Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 3"

Началось представление: землёй правят древние боги Титаны, олицетворяющие собой мрачные, стихийные силы Природы – их изображали взрослые; на них обрушились молодые боги Олимпа во главе с Зевсом, желающие установить в мире стихии и хаоса закон и порядок, – их изображали беспризорники и Леонардо. Импровизированный текст и воодушевление, с каким представляли богов и Титанов взрослые и дети зрителям, захватили всё их внимание.

И в самом деле, зрелище с каждой минутой становилось всё интересней и интересней: в борьбу с Титанами вступает дочь Зевса, воинственная богиня Афина-Палада – её очень удачно изображал Франческо Мельци, имевший девичье лицо; затем в бой бросается сын Олимпийского владыки Персей, отрубающий голову Медузе-Горгоне, – чучело чудовища, сделанное Леонардо, имело змеиные головы, глаза и пасть которых светились от тлеющих внутри них фитилей, что привело зрителей в невообразимый восторг; герой Мелеагр убивает свирепого вепря, разоряющего цветущие сады Калидона, – облачённый в овечью шкуру настоящий поросёнок с привязанными у него на мордочке длинными клыками выглядел так уморительно, что заставил зрителей смеяться до колик; и, наконец, легендарный Эдип разгадал загадку Сфинкса, и чудовище в отчаянии бросилось со скалы и разбилось, перестав пожирать людей, – при его падении раздался взрыв, словно сотряслась земля, и в движение пришли сторукие Великаны, которых Зевс позвал к себе на помощь в битву с Титанами. Сторукие Великаны бросили в древних стихийных богов огненные камни – ими были плетёные из ивовых прутиков шары с тлеющими фитилями внутри; Зевс начал метать стрелы-молнии – искры фейерверков осветили монастырский фруктовый сад, и зрители, перестав дышать, с благоговением смотрели на это чудесное зрелище; к Зевсу полетели голуби, неся ему живительную амброзию – к их лапкам были привязаны гирлянды из высушенных, надутых кишок, светящихся изнутри так же с помощью тлеющих фитилей; и воздушные светящиеся шары взмыли высоко в небо. Кто-то из толпы с восторженным замиранием крикнул:

– Да какой же это Зевс?!.. Он же воплощение Святого Франциска!

– Святой Франциск! – дружно подхватила толпа, глядя на Леонардо, на голову и плечи которого садились голуби. – Святой Франциск!.. Святой Франциск!..

Зевс низвергнул Титанов в город Тартар, и зрители, дружно захлопав в ладоши, заликовали. Внезапно из аплодирующей толпы выбежали несколько карликов, среди них был и шут Папы Льва Х, карлик Барабалло, – люди не сразу поняли, что произошло, – одни бросились в ноги Леонардо и повалили его на землю; другие, набросившись на него сверху, начали топтать его ногами. Карлик Барабалло, вцепившись Леонардо в волосы, принялся рвать их и трясти его голову в разные стороны. Зрители, видимо, подумали, что театральное зрелище его не закончилось, и что карлики символизируют новых чудищ, посланных Титанами из Тартара на Зевса; и снова зааплодировали с новой силой. Ясно стало, что это не продолжение эпического представления, через несколько мгновений, когда на лице Леонардо люди увидели кровь. Мастер понял, что шут Папы и его карлики кем-то подосланы, – для какой цели? – непонятно; но с поставленной им задачей они справлялись превосходно. Одежду на нём разорвали, лицо разбили до неузнаваемости. Он мог бы их с лёгкостью расшвырять, но вокруг были дети, и он, чтобы не напугать их, не выпускал из себя кипевшую в нём ярость, а старался изображать из себя отбивающегося Зевса. В конце концов, он понял, что все его нелепые старанья напрасны. С каждым его движением карлики зверели всё больше и становились безжалостнее. Опершись правой рукой о землю, Леонардо сидел на траве и левой рукой прикрывал лицо. Никто из людей, видевших его истязание, не осмелился отогнать озверевших карликов, потому что среди них был любимый шут Папы Льва Х, Барабалло. Беспомощно, широко открытыми от ужаса глазами они смотрели, как издеваются над старцем, подарившим им праздник. И вдруг один из нищих детей-беспризорников, мальчик лет шести-семи, подбежал к Леонардо и, схватив его голову руками, истошно закричал:

– Не бейте его!.. Это же Святой Франциск!.. Не бейте!..

И толпа всколыхнулась. Ещё несколько детей вместе с Франческо Мельци подбежали к Леонардо и закрыли его своими телами. Высокий мужчина зрелого возраста, хромой, прыгая на одной ноге и размахивая костылём, бросился на карликов с криком, чтобы они убирались. На него из зрительской толпы, защищая карликов Понтифика, накинулись несколько человек, и между ними завязалась ожесточённая драка. Театрализованная битва превратилась в самую настоящую кровавую схватку между зрителями: одни защищали Леонардо, другие – карликов Папы. Монахи монастыря Сан-Спирито, желая положить конец этой бессмысленной бойне, сами втянулись в неё. В ночной мгле, пришедшей на смену вечеру, почти ничего нельзя было разобрать. Только искажённые злобой лица мелькали в слабых отблесках масляных фонарей, развешанных на деревьях в саду. Развязка наступила, когда у ворот монастырского сада остановился эскорт карет какого-то вельможи. Им оказался Рафаэль Санти со своей свитой друзей и приближённых, ехавших от Папы на его виллу в Борго. С ним были Микеланджело Буанаротти, Галеотто Сакробоско и ученик Леонардо, Чезаре да Сесто. Они в миг разогнали дерущихся, пригрозив всем, что каждый из них ответит за своё деяние перед Папой. Леонардо наконец-то смог подняться с земли и стереть с лица кровь. Сдержанно поблагодарив Рафаэля и Микеланджело и не удостоив вниманием Галеотто и Чезаре, он устало направился к воротам сада. Его пошли сопровождать дети-беспризорники, хромоногий мужчина на костыле, пришедший первым ему на выручку из взрослых, и Франческо Мельци. Чезаре да Сесто виновато смотрел ему в спину. Галеотто, извинившись перед Рафаэлем и Микеланджело за небольшую отлучку и попросив их, его подождать, бросился его догонять, крикнув ему вслед, чтобы он остановился. Леонардо услышал его окрик, но даже не обернулся. Он продолжал идти, слушая, как дети пытаются ласково его успокоить.

– Леонардо, постой! – догнал его Галеотто; он взял его за локоть, протянув ему кошёлёк с деньгами. – Я знаю, как тебе сейчас плохо, и очень прошу тебя: не отвергай подающей тебе руки, иначе сам станешь преступником, попирающим заповеди божьи!.. Я только что приехал из Флоренции вместе с Джулиано Медичи…

– Я знаю, – не дал договорить ему Леонардо; высвободив свой локоть из его руки, он бессмысленным взором посмотрел на протянутый кошелёк и с отвращением произнёс: – Не прикасайся ко мне!

– Леонардо!

– Не прикасайся!.. – ещё свирепей прохрипел Леонардо на его попытку сунуть ему в руки кошелёк с деньгами. – Ничтожество и убийца!.. Ты убил двух прекрасных людей…

– Кассандра и тётушка Сидона были очень дороги моему сердцу… Поверь!

– Я сегодня похоронил Джованни Бельтраффио!.. Ты убил двух любящих друг друга людей – вот кого я имею в виду, говоря «двух»!..

– Как похоронил?! – застряли у Галеотто слова в горле, что он их произнёс почти что беззвучно. – Выходит: он – третий!..

– Да!.. Тётушка Сидона, разумеется, достойна того, чтобы её оплакивали… Убери деньги! Твоя подающая рука – это рука дьявола, несущая соблазн и беду!.. Я сам не раз видел, как именно эта рука обманывала людей, неся им несчастье!.. И ты ещё смеешь говорить о заповедях божьих?! – у Леонардо вырвался горький смешок. – Безвинные Кассандра и тётушка Сидона по твоей вине объявлены ведьмами и погибли… Погиб и Джованни, которого инквизиторы преследовали за любовь к твоей племяннице, самой непорочной из всех ведьм!.. А самый настоящий дьявол жив!..

– Жив, наверное, потому, что дьявол – превосходный лжец! – не удержался и вставил реплику в их разговор хромоногий мужчина на костыле. – У человека, одержимого дьяволом, в сердце нет ничего святого, и он самых близких и дорогих ему людей, не задумываясь, оплетёт паутиной лжи, убьёт или отдаст на казнь, навесив на них ярлыки собственных грехов…

– Вот именно! – согласился с ним Леонардо. – Он вот и сейчас, протягивая мне деньги, пытается ввести меня в заблуждение, словоблудя о божественной заповеди: не отвергай руки дающего… Галеотто, зачем ты живёшь? Для чего ты обманул стольких людей, завладев их деньгами, если ты не смог сохранить жизнь собственной племянницы?!.. Своих детей у тебя нет… Кому ты оставишь своё несметное состояние?

По лицу Галеотто было видно, что он не знает, что ответить.

– Я знаю, что ты вместе с королём Джулиано Медичи ездил во Флоренцию, – с такой же грустной иронией продолжал Леонардо, – и даже могу предположить, зачем, так как в коридорах Ватикана давно ходят слухи, что братья Медичи собираются по примеру римского банкира Агостино Киджи сделаться банкирами во Флоренции… Все свои несметные богатства, как я понимаю, ты передашь им, чтобы купить их покровительство и защиту от преследования Святых отцов-инквизиторов ещё на несколько лет! Уверен, что с отсутствием совести в твоей прогнившей душе ты беззаботно проживёшь эти годы… Но скажи: зачем тебе нужна твоя никчемная жизнь? Ведь ты не умеешь ни любить, ни созидать, без чего жизнь – бессмысленна!

И снова Галеотто не ответил.

– Убери деньги! – опять жёстко потребовал Леонардо. – Я не священник и не Бог и грехов не отпускаю!.. – и, развернувшись, он продолжил путь, оставив Галеотто стоять с протянутой рукой.

Дети, вновь окружив Леонардо, неотступно последовали рядом с ним. Хромой мужчина, опираясь на костыль, старался от них не отставать. Галеотто, видя, что они удаляются, молча, подбежал к Франческо Мельци, немного отставшего от всех, и сунул ему в руки кошелёк.

– Придумай что-нибудь, только не говори ему, что от меня, – тихо шепнул он ему и побежал обратно к воротам монастырского сада, где в ожидании его стоял многочисленный каретный эскорт «божественного»…

**** **** ****

Придя домой, Леонардо в первую очередь приказал Матурине накрыть на стол на всех, кто с ним пришёл, а сам отправился умываться.

– А кровь, откуда у тебя на лице? – в недоумении поинтересовалась она, увидев, что волосы, борода и одежда у него в крови.

– Так в театральном представлении должно быть всё настоящим! – уклончиво ответил он.

Матурина хотела расспросить, как оно прошло, но Леонардо, поняв её намерение, опередил её, сказав, что всё ей станет известно чуть позже, за столом.

– Надо сначала накормить тех, кто со мной пришёл, – назидательно выдохнул он. – Им сегодня не посчастливилось быть даже накормленными монахами монастыря Сан-Спирито, а они чрезвычайно старались… Подай на стол всё, что у нас имеется!

И Матурине, пожав плечами, ничего не осталось делать, как смиренно пойти выполнять его распоряжение. Умывшись, приведя себя в порядок и переодевшись, Леонардо вернулся в столовую, когда там уже всё было готово. На большом столе стояли ароматно пахнущие блюда с жареной рыбой, нарезанный сыр, засахаренные сухофрукты и в больших стеклянных кувшинах яблочно-айвовый сок. На пороге столовой стояли два молодых священника, которых Леонардо принял за монахов монастыря Сан-Спирито, пришедших узнать, всё ли у него в порядке. Он пригласил их за стол, но они отказались, подав ему письмо со свисавшей с него тяжёлой свинцовой печатью Апостолической Курии.

– Что это! – приняв письмо, вопросительно посмотрел на них мастер.

– Булла о запрещении заниматься вам в госпитале монастыря Сан-Спирито анатомическим сечением для медицинских исследований! – высокомерно прогудел один из монахов. – А также, ввиду того, какие беспорядки вами были учинены на представленном в саду монастыря театральном зрелище языческого эпоса, кардиналы Апостолической Курии категорически запрещают вам появляться в монастырском госпитале и лечить больных…

– Ах, вон оно что!.. Ну, теперь понятно, для какой цели был подослан шут Папы, карлик Барабалло, и его карликовый гурт таких же, как и он, мракобесов! – не смог удержаться Леонардо от возмущённого возгласа. – Передайте вашим апостолам-кардиналам, что я, разумеется, выполню их требование! – взяв монахов за шиворот, вышвырнул он их из дома.

Вернувшись в столовую, он бессильно опустился за стол и попросил Франческо Мельци принести ему из его комнаты шкатулку, в которой хранились его письма и документы.

– А вы не обращайте на меня внимания, – обратился он к ожидавшим его детям, видя, что они чувствуют себя неловко и не приступают к пище. – Ешьте, пока не остыло, и не ждите, когда я начну… И прошу вас не стесняться! – подбодрил он хромого мужчину.

Проголодавшиеся дети и мужчина радостно накинулись на еду. Франческо принёс шкатулку, Леонардо открыл её, и с крышки на стол упал свёрнутый пергамент с теснённой лилией – символом Франции – на его печати. Леонардо прочитал: «Шарлотта д’Альбре, принцесса Наваррская. Замок Ла-Мотт-Фельи. Дипломатическая виза выдана флорентинцу Леонардо Квинтию Да Винчи».

– Ну вот! – вздохнул он, удивлённо покачав головой. – А о тебе-то я совсем забыл… – в его голове чередой всплыли события давно минувших лет: встреча с доном Чезаре Борджа в саду дома Джироламо Мельци в Ваприо, служба у него; крах дона Чезаре; его изгнание, смерть; встреча с его пажем Джуанико и получение от мальчика золотой и серебряной подков (они лежали на дне шкатулки) и этого дипломатического пропуска с письменным приглашением в замок Ла-Мотт-Фельи от принцессы Шарлотты д’Альбре, гарантирующего ему неприкосновенность. От этих воспоминаний мысли плавно перешли к возникшим в сознании словам флорентийского посла Франческо Веттора, приходившего к нему во время его болезни и рассказывавшего о коронации нового короля Франции, герцога Ангулемского Франсуа де Валуа, ставшего Франциском I; о том, что новый французский король, очарованный красотой итальянского искусства, объявил о приглашении к себе на службу итальянских мастеров. «…А ведь, завоевав Милан, он наверняка посещал монастырь Мария делле Грацие и видел в его трапезной написанную мной «Тайную Вечерю», – подумал Леонардо, уловив своё отражение в лаковой поверхности столового шкапа, стоящего через стол напротив него. Тёмная внешность в отражении морёного лака показалась ему ещё более старой, чем тогда, когда он смотрел на себя в зеркало после смерти Джованни Бельтраффио. В голове прозвучали слова Папы Льва Х: «У незаконнорожденного нет Родины!..» И следом за ними всплыли слова Марко Камилани: «…Удивляюсь вам, мессере Леонардо, как вы всё это терпите?..» Взгляд Леонардо упал на лохмотья беспризорников, затем скользнул по выцветшей потёртой одежде хромого мужчины. И вдруг он очень остро ощутил, что его собственный «плащ Терпения» износился до такой степени, что стал похож на лохмотья одежды этих несчастных детей. Унижения, постоянные оскорбления и страдания; потеря моны Лизы и Катарины; смерть одного ученика, бегство других – он взглянул на Франческо и с тоской подумал, что не хочет, чтобы его покинул последний ученик, – запрет на медицинские исследования и лечение больных; насмешка римского Папы над его происхождением… Всё! За этим он видел дальше только пустоту и безнадёжность существования!

– Да, это конец!.. Беспросветность и мрак!– глубоко вздохнул он, непроизвольно высказав свои мысли вслух. – Остаться здесь, значит, подвергнуть себя участи несчастного Сандро Ботичелли во Флоренции при Пьеро Содерини и обречь себя на чёрные дни медленной, мучительной, голодной смерти… Нет! – впился он глазами в пергамент принцессы Шарлотты д’Альбре. – Франциск I!.. Да, именно он!.. Раз у незаконнорожденного нет Родины, значит, мой путь лежит к тем, кому я отказывался ранее служить, и считал службу им презренным предательством!.. Да, только так!.. Если уж из уст наместника Бога на земле, прозвучали слова, что я не имею права иметь Родины, то это глас божий, говорящий мне, что нет пророка в своём отечестве, и никто не смеет меня обвинить в её предательстве, ибо нельзя предать то, чего у тебя нет!..– осёкся он, увидев, что все за столом, замерев, смотрят на него. – Это я от голода! – оговорился он. – Не обращайте внимания… Я сейчас уберу письма и с удовольствием присоединюсь к вам!.. Продолжайте…

И дети снова застучали ложками по тарелкам. Поперхнувшийся от его тирады хромой незнакомец, подёргав в изумлении бровями, тоже принялся за еду. На Леонардо продолжали вопросительно смотреть только Матурина, Зароастро и Франческо, но их вопрошающие взгляды он оставил без ответа. Взяв со стола пергамент принцессы Шарлотты д’Альбре и буллу Апостолической Курии о запрещении медицинских исследований и лечения больных в монастыре Сан-Спирито, он хотел положить их в шкатулку, однако среди груды бумаг увидел небольшой мешочек. Вытащив его, Леонардо обомлел: это был туго набитый деньгами кошелёк Галеотто Сакробоско, от которого он отказался.

– А ты откуда здесь взялся?! – открыл он от удивления рот, глядя на него, как на живое существо.

– Зрители в благодарность за представление вам передали, учитель, – отозвался Франческо.

Леонардо посмотрел на него и увидел в его глазах такую преданность и беззащитность, что у него не хватило духу выказать ему недовольство, что он взял деньги у недостойного человека.

– Ну почему же только мне? – неловко почувствовал он себя. – Разве над представлением трудился я один?.. Вон сколько их! – жестом указал он на беспризорников. – Давайте, разделим их на всех… Так будет справедливо!

– Я не возражаю! – заулыбался Франческо.

Дети, оторвавшись от еды, затаив дыхание, уставились на кошелёк в руках Леонардо. Такого богатства им в своей недолгой жизни ещё видеть не приходилось. Леонардо развязал шнурок на кошельке, высыпал его содержимое на стол и поделил деньги поровну среди всех участников театрализованного представления, не забыв, в том числе, и себя наградить равной со всеми суммой, чтобы не бросать подозрения на то, что он знает, кто дал его ученику эти деньги. Всем вышло по три золотых дуката – настоящее состояние для бездомных сирот, позволяющее им при умеренной трате прожить, не голодая, несколько месяцев. Оставшийся от дележа один золотой дукат Леонардо с согласия детей подарил хромому незнакомцу.

– Я очень благодарен вам за ваше великодушие, – улыбнулся ему Леонардо, протянув монету. – И прошу не обижаться на меня за столь скромный дар за вашу неоценимую услугу… Если бы не вы… Простите, я даже не знаю, как вас зовут…

– Баттисто Вилланис! – скромно потупил взгляд незнакомец.

– Баттисто Вилланис?! – протяжно повторил Леонардо и устремил взгляд на его хромую ногу.

– Да-да-да, это я!.. Тот самый кондотьер Вилланис, которому дон Чезаре Борджа, герцог Валентино, отрубил полступни за то, что он поставил подножку вашему любимому ученику…

– Я вас вспомнил! – радостно воскликнув, ткнул в него указательным пальцем Франческо. – Подножку Андреа Салаино вы поставили в саду дома моего отца в Ваприо!.. А я-то думаю: где ж я мог вас видеть?!.. Откуда ж я вас знаю?!..

– Признаюсь: и меня эти мысли терзали, – вторил ему Леонардо. – Значит, вы и есть тот самый телохранитель герцога Валентино, которого он так безжалостно наказал…

– … и которого вы, мессере Леонардо, так щедро наградили серебряной и золотой подковами!

– Золотую подарил вам ваш палач! – возразил ему Леонардо.

– Да!.. Но с подачи вашего благородства!

– Это уж как вам будет угодно считать, несмотря на то, что мне нравится ваше умозаключение! – устало рассмеялся Леонардо. – Ну и как, помогли вам подковы в вашей жизни?!

– О-о!.. Ещё как помогли! – оторвался Баттисто Вилланис от еды. – Я купил на них дом, обзавёлся хозяйством, женился… У меня была замечательная жена и четверо чудесных детишек…

– Что с ними? – нахмурился Леонардо, поняв по его выражению «была» и печальной интонации, что с ними случилась беда.

– Во время недавнего городского пожара за Эсквелинским холмом, где находился мой дом, – дрогнул голос старого кондотьера, и он замолчал; после недолгой паузы он тяжело выдохнул: – Они все погибли… Я теперь совсем один. Бездомный бродяга: вон, как и они! – кивком указал он на беспризорников.

Дети уже покончили с едой и собрались уходить. Многие из них разглядывали свои заветные золотые дукаты, не в силах оторвать от их блеска заворожённого взгляда. Увидев, как они ведут себя, Леонардо запротестовал:

– Ну, нет, друзья, вы получили деньги не для того, чтобы ими любоваться!.. Немедленно их спрячьте и не вздумайте, кому бы то ни было их показывать… Матурина! – позвал он.

– Да, Леонар! – выглянула она из кухни.

– Постели им в комнатах Чезаре и Андреа! Пусть там лягут!.. Я никуда их на ночь не отпущу, а то до утра у них не останется ни одной монеты: обдерут их ночные грабители!.. А ну, детвора, ступайте за мадонной Матуриной! – властно приказал он растерявшимся детям, ни разу не слышавшим от него такого железного тона. – Будете сегодняшнюю ночь спать, как сеньоры!..

Дети, не веря своим ушам, радостно заликовали и, рассовав деньги по карманам, устремились за Матуриной. В столовой остались Леонардо, Баттисто Вилланис, Франческо и Зороастро. Наступила тишина. У Баттисто Вилланиса, проводившего взглядом радостную детвору, из груди вырвался тяжёлый вздох.

– Может быть, и вы у меня останетесь переночевать? – понял Леонардо его душевный надрыв. – Куда вы, на ночь, глядя, пойдёте?.. У меня и для вас место найдётся…

– А у вас, мессере Леонардо, не найдётся для меня место вашего слуги? – неуверенным взором он скользнул по усталому, испещрённому ссадинами и царапинами лицу мастера. – Я совсем один, мне некуда податься…

– А мне, увы, нечем вам платить! – перебил его Леонардо. – Я сам нищ, как эти беспризорники, – кивнул он в сторону доносившегося шума со стороны спальных комнат. – К тому же завтра я покидаю Рим, поэтому единственное, что я вам могу предложить, это ночлег…

– Как покидаем Рим? – оборвал его на полуслове Франческо.

– Я не могу подвергать риску наши жизни, в особенности, твою, мой добросердечный Франческо, – с любовью посмотрел на него Леонардо. – Судя по тому, что сегодня произошло на театральном представлении; как быстро Апостолическая Курия выдала мне запрет на проведение медицинских исследований и лечение в госпитале монастыря Сан-Спирито больных, следует вывод: Святые отцы-инквизиторы знают о том, что Папа Лев Х отверг меня, и он уже не является моим покровителем, каковым был, когда я только что прибыл ко двору Ватикана… И они не успокоятся, пока всех нас не удостоят участи Джованни Бельтраффио, пока не изведут всех до единого…

– Мессере Леонардо! – взвился голос Баттисто Вилланиса, выказав в нём отчаяние. – Возьмите меня! Я буду вам служить без оплаты!.. Когда-то вы доказали мне, что вы незлопамятны, что не вы были причиной жестокого моего наказания за ту злосчастную подножку, что я поставил вашему ученику, хотя и обещали меня наказать… А дон Чезаре Борджа своей прихотью сделал меня калекой!.. Вы сейчас, как я вижу, находитесь в таком же положении, что и я в ту пору, когда ваш конь, взвившись на дыбы, сбросил со своих копыт угодившую в меня серебряную подкову; и герцог Валентино, последовав вашему примеру, заставил своего коня сделать то же самое, сделав меня богаче золотой подковой!.. Я хочу ответить вам преданностью за ваше великодушие, и, беря меня на службу, никакого жалования мне платить не надо! Взяв меня, вы обретёте надёжного, верного друга, и я буду всячески вас защищать! – его голос стал тише, а интонация более проникновенной. – А вашей оплатой для меня будет то, что я не буду одинок.

Последние слова старого кондотьера тронули сердце Леонардо. Он глянул на Франческо – тот, молча, и одобрительно кивнул; затем его взгляд остановился на Зороастро – он тоже закивал, показывая своё единодушие с мнением его ученика. Леонардо развёл руками и усмехнулся.

– Надо же! – дёрнулись уголки его губ горькой иронией. – Вот ведь как получилось: очень давно, пятнадцать лет назад, мой ученик Андреа Салаино во время неожиданного визита ко мне герцога Валентино бросился за мной, увидев, что я ухожу с незнакомцем… Бросился со словами преданности, слёзно прося, чтобы я не оставлял его, потому что он хочет разделить мою участь и умереть вместе со мной! Ему один из кондотьеров герцога, лучший стрелок его личной охраны, ставит в этот злополучный момент подножку, за которую потом будет жестоко наказан… Но по прошествии времени его не останавливает даже жестокость такого наказания – он приходит ко мне именно тогда, когда – в прошлом преданный мне ученик – сегодня он предательски покинул своего учителя; и, вместо него, предлагает свою верность взамен ушедшей…

– Ваш ученик покинул вас?!

– Да. Прошлой ночью.

У Баттисто Вилланиса от удивления брови взметнулись вверх.

– Я, вообще-то, не держу на него зла, – спокойно продолжил Леонардо. – Он и ещё с ним один мой ученик, Чезаре да Сесто, я думаю, правильно сделали: этим поступком они предотвратили ещё большее предательство, которое могло бы случиться, останься они со мной…

– О чём вы говорите, учитель?! – в негодовании воскликнул Франческо.

– Лео!.. Ты что, сдурел? – вслед за ним выпалил Зороастро.

Леонардо безмятежно посмотрел на них и, подперев кулаком щеку, скорбно вздохнул.

– События последних дней показывали, какой страх они испытывали, оставаясь моими учениками… Святые отцы-инквизиторы начали запугивать их, как и Джованни Бельтраффио… Стоит ли говорить, что они почувствовали, узнав о его смерти?! У меня кровь в жилах стынет от мысли, если бы они, не выдержав интриг инквизиторов, оговорили нас, а, следовательно, и себя в том числе… И всех нас отправили бы на чистилищный костёр! – по его телу прошла судорога. – Мне самому надо было, хотя бы временно, отдалить их от себя, чтобы Святые отцы оставили их в покое… Так что их бегство – это самое малое и самое, если так можно выразиться, благородное предательство из всех существующих предательств, какое они совершили!

– Вы так говорите, учитель, потому что вы очень добрый! – с упрёком надул губы Франческо.

– Нет, Франческо! – рассмеялся, глядя на него, Леонардо. – Я говорю так, потому что так оно и есть!.. Но, несмотря на твою подозрительность, что я добрый, самый лучший – это ты!.. Да, именно так! И не дуй на меня губы, потому что я говорю правду: ты для меня – самый лучший!

У Франческо губы растянулись в улыбке. Леонардо подмигнул ему и встал из-за стола.

– Уже поздно, – обвёл он всех взглядом; сквозь его усы и бороду проглядывалась улыбка, глаза искрились от радости. – Завтра всем нам предстоит покинуть Рим… Мы отправляемся в Павию ко Двору французского короля Франциска I! Нас ждёт тяжёлый путь, поэтому я всем приказываю идти отдыхать!

– Учитель, но вы даже не притронулись к еде! – изумлённо воскликнул Франческо.

– Мессере Леонардо, – подавленно посмотрел на него Баттисто Вилланис. – Вы не ответили мне: берёте ли вы меня на службу или нет?

– А разве я не сказал, что завтра всем нам предстоит покинуть Рим?! – удивлённо вскинул бровь Леонардо, устремив на него вопросительный взгляд; он перевёл его на Франческо и развёл руками: – Да и как я могу притронуться к еде, мой добросердечный Франческо, когда пищей на сегодня мне служит самая лучшая мысль о том, что я приобрёл надёжного и верного друга?!..

Воцарилось безмолвное изумление, затем Баттисто Вилланис, а вслед за ним и Франческо, и Зороастро, не сдержав своих восторженных чувств, кинулись его обнимать…

Г Л А В А 8.

Утром следующего дня опасения Леонардо оправдались: в доме зеркальщика Иоганна Гихарда, в его мастерской, появился новый подмастерье, несколько раз под предлогом собственной забывчивости появлявшегося на половине дома, которую он снимал. По его ехидно любопытствующему взгляду мастер догадался, что это соглядатай Святых отцов-инквизиторов. Матурина и Франческо, ходившие на рынок за продуктами в дорогу, возвратившись, рассказали Леонардо, что им показалось, что за домом немецкого зеркальщика следят какие-то подозрительные люди. Ранее они здесь их не видели.

– Два молодых человека, – начала рассказывать Матурина. – Оба нищие… Один из них по виду римский гражданин просит милостыню у восточной стороны дома с улицы Деи Коронари…

– Другой – с чётками в руках! – заметил Франческо. – Изображает слепого отшельника и сидит напротив дверей нашей половины дома…

– С чётками в руках?! – зацепился за эту деталь Леонардо.

– Да!.. Но он не слепой…

– С чего у тебя такая уверенность?! Откуда знаешь?!

– Франческо подал ему несколько фиников, – за него ответила Матурина. – Три финика выпало из его ладони, и отшельник поднял их с земли, не шаря по ней рукой, как это обычно делают слепые…

Такое объяснение для Леонардо было вполне исчерпывающим, чтобы понять, что медлить нельзя и Рим необходимо покинуть немедленно. Немного поразмыслив, он нашёл довольно-таки простой способ, как уйти от преследования вездесущих соглядатаев Святых отцов-инквизиторов и уехать из Вечного Города незамеченным. Помогли ему в этом беспризорники, которых он оставил на ночлег. По его просьбе они разделились на две группы, и пошли швырять камнями в «нищих». Пара попаданий булыжником по голове отрезвила соглядатаев, вызвав у них нестерпимое отвращение к нищенству, и они убрались от дома Иоганна Гихарда со скоростью придавленных на хвост визгливых котов. Потом беспризорники отправились в мастерскую зеркальщика; внезапно влетев туда дикой ордой, они перебили все зеркала, и, столкнув на осколки стекла его нового подмастерья, исчезли оттуда, оставив о себе у её хозяина воспоминания, как о кошмарном мираже; а у его подмастерья изрезанные руки и вздыбленные на голове волосы. Он покинул мастерскую зеркальщика, отправившись в ближайший госпиталь, чтобы ему оказали медицинскую помощь. Сопровождать его пошёл Иоганн Гихард. Обо всём об этом беспризорники рассказали Леонардо.

– Ну вот, – подвёл он итог, – у нас есть теперь немного времени, чтобы собрать вещи и поскорее отсюда убраться, пока инквизиторы не прислали к дому других соглядатаев!..

Вещи, их было немного, собрали быстро. Однако в целях безопасности Леонардо не отправился в экипаже вместе с Матуриной, Зороастро, Франческо и Баттисто Вилланисом, а остался в доме Иоганна Гихарда до вечера, условившись с ними, что они будут ждать его в нескольких милях от Рима на развалинах древних акведуков императора Клавдия в стороне от дороги Виа-Лабикана.

– От Святых отцов можно ожидать чего угодно, – пояснил он причину своего желания остаться в доме зеркальщика. – И если кому и суждено пострадать от них, то пусть это буду я!

Зная его непреклонность, никто, кроме Баттисто Вилланиса, ему не возразил, но и возразивший новый слуга через несколько минут понял, что все его уговоры отправиться с ними будут напрасны. Леонардо в своём решении был твёрд, как сталь. Они уехали. Беспризорники, после их отъезда, до самого вечера шатались вокруг дома Иоганна Гихарда, пугая камнями, на всякий случай, всех горожан, появлявшихся от него на расстоянии квартала. Из госпиталя зеркальщик вернулся один, без нового подмастерья, и долго удивлялся, что на улице, по которой он шёл, нет, не только простых прохожих, но и даже бродяг.