Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 3"

**** **** ****

Здоровье Леонардо ухудшалось. Сказывались и пережитые жизненные трудности, и физические нагрузки, какими он в молодости утомлял себя, тренируя мышцы тела для полётов на пароплане; а также долгие бессонные ночи медицинских анатомических исследований. Нет, он по-прежнему оставался очень сильным и с лёгкостью разрывал подковы, но внутренняя выносливость организма уже была не та, что в молодые годы. Он не мог подолгу работать: дрожали руки, держа кисть; очертания контуров в картине расплывались перед глазами; в спине появлялась ноющая тупая боль, загонявшая его надолго в постель. На прогулку в живописные окрестности замка Кло Люсе Леонардо выходил всё реже с каждым днём. Вместо неё он придумал для себя новое увлечение, чтобы разминать тело после неподвижной и продолжающейся третий год работы над картиной Иоанна Крестителя. Вместе с Франческо Мельци, Андреа Салаино и Баттисто Вилланисом он принялся делать из длинных отполированных досок высокие, в человеческий рост, кубы. На них он угольным карандашом изображал по годам портреты всех людей, сыгравших в его жизни значительную роль и повлиявших на его судьбу. Затем он относил кубы в королевский замок и устанавливал в очерёдном порядке на плоской крыше зубчатой дозорно-смотровой башни, возвышавшейся неподалёку от городской тибурии с часами Орлож. За этим занятием, чередуя его с доработкой картины Иоанна Крестителя и упорядочиванием исследовательского материала в «Книгу о Мире», у него прошёл почти весь 1518 год. Незадолго до наступления Нового, 1519 года, в ноябре за работой над документами о механике «Primo Motoro» Леонардо, как всегда, изнуряя себя непомерным трудом, не заметил, как потерял сознание. Нашли его лежащим на полу Франческо Мельци и Баттисто Вилланис. Они уже не раз просили его оставить работу, но последнее время он был ей, словно, одержим и ни о каком отдыхе и слышать не желал. Все, кто видел его в эти дни, – его глаза и горящую в них неистовость стремления, – сходились во мнении, что великий мастер чувствует свой скорый конец и стремится побыстрее закончить начатые им труды. «… Желание – душа стихий, чувствуя себя заключённой в человеческой душе по воле её Пославшего, всегда желает вырваться из тела и вернуться к Нему обратно, – неустанно за работой повторял себе Леонардо; эту запись он оставил и в своём дневнике. – И до того, как это случится, – я должен всё успеть!..» Когда он очнулся и пришёл в себя, то оказалось, что правая сторона его тела разбита параличом. В постели он провалялся больше полутора месяцев, встретив в ней Новый, 1519 год. Однако, несмотря на стремительно ухудшающееся здоровье и невозможность передвигаться, ничто и никто не мог заставить его остановить работу. Вспоминая волевого и жизнелюбивого Зороастро, Леонардо в начале января уже начал вставать с постели и продолжил работу над картиной Иоанна Крестителя, стараясь всеми силами разработать неподвижные пальцы парализованной правой руки, ибо краски он лессировал ей; левой рукой он только рисовал. Временами он падал со стула, но, корчась от боли, вставал и снова и снова продолжал работу, прогоняя от себя всех, кто пытался убедить его отдохнуть. Тут уж его воле мог бы, наверное, позавидовать и жизнелюбивый Зороастро да Перетола. С присущей ему неутомимостью Леонардо возобновил работу над кубами, – никто не понимал, зачем он это делает, – вынося их на крышу дозорной башни и устанавливая в очерёдном порядке. На предпоследнем из них Леонардо изобразил угольным карандашом портрет Франциска I; на последнем – математический знак бесконечности, за которым грубыми штрихами набросал свой автопортрет и написал своё имя: «Леонардо да Винчи», – так никому и, не объяснив значения этой выдумки.

К весне он поправился уже настолько, что мог самостоятельно передвигаться. В середине апреля из замка Фонтенбло в Амбуаз приехал король Франциск I. Он ждал послов от Папы Льва Х и государств Священной Лиги: Англии, Испании, Польши и Германии, чтобы на совете решить вопрос об избрании нового императора Священной Империи вместо умершего три месяца назад, 12 января, германского императора Максимилиана I. На совет Священной Лиги через папского легата в Московии монаха-доминиканца Дитриха Шомберга было приглашено русское посольство Великого князя Василия Иоанновича. К этому времени посол Никита Карачаров со всей его свитой уже был отозван из Амбуаза, и теперь ему снова предстояло вернуться в этот небольшой французский городок, чтобы, – помимо участия в совете по избранию нового императора, – воспрепятствовать злейшему врагу Московского княжества, королю Польши Сигизмунду, заключить договор о союзе с Франциском I, который впоследствии мог обратиться войной против Московии; сам же Франциск I на этой дипломатической встрече мечтал получить скипетр императора Священной Лиги.

Тихий город Амбуаз с приездом в него короля оживился. По указу Франциска его жители готовились к встрече дипломатических посольств, убирая с улиц мусор и украшая их разноцветными гирляндами; повсюду у домов развешивались дополнительные ночные фонарики. Приближалась Пасха. Король за заботами о приготовлении к встрече дипломатов всё ещё не мог навестить Леонардо. Дворецкие докладывали ему, что мастер болен и не может сам засвидетельствовать ему своё почтение. Наконец в Пасхальное воскресенье, 24 апреля, Франциск I в сопровождении свиты отправился к мастеру поздравить его со светлым Христовым Воскресеньем и преподнести ему подарок. Войдя в его спальные покои, он увидел Леонардо лежащим в своей неизменной чёрной одежде на бордовом покрывале огромной кровати и устремившего неподвижный взгляд в потолок. На шум вошедших мастер никак не отреагировал.

– Отец! – радостно воскликнул Франциск. – Я пришёл поздравить тебя… – и запнулся, увидев, что Леонардо даже на него, подошедшего, никак не реагирует.

Он растерянно обернулся и посмотрел на Франческо Мельци и Баттисто Вилланиса, вошедших в покои вместе с его свитой.

– Мы только что помогли ему подняться с постели и одеться, – не дыша, пролепетал Франческо. – А потом пошли встречать вас, ваше Величество!..

– Леонардо! – отчаянно вскрикнул Франциск, взял его за плечи и, приподняв, обнял, прижавшись щекой к его седине; из его глаз брызнули слёзы.

Свита замерла. Таким короля ещё никогда никто не видел. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Он плакал и был искренне безутешен, тихо повторяя: «… Отец!.. Я не успел, прости!..» Рядом с ним стояли Франческо Мельци и Баттисто Вилланис и тоже безудержно плакали.

– Учитель!.. – всхлипывая, бормотал Франческо. – Учитель!.. Что я теперь буду без вас делать?!.. Куда пойду?!.. Кому я нужен?!.. Без вас я не хочу жить!..

И вдруг остекленевшие глаза Леонардо ожили, веки задрожали, и он издал протяжный стон. Франциск, державший его в своих объятиях, отстранился от него, и его мрачное лицо словно озарилось ярким сиянием света.

– Ты жив, отец?! – радостно выдохнул он. – Жив!

Да, Леонардо был жив. С ним в это Пасхальное воскресение случился второй приступ паралича. Разработанная неимоверным усилием воли его правая часть тела вновь стала неподвижной. Франциск аккуратно опустил его на постель, подложив под его голову подушку. Леонардо попытался улыбнуться ему, но подвижной на лице оказалась только левая её часть, исказившаяся вместо улыбки мученической гримасой. Он обвёл всех вошедших в покои взглядом, молча смотревших на него, и почти беззвучно с трудом произнёс:

– Пригласите сюда нотариуса, я составлю завещание… И священника, – совсем беззвучно добавил он, спустя короткую передышку.

– Пригласите сюда моего казначея, нотариуса мэтра Гильома Боро! – отдал Франциск I распоряжение слугам. – И священника!.. И чтобы оба здесь были не позднее трёх минут!..

Он не успел договорить, как слуги опрометью вылетели из спальни. Король присел на край кровати и, чтобы разрядить гнетущую обстановку и развлечь мастера, заговорил о его удачной охоте в лесах Шатильона. Слёзы на его глазах высохли. Перестали плакать Франческо и Баттисто. Заулыбалась и вся свита короля.

Королевский казначей и нотариус мэтр Гильом Боро и францисканский монах из монастыря Сен-Флорентен Святой отец Гульельмо, – соотечественник Леонардо и духовный наставник Франческо Мельци – прибыли действительно очень быстро. Мэтр Гильом Боро по распоряжению короля немедленно составил завещание, в нём Леонардо изъявил свою последнюю волю: во-первых, оплатить еврейскому ростовщику во Флоренции Бенджамину расходы по непрекращающейся судебной тяжбе о наследстве отца, которую он взял на себя; наследство же передать братьям и сёстрам в знак примирения и прощения их – выплата должна была произойти из денег (четыреста флоринов), оставленных Леонардо на сохранение камерлингу церкви Санта-Мария Нуова в городе Флоренции; во-вторых, оставить архивы рукописей исследовательского материала, а также книги, машины, научные приборы и полученные из королевской казны деньги на последующие исследования ученику Франческо Мельци; в-третьих, отдать полученные в дар от герцога Людовико Сфорца виноградники в пригороде Милана у Верчельских ворот ученику Андреа Салаино и слуге Баттисто Вилланису, разделив их между ними на равные доли; в-четвёртых… А в-четвёртых, Матурина отказалась от всего, что предложил ей Леонардо: дорогой одежды, золотой и серебряной посуды, полученных им в дар от короля Франциска I, и остатка денег от его жалования. Она взяла себе только золотую и серебряную подковы дона Чезаре Борджа, – удивительно, что, когда она их вытаскивала из шкатулки с письмами, к ним каким-то чудом прилипли по золотому дукату, завалявшихся на дне шкатулки среди бумаг, – сказав, что ей вполне достаточно и этого, и она совершенно не собирается покидать Леонардо и после его смерти. Она сдержит своё слово. Когда его не станет, она уйдёт в монастырь Св. Екатерины и до конца своих дней будет ухаживать за могилой её любимого и великого мастера!

Закончив составление завещания, мэтр Гильом Боро откланялся. Вместе с ним ушли из спальных покоев Франческо Мельци, Баттисто Вилланис и король Франциск I в сопровождении свиты, дав возможность Святому отцу Гульельмо остаться наедине с Леонардо, чтобы исполнить с ним все церковные обряды таинства исповеди и причащения его Святыми дарами. Выйдя через несколько минут из покоев мастера, он сообщил всем, что причащение в светлое Христово Воскресенье очень благотворно повлияло на него, и он почувствовал себя лучше. Действительно, ещё неделю Леонардо чувствовал себя вполне благополучно, ни на что, не жалуясь, вставая с помощью Франческо и Баттисто с постели, чтобы подойти к открытому окну и вдохнуть свежего весеннего воздуха. Его взгляд в эти минуты устремлялся на плоскую крышу дозорно-смотровой башни королевского замка, где находились выставленные им кубы. Утром второго мая он встал с постели, оделся, попросил Франческо подать ему письмо Лизы Джоконды, хранившееся в секретере спального шкапа, – Франческо немедленно выполнил его просьбу, – Леонардо развернул его и несколько раз поцеловал обе подписи. Затем он, опираясь на руку ученика, подошёл к портрету Лизы, стоявшему на леджо возле окна, чтобы свет освещал её нежный образ, поцеловал её загадочную улыбку и попросил Франческо проводить его к подземному ходу, ведущему в королевский замок. За ними, чувствуя, что это неспроста, отправились Матурина, Андреа и Баттисто. Поднявшись на крышу дозорной башни, Леонардо, молча, стал восстанавливать очерёдность кубов, сбитых ветром. Франческо, Матурина, Андреа и Баттисто принялись ему помогать. За этим занятием их застал король Франциск I, узнав от дворецких, что они видели, как мастер поднялся на крышу дозорно-смотровой башни. В это утро он хотел отправиться на охоту в Сен-Жерменский лес, но неожиданно для себя, против воли, изменил своему желанию, отправив свиту охотиться без него; сам, же, решил навестить Леонардо. Узнав, что он на крыше башни, Франциск поднялся туда и, увидев за странным занятием мастера и его друзей, пожелал сразу утолить своё любопытство:

– Отец, ты болен и вдруг здесь!.. – воскликнул он, искренне удивляясь, что Леонардо вместо того, чтобы лечиться, занимается чудачеством; увидев на одном из кубов своё графическое изображение, удивился ещё больше. – Что делает моё лицо на этой высокой деревянной колонне?! – с возмущением добавил он.

– Это кубы сменяющих друг друга эпох, мой сын Франсуа, – тихо и просто ответил Леонардо. – Лица людей на них – это лица тех, без которых немыслима моя судьба и моя жизнь! – он сделал паузу и указал на первый куб. – Вот моя мама…

– Она очень похожа на Лизу! – в недоумении дёрнул уголками губ король.

– Да!.. – тепло улыбнулся Леонардо портрету на колонне; затем его взгляд скользнул дальше. – Вот мой отец… Вот цыганка Пресцила… Вот бабушка Лючия… А там дальше: мой дед Антонио да Винчи, дядя Франческо; мои учителя – Биаджо Ручеллаи, Паоло Тосканелли, Андреа Вероккьо…– неторопливо перечислял Леонардо, и в его голосе чувствовалась бесконечная любовь даже к тем, кто доставлял ему страдания. – … Король Лоренцо Медичи, герцог Людовико Сфорца, святой брат монастыря Сан-Марко Марио Сантано; друг моего детства, бесконечный, к сожалению, авантюрист и прохиндей Галеотто Сакробоско, – и снова его голос потеплел до щемящей сердечности, – погибший в бою со швейцарскими кондотьерами мой преданный друг Настаджо… – особым тоном он выделил, – дон Чезаре Борджа! Повелитель интриг! – и снова размеренно продолжил: – Папа Александр VI, Папа Юлий II, Папа Лев Х… и, наконец, вы, ваше Величество, король Франции Франциск I…

– А что означает математический знак бесконечности и твой автопортрет за ним, отец?

Леонардо, опираясь на плечо Франческо, подошёл к зубчатому краю башни и устремил взгляд на юго-восток. В лицо ему подул мягкий тёплый ветер, развевая его длинные седые волосы и бороду. Он молчал, глядя на горизонт: из-за него в небо поднимались тяжёлые грозовые тучи. Франциск не торопил его, терпеливо ожидая от него ответа.

– Какой замечательный сегодня день для полёта! – мечтательно вздохнул Леонардо, скользнув взором по белой клубящейся дымке, поднимающейся ввысь от реки Луары и охватывающий королевский замок, словно руки нежно любящей своего парня девушки. – Там, – поднял он левую руку и указал ей на горизонт, – находится Италия, чей отверженный сын, флорентинец, горячо любит её всем сердцем, несмотря на то, что она презрительно бросила ему в лицо, что у незаконнорожденного нет Родины! – на его глазах навернулись слёзы. – Я люблю тебя, моя Италия, моя Флоренция, мой Милан!.. Дорогие моему сердцу люди!.. Вы лучше, чем ваши правители!.. Знак бесконечности – это знак того, что пройдут эпохи, меня забудут, но не память правителей, а память простых людей возродит меня! Они поймут и убедят других, как несправедливы были ко мне те мои современники, кто отверг меня от Родины и сделал её изгоем… Я вернусь к вам через множество эпох на крыльях птицы Памяти, как показал мне в молодости сон, в котором я видел себя возведённым в памятник, и останусь навечно в ваших сердцах как любящий и верный сын Италии!..– он поднял лицо к небу, и его губы озарила приветливая улыбка. – Вижу твоё приближение!..– и с лёгкостью вздохнул. – Ну что ж, я готов с тобой лететь!

Все тоже устремили взоры вверх и ахнули. Туча, поднимавшаяся от горизонта, приобрела вид огромной чёрной птицы, напоминающей ворона. Она приближалась и плавно опускалась к земле. Леонардо бесстрашно смотрел на неё, подставив нарастающему ветру лицо; его седые волосы и борода колыхались, как необыкновенные пепельные сполохи. Внезапно резкий порыв ветра сбил куб, на котором был изображён портрет матери Леонардо: он упал на следующий куб, тот на последующий… И длинная вереница кубов с грохотом начала падать друг на друга, пока последний не упал на спину Леонардо: он громко вскрикнул, – и тут же – сквозь чёрную тучу пробился большой сноп ярких солнечных лучей, ослепив всех, кто находился на крыше башни. Невольным движением рук все закрыли глаза от света. Когда же резь в глазах прошла, и они оторвали руки от лица, то увидели Леонардо, лежащим под упавшим на него кубом. Лежал он на спине, – тяжёлый куб повернул его тело при падении, – его лицо было обращено к небу. Но разглядеть мастера полностью не представлялось возможным, так как его окутали густые клубы белого марева, поднимавшегося от поверхности реки Луары. Приглядевшись, все опять затаили дыхание: белое марево было похоже на большого лебедя, взлетавшего с поверхности реки ввысь. У Франческо, Матурины и Андреа глаза округлились от какого-то необычно торжественного ужаса: они сразу вспомнили слова Леонардо, произносимые им в бреду во время его болезни малярийной лихорадкой много лет назад в Риме: «… Прилетит ворон в виде белого лебедя…» Тогда никто этим его словам значения не придал, но он, оказывается, и это предвидел… Марево постепенно стало облаком белого лебедя, поднялось над башней высоко в небо и растворилось.

– Он улетел! – растерянно пролепетал Франческо. – Как и мечтал!..

Все подступили к Леонардо. Он лежал на спине, его ноги до пояса находились под кубом; глаза с глубокой мудростью, пронзительно смотрели в небо; на губах, как у Лизы Джоконды, застыла едва уловимая загадочная улыбка. Леонардо умер…

**** **** ****

Великого флорентинца похоронили на кладбище монастыря Сен-Флорентен (старая Капелла св.Флора) в Амбуазе. Как и предсказывал он: о нём вскоре забыли, его могила сравнялась с землёй, и для нескольких последующих поколений место его захоронения на монастырском кладбище до 1869 года было неизвестно. Затем его найденные останки перенесли в усыпальницу часовни св. Губерта в Шато Амбуаза, где они и обрели свой вечный покой…

Однако, уже через тридцать лет после его смерти о нём вспомнил его соотечественник Джорджо да Вазари, кратко описав благодаря немногим сохранившимся документам его биографию. Франческо Мельци, к сожалению, из-за жизненных трудностей не хранил их надлежащим образом и, скорее всего, нуждаясь в средствах к существованию, продавал кое-какие из них некоторым духовно нечистоплотным учёным-мародёрам, желавшим разгадать тайны Леонардо и выдать его научные труды за свои. Может быть, многие научные открытия, о которых нам известно, – следствие именно такого научного мародёрства весьма уважаемых на сегодняшний день средневековых учёных? Кто знает?.. История и время – как шкатулка и секретный ключ к нему – надёжно умеет хранить свои тайны! В дневниковых записях Франческо имеется заметка, которую он сделал, видимо, после раздачи поминальной милостыни нищим и больным в городской больнице монастыря Сен-Лазар: «… Невозможно описать горя, причинённого мне его смертью… Я полагаю, что не найдётся на земле такого ребёнка, который не пожелал бы себе иметь такого отца; жена – мужа; университет – учёного; государство – правителя, потому что знания его о мире необъятны, мудрость глубока, дальновидность – бесконечна, милосердие – свято… Каждая монета, отданная за его бессмертную душу, как «талант, не закопанный в землю*», вернётся ему сторицей бессмертной славы…» Франческо выполнил последнюю волю Леонардо и вместе с королевским нотариусом Франциска I мэтром Гильомо Боро отправился во Флоренцию, чтобы лично передать его родным братьям права на владение его долей отцовского наследства. Узнав о смерти незаконнорожденного брата, его родственники обрадовались, что наконец-то судебная тяжба за наследство, длившаяся пятнадцать лет, прекратится; и немедленно, словно голодные хищники, приступили к дележу доли, не обращая внимания на поручителей. Ожидавший от братьев скорби и соболезнований, Франческо Мельци, глядя на них, с горечью в сердце высказал слова, однажды произнесённые Леонардо:

– Только тот, кто устремлён к звезде, не оборачивается назад… Ничтожества, не зная, как самоутвердиться и возвысить себя в обществе, будучи слабые умом, всегда используют один и тот же примитивный способ самоутверждения: оскорбляют Великое!.. – и добавил от себя. – Вы, насмехаясь презрительно над вашим незаконнорожденным братом, делите его «добрую волю», подаренную вам в знак примирения, не подозревая, что именно благодаря ему ваш род да Винчи получил гораздо большее наследство, чем те крохи, на которые вы набросились… Имя этому наследству – Память!.. Упоминая имя вашего незаконнорожденного брата, последующие поколения всегда будут произносить имя вашего рода, и сохранится оно в людской памяти до тех пор, пока на земле просуществует человечество – вечно…

–* Выдержка из Евангелия.