Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 3"

– Одна рвань бездомная, как тощая килька, шмыгает под ногами! – возмущался он, стоя возле дома. – А то и булыжник – шмыг мимо носа! – и рядом идущий горожанин уже не идёт, а, виляя задом, едва волочит ноги, удивлённо подпрыгивая на ходу и пританцовывая; размахивает, ничего не видя перед собой, руками, и орёт так, что Святых забываешь!..

Незадолго до заката солнца Леонардо покинул дом зеркальщика и направился к городским воротам Маджоре, за которыми начиналась дорога Виа-Лабикана. На небольшом расстоянии от него шли беспризорники, условившиеся в случае появления Святых отцов преградить им дорогу и задержать их, пока мастер не окажется за пределами города, а спустившаяся на землю ночь не скроет его от глаз преследователей. Леонардо беспокойно смотрел на закат и украдкой поглядывал то на городских берровьеров, стоявших у ворот, то на мальчишек, сновавших в нескольких десятках шагов от него – они вели себя естественно и не возвещали об опасности. Верхняя кромка солнца на несколько дюймов возвышалась над горизонтом, когда капитан городской стражи отдал распоряжение берровьерам закрыть ворота города. Леонардо, не медля ни минуты, бросился к ним и в считанные мгновения оказался за пределами каменных городских стен. На землю опустились сумерки, продлившиеся несколько минут, затем наступила ночь. В чёрном небе зажглись мириады звёзд, бледно-жёлтый месяц ярко засветил над восточными башнями Вечного Города. У Леонардо из груди вырвался вздох облегчения. Он, не оборачиваясь и не останавливаясь, быстро шёл по дороге к условленному месту, где должен был встретиться с Зороастро, Матуриной, Франческо и Баттисто. Неотступно его преследовала мысль: «Всё ли у них в порядке?.. Не случилось ли нечто непредвиденное, послужившее для инквизиторов причиной их ареста, и не задержали ли их по дороге из города?.. Может быть, я напрасно иду к условленному месту – там никого нет: они давно томятся в мрачных подвалах Священной Канцелярии…» Леонардо гнал назойливые мысли от себя, но они были так навязчивы, что у него не хватало сил от них отделаться.

– Пока я их не увижу, я не перестану о них думать, – вслух он сделал для себя неутешительный вывод.

Он услышал позади себя крик. Остановился. Прислушался. До его слуха донёсся ещё один крик, и, как ему показалось, он раздался где-то впереди. Затем раздались ещё несколько отдалённых окриков, и Леонардо растерялся: они доносились до него и сзади, и спереди и как будто переговаривались между собой. Прислушавшись внимательней, он различил в этих возгласах своё имя. В одном из криков он узнал голос Матурины, и на душе у него стало радостно. «С ними всё в порядке!» – промелькнуло у него в голове, и он крикнул им в ответ, что спешит к ним на встречу. Каково же было удивление Леонардо, когда с одной стороны к нему подошли Матурина, Зороастро, Франческо и Баттисто, а с другой его окружили беспризорники.

– Как же вы здесь очутились?! – не веря своим глазам, воскликнул он, всматриваясь в лица мальчишек.

– Вы забыли с нами попрощаться, мессере Леонардо! – ответил один из них. – Мы и последовали за вами в закрывающиеся ворота…

– … Чтобы на прощание сделать вам ещё один подарок! – скороговоркой выпалил другой.

– Какой ещё подарок?! – не понял мастер.

Беспризорники расступились, и к нему из темноты вышел – «О, мой Бог!» – воскликнул он – это был Андреа Салаино. В руках он держал небольшую картину древнего бога виноградарства и виноделия, Вакха, украденную им из мастерской учителя. Она хоть и была внешне похожа на законченную, но Леонардо считал её незавершённой, впоследствии, он перепишет её, сделав из Вакха Святого Иоанна Крестителя, указующего рукой на свой посох с крестом. В глазах Андреа застыла мольба о прощении, губы у него дрожали, он вот-вот готов был расплакаться.

– Учитель, простите! – пролепетали его губы.

– Андреа, сынок! – обнял его Леонардо, и вернувшийся ученик, «блудный сын», расплакался.

В его объятиях он причитал, что испугался, когда погиб Джованни Бельтраффио; что не хотел покидать учителя и его уговорил это сделать Чезаре да Сесто; что ему стыдно за себя, и он не знал, как вернуться, потому что ему не давала покоя мысль о том, как он будет смотреть учителю в глаза и теперь рад, что всё так благополучно закончилось и что всё самое худшее для него позади.

– Я уговаривал и Чезаре да Сесто вернуться к вам, учитель! – сквозь слёзы говорил он, и в его голосе чувствовалось, что к нему начинает возвращаться бодрое настроение. – Но он отказался, предпочтя остаться в мастерской Рафаэля!.. Он ответил мне, что пленён красотой Рима!..

– Я буду молиться за его процветание! – гладил его длинные волнистые локоны волос Леонардо. – Как же ты узнал, что я сегодня уезжаю?.. Это вы его разыскали?! – устремил он взгляд на беспризорников.

– Нет, мы ему ничего не говорили, мессере Леонардо, – дружно ответила компания. – Это он сам вас нашёл!..

– Да, я сам!.. Мне стало невыносимо в мастерской «божественного»… Там царят светское высокомерие, чванство и презрительность – то, чего у вас нет и крайне вам чуждо!.. Учитель! – Андреа чуть отстранился от него и заглянул ему в глаза. – Они смотрят там на всех, как на ничтожество! Я думал, что везде к ученикам относятся с таким же уважением, как вы относитесь к ним…

– Мой милый сынок, – вновь обнял его Леонардо. – У тебя просто не хватает жизненных знаний…

– Учитель, почему вы всё время называете его сыном?! – несдержанно воскликнул Франческо.

Леонардо уловил в его голосе нотки ревности; покосившись на него, он усмехнулся.

– Хорошо, Франческо, я буду обращаться к тебе так же, если ты не возражаешь, – уклончиво ответил он.

Франческо застенчиво потупил взор и кивнул.

– Не возражаю.

– …Унижения стали нестерпимыми, учитель! – опять пылко продолжил Андреа. – Франческо Пенни, Джулио Романо… Они постоянно устраивают издёвки!.. Я решил, что лучше погибнуть, как Джованни Бельтраффио, чем влачить жалкое существование их подмастерьев! Вы не поверите, учитель, но как только я об этом подумал, у меня даже страх исчез!.. Исчез, как будто его никогда и не было!.. (Леонардо загадочно усмехнулся в бороду, услышав эти слова.) Я сразу поспешил вернуться в дом Иоганна Гихарда, но, увы, я вас там не застал… На мой вопрос, где вы, зеркальщик только ругался, говоря, что сегодня для него самый плохой день в его жизни: ему в мастерской какие-то тощие, как килька, дети расколотили все зеркала; а жильцы, снимавшие в его доме комнаты, уехали, не расплатившись!.. Он потребовал у меня, как у вашего ученика, чтобы я оставил ему вместо оплаты вашу картину, учитель, но Джузепе, – указал он жестом на рядом стоявшего мальчугана, – угодил ему камнем по носу, и он заорал, что был прав: лучше бы он молчал и не разевал рта, потому что сегодня чёрт благоволит ему, дробя камнями его физиономию!..

– Значит, и зеркальщику досталось?! – потрепал Леонардо кудрявые вихры Джузепе.

– Да, – кивнул мальчик. – Я знаю, что он причинил вам много несчастья…

– Это он мне подсказал, куда вы отправились, учитель! – вновь указал на него Андреа.

– Как же ты умудрился пройти через закрытые городские ворота? – удивился Леонардо.

– Ему необычайно сегодня повезло! – наперебой загомонили беспризорники. – Цепи ворот заклинили, и берровьеры их закрыли гораздо позже обычного, так что Андреа вовремя успел покинуть Рим… И мы отправились с ним, чтобы ему было не так одиноко разыскивать вас, мессере Леонардо!

– Мои дорогие ребята! – оставив Андреа, Леонардо подошёл к мальчишкам и стал их обнимать. – Какие замечательные у вас сердца! Как мне будет вас не хватать! Если б вы знали, как мне больно осознавать, что я ничем не могу скрасить ваше существование и ничем не могу вам помочь!..

– Вы уже нам помогли, мессере Леонардо! – высказался опять малыш Джузепе. – Вчера вечером вы раздали нам деньги, и всю ночь мы думали, что с ними делать? А сегодня мы уже купили гончарную мастерскую… Я, Мариано, Роберто и Труффальдино, – обвёл он рукой ребят, – учились у китайских мастеров в «китайском подворье» за пьяццо Сан-Паоло мастерству фарфорового глянца и теперь знаем, как делать красивую посуду!.. Так что вы, мессере Леонардо, можете быть спокойны – мы не пропадём!

Леонардо, не зная, как выразить своё восхищение ими, по очереди подкинул в воздух несколько подростков.

– Молодцы! – ликовал он. – Молодцы! Я так переживал, что розданные вам деньги окажутся бездарно растраченными… А вы оказались гораздо находчивее, чем я думал!.. Молодцы!

И он долго ещё торжествовал по поводу предприимчивости ребят, восторгаясь их самыми разными незаурядными способностями. Зная, что они не попадут в город до утра, он предложил им провести время в его компании. Мальчишки согласились. Они сошли с дороги. Зороастро, Матурина, Франческо и Баттисто привели их на развалины древнего акведука, проходившего через густую рощу высоких кедров, где они оставили дорожный экипаж.

Облюбовав получше место, Леонардо разжёг костёр, и все расположились вокруг него согреться от ночной весенней прохлады. Матурина достала из походного сундучка, хранившегося в экипаже, копчёные немецкие колбаски, которые она закупила в дорогу у жены Иоганна Гихарда; сыр, фрукты и большую плетёную бутыль сахарной воды. Раздав колбаски беспризорникам, а также Зороастро, Франческо, Андреа, Баттисто и оставив парочку себе, она подала Леонардо джьюнкату, а фрукты уложила на небольшую скатерть, чтобы все желающие сами могли дотянуться и взять себе, кто сколько захочет. Бутыль сахарной воды она поставила рядом с фруктами. За таким скромным ужином вновь возобновилась беседа. Всем было тепло, уютно и хорошо. Говорили до самого утра, и никому не хотелось спать. Леонардо рассказывал для детей и Андреа Салаино одну из его многочисленных сказок, сочинённых им в минуты размышлений во время бесчисленного производства работ и занятий: «…На высоком месте в цветущем саду среди красивых деревьев, трав и цветов лежал камень, поросший мхом. Им любовались все, кто его окружал, называя его самым необычным из камней. Мягкая зелень мха придавала его каменной твёрдости необычайную нежную притягательность, и даже сама природа, восхищаясь им, говорила, что он её лучшее творенье. Но камень с надменным холодным равнодушием никого не слушал, а смотрел на большую дорогу, пролегавшую возле цветущего сада, где лежали его собратья-камни; чистые, безо мха. «Вот бы и мне быть таким!» – подумал он и, более не размышляя, скатился на дорогу. Огромные колёса повозок, копыта животных и сапоги путников быстро сбили с него нежный покров мха, а налипшая грязь сделала его безобразным. Печально стал смотреть он на своё прежнее место в цветущем саду, казавшееся ему теперь раем, – так бывает с теми, кто покидает тихое созерцание уюта и погружается в надуманные страсти, полные вечного зла…» Андреа понял, что речь в этой сказке шла о нём…

С рассветом, когда на смену ночным звёздам из-за горизонта вырвались яркие лучи солнца, дружная компания стала прощаться. У Леонардо и многих ребят на глазах появились слёзы. Их дороги лежали в разные стороны: мальчишки отправлялись в Рим, Леонардо – в Павию. И они чувствовали, что могут больше никогда не увидеться. Их волнение передалось и спутникам Леонардо, у которых тоже на глазах выступили слёзы. Попрощавшись, они расстались навсегда…

**** **** ****

В Ломбардию Леонардо и его эскорт прибыли благополучно. Пропуск принцессы Шарлотты д’Альбре действовал безукоризненно, и на всём протяжении от границ Романьи, где начинался французский протекторат, ни одна дорожно-пограничная застава не воспрепятствовала ему при предъявлении им визы, выданной французской принцессой. Доганьеры, французы и швейцарцы, узнавая от Леонардо, что он следует не только в замок Ла-Мотт-Фельи, но и в Павию ко Двору короля Франциска I, вели себя с ним так учтиво, словно он был великосветский вельможа. Они давали ему советы, по какой дороге лучше проехать, в какой дорожной «Боттильерии» подают хорошие обеды, и в каком гостином дворе лучше остановиться на ночлег. Леонардо с благодарностью принимал вежливость французских и швейцарских пограничников и, пользуясь их вниманием, вкрадчиво расспрашивал их о том, что собой представляет новый король Франции.

– Великий воитель, не знающий поражений! – как правило, был обычный ответ солдат; затем некоторые из них с достоинством добавляли: – И величайший ценитель прекрасного… Он столь тонко чувствует великолепие изящества, что в скором времени Франция под его правлением превратиться в империю искусства! Вот увидите!..

И это замечание давало повод Леонардо не торопиться в Павию ко Двору Франциска I. И вот почему: он хотел явиться на аудиенцию к французскому королю с подарком, с готовой картиной, а у него при себе не имелось ни одной завершённой, кроме портрета моны Лизы Джоконды, расставание с которым не входило в его планы. Поэтому он, вместо Павии, отправился в Милан и снова, как и два года назад, поселился в доме брата Марко Камилани на Виа-Верчеллино у Катаранской пристани и Верчельских ворот, чтобы закончить хотя бы одну из начатых картин. За всю свою жизнь, служа разным герцогам, королям, Папам и республиканским правителям, Леонардо приобрёл огромный опыт в общении с ними и, будучи человеком наблюдательным, выявил у них, таких разных по характеру, образованию и темпераменту, одну объединяющую их особенность: все они без исключения любят утончённое, не броское в глаза, раболепие и дорогие подношения. В жизненной практике мастера был пример, когда он поднёс подарок верховному правителю, герцогу Людовико Сфорца, лютню собственного изобретения в форме дьявольской головы – и этот почтительный жест тогда принёс ему больше пользы, чем вся его последующая служба коварному и деспотичному правителю Ломбардии. А прослужил он у него без малого почти двадцать лет. Опираясь на опыт прожитой жизни и зная свой преклонный возраст, не дававший ему превосходства над теми молодыми мастерами, способными буквально на любую подлость, – примером этому служила его Академия в Милане; его бывшие ученики использовали её для собственной быстрой наживы, обучая в ней, в прямом смысле слова, плагиаторов, писавших картины под его именем, – Леонардо принялся за тяжёлый труд завершения начатых работ, чтобы одну из них поднести в подарок Франциску I. Всё, что он слышал о молодом французском короле, давало ему повод надеяться, что их встреча может состояться и быть благополучной. Эта уверенность у него подкрепилась, когда на пятый день после его приезда в Милан, отправившиеся гулять по городу Андреа и Франческо, вернулись домой и радостно объявили, что, прогуливаясь, они заходили навестить сире Марко Камилани и его добросердечную жену Труллу и узнали от них приятную для Леонардо новость: по приказу Франциска I его Академия, наконец-то, распущена.

Андреа поставил на леджо перед Леонардо тополиную доску с написанной на ней картиной – эпигоном* «Тайной Вечери», которую он прихватил в

*Картина-эпигон – картина-повторение.

*

Академии, и весело подвёл итог:

– Сире Марко Камилани рассказал, что король Франциск I, побывав у него сегодня утром и осмотрев Академию, воскликнул, обращаясь к академистам: «…Только слепой не сможет отличить творения великого Леонардо да Винчи от ваших гнусных подделок, – подделок собравшихся здесь мошенников!.. Его мастерство – это не просто смешение красок и полутонов светотени, которые он может передать в картине, но в первую очередь – это знание высокого изящества и глубокой эмоциональной тонкости вплетённого в ковёр терпения, что является его охранной печатью; и подделать её – невозможно!..» – Андреа сделал паузу, глядя, какой эффект произвели его слова на учителя; Леонардо не сводил с него изумлённых глаз. – И далее король Франциск произнёс, – продолжил он торжественно: – «Мне горько осознавать, что мой предшественник, король Франции, Людовик XII, разрешил его наместнику в Милане, Шарлю д’Амбуазу, устроить под вывеской одного из лучших мастеров Италии канцелярию лжехудожников!.. Но я не позволю больше существовать этой норе грязных калек палитры, марающих честное имя великого флорентинца! Своим указом я распускаю Академию!..» Вот, учитель, как он сказал!

Леонардо, дописывавший картину «Анну, Марию и Иисуса», отложил кисть. Его глаза блестели от влажности выступивших в них радостных слёз.

– Марко Камилани и его жена Трулла сейчас наводят там порядок, – просто, без торжественности опять заговорил Андреа. – Они просили меня и Франческо передать вам, что они вновь будут рады видеть вас у себя в доме…

– Имея в виду наш общий переезд к ним!.. – добавил Франческо.

– Да! – кивнул Салаино.

– Ну, уж нет! Отсюда мы никуда не переедем! – возразил им Леонардо. – Нам и здесь хорошо! – он прикрыл поставец с красками, сунул кисти в склянку с оливковым маслом, чтобы они не засыхали, и, накинув на плечи плащ и на голову надев берет, направился к выходу. – А вот о визите к ним короля

Франциска I мне не терпится узнать получше и, как говорится, из первых уст! – восторженно пробубнил он на ходу. – Пойду, поблагодарю их за приглашение, переданное через вас, и заодно узнаю о подробностях визита к ним французского короля!

Он вышел из дома и быстрым шагом направился по улицам Милана. На город опускался вечер. Погода стояла тихая и безветренная. На небе не было ни одного облачка, а в его бездонной сини порхали только ласточки. Солнце медленно погружалось за горизонт, освещая белизну городской архитектуры в тёплые оранжевые тона. Из садов доносилось благоухание цветущих фруктовых деревьев. Леонардо очень любил эту весеннюю пору, когда природа после зимы пробуждалась, оживала и своим возрождением дарила людям хорошее настроение. Он свернул к дому Марко Камилани и лицом к лицу столкнулся с ним и со своим давним знакомым, оружейником герцога Максимилиано Сфорца, механиком и пьянчугой, Константино Голотто, с которым когда-то делал для верховного правителя Ломбардии сухопутные галеры. Механик и сире Марко стояли под сенью белых ветвей цветущей яблони и что-то горячо обсуждали. Увидев его, они резко прекратили разговор и оба радостно бросились к нему. Как успел заметить Леонардо, Константино Голотто на удивление был трезв.

– А я только что расспрашивал о тебе у сире Марко Камилани! – первым заголосил он, подбежав к Леонардо; схватив его правую руку, он приветственно её затряс. – Случайно вот проходил мимо его дома… Увидел сире Марко и спросил о тебе!.. А он мне отвечает, что ты уж почти как неделю здесь, в Милане!.. Леонардо, я без тебя пропадаю, выручай!

– В чём дело?.. Что случилось?!..– высвободил Леонардо из его крепкой ладони свою руку и, протянув её для приветствия подошедшему Марко Камилани, оставил его без внимания. – Простите, сире Марко, я шёл к вам сказать, что очень благодарен за ваше предложение снова переехать в ваш дом, но, честно говоря, я и всё моё немногочисленное окружение из друзей и учеников уже основательно прижились в доме вашего брата, и чувствуем мы себя там вполне удобно и уютно!.. – запнулся он, не став ему задавать вопросов по поводу визита к нему короля Франциска, посчитав, что сейчас для этого не самый подходящий случай; что время для подробных расспросов ещё будет. – Ну!.. Что притих?!.. – опять обратился он к Константино Голотто. – Говори: зачем я тебе понадобился?

– В эти выходные в Павии предстоят торжества по случаю прославления победы Франциска I над герцогом Максимилиано Сфорца и возвращения Ломбардии французской Короне, – торопливо заговорил механик, видимо, опасаясь, что не будет выслушан до конца. – Миланцы по этому поводу готовят большой праздник, и мне поручено восстановить эту чёртову игрушку, какой всегда встречают французов…

– Какую ещё игрушку? – нахмурился Леонардо, полагая, что речь оружейник ведёт о ерунде.

– Ну, того, деревянного – помнишь? – самодвижущегося льва, рассыпающего из гривы белые лилии – символ Франции… Ты его ещё сделал для встречи короля Карла VIII… лет двадцать тому назад, но потом из-за отвращения к Карлу бросил его недоделанным!.. Помнишь, у него что-то не ладилось в механике: он движется, но лилии не выбрасываются?.. Я столько бился, чтобы его доделать, но всё безуспешно: конструкции твоих изобретений так сложны и непонятны, что только диву даёшься, как они работают… Леонардо, умоляю тебя: помоги мне его восстановить! У меня четверо детей, и если я его не налажу, меня не возьмут оружейником во французский гарнизон Кастелло ди Порта-Джовиа, и моя семья будет голодать.

– Твоя семья и так голодает, потому что все заработанные деньги ты пропиваешь, – небрежно отмахнулся от него Леонардо.

Оружейник растерялся.

– Я никогда не подозревал, что ты такой злой! – затаив дыхание, с трудом произнёс он.

– Злой не я, а ты!.. – невозмутимо возразил Леонардо. – Это ты пропиваешь деньги, оставляя своих жену и детей голодными! И это ты не любишь выслушивать правду, что является откровенным признаком человеческой лжи и лицемерия – самых злейших врагов даже для тех, кто их носит в себе и прикрывается ими, потому что в конечном итоге они обернутся против них же!.. Так что уж лучше бы ты помолчал о том, кто из нас злой! Не тебе говорить об этом… – покачал он головой и увидел в глазах Марко Камилани сомнение, явно говорившее, что он не одобряет его слов и поведения; Леонардо задумался на мгновение, потом, посмотрев в спину понуро уходящего от него Константино Голотто, окликнул: – Ты сам будешь представлять этого льва на встрече с Франциском I во время праздничного торжества или это будут делать швейцарские кондотьеры?

– Я вместе с миланскими сеньорами… – остановился и обернулся Голотто.

– Я помогу тебе, если ты поговоришь с сеньорами, и я в их числе буду представлен Франциску I! – Леонардо покосился на Марко Камилани и увидел в его глазах одобрение. – Возможно осуществление такого моего предложения?

– Отчего же нет?! – повеселел Голотто. – Я обязательно поговорю с ними и думаю: они согласятся!

– Тогда завтра с утра жди меня в своей мастерской! Я приду туда сразу после первого утреннего колокольного призыва «Аve Maria»!

– С нетерпением буду ждать! – во всю ширь рта заулыбался механик и, помахав Леонардо на прощание обеими руками, зашагал по улице.

– Уф-ф!.. – с облегчением вздохнул Марко Камилани, рукавом камзола вытирая на лбу выступивший пот. – Я уже думал, что ваша встреча закончится дурно… Ну, Леонардо, заставил ты меня поволноваться! Правильно сделал, что решил ему помочь… Уф-ф!… – снова отёр он пот с висков и шеи. – Весь день сегодня какой-то сумасшедший: с утра за соседским поросёнком по огороду носился, он, оголтелый маленький таран, все грядки повытоптал; потом, пока я за ним бегал, мою спину поясничные колики прохватили, – жена меня стала топтать, – я же кряхтеть, как старый боров… А уж после этого и вовсе приключилась невидаль: откуда ни возьмись, появился французский король; пришёл, разорался – слава Богу! – что Академия закрывается; учинил разгром и удалился!.. Я с перепугу сделал ему поклон и даже забыл потом разогнуться от колик, когда он ушёл, равно, как и обрадовать его, что ты здесь, в Милане!.. Но ничего, я думаю, что, когда он увидит тебя на торжествах в его честь, это для него станет приятной неожиданностью!

Леонардо подошёл к нему и крепко его обнял.

– Что ты, что ты!.. Раздавишь!.. Что с тобой?! – испуганно возопил Камилани.

– Я шёл к вам, сире Марко, не только, чтобы поблагодарить за приглашение возвратиться в ваш дом, – разжав свои объятия, ответил ему Леонардо, – но и расспросить о подробностях визита к вам короля Франциска… Однако вопросов не будет: вы рассказали мне сейчас то, что я хотел услышать!.. Благодарю вас!

– Пожалуйста!.. Хотя чего такого я сказал-то?! – пожал плечами Камилани. – Тебе, наверняка, об этом уже твои ученики рассказали…

Но Леонардо его уже не слышал. Он торопился домой. На ходу, обернувшись, он помахал ему на прощанье рукой. Марко Камилани тоже, ответив ему прощальным взмахом, покачал в недоумении головой, развернулся и пошёл в дом…

Г Л А В А 9.

Утренний колокольный звон многих соборов, церквей и монастырей призвал горожан к молитве. Леонардо уже был на ногах. Всю ночь он не сомкнул глаз, размышляя о торжествах в предстоящие выходные: его первоначальный план предстать перед Франциском I с подарком в руках рушился, потому что ни одной готовой картины у него так пока и не было, а за короткие несколько дней завершить хотя бы одну из них не представлялось возможным. В голову навязчиво лезла только одна мысль: во время встречи с французским королём пригласить его к себе в мастерскую и предложить ему все имеющиеся у него неоконченные картины. «…Увидев их, он поймёт, что я, даже будучи стар, ещё на кое-что способен, – размышлял он, прокручивая в голове возгласы Марко Камилани по поводу того, как Франциск I неожиданно ворвался в Академию, «…разорался о том, что она закрывается, и, разгромив там всё, удалился…» – Французский король поступил точно так же, как и я, когда обнаружил там, наряду с моими учениками, мошенников, изготавливающих подделки, – а это даёт мне право надеяться на то, что оригиналы для него будут дороги! Он возьмёт меня на службу и даст время их закончить…» Так думал Леонардо, отправляясь в мастерскую механика-оружейника, мессере Константино Голотто.

Механического самодвижущегося льва он доработал за несколько минут, заменив в его сложной конструкции несколько старых деталей на новые. Деревянные скрытые жалюзи в его гриве стали превосходно раздвигаться и высыпать наружу из установленных внутри льва коробочек цветы и лепестки цветков. Механик Голотто был вне себя от радости. Он, как и обещал, поговорил с миланскими сеньорами о том, чтобы в их числе королю Франциску они представили и Леонардо да Винчи, предварительно показав им отремонтированную мастером механическую деревянную скульптуру. Помня о великом устроителе праздников ещё во времена правления герцога Людовико Сфорца, создавшего к тому же при нём великое художественное творение в трапезной монастыря Мария делле Грацие, миланские сеньоры не возражали просьбе Константино Голотто представить французскому королю старого флорентийского мастера. И в воскресенье, в день праздника французских войск над ломбардийцами, в Кастелло ди Павия, в зале торжественных приёмов королевского дворца, после того как от миланцев к Франциску I подошёл механический лев и под звуки победного французского марша он высыпал к его ногам из своей гривы белые лилии Франции, и зал взорвался торжественным ликованием, то представлять мастера французскому королю миланским сеньорам уже не понадобилось. От вида механического льва, рассыпающего бутоны лилий к ногам короля, по залу прокатился восторженный ропот восхищения: «… Лев… Леонардо да Винчи!.. Да!.. Эта живая скульптура самого Леонардо да Винчи!..» И не дожидаясь, когда его представят королю, – воспользовавшись удобным случаем, – Леонардо сам вышел из толпы сеньоров, снял с головы берет и, низко поклонившись Франциску I, представился:

– А вместе с живой скульптурой, ваше Величество, к вашим услугам и сам мастер Леонардо да Винчи!

От столь его эффектного «самопреподношения» зал взорвался ещё большей овацией, а французский король замер в недоумении. Его чёрная бородка и усы, скрывавшие тонкие сжатые губы, дёрнулась, обнажив под ними улыбку; в узких миндалевидных глазах блеснуло удивление, и они расширились, заставив брови взметнуться вверх.

– Я сражён! – без надменности, просто воскликнул он; сойдя с трона, Франциск I подошёл к Леонардо и по-дружески взял его за плечи, – выглядели они со стороны, как давно не видевшиеся сын и отец. – Почему мне не доложили, что мастер Леонардо прибыл ко Двору в свите миланских сеньоров?! – не сводя глаз с Леонардо, не оборачиваясь, адресовал он вопрос своим дворецким.

– Хотели доставить вам приятное, Сир! – слабо донеслось из толпы придворных слуг.

– Они ничего не знали о моём визите, ваше Величество, – заступился за них Леонардо. – Я готовил для вас подарки – несколько своих картин – и хотел, чтобы о них никто ничего не знал; чтобы я, так сказать, доложил вам о них из первых уст – уст самого мастера и преподнёс их в честь вашей победы…

– Где они?! – нетерпеливо перебил его Франциск I.

Леонардо вздрогнул от его громкоголосой резкости.

– Кто они? – растерялся он под всепоглощающим взглядом короля, смотревшего на него в упор.

– Картины!.. Я хочу их видеть… сейчас! – в недоумении воскликнул Франциск I.

У Леонардо всё сжалось внутри и неприятно запершило в горле.

– Простите, ваше Величество, у меня к вам вопрос: вы слышали о том, что я пользуюсь для работы над картинами только красками моего собственного изобретения? – с трудом, клокочущим горловым хрипом, выдавил он из себя, боясь за каждое произнесённое слово.

– Да, мастер Леонардо, я многое знаю о вас…

– Тогда вы наверняка знаете, что над «Тайной Вечерей» в трапезной монастыря Мария делле Грацие я проработал восемнадцать лет…

– Разумеется, знаю!

– И я смею надеяться, что ваш приход в мою миланскую Академию, в которой вы увидели лжемастеров, создающих под моим именем за один день подделки, ознаменован вашей осведомлённостью о том долготерпении, каким я пользуюсь в картинах для достижения в них совершенства?.. Не потерпев гнусного надругательства над высшим искусством, вы своим распоряжением закрыли мою Академию, чтобы снять с моего имени налипшую грязь расплодившихся в ней лжехудожников?!

– Именно так, мастер Леонардо! Я хорошо изучил стиль вашей работы и знаю, что её невозможно подделать, точно так же, как повторить рождение Иисуса Христа! Жаль вот только, что вы один ко мне прибыли, – посетовал Франциск I. – Как удивительно, однако, произошло: я, не зная, где вы проживаете в Риме, и лишь зная, что вы состоите на службе Папы Льва Х, отправляю в Ватикан вместе с письмами Рафаэлю Санти и Микеланджело Буанаротти, приглашение на ваше имя римскому Понтифику, но получаю от него отказ отпустить ко мне Рафаэля и Микеланджело, а о вас в его ответном письме он ни словом не обмолвился, словно вас и не существует…

От этих слов Леонардо бросило в жар. Ни о каком приглашении Франциска I он и не подозревал. В голове у него всплыл эпизод, когда Лев Х проронил в его адрес фразу, что незаконнорожденный не имеет Родины. «А ведь не случайно он в ответном письме Франциску I не обмолвился обо мне ни словом, – промелькнула у него мысль. – Папой был брошен мне упрёк в том, что я не имею Родины, следовательно, моя судьба уже им была предопределена и поручена на рассмотрение Апостолической Курии и Святым отцам-инквизиторам, готовившим подлог… Такой же подлог, как и в случае с моей миланской Академией, в которой под моим именем делались фальшивки, – подлог с человеческими зародышами, коих я изучал при анатомическом сечении умерших беременных женщин… Они отстранили меня от медицинских исследований, как мне видится, только по одной причине: после убийства Джованни Бельтраффио, обставленного Святыми отцами как самоубийство, они планировали представить Святому судилищу Инквизиции подложных человеческих зародышей, из которых, якобы, я собирался вырастить дьявольских воинов, врагов Святой матери Церкви, и, затем, меня казнить… Вот почему Лев Х не обмолвился обо мне ни словом в ответном письме королю Франциску I! Он и его Апостолическая Курия вместе со Святыми отцами-инквизиторами на тот момент меня уже похоронили… Боже! Какое счастье, что я вовремя убрался из Рима!..»