Текст книги "Ветер с моря"

– Я знаю, он ушел раньше, чтобы встретиться с нею там.

– Вот как? Он не узнал тебя?

– Нет, не мог узнать. Было уже темно.

– Она ему скажет?

– Сомневаюсь. Она ему даже не рассказала о нашей первой встрече.

Шевалье бросил на Люсьена быстрый взгляд.

– Она уже твоя любовница?

– Нет.

Люсьен встал и начал беспокойно ходить взад и вперед по комнате.

– Недотрога, насколько я понимаю. Холодная к тому же, – сухо заметил шевалье.

– Вовсе нет, горячая, как огонь. Но, в отличие от большинства женщин, черт побери, слишком предана своему мужу, чтобы грешить с другими мужчинами, – грубо ответил Люсьен. – Но еще есть время. Я догадываюсь, что он чрезмерно обожает ее, а влюбленные мужчины могут кое-что и сболтнуть.

– Может быть, но лучше уладить это до того, как Бонапарт нарушит непрочный мир. У нас строгий хозяин, и такого варианта, как неудача, просто не предусмотрено. И потом, мы должны угодить ему, чтобы получить то, что нам обещано.

– Боже мой, ты думаешь, я не понимаю этого? – воскликнул Люсьен, подавляя дрожь, охватившую его при мысли о человеке, который отдавал им обоим приказы, о человеке, который в ведомстве Фуше, министра полиции Бонапарта, был самым безжалостным из тех, кто выполнял его указания, и быстро превращал Францию, эту культурную и притягательную своим очарованием страну, в огромное полицейское государство.

Глава 14

В конце следующей недели они уже были на пути в Париж. Ян Маккай должен был ехать с ними, чтобы следить за багажом и прочим, в дороге он был очень нужен, но Изабелла наотрез отказалась взять с собой Гвенни.

– Она растеряется в чужой стране, а я привыкла сама заботиться о себе. Кроме того, кто-то должен остаться следить за Рори.

В глубине души Роберт почувствовал облегчение, представив себе, сколько хлопот причинила бы ему шумная собачонка и измученная путешествием деревенская девушка.

Изабелла лихорадочно паковала вещи, твердо решив выбросить из головы все мысли о Люсьене, но все-таки случались моменты, когда она отрывалась от работы и снова задумывалась: почему он так говорил о Роберте? Было ли это правдой или он просто выдумал всю историк чтобы настроить ее против Роберта. А если это было правдой, то как ему удалось узнать так много? Если только он сам не имел к этому отношения. До этого момента она доверяла Люсьену безоглядно. Он был окружен романтическим ореолом. Теперь вдруг все изменилось. За этим очарованием таилось еще что-то, какая-то неизвестная ей цель.

Изабелла всегда знала, что Роберт скрывал часть своей жизни от всех, кроме, может быть, Дэвида. Роберт немного приоткрыл завесу в тот день, когда они были на Ионе. Изабелла задумалась: не спросить ли Дэвида, но потом отказалась от этой мысли. Это будет выглядеть странно: она выспрашивает секреты, которые он не захочет открывать. И, кроме того, все это глупости. Со времени их женитьбы Роберт никогда не уезжал, только когда сопровождал лорда Корнуоллиса с мирной делегацией ранней весной.

Люсьен нанес ей визит на следующей неделе, и в приступе панического страха она отказалась видеть его, опасаясь не столько его, сколько себя, слишком хорошо зная, как он умел обмануть ее. Он послал цветы, и она долго смотрела на белые розы, вдохнула аромат цветов, а потом отдала их Гвенни.

– Возьми их. Мне они не нужны.

Единственное, что немного беспокоило ее, это дружба, возникшая между Люсьеном и Ги. Той осенью брат должен был получить должность в Министерстве иностранных дел, где мог бы с пользой применить знание языков.

– Это убережет его от ошибок, – сказал Роберт. – Его непосредственный начальник не может терпеть тех, кто увиливает от работы.

Ги будет освобожден от опеки и в дальнейшем станет сам отвечать за себя. Изабелла помнила о предупреждении Венеции и в один из вечеров, когда они остались одни, попыталась поговорить с братом.

– Мне стало известно, что у тебя, Джеймса и Люсьена вошло в привычку посещать один из частных игорных домов.

– Как это тебе стало известно, черт побери?

– Мне рассказали.

– Если хочешь знать, Люсьен помог мне познакомиться с завсегдатаями.

– Все-таки ты слишком молод.

– Это не недостаток.

– Ги, будь осторожен, ладно? Я знаю, каким безрассудным бывает Джеймс. Сэр Джошуа всегда ссорился с ним из-за его долгов и всего прочего. Не думаю, что тебе следует слишком доверять Люсьену де Вожу.

– Почему ты так говоришь? Он предан тебе.

– Глупости!

– Глупости? Но это же очевидно, ты знаешь, Белла. Что, Роберт заметил что-нибудь? Тебя это беспокоит?

– Конечно, нет. Не говори чепухи. Не ввязывайся в эти дела. Не надейся, что Роберт будет платить твои карточные долги.

Ги понимающе посмотрел на сестру.

– Я не настолько глуп, знаешь ли. Я уже вырос. Отправляйся в Париж и не беспокойся обо мне.

Они ехали не спеша, с частыми остановками. Изабелла корила себя за эгоизм, но была безмерно рада, что Мэриан решила провести эти два месяца с графом в Гленмуре, поэтому вопрос о том, чтобы она их сопровождала, не возникал.

Прекрасным летним утром они поднялись на борт пакетбота и четыре часа спустя уже были в Кале, где без задержки прошли таможню, благодаря дипломатическому статусу и небольшой взятке. Их встретил Ян Маккай, который заказал номера в гостинице «Англетер» и договорился с месье Дэссеном, владельцем, о найме почтовой кареты, которая доставит их в Париж.

Какой яркий контраст представляла их поездка по сравнению с тем мучительным представлением о путешествии восемь лет назад, когда их с Ги сунули в шаткую повозку среди мешков с картошкой, а Жан-Пьер все нахлестывал свою послушную лошадку. Как они боялись, когда их останавливали у застав, что их опознают и вернут в Париж. А там верная смерть. Абвиль, Амьен, Клермон, Шантийон – она вспомнила все эти места. Насколько теперь все было иначе. В гостиницах их встречали с поклонами и улыбками, мальчишки бежали через двор, чтобы сменить лошадей, чуть ли не теряя в спешке свои сабо, как по мановению руки подавались превосходные кушанья, никаких неудобств не испытывали ни английский милорд, ни его леди, которые на удивление хорошо говорили по-французски.

Были в их путешествии и другие стороны, не такие приятные: толпы нищих повсюду, искалеченных, изуродованных, слепых; дети в грязных лохмотьях, протягивающие худые ручонки; истощенные младенцы на руках у матерей, с огромными глазами, полными упрека. Двадцать-тридцать таких несчастных собирались на улице, когда они садились в карету. Нищие, как дикие звери, кидались за горстью монет, которые бросал им Роберт, потом кричали: «Bon voyage![16]16
  Bon voyage! (Франц.) – Счастливого пути!


[Закрыть] – вслед отъехавшей карете. У городских ворот еще оставались железные барьеры с вооруженной стражей, там тщательно проверяли их документы, прежде чем пропустить взмахом руки.

– Здесь всегда так? – спросила Изабелла, когда один из караульных так долго рассматривал документы, что Роберт начал терять терпение, пока не понял: оказывается, парень не умел читать. – А я думала, революция все изменила к лучшему.

– Не всегда получается, как задумано. После хаоса наступает тирания, как же еще можно восстановить разрушенное? Они всего лишь на словах используют старые лозунги – Свобода, Равенство, Братство, – с горечью сказал Роберт. – Но еще следует соблюдать осторожность. Ищейки Фуше так же свирепы, как любая роялистская тайная полиция, а Бонапарт чрезвычайно чувствителен к критике, тем более, что за спиной у него тысячелетняя традиция. Если бы какой-нибудь художник осмелился нарисовать на него карикатуру, как это делает Роландсон, помещая карикатуры на принца Уэльского в некоторых наших бульварных листках, то ему вряд ли удалось бы избежать виселицы.

При въезде в Париж оказалось еще больше железных барьеров, еще больше вооруженной стражи, и даже одна таможенная служба обыскала каждый уголок в портшезе, как будто путешественники прятали что-то опасное для государства под подушками, и только титул Роберта и осторожно переданная взятка помешали таможенникам переворошить самые интимные принадлежности туалета Изабеллы и запустить грязные руки под дорожный плащ и ощупать тело в поисках подозрительных и запрещенных предметов. Наконец их пропустили, и путь завершился в гостинице «Империал» на Рю-дю-Дофен. Гостиница оказалась полной противоположностью окружающей обстановке. Город мог быть грязным, еще не залечившим шрамы последних бурных лет, но Изабелла отелем была очарована, а Роберт, хорошо знавший это заведение, был очень счастлив показать его ей.

Их гостиницу заполнили английские туристы, но они избегали их, насколько это было возможно, предпочитая посещать достопримечательности без сопровождающих и без французских гидов, говоривших хриплыми голосами на отвратительном английском языке. Разумеется, они делали все, что полагается делать путешественникам, которые знакомятся с городом. Однажды их пригласили на ужин в британское посольство на улице Фобур Сент-Оноре. При свете тысячи свечей за длинными столами сидело около семидесяти гостей, Изабелла впервые увидела министра иностранных дел Бонапарта, Шарля-Мориса де Талейрана, которому в то время было за пятьдесят. Хромой почти с рождения, но с утонченными манерами, чрезвычайно элегантный, он отличался «повадками мартовского кота», как еле слышно, с озорным видом прошептал ей Роберт, от чего Изабелле пришлось подавить смех. Прямо напротив Талейрана сидел Жозеф Фуше, министр полиции, представлявший контраст по сравнению с изысканным Талейраном. Этот запятнавший себя кровью революционер, близко знакомый с парижским преступным миром, копался в еде; неопрятные манжеты прикрывали руки с грязной полоской под ногтями, его красивый бархатный сюртук залоснился, голос был громким – весь облик этого человека казался вульгарным. Здесь как будто встретились два мира, которых когда-то разделяла непреодолимая пропасть.

Такое же столкновение разных культур поразило Изабеллу, когда они присутствовали на приеме в Тюильри. Парк, славившийся прежде своей красотой, был вытоптан и разорен толпой и теперь поспешно восстанавливался. Когда они вошли в дворцовый бальный зал, освещенный дюжиной огромных хрустальных канделябров, то были поражены его великолепием и богатством, граничившим с дурным вкусом. Позолоченная мебель, чрезмерно роскошные столики из оникса и алебастра, бархатные гардины, богато расшитые золотом, – полная противоположность утонченной элегантности лондонских гостиных, к которым привыкла Изабелла.

Почти невозможно было представить себе, что всего двенадцать лет тому назад озверевшая толпа ворвалась сюда, сокрушая и грабя, разбивая, сжигая. В зале было много англичан, французских аристократов, возвратившихся из изгнания в тщетной надежде вернуть потерянные владения; здесь же расхаживали nouveaux riches[17]17
  Nouveaux riches (франц.) – нувориши.


[Закрыть], выскочки, быстро продвигавшиеся все выше и выше вслед за своим новым идолом Наполеоном Бонапартом.

Появление Бонапарта было обставлено пышно и в точно рассчитанное время: танцы вдруг прекратились. Торжественно зазвучали фанфары, лакеи в великолепных ливреях и напудренных париках распахнули двери. Затем Бонапарт быстро прошел на середину зала: дамы приседали в реверансе, а мужчины склоняли головы, когда он останавливался, чтобы сказать им несколько любезных слов.

Изабелла завороженно смотрела на него, вспоминая описание этого человека, которое дал ей Люсьен на берегу моря в Кенте. Небольшого роста, с прямыми черными волосами, почти незаметный, пока не увидишь его глаза и не услышишь, как он говорит. На Бонапарте был простой зеленый мундир с белыми отворотами, тогда как его маршалы шли за ним, разряженные в пурпур и золото, с орденами, украшенными драгоценными камнями.

Приблизившись к ним, Бонапарт остановился, пристально глядя на Роберта проницательными глазами под нахмуренными бровями.

– Я вас знаю, не так ли, виконт! – сказал он голосом, в котором слышались скрипучие нотки. – Насколько я помню, вы причинили нам много хлопот с договором: слово здесь, фраза там. Талейран был вами недоволен, друг мой, – продолжал он, подчеркивая каждое слово нажимом короткого толстого пальца, направленного в грудь Роберта. – Ему не нравится, что упрямый англичанин поставил его в затруднительное положение.

– Прошу прощения, сэр, если мое усердие оказалось нежелательным, но гораздо лучше позаботиться о точной формулировке, чтобы потом не возникло разногласий.

– Вы, конечно, сделали все возможное, чтобы предотвратить это, – сухо заметил Бонапарт и повернулся к Изабелле. – Эта леди ваша жена?

– Да, генерал, в девичестве Изабелла де Совиньи.

– Совиньи, Совиньи… Почему эта фамилия мне так знакома? – Потом он щелкнул пальцами. – Вспомнил, мой врач, доктор Анри Риваж де Совиньи, очень умный малый, не так давно вылечил меня. Жаль, что его здесь нет сегодня, он не любит светских приемов. Может быть, это ваш отец, мадам?

– Мой отец погиб на гильотине, – сказала потрясенная Изабелла.

На мгновение вид у Бонапарта стал ошеломленным.

– Это часть прошлого, мадам, прошлого, которое мы теперь должны научиться забывать и не возвращаться к нему. Позвольте мне быть первым, кто приветствует вас по возвращении в Париж, возрождающийся из пепла к новой жизни.

– Благодарю вас, сэр, быстро сказал Роберт, видя возмущенное лицо своей жены и опасаясь того, что она может выпалить в следующую минуту. – Мы чрезвычайно счастливы находиться здесь в такое знаменательное время.

– Хорошо, хорошо, – Бонапарт одарил их беглой улыбкой, которая могла быть и очень искренней, но могла и многое скрывать, и пошел дальше.

– Ты слышал, что он сказал? – голос Изабеллы был полон негодования. – Анри Риваж предал моего отца, отправил его на смерть, и то же самое сделал бы с нами, если бы мы не убежали, а теперь не только завоевал доверие этого… этого узурпатора, но и украл наше имя и наследство Ги.

На них стали поглядывать, и Роберт отвел жену в сторону.

– Будь осторожна, моя дорогая, думай, что говоришь. И у стен есть уши, а Анри Риваж не единственный, кто пользуется плодами своего предательства. Сейчас в Париже много других, подобных ему. Скажи спасибо, что сегодня его здесь нет и тебе не нужно с ним встречаться.

– Я ни минуты не осталась бы здесь, если бы это было возможно.

– Не сомневаюсь, но пока что нужно научиться такту. В одном, по крайней мере, Бонапарт прав. Прошлое ушло и никогда не вернется назад.

– Ты так спокоен, так рассудителен, – вспылила Изабелла. – Если бы я могла, я бы закричала об этом во весь голос, я бы покрыла позором этого гнусного предателя!

– И где бы ты оказалась? В тюрьме или, по меньшей мере, тебя бы выслали из страны. А что касается меня, то у меня нет никакого желания ползти домой, поджав хвост, – шутливо заметил Роберт.

– О, Роберт! – воскликнула расстроенная Изабелла, но она не могла благодарно не улыбнуться мужу за попытку успокоить ее.

– Так-то лучше. Теперь пойдем выпьем шампанского и посмотрим, над чем можно посмеяться вместе. Сегодня здесь много смешного и вызывающего. Осколки утраченного мира.

Постепенно негодование Изабеллы утихло, и остаток вечера прошел довольно приятно. Они встретили своих лондонских знакомых. После разговора с Бонапартом Роберт задумался. Доктор Анри Риваж, по последним секретным донесениям, попавшим к нему, почти наверняка имел отношение к французской разведке, и на его счету было рекордное количество жертв среди роялистов и других инакомыслящих, которых он выдавал полиции. Париж, внешне спокойный и такой веселый и гостеприимный, был полон темных интриг.

Роберт провел год в Сорбонне вместе с одним из своих кузенов, когда ему было семнадцать лет. Тогда революция лишь темной тенью маячила на горизонте. Он хорошо знал старый город, с его университетом и Латинским кварталом, с узкими улочками, где крыши домов почти соприкасаются, где люди живут всю жизнь в мансардах и на чердаках, – старинные, красивые и большей частью злачные места. Когда Изабелле надоели элегантные магазины улицы Риволи, вереницы фешенебельных экипажей на Елисейских полях и в Булонском лесу, Роберт водил ее по улицам, связанным с именами поэтов и писателей, показывая темные переулки, где Франсуа Вийон провел свою нищую, но яркую жизнь, вечно с пустыми карманами, то оказываясь в тюрьме, то выходя из нее, писал свои остроумные едкие стихи, дом, где Абеляр поклонялся Элоизе, сочиняя лирические стихотворения, проникнутые неистовой трагической любовью.

 
…Вот эта роза! Для самой любви
Она цветок изобретенный.
Ведь в этом мире ею, посмотри,
Захвачен в плен любой влюбленный.
 

– Откуда ты все это знаешь? – с любопытством спросила Изабелла, и Роберт рассмеялся.

– Результат неправильно проведенной юности. Стихи ученых мужей средневековья были частью курса наук.

Изабелла была счастлива, что между ними так много общего, и ослепительный образ Люсьена начал меркнуть.

Она увидела дом, где жил Дантон, и дом, из которого Робеспьер пошел на казнь; содрогнулась у двери, через которую прошла Шарлотта де Корде, чтобы убить кровавого Марата в его ванне.

Однажды он показал ей дом, где умер Пьер Ронсар, самый знаменитый из поэтов.

– Папа был большим ценителем его стихов, – сказала Изабелла. – Он любил читать их нам. Ги быстро начинал скучать, хотел убежать, вернуться к играм, но мне стихи нравились, хотя я не всегда понимала, что они значат, – она вздохнула. – Наверное, теперь все эти книги у Анри Риважа.

– Если толпа не сожгла их вместе с замком. Книги очень хорошо горят.

По пути в гостиницу он купил ей старинный экземпляр книги стихов Ронсара в кожаном переплете на книжном лотке на набережной Сены, а поздно вечером, опершись о локоть, смотрел на Изабеллу, усевшуюся по-турецки на огромной старомодной кровати и читавшую отрывки из ее любимых стихов. Изабелла выглядела такой юной, милой и невинной… Но такова ли она на самом деле? Роберт вовсе не был так невосприимчив к злобным сплетням, как старался показать окружающим. Некоторые из них дошли до него. Мэриан постаралась. Он уже догадался, что между Изабеллой и этим красивым повесой Люсьеном де Вожем происходит что-то большее, чем казалось на первый взгляд. Был ли он тем юношей, потерпевшим кораблекрушение, которому она хотела все отдать? Был ли он тем человеком, к которому она бегала на свидание на берег моря, как намекал тот чертов контрабандист? Роберт ждал, когда она сама расскажет ему все в своей обычной простодушной манере, и то, что она ничего не сказала, беспокоило его все больше.

– Одно из моих любимых, – говорила она, – сонет, который он написал своей возлюбленной. Ты помнишь? То, которое начинается со слов: «Quand vous serez bien vieille, au soir, a la chandelle…»

– Переведи мне, – лениво попросил он.

– Роберт, ты надо мной смеешься. Ты же прекрасно понимаешь эти стихи.

– Может быть, но я хотел бы услышать, что у тебя получится.

Изабелла сосредоточилась, подбирая слова.

Когда уж старенькой, со свечкой, перед жаром

Вы будете сучить и прясть в вечерний час, -

Пропев мои стихи, вы скажете, дивясь:

«Я в юности была прославлена Ронсаром!»[18]18
  П. де Ронсар. Вторая книга сонетов к Елене. (Пер. С. Шервинского.)


[Закрыть]

– Ой, я не могу, это слишком трудно, и звучит по-английски не совсем точно. Но если бы кто-то написал мне такие чудесные стихи, наверное, я бы упала в его объятия.

– Моя дорогая, Ронсару было семьдесят в то время, а Елена была красивой молодой женщиной.

– Я знаю, но все-таки.

Роберт сел и процитировал с шутливой торжественностью:

 
…На свете странных нет чудес,
Чтоб не могли с тобой произойти.
Нет, видно, места на земле,
Где можно женщину правдивую найти.
 

– О, как можно говорить такие ужасные вещи. Женщины вовсе не такие. Кто это написал?

– Некто по имени Джон Донн, который закончил свои дни уважаемым настоятелем собора Святого Павла, и о молодость он провел бурно и знал все о любви.

– Я так многого не знаю.

Роберт рассмеялся.

– Увы, я не поэт. Я не мог бы накропать сонет о бровях моей любовницы. Мне остается ссылаться на слова других мужчин. – Он потянулся за книгой и забрал ее у Изабеллы. – Ради Бога, придержи язык и дай мне любить тебя!

– Он и это тоже написал? – широко раскрыв глаза, спросила Изабелла.

– Написал, и я не могу думать ни о чем другом.

Роберт заключил ее в объятия. Изабелла весьма охотно позволила обнять себя, но Роберт с грустью осознавал, что пламенное чувство к нему в ней еще не разгорелось. Неужели этот нахал, которому он не доверял ни на йоту, преуспел там, где он потерпел поражение? Роберт пытался избавиться от печальной мысли, но, несмотря на все старания, сомнения не исчезали.

Они были в Париже уже больше месяца, и по утрам над Сеной уже начинал клубиться туман, но погода еще оставалась теплой. Однажды после обеда Изабелла вернулась в гостиницу с ворохом пакетов после веселого вихря покупок в знаменитом Пале-Ройяле. Она уронила один из пакетов, входя в гостиницу, портье подскочил, чтобы поднять его и отдать ей, а человек у стойки протянул запечатанную записку.

– Для месье виконта, мадам, – сказал он. – Сегодня утром принес посыльный.

– Я возьму. Он придет попозже.

Изабелла взяла записку вместе с пакетами наверх в их номер и там бросила все на стул. Записка упала на пол, и печать сломалась. Она подобрала упавший листок и машинально прочла записку. Там было только одно предложение: «Дьявол крадется, так что берегись». И все, никакой подписи, никакого указания, от кого записка. Изабелла не отводила от листка глаз. Что это значило? Могло ли это быть шуткой или связано с тем, что рассказал ей Люсьен о Роберте? Было ли это предупреждением об опасности, но от кого и почему? В Париже было полно англичан, которых всюду с удовольствием принимали. Казалось, холодным ветром повеяло в комнате, и она поежилась. Потом, сама не зная почему, взяла свечу, размягчила воск и снова запечатала записку. Она не могла допустить, чтобы Роберт подумал, будто она специально сломала печать и прочла что-то, предназначенное только для его глаз.

Уже наступил вечер, и были зажжены все свечи к тому времени, когда он появился. Изабелла разложила свои покупки на кровати и рассматривала их.

– Что ты делаешь? Разоряешь меня? – спросил Роберт, подняв брови.

Изабелла набросила серебристый шарф на голову и плечи.

– Как я выгляжу?

– Обворожительно, но мы должны поторопиться. Мы идем в оперу.

– О, как чудесно! Я только переоденусь. Там для тебя есть записка. Кто-то оставил внизу. Она на столе.

Роберт взял записку, сломал печать и какое-то мгновение стоял очень тихо, глядя, нахмурившись, на написанное.

– Что-нибудь важное?

– Нет, нет, ничего особенного.

Он поднес записку к пламени свечи и подождал, пока она не превратилась в пепел, потом повернулся к Изабелле.

– Ну же, милая, не стой просто так. Нельзя терять времени, если мы хотим поужинать перед театром.

Глядя в течение вечера на лицо Роберта, полностью поглощенного величественной музыкой, Изабелла размышляла: что означало то послание, доверял ли он ей? Но в антракте в ложу зашли их знакомые, и ни тогда, ни потом, когда они вернулись в гостиницу, он ничего ей не сказал.

Роберт нанял карету на время их пребывания в Париже, и дни проходили очень приятно. Столько всего еще надо было посмотреть и столькому порадоваться, что временами Изабелла забывала об этом происшествии.

Они ходили на скачки в Булонский лес, однажды вечером ужинали в кафе «Прокоп», излюбленном месте художников, писателей и актеров в течение последних двухсот лет. Против его желания Изабелла потащила Роберта в Ботанический сад, но тот отыгрался, сводив ее в Сен-Дени, где, начиная с XIII века, хоронили королей и королев. Но революционеры осквернили могилы и разбросали кости, поэтому в старинном аббатстве остались лишь изуродованные и запачканные надгробные памятники.

Однажды вечером они возвращались с концерта на Елисейских Полях. Днем было очень жарко, и прохладный вечерний воздух принес облегчение, что было весьма кстати.

Изабелла порывисто сказала:

– Давай немного пройдемся.

Роберт попросил кучера медленно ехать за ними вслед, а они пошли по одной из любимых аллей вдоль реки.

Луна уже поднялась и проложила серебряную дорожку на темной воде. Изабелла склонилась над парапетом, глядя на Сену, в которой отражались огни фонарей и смутные очертания собора Нотр-Дам, силуэт которого вырисовывался на фоне ночного неба. Следы разрушительных шквалов, обрушившихся на город, столь заметные днем, теперь были не видны: ночь была полна красоты и волшебства.

Изабелла глубоко вздохнула и сказала:

– Как здесь красиво и тихо.

Легкий порыв ветра пошевелил ее волосы, когда она улыбнулась Роберту, и в тот же момент какая-то черная тень поднялась словно из-под земли. Это было так неожиданно, что, замерев от ужаса, она не успела ни пошевелиться, ни закричать, прежде чем последовал удар. Изабелла увидела блеск стального клинка, увидела, как оцепенел Роберт от внезапного удара и как чья-то рука поднялась снова и снова, потом послышался цокот копыт. Тень подняла голову и исчезла в темноте так же бесшумно, как появилась.

Роберт откинулся на парапет, цепляясь за него, чтобы не упасть.

– Что это? – прошептала Изабелла. – Ты ранен?

Он засунул руку за борт сюртука и когда вынул обратно, вся она была черной от крови.

– Боже мой, он убил тебя!

– Ничего, – пробормотал Роберт сквозь сжатые зубы. – Карету, Изабелла, она где-то недалеко…

В смутном свете лицо его казалось зеленовато-белым, и она боялась оставлять его.

– Иди, – проговорил он, – пожалуйста…

Изабеллу сковал ужас. На другой стороне улицы остановились двое любопытных, но потом торопливо ушли, приняв ее, вероятно, за проститутку с подвыпившим любовником. Изабелла бешено замахала рукой, и кучер, быстро стегнув лошадей, остановил карету рядом с ними.

– Помогите мне, – попросила она. – На моего мужа напали. Он опасно ранен.

– Это случается. Не он первый, не он последний, – проворчал кучер, слезая с козел. – Обопритесь о мою руку, месье.

Вдвоем они подняли Роберта в карету, и он откинулся на подушки, закрыв глаза. Прежде чем снова вскарабкаться на козлы, кучер поднял нож, который в спешке уронил убийца.

Он протянул длинный и тонкий клинок Изабелле.

– Сохраните его, мадам, покажете полицейским, хотя еще ни разу не слышал, чтобы поймали одного из этих ночных разбойников.

Следующие несколько часов слились в невыносимый кошмар. Кучер вызвался помочь, но Роберт приподнялся, чтобы схватить того за руку.

– Никакой полиции, – прошептал он.

– Но мы должны сообщить. Он едва не убил вас.

– Нет, нет… никакой полиции.

Портье вместе с кучером помог раненому подняться по лестнице в их номер. Роберт лежал на покрывале с закрытыми глазами, темное пятно расплывалось на его сюртуке.

– Позовите доктора, – поспешно сказала Изабелла портье, – побыстрее, и потом найдите нашего слугу. Скажите ему, что он нужен здесь немедленно.

Портье поспешил выполнять поручение, а Изабелла повернулась к кучеру.

– Я вам очень благодарна, – сказала она. – Придите завтра, и я постараюсь отблагодарить вас.

Он протянул ей нож со страшными каплями крови. Содрогаясь от ужаса, Изабелла положила его на стол.

Через полчаса пришел доктор Ренье, и тогда же бегом поднялся по ступенькам лестницы Ян. Он был суров и молчалив, как будто только убийства и следовало ожидать в этой варварской стране. Он помог Роберту снять сюртук и промокшую от крови рубашку. У Изабеллы перехватило дыхание, когда она увидела страшную рану, но доктор был поразительно спокоен, словно ножевые раны и покушения были обычным делом, из-за которых не стоило волноваться.

– Вам повезло, дорогой сэр, – сказал он Роберту. – Несколько дюймов вправо, и он бы пронзил вам легкое, тогда вы бы кашляли кровью. А так, если не попадет инфекция, вы поправитесь.

То, что сейчас пациент страдал от сильной боли и потерял много крови, казалось, совсем не беспокоило врача. Он промыл и перевязал рану, а Изабелле оставил настойку опия.

– Давайте ему, мадам, в небольших количествах, – сказал он и показал ей, как отмеривать капли. Он с любопытством глянул на нож, оставленный на столе. – Коварное и опасное оружие – нож хирурга. Кажется, нападавший на вашего мужа хорошо знал, как и чем нанести удар. Следует учитывать, что месье виконт – англичанин, мадам, хотя говорит на отличном французском языке. Конечно, у нас сейчас мир, но застарелая вражда умирает медленно. Я зайду утром.

Ян взял на себя труд раздеть и уложить Роберта в постель. К этому времени его силы были уже на исходе, и он едва не потерял сознание от боли и слабости. Тогда Изабелла принесла тщательно отмеренную дозу опия. Она немного приподняла его голову, чтобы Роберт мог проглотить лекарство. Роберт взял ее за руку.

– Не расстраивайся. Бывало и хуже. Попроси внизу, чтобы тебе дали еще одну комнату, а то ты не отдохнешь. Ян останется со мной.

– Нет, Роберт, нет. Ты думаешь, я смогу заснуть хоть на минуту? Я останусь здесь с тобой, и Ян будет рядом, если понадобится нам. – Она приложила палец к его губам. – Не спорь. Ты только утомишься. Мне будет хорошо здесь в кресле рядом с тобой.

– В этом нет необходимости, – слабо прошептал он.

– Есть, есть необходимость.

В течение всей этой длинной ночи, вставая время от времени, чтобы вытереть влажным полотенцем пот с его лица, принести воды по его просьбе, уговаривая его выпить еще немного капель, чтобы облегчить боль, она постепенно стала узнавать что-то новое о себе самой. Пока Изабелла сидела, откинувшись, в кресле, у нее было время подумать, и она поняла с абсолютной уверенностью, что если бы он умер, это было бы страшным горем для нее. Неожиданно она поняла, как глубоко он проник в ее сердце и ум, не из-за того, что он делал для нее, не из-за подарков, драгоценностей и богатой жизни. Он сам был дорог ей. Изабелла еще не до конца понимала это, но почувствовала, что брала все и ничего не давала взамен. А теперь осознала с болью в сердце, что, если его не станет, потеря окажется невыносимой.

К утру Роберт становился все более беспокойным, метался по постели, обливаясь потом от боли и жара, так что появившийся на удивление рано доктор Ренье уже утратил свое вчерашнее благодушие и стал гораздо серьезнее.

– Боюсь, что опасная инфекция, – сказал он, уведя Изабеллу подальше от больного, в соседнюю комнату, – проникла в рану вместе с оружием или еще каким-то образом. Это был страшный удар, мадам. Должно быть, у вашего мужа есть коварный враг, который, вероятно, стремился не только убить его, но и заставить страдать как можно больше. Пациент молод и силен, так что будем надеяться на лучшее. Никакой пищи, кроме нескольких глотков бульона, если ему достанет сил выпить его, и немного фруктового сока, апельсинового или лимонного, если вы сможете достать его. В случае каких-либо неожиданных изменений пошлите за мной. Впрочем, я зайду сегодня вечером.