздражения и понимающие, что страна теряет терпение, лорд Корнуоллис и лорд Хоуксбери не отправились в Париж с ультиматумом. В течение восьми дней должно было быть достигнуто окончательное соглашение и подписан договор, иначе все надежды рухнут и обе страны сразу же окажутся в состоянии войны, что было крайне нежелательно ни для Британии, ни для Франции. Роберта послали в Париж с миссией советника, знакомого со всеми подробностями и способного перевести на английский тончайшие нюансы, которые хитрый и беспринципный француз мог бы ввернуть. Роберт не знал точно, когда вернется.

Лишь час спустя вошла Изабелла, румяная после утренней прогулки верхом, но в глубине души встревоженная. Вызов в комнату Мэриан предвещал почти всегда замечание или упрек, высказанные сладчайшим тоном, но тем не менее чрезвычайно досадные. Она пыталась догадаться, о чем пойдет речь на этот раз.

Вместе с Изабеллой, подпрыгивая, вбежал Рори. И два спаниеля, лежавшие на прикаминном коврике, напряженно привстали, а потом снова медленно опустились на место. В первые дни у собак произошла драка, что стоило Оливеру порванного уха, Роланду – позорного бегства под диван, а Роберт, отважно разнимавший их, был сильно укушен в руку. С тех пор установилось что-то вроде перемирия, и два аристократа скромно семенили позади оборванца с Высокогорья, когда Эдуард выводил их на прогулку.

– Извините, что заставила вас ждать, Мэриан. Но я только что вернулась, – весело начала Изабелла. – Сегодня в парке было так ветрено.

– Не следует ездить одной, – проворчала Мэриан. – Я вам это говорила и раньше, и вы знаете, Роберт этого также не одобряет.

– Но Ян уехал с Робертом, а Эдуард в седле похож на мешок с картошкой. Если я могла скакать одна по болотам, то, уверена, что в парке, где довольно людно, ничего со мной не случится.

– В том-то и дело. Это не совсем прилично, вы можете привлечь нежелательное внимание.

– О, неприлично! Что это значит? – раздраженно возразила Изабелла. – Со мной никто еще не заговаривал. Это было бы забавно. – Мэриан была шокирована, а Изабелла быстро продолжила: – По какому поводу вы пригласили меня?

Она молча выслушала историю о поступках Гвенни.

– Я уверена, что этому есть какое-нибудь простое объяснение, – сказала она наконец. – Я поговорю с нею об этом.

– Пожалуйста, сделайте это как можно скорее. Я не могу допустить ухода миссис Пратт. Она одна из лучших кухарок в Лондоне.

– Думаю, до этого не дойдет.

– Будем надеяться, что нет.

Призванная в будуар Гвенни сначала бурно возмутилась:

– Я никогда не крала ни крошки. Я никогда такого не сделала бы. Я взяла лишь свою долю: пару кусков пирога, немного хлеба и сыра. Это подлая ложь, что я крала.

– Я тебе верю, Гвенни, не расстраивайся. Но для кого ты взяла еду? Кто этот человек?

Гвенни с минуту пристально смотрела на Изабеллу, потом все рассказала:

– Это Том, мисс, Том, которого забрали вербовщики много лет тому назад. Все это время он служил на одном и том же корабле, вырос до помощника капитана, а теперь, когда война подошла к концу, его уволили вместе с остальными. Но он никогда меня не забывал, ни на минуту, он сказал. Он пришел в Хай-Уиллоуз, и ему сказали, что я здесь, в Лондоне, и он с трудом добрался сюда. Потому что, знаете, он никогда не учился, как следует, писать. Неделю тому назад я увидела его, когда выводила Рори на вечернюю прогулку. Он боялся постучать, все ему казалось таким огромным, он оробел, но я его сразу узнала. Он совсем не изменился, только потерял три пальца на левой руке. Ему их оторвало снарядом, и рука до сих пор плохо поднимается, а значит, трудно получить работу. Два дня у него маковой росинки во рту не было, поэтому мне надо было что-то делать. Сначала он не хотел брать, думал, меня будут ругать.

– Почему ты впустила его в дом?

Гвенни не решалась ответить.

– Это было позавчера. Дул этот проклятый холодный ветер, который будто разрезает вас пополам, да еще и дождь. Я привела его в дом и накормила, а потом отправила с мистером Маккаем. Я подумала, он мог бы переночевать где-нибудь в конюшне с лошадьми, никому ведь от этого плохо не было бы, пока он что-нибудь себе не найдет. Не знаю, почему эта самая миссис Пратт побежала к леди Мэриан и доставила вам неприятности.

– У меня нет неприятностей, Гвенни. Но мой муж в отъезде, и я не совсем представляю, как лучше поступить… Может, поговорить с Томом?

– Вы поговорите, мисс, правда? – с жаром воскликнула Гвенни. Она так и не привыкла звать Изабеллу «мадам» или «леди», как ни пыталась.

Так что вечером вся кухня имела необычное удовольствие видеть, как молодая леди Килгоур, одетая для ужина, красивая, как на картинке, по мнению младшей горничной, беседовала в моечной с подозрительным бродягой, который, оказывается, был женихом Гвенни. Надо сказать, что Том выглядел вполне чисто и опрятно в своей морской форме. В руках он, смущаясь, крутил соломенную шляпу, на ленте которой сохранилась надпись «Аретуза».

– Я никогда не имел в виду ничего плохого, мисс… леди, просто мне так хотелось снова увидеть Гвенни. Ведь я пробыл на море почти шесть лет.

– Я знаю, Том, и сочувствую тебе. Чем ты занимался до того, как тебя схватили вербовщики?

– Работал с лошадьми, леди, – воодушевился он, – в гостинице «у Георга» в Райе. Я вырос на ферме, понимаете, и привык к ним. Хорошо управлялся с ними, а потом… ну, конечно, из-за всего, что случилось, больше уже не пришлось… Я думал, здесь так много экипажей, и карет, и работу будет нетрудно найти. Но, кажется, слишком много таких, как я, кто ищет работу.

– Послушай, Том, – сказала Изабелла, собираясь с мыслями. – Я ничего не могу обещать, но когда мой муж вернется из Парижа, я спрошу его, не поможет ли он подыскать что-нибудь, а пока Гвенни будет приносить тебе еду, и, если хочешь, можешь спать на конюшне.

– Я не прошу милостыни, – скованно начал он.

– Том, не надо так говорить, – прошептала Гвенни.

– Все в порядке. Я понимаю, – продолжала Изабелла. – Думаю, найдется много мелкой работы, которую ты мог бы выполнять для нас, если хочешь.

– Любую, любую работу, леди. Вы мне только скажите, и я сделаю. Но я не хотел бы вас обременять….

Несмотря на бодрые слова, Том был страшно худым и выглядел истощенным.

– Это только на время, – предупредила она. – Все зависит от того, что скажет мой муж. – Она резко оборвала слова благодарности Гвенни: – Не беспокойся больше об этом. Я поговорю с кухаркой.

До сих пор Изабелла предоставляла Мэриан заниматься хозяйственными делами, не осмеливаясь вмешиваться. Теперь она призвала на помощь все свое достоинство и прочла удивленным слугам краткую лекцию о том, что следует проявлять доброту к людям, попавшим в трудное положение.

– Том сражался за нас и был ранен, защищая всех нас, – сказала она, – поэтому мы должны проявить немного сочувствия и помочь ему сейчас. Я уверена, что могу рассчитывать на ваше добросердечие.

– Ну и ну, – сказала миссис Пратт, когда Изабелла ушла. – Никогда бы не подумала, что она такая, ни единой минуты не подумала бы. Она всегда была тихая, как мышка. Если хозяин до сих пор этого не понял, клянусь, он хлопот не оберется, и леди Мэриан тоже!

– Правда, она похожа на сказочную принцессу? – прошептала молоденькая служанка, все еще очарованная Изабеллой.

– Берись-ка за чистку овощей, – резко вмешалась миссис Пратт.

Мэриан пришла в ярость, когда за ужином Изабелла призналась, что она сделала. Ги, присоединившийся к ним в тот вечер, весело поглядывал, не говоря ни слова, то на одну, то на другую даму.

– Вы понимаете, что вы наделали? Допустили такого человека в дом!

– Он не пойдет дальше конюшни.

– Это вы так думаете. Но кто знает, может быть, он использует в своих целях эту вашу служанку. Он может замышлять что-нибудь нехорошее. Надо было подождать возвращения Роберта, прежде чем брать на себя ответственность за такое решение.

– А как бы вы поступили? Дожидаясь, Том мог умереть от голода и холода. А как же ваша богадельня в Ист-Энде, о которой вы столько говорите? Вы бы их всех отправили умирать на улицу?

– Это совсем другое дело, – холодно ответила Мэриан.

– Почему другое? – Изабелла помолчала, прежде чем сказала, тщательно подбирая слова: – Я знаю, вы живете в этом доме много лет, а я здесь всего несколько месяцев, но я жена Роберта и думаю, что тоже имею право на свое мнение относительно домашних дел.

– Вы хотели бы, чтобы я ушла, не так ли? Это не дает вам покоя? Вы хотите меня выгнать?

– Нет, нет, не хочу, правда, не хочу. У меня никогда и мысли такой не было. Я хочу, чтобы мы стали друзьями.

– Друзьями! Боюсь, мне трудно в это поверить, после того, как вы завлекли моего брата, принудили к браку, которого он никогда не должен был заключать. Все это просто невыносимо, совершенно невыносимо. – Мэриан вскочила, дрожа от гнева. – А теперь прошу извинить меня… – И она торопливо вышла из комнаты, чуть не столкнувшись со слугами, которые уносили тарелки после первого блюда и вносили чистую посуду.

– Вот ты и показала ей, кто хозяйка в доме, – сказал Ги, когда дверь закрылась. – Ей совсем не нравится, что ее щелкнули по носу, это ясно. Почему ты не попросишь Роберта отослать ее?

– Я не смогла, Ги, просто не смогла. Она предлагала уехать, когда мы вернулись из Шотландии, но я знаю, Роберт не хочет этого, хотя он и сказал, что мне решать. Я должна была попросить ее остаться. Это ее дом. Потом, это было бы жестоко. Она и вправду любит Роберта, и он очень хорошо к ней относится. Как могла я вмешиваться в их отношения! Я только хотела бы, чтобы она не ненавидела меня так сильно.

– Ты ведь знаешь, почему она тебя не любит? Роберт – это все, что у нее осталось, и она невзлюбила бы всякого, кто оторвал бы его от нее.

– Но я же не оторвала его, правда.

– Именно оторвала, моя дорогая. Мне кажется, ты не понимаешь, какое место занимаешь в ее мыслях.

– Ты говоришь чепуху.

– Вовсе нет. Я вижу гораздо больше, чем ты. Поэтому предупреждаю – берегись бурь. А сейчас мне нужно идти.

– Да? – задумчиво проговорила она. – Я надеялась, хоть раз мы проведем спокойный вечер вдвоем.

– Извини, но я обещал быть в театре. Сегодня на Хаймаркет показывают новый фарс.

– Ты же опоздаешь.

– Как раз успеваю на последний акт.

– Ги, – приостановила она брата, взяв его за локоть, – ты ведь не посещаешь все эти игорные дома со своими друзьями?

– Моя дорогая сестра, с чем бы я пошел играть?

– Роберт дает тебе щедрое содержание.

– А Дэвид скупо выдает мне понемногу, будто я школьник. Ты знаешь, он такой хитрец, Белла. Специально ограничивает меня, чтобы я не увлекся игрой. Держит меня в ежовых рукавицах. Как я был бы рад вырваться на свободу и сам отвечать за свои поступки!

– О, Ги, ведь еще и полугода не прошло…

– Знаю, знаю. Пойми меня правильно. Дэвид отличный парень, а Роберт исключительно щедр. Это я неблагодарная свинья. Я это понимаю и когда-нибудь верну ему каждый пенни. Перестань беспокоиться обо мне, Изабелла. Мне очень повезло.

– Будем надеяться, что это так.

– Конечно. – Он поцеловал ее в макушку и, повеселев, удалился.

Изабелла смотрела брату вслед, думая, всегда ли она будет сходить с ума от беспокойства о нем. В своей новой жизни Ги чувствовал себя как утка в воде. На уроках он встречался с другими молодыми людьми, сыновьями из состоятельных семейств, которые легко относились к жизни и давно были предоставлены самим себе, хоть их и ограничивали в средствах. Они приняли Ги в свою среду, а он, обладая хорошими способностями к языкам и истории, тем не менее не утруждал себя учебой. Он уже испытал головокружительное удовольствие у игорных столов, пусть пока не в самом известном заведении – не у Крокфорда, а в более скромных. И так как удача сопутствует начинающим, уже одержал несколько маленьких побед. Однако он еще не настолько погрузился в развлечения, чтобы это стало заметно бдительному оку Дэвида.

Ги хорошо одевался, в его кармане водились деньги, замужество сестры оказалось выгодным, и жизнь представлялась ему полной удивительных перспектив. К тому же он слепо верил в свою способность избегать ловушек, подстерегающих неопытных юнцов.

Мэриан не спустилась в гостиную, поэтому Изабелла провела вечер в одиночестве. Она сидела с Рори на коленях и со стопкой новых книг под рукой. Но книги не казались ей достаточно интересными, если рядом не было Роберта, чтобы обсудить с ним новинки и наметить, что ей следует, а что не следует читать.

С самого Рождества они выезжали совсем мало из-за того, что Роберт не очень любил ужинать вне дома. Он делал исключение лишь для избранных друзей и, частично, оттого, что думал, будто большая часть приглашений делалась из чистого любопытства, а он считал, что Изабелле нужно дать время привыкнуть к своей новой жизни, прежде чем запускать ее в водоворот лондонского общества.

Это не значило, что Изабелла была лишена многих других удовольствий. Роберт водил ее в театр. Сам сидел, позевывая во время длинных монологов Кембла и пока миссис Сидонс разыгрывала на сцене трагедию леди Макбет, а Изабелла зачарованно смотрела первую в своей жизни пьесу и жаждала увидеть все другие. Они бывали в опере и на концертах. Роберт возил ее в Брайтон в легком фаэтоне, запряженном парой чистокровных лошадей. И даже позволил править ими на спокойном участке дороги. Брайтон стал последним криком моды с тех пор, как принц Уэльский купил здесь дом и постепенно превращал его в подобие восточной сказки. Отдав дань восхищения этому дворцу, они прошлись пешком вдоль берега до Черной Скалы на пронизывающем ветру. Ветер выводил из себя Роберта, но Изабелла обожала такую погоду. Щеки ее горели, волосы развевались восхитительной гривой, а впереди выплясывал Рори.

Иногда тихими вечерами, наблюдая за ними, глядя, как они читают друг другу, спорят о каких-то важных вопросах или смеются над одним им понятной шуткой, Мэриан была вынуждена признать, что ее брат изменился. Он казался теперь моложе и беззаботнее, – не таким серьезным, как раньше.

Однажды она заговорила об этом с Дэвидом.

– Я этого не понимаю, – жаловалась Мэриан. – Он так изменился и так легкомысленно стал относиться к некоторым вещам.

– Он счастлив, вот и все. Сбросил тяжесть забот всего мира со своих плеч. И он очень влюблен. Это меняет людей.

– Они не похожи на влюбленных, не совсем похожи, – возразила она. – Скорее как брат с сестрой. Не нравится мне это, Дэвид.

– Ради Бога, перестань беспокоиться, голубушка. Люди все разные. Мы не сделаны по одному образцу. Изабелла – на редкость милое существо. Могу тебе признаться, если бы не Роберт, я сам бы охотно за ней поухаживал.

Амьенский договор – так его назвали – был подписан, наконец, в три часа ночи 25 марта после бурного пятичасового заседания с Бонапартом и его проницательным, беспринципным министром иностранных дел Талейраном, который до последнего момента все уточнял условия. Мирная делегация вернулась в Британию чрезвычайно измотанной, но явно довольной тем, что миссия исполнена. По мере того, как новость распространялась, всюду по стране вспыхивали фейерверки и салюты. В Лондоне счастливые толпы заполонили улицы. Ночью было светло, почти как днем, от множества зажженных в окнах свечей и иллюминации возле французского посольства на Портман-сквер. Даже игорные дома на Сент-Джеймс-стрит были украшены светящимися коронами и витиеватыми патриотическими надписями.

Роберт был восторженно встречен женой и сестрой, но упорно отказывался присоединиться к ликующей толпе на улице.

– Они только и думают, что о падении цен на хлеб, о голландском джине и французском коньяке, которые будут перевозиться через пролив, – сухо заметил он.

– А будет это? – спросила Мэриан.

– Сомневаюсь, очень сомневаюсь.

– Ты не веришь, что мир продлится долго? – спросил Дэвид позднее, когда они поджидали дам перед ужином.

– Честно говоря, не верю. Я говорил со многими людьми в Париже и сделал свои собственные выводы. Мир будет длиться ровно столько, сколько захочет Бонапарт, и ни минуты дольше. А потом начнутся такие дела, что сам черт ногу сломит.

– А остальные в правительстве согласны с тобой?

– Питт и Дандас согласны, Корнуоллис тоже. После того, как все кончилось, он заметил: «Мы подписали договор не о мире, а о войне!» Мрачный взгляд на вещи, но, боюсь, он абсолютно прав.

Однако он ничего не сказал об этом ни Изабелле, ни сестре, тем более, что миссис Пратт превзошла сама себя в поистине великолепном обеде.

Ги появился в разгар обеда. Он потерял шляпу, волосы его были всклокочены, сюртук едва не разорвали в толпе. Он ходил по улицам среди ликующих людей и видел, как приветствовали французского посла, который привез известие о мире, как истеричная толпа выпрягла лошадей из его кареты и с радостными криками протащила ее до Даунинг-стрит.

В волнениях этого вечера Изабелла совсем забыла о своем протеже, которого, к большому удовлетворению Гвенни, пригласили выпить стакан вина и присоединиться к слугам, когда те уселись в кухне за праздничный обед.

Шум, крики, гомон толпы, стрельба фейерверка продолжались до поздней ночи, поэтому Изабелла уснула гораздо позже обычного, и утром, когда Роберт вошел в спальню, она одевалась.

– Что это Мэриан рассказывает мне о каком-то бродяге, который спал в нашей конюшне и до смерти напугал кухарку и служанок?

Изабелла закусила губу от досады. Мэриан ухитрилась первой преподнести свой вариант истории.

– Она говорит, ты взяла на себя ответственность. Это правда? – продолжал он.

– Да, это правда. Я сказала ему, что он может спать там.

– Не слишком ли неосторожно?

– Я так не думаю. – Она повернулась на стуле у туалетного столика, чтобы посмотреть Роберту в лицо. – Мэриан рассказала тебе лишь половину. Это Том, Том нашей Гвенни. Помнишь, я тебе рассказывала о нем?

– Парень, который попался вербовщикам?

– Да, он был ранен. Его левая кисть и рука почти не действуют, поэтому, когда его уволили, он пошел в Лондон, чтобы снова увидеть Гвенни. Он был таким худым, таким отчаявшимся. Я не смогла сказать ему, чтобы он убирался. Я сказала, что он может остаться, но только до твоего приезда. Видишь ли, ему некуда идти, и я подумала, я понадеялась, что, может быть, ты поможешь ему. Ты сможешь? У тебя ведь столько знакомых.

– Но я ведь не подбираю для них слуг, моя дорогая, – полушутя ответил Роберт. – Должен ли я буду заботиться о всех бедолагах, уволенных из военно-морского флота?

– О нет, не о всех, только о Томе. Пожалуйста, Роберт.

– Хорошо, попробую. Мне нужно поговорить с Яном, а потом посмотреть самому. Может, что-то и получится.

– Я знала, что получится. Знала, что все будет хорошо, когда ты вернешься. Я так и сказала Мэриан.

– Ты скучала по мне?

– Каждое мгновение.

– Я собирался привезти тебе какой-нибудь подарок, но был занят целыми днями, спорил до умопомрачения с Талейраном. Тот был когда-то роялистом, изгнанником, революционером, а теперь, кажется, стал ярым бонапартистом. Когда вся эта суматоха уляжется, мы совершим приятное путешествие в Париж. Тебе бы этого хотелось?

– О да, больше всего на свете.

Роберт дотронулся до щеки Изабеллы и улыбнулся. Потом он отправился на поиски Яна.

– Парень, конечно, понимает в нашем деле, – осторожно сказал Ян, – в этом сомневаться не приходится, кроме того, он чистоплотный. На полу в конюшне можно обедать.

– Вот что значит морская дисциплина. Можем мы взять дополнительного работника в конюшню?

– Да, теперь можем. Ведь появилась кобыла вашей леди и две новых лошади для каретной упряжки.

– Очень хорошо. Я поговорю с ним, и, если решу, что он нам подходит, возьмем его с испытательным сроком на месяц и посмотрим, как пойдет дело. По крайней мере, одним бродягой будет меньше на улице.

– Сдается мне, что ты удивительно великодушен, – раздраженно заявила Мэриан, услышав о решении брата. – Ты об этом еще пожалеешь. Эта девица будет бегать на конюшню при каждом удобном случае, помяни мое слово. А потом еще и забеременеет в довершение всего.

– Будем преодолевать это препятствие, когда оно возникнет, – невозмутимо ответил Роберт и решительно отмел благодарственные излияния Гвенни.

Той весной высший свет Лондона, затаивший дыхание в ожидании мирного договора, начал праздновать событие пышно и не скупясь. Начало положил бал у графини Уинкантонской. Все, кто что-то из себя представлял, и некоторые, ничего из себя не представлявшие, стремились получить приглашение, тем более, что прошел слух, будто принц Уэльский собственной персоной заглянет попозже вечером.

– Мы пойдем? – спросил Роберт за завтраком, протягивая через стол карточку с золотым обрезом жене и сестре.

– Конечно, мы должны пойти, – сказала Мэриан. – Если кто-то и обеспечил этот успех с подписанием договора, так это ты. Ты должен быть там.

– Ты преувеличиваешь, моя дорогая. Я всего лишь перевел словечко здесь, словечко там. А ты что скажешь, Изабелла?

– Я никогда не была на настоящем балу, – произнесла она задумчиво.

– Тогда решено. Будет жарко, шумно, жутко многолюдно, но мы пойдем. Позаботьтесь о нарядах, леди.

Это было первое важное событие сезона, а также первый значительный выход в свет, в котором Изабелла выступала в качестве жены Роберта. По мере того, как подходил срок, она начала думать об этом с некоторой тревогой. Изабелла сама себе выбрала платье, пренебрегая мнением Мэриан. Та считала, что тонкий сатин бледно-зеленого цвета с накидкой из органди, расшитой золотыми звездами, был слишком театральным: жена ее брата должна выглядеть более солидно, скорее в стиле матроны, а не как заезжая примадонна. Она пожаловалась на этот счет Дэвиду, но тот мудро воздержался от комментариев. Пусть женщины сами разбираются между собой.

Гвенни помогала Изабелле одеваться в тот вечер. Она стала очень умелой горничной и всегда заботилась о новых платьях и белье Изабеллы. Гвенни продевала вышитую золотом ленту в ее темные волосы, когда увидела, что из гардеробной вышел Роберт, и по его кивку тихонько удалилась.

Изабелла вынула из шкатулки золотое филигранное ожерелье, которое Роберт подарил ей в Йорке, но он подошел сзади и взял ожерелье из рук жены.

– Не эту безделушку. У меня есть кое-что более подходящее.

Изабелла посмотрела на него удивленно.

– Но ведь ты сказал, что ничего не привез из Парижа.

Ничего. Это я выбрал для тебя еще до отъезда.

Он надел ей на шею другое ожерелье.

Это были изумруды и бриллианты. Искусно соединенные в виде крохотных цветочков, они выглядели так красиво, что Изабелла задохнулась от изумления.

– Нравится? – спросил Роберт.

– О, Роберт, это невероятно…

– Моя жена затмит всех светских красавиц.

– Не надо так говорить. Случится что-нибудь ужасное. Я, наверное, шлепнусь на пол, делая реверанс перед принцем.

– Сомневаюсь, чтобы это его беспокоило. Красивой женщине он все простит.

Изабелла обернулась, чтобы взглянуть в лицо мужа.

– Роберт, не знаю, что сказать. Ты так добр ко мне, и я так благодарна. – Она заметила, что он слегка нахмурился.

– Мне не нужна благодарность! Я делаю это, потому что мне так нравится, а не по какой-то другой причине. А теперь пошли. Мэриан будет ругать нас, если мы заставим ее ждать.

Дорога, ведущая к особняку Уинкантонов на Пикадилли, казалась рекой огней, так как экипажи катили один за другим и выплескивали наружу, подъезжая к парадному входу, море шелка и сатина, драгоценностей и цветов, страусовых перьев, красного сукна и золота мундиров, зеленых, темно-фиолетовых вечерних сюртуков, белых шелковых чулок и туфель с пряжками.

На мгновение панический страх овладел Изабеллой, и ей захотелось повернуться и убежать. Но карета уже остановилась, дверца открылась, и вот Роберт уже помогает ей выйти, и, как ни странно, она спокойно идет вверх по лестнице под руку с мужем, в сопровождении Мэриан и Дэвида, совершенно не подозревая, что предстоящий вечер изменит и ее жизнь, и жизнь Роберта.

Сказать, что Изабелла произвела фурор, значило бы ничего не сказать. Здесь присутствовали и те, кто с любопытством наблюдал за деревенской свадьбой в Лидде. Потом, к их разочарованию, молодая пара исчезла в Шотландии, а после возвращения почти нигде не показывалась. Ходили язвительные слухи, что виконт Килгоур прячет свою кухонную служанку-жену.

Несомненно то, что в тот вечер Изабелла поразила всех. Большинство молодых людей, придерживавшихся мнения, что Килгоур – чопорный высокомерный аристократ, были вынуждены признать, что он сумел утереть им нос! Они заметили, что в начале вечера Роберт не отходил от жены, но через некоторое время, когда она перестала робеть и развеселилась, они обнаружили, что она вовсе не глупенькая красавица, но мила и остроумна, говорит с легким иностранным акцентом, а это очень интриговало. Поговаривали, что она француженка, во что было легко поверить, потому что она обладала своим стилем, чем отличалась от остальных дам. Изабелла говорила что думала, с простотой, которая импонировала пресыщенным светским щеголям. Женщин, однако, было не так легко покорить. Они испытывали некоторое раздражение от того, что она так легко завладела не только мужем, но и вниманием искушенного в светских развлечениях Дэвида Фрезера, а также большей части самых привлекательных молодых людей. И потом, она так мило поглядывала на своего мужа, ожидая его кивка, прежде чем позволить увести себя танцевать.

– Комедиантка, вот кто она такая! – заметила одна вдова, у которой было две незамужних дочери, обращаясь к другой, имеющей трех дочерей на выданье. – В ней есть что-то неестественное, и где, спрашиваю я вас, была она все эти годы?

Изабелла не подозревала о произведенном ею впечатлении. Во время ужина она встретила Венецию и радостно с нею заговорила.