Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 3"

В Риме со своим большим «семейством» Леонардо не удалось снять жильё в гостином дворе мастеров. Но немецкий оружейник Томас Швейниц, с которым он познакомился ещё в первое своё пребывание в Вечном Городе десять лет назад, попавшийся ему в гостином дворе, отвёл его к своему другу, зеркальщику Иоганну Гихарду, жившему в большом доме рядом с монетным двором Ватикана. Упитанный и краснолицый от пива и сосисок зеркальщик оказался при всём своём радушии занудным меркантильным педантом, дотошности которого ужаснулся бы самый ответственный банковский клерк. Одна часть его дома пустовала, но прежде чем впустить Леонардо, его учеников и домашних в неё жить, он посчитал там всё, что могло бы ими быть использовано, и, как показалось Леонардо, даже мышиные норы в полу, видимо, на всякий случай, чтобы он и его ученики за компанию с мышами не прогрызли новые. Как бы там ни было, Леонардо без обиняков выплатил зеркальщику указанную им сумму за месяц вперёд и поселился в небольших, но вполне уютных комнатах немецкого дома. Иоганн Гихард в этот же вечер пришёл поздравить постояльцев с новосельем и напился до чёртиков за их счёт.

На следующий день Леонардо отправился во дворец Ватикана на приём к Папе Льву Х, прихватив с собой приглашение короля Джулиано. В приёмной Понтифика ожидало аудиенции немного посетителей. Новоприбывших записывал монах Мариано. Записавшись у него на приём Папы, Леонардо присел на кресло у окна и услышал от тихо разговаривавших посетителей, что монах Мариано и есть тот самый знаменитый архипоэт Льва Х, шут и пьяница Куерно, который с карликом Барабалло состоит на его службе, чтобы изводить неугодных Папе людей. Рассказ собеседников вёлся об арабе из Мединского султаната, приехавшего к Понтифику с вопросом купли-продажи ладана и отдавшего ему свой товар почти за бесценок, потому что во время разговора со Львом Х не смог выносить издевательств этих двух насмешников, оскорблявших его чувства правоверного мусульманина. Их рассказ прервался выходом из рабочего кабинета Папы двух человек. Ими оказались Рафаэль Санти и Микеланджело Буанаротти. К ним сразу бросились несколько ожидавших в приёмной посетителей с восторженными поздравлениями. Рафаэля поздравляли с принятием на должность главного архитектора собора Св. Петра и живописца Ватикана; должность, какую он занимал при Папе Юлии II после смерти архитектора Браманте. Микеланджело поздравляли с успешным и окончательным завершением росписи Сикстинской капеллы* Ватикана и оставлением Львом Х его на должности главного зодчего. Оба мастера, увидев в приёмной Леонардо, сначала замерли, потом учтиво ему поклонились.

На их губах заиграли улыбки. И, как показалось, Леонардо, улыбка на губах Микеланджело не была злой. Рафаэль же, мягкий, добрый и ласковый, как самая нежная любовь, и вовсе смотрел на него сияющими глазами.

– Видел-видел ваши творения! – улыбнулся им в ответ Леонардо. – Проходил сейчас по дворцу Ватикана и любовался ими! И скажу откровенно: покорён! От сотворения мира Богом Саваофом до пришествия искупителя человеческих грехов Иисусом Христом – всё это на куполе Сикстинской капеллы просто потрясает воображение, Микеланджело!.. А твои Станцы*, Рафаэль, на которых ты оставил память о Священной Лиге, созданной Папой Юлием II, изгнавшей французов из Италии, под видом изгнанного из храма Бога Всевышнего сирийского язычника, вождя Элиодора, вообще выше всяких похвал!

– Рафаэлю прочат свет славы, в которой ваша, мессере Леонардо, –

* Капелла – плафон купола.

* Станцы – залы.

померкнет! – высказался один из молодых людей свиты Рафаэля Санти, его ученик Франческо Пенни, с явным желанием уязвить его самолюбие.

Леонардо на это высказывание только усмехнулся.

– Ну что ж, я не против, – дёрнул он уголком губ. – Я старик! В моём возрасте – как бы мне этого не хотелось, но всё же придётся с этим смириться, способности вырождаются; в вашем же – они расцветают и самоутверждаются!

– Мессере Франческо! – с виноватым видом дёрнул Рафаэль ученика. – Что вы такое говорите?!..

– Я думаю: нам надо идти! – заторопился Микеланджело, увлекая всех за собой из приёмной.

Создалась неловкая минута, разрядившаяся тем, что монах Мариано вызвал Леонардо на аудиенцию к Папе. Рафаэь и Микеланджело, вздохнув с облегчением, удалились из приёмной со своей многочисленной свитой друзей, учеников и поклонников.

Леонардо, ступив в рабочие покои Льва Х, от неожиданности растерялся: помимо самого Папы, его брата Джулиано, монаха Мариано и карлика Барабалло, в нём находился и Галеотто Сакробоско. Разодетый, как великосветский вельможа, он сидел на небольшом стульчике с резными подлокотниками и спинкой у подножия кресла Понтифика и всем своим видом походил на разодетого пса, которого до чрезвычайности обожает его хозяин.

«…Господи!.. До чего же ловок этот старый пройдоха! – с изумлением подумал Леонардо, глядя на его преданный вид. – Папе Юлию II он явил образ Льва I Великого, оставив его без части казны!.. А этому долговязому губошлёпу Льву Х он уже без призраков являет свой собачий образ с явным прицелом вцепиться своими редкими растопыренными зубами в его зад и оторвать от него кусок пожирнее!..»

– Вас что-то смущает, мессере Леонардо? – протянув ему руку для поцелуя, спросил Лев Х, увидев, что вошедший мастер нерешителен.

– Да, ваше Святейшество, мне показалось, что этот человек мне знаком, – честно признался Леонардо.

– Он тоже о вас много рассказывал, хотя мы о вас знаем ещё с рассказов нашего покойного отца Лоренцо Медичи…

– Я рад вас видеть, мессере Леонардо! – чуть поклонился ему Галеотто.

Леонардо ничего ему не ответил. Он подошёл к Папе, поцеловал его руку и лишь потом сделал общий поклон всем присутствующим.

– Мы знаем, мессере Леонардо, что у вас имеется наше, точнее, моё приглашение на королевскую службу во Флоренцию, – заметил гонфалоньер Джулиано.

– Да, ваше Преосвященство! – ответил Леонардо ему с королевским почтением. – Именно им я и воспользовался…

– Вы вовремя! – расплылся довольной улыбкой Лев Х. – И честно говоря, если бы вы сейчас не приехали в Ватикан, то мы всё равно бы вас разыскали и пригласили!

– Я к вашим услугам, ваше Святейшество! – опять поклонился Леонардо, ожидая от него приятного предложения, связанного с искусством.

Однако то, что он услышал, стало для него неприятной неожиданностью.

– На монетном дворе Ватикана сломался монетный чеканный станок! – в негодовании воскликнул Понтифик. – Мы даже не в состоянии рассчитаться за ладан с арабскими торговцами, прибывающими к нам из восточных султанатов! Нам приходится идти на ухищрения, чтобы расплатиться с ними… Мессере Леонардо, очень просим вас: наладьте его нам! Кроме вас, нет человека, который бы разобрался в хитросплетениях его механики. Вы – единственный, кто может это сделать, и у нас одна надежда только на вас! Мы молим вас пресветлой «Маgnificat» Святого Франциска! И будем молиться за вас…

– Я к вашим услугам, ваше Святейшество! – опять с поклоном повторил Леонардо, потому что ему ничего не оставалось делать, как вынужденно принять предложение Папы, надеясь, что за выполнением этого заказа последует что-нибудь для него более приемлемое и стоящее. – Но могу ли я рассчитывать на то, что, кроме Ваших светлых молитв, на мою голову прольётся и ваше благословление, позволяющее мне заниматься медицинской практикой?.. В частности, лечением гнилой лихорадки понтийских болот, малярии, и исследованиями в области анатомического сечения человеческого организма?

Лев Х, обрадованный его согласием починить чеканный монетный станок, растерялся при вопросе о занятии медициной. Он вопросительно посмотрел на брата Джулиано, скользнул взглядом по карлику Барабалло, монаху Мариано и остановил его на поднявшемся со своего стульчика Галеотто Сакробоско, успевшего ему едва уловимым движением головы кивнуть, что благословление для старого мастера не будет лишним; что-то шепнув Папе, он направился к выходу из его рабочего кабинета. Проводив взглядом алхимика и выждав паузу после того, как он скрылся за дверями, Лев Х улыбнулся.

– Мы знаем, мессере Леонардо, какую вы пользу принесли Флоренции, когда она вела борьбу с Пизой, и скольких своих флорентийских соотечественников вы спасли от смерти во время эпидемии болотной лихорадки, заразившихся на Ливурнских болотах!.. Я не возражаю против вашей медицинской практики лечения малярии, но… – он замолчал, но, сделав глубокий вдох, тут же продолжил: – Но Апостолическая Курия ужесточила запрет Папы Бонифация VIII «De sepulturis» на проведение медицинских исследований в области анатомических сечений человеческого организма, и только она может дать такое разрешение. Ваш друг и мой эконом Галеотто Сакробоско сейчас отправился на собор Апостолической Курии, чтобы поставить перед кардиналами вопрос о разрешении заниматься вам практикой медицинского анатомического сечения. Если кардиналы примут единогласное решение, позволяющее вам исследовать анатомию человеческого организма, – в чём у меня нет ни малейших сомнений, – оговорился он (Леонардо понял, что Галеотто просто купит у кардиналов это решение), – то и я не буду препятствовать занятиям вашей медицинской практики!

– Очень благодарен вам, ваше Святейшество! – в очередной раз склонил голову Леонардо, не удержавшись от радостной улыбки. – У меня к вам последний вопрос…

– С удовольствием выслушаю.

– Могу ли я принять участие в росписи Ватикана?

У Льва Х благолепие на лице на какое-то мгновение стало безжизненным, потом снова оживилось.

– Не хотелось бы вас огорчать, мессере Леонардо, – сложив руки ладонями у себя на груди, стал он умиротворённо растягивать слова, – но у нас имеется достаточное количество живописцев и зодчих, а вы, насколько я знаю, работаете медленно сверх всякой меры… Разумеется, никто из моих живописцев не может сравниться в совершенстве с вашим мастерством, но ваш возраст не позволяет надеяться…– он запнулся, увидев на себе пронзительный взгляд Леонардо и поняв, что чуть не сказал лишнее, смягчился. – Я что-нибудь придумаю для вас, мессере…

– Весьма признателен вам за это благословление! – зацепил его за слово Леонардо, отвешивая Папе последний поклон.

Лев Х нахмурился, но, быстро осознав, что нельзя выказывать недовольства, вновь изобразил на лице добродушную благость. Протянув ему руку для прощального поцелуя, он равнодушно вздохнул.

– Вас известят о моём заказе, мессере Леонардо!

– И я подумаю, что вам заказать, – добавил к словам брата гонфалоньер Джулиано.

– Благодарю вас, Святейшие Патриархи! – на прощание поклонился им Леонардо и покинул рабочую обитель Папы.

Выйдя в приёмную, он увидел Галеотто Сакробоско, дружески разговаривавшего с доктором богословия фра Джорджо да Казале и его секретарём-письмоводителем фра Микеле да Вальверда. Он приветливо улыбался им, фамильярно похлопывая обоих по плечам. У Леонардо потемнело в глазах. Он почувствовал, как волосы у него встали дыбом, а изнутри его обдало жаром. Тот, за кем в Милан приезжали эти два Святых отца-инквизитора и за кем они охотились, стоял с ними, и они, лицемерно изобразив на лице благодушие, явно заискивали перед ним. У Леонардо закружилась голова. Брезгливо отвернувшись в сторону, он прошёл мимо них. Оба Святых отца, Джорджо да Казале и Микеле да Вальверда, видимо, не ожидая увидеть его в приёмных покоях Папы, замолчали, вытаращив на него удивлённые глаза.

– Леонардо! – крикнул ему в спину Галеотто, и мастер услышал, каким жеманным голоском он извиняется перед инквизиторами. – Прошу простить меня, Святейшие архиатросы* человеческого недуга ереси… Я сейчас вернусь, и мы с вами продолжим нашу беседу о стоимости христианской духовности!.. Леонардо, подожди! – крикнул он ему вдогонку.

Леонардо нехотя остановился и, развернувшись, прожёг Галеотто таким гневным взглядом, что тот, приостановив свой быстрый шаг, сгорбился, став ниже ростом. В его глазах застыл испуг.

– Леонардо, – пролепетал он, понимая, чем вызван его гнев. – Я хотел тебе –

* Архиатросы – ватиканские врачи.

сказать, что кардиналы согласились выдать тебе разрешение заниматься медицинской практикой анатомического сечения в госпитале монастыря Сан-Спирито!..

– У тебя, безусловно, исключительные способности решать трудные вопросы за несколько минут, эконом его Святейшества!.. И я, конечно же, благодарен тебе за оказанную услугу…

– Ты уже догадался, на какой я состою должности, – ещё тише пробормотал Галеотто. – Нет-нет, не думай; я не собираюсь обворовывать казну Его Святейшества! Я уже обжёгся на этом…

– Так ли?! – презрительно усмехнулся Леонардо.

Галеотто растерянно дёрнул плечами.

– Я состою экономом при Папе и забочусь о его казне, занимаясь торговлей с его благословления! – попытался он ответить с достоинством.

У Леонардо такой ответ вызвал, чуть ли, не истерический припадок смеха.

– Теперь я понимаю, почему арабские торговцы отдают Папе свой товар почти за бесценок! – воскликнул он. – Бедный Понтифик! У него, к сожалению, недостаток жизненного опыта, и он не понимает, что даже самый мелкий

чиновник способен сотворить непоправимое… А уж, тем более, доверившись такому пройдохе-шарлатану, как ты, он, несмотря на увеличение Святейшей казны, совершает одну из самых непоправимых ошибок, способных привести человечество к страшной катастрофе – Великой вражде Религий!.. Ведь всё начинается с малого…

– Потише, Леонардо! – упал у Галеотто голос.

Леонардо замолчал. Взяв его за ворот, он подтянул его к себе и выдохнул ему в лицо:

– Ну, хорошо!.. Ты заботишься о казне Папы, и Папа в ответ на твою услугу оказывает тебе покровительство, защищая от преследования инквизиторов, – это неплохой союз, если тем более учесть, что в твоём, почти семидесятилетнем возрасте, продолжать твои мошеннические авантюры уже действительно небезопасно!.. Я допускаю, что ты давно понял: возвратись ты к своим прежним занятиям – и тебя уже никто и ничто не спасёт! Удача чрезвычайно благосклонна к тебе, предоставив на склоне лет и тёплое место, и кров, и даже – что больше всего меня удивляет! – защиту в лице первого человека в государстве, наместника Бога на земле, римского Папы!.. Но как ты можешь любезничать с убийцами твоей племянницы и её няни?! – взорвался он так, что его слова стали слышны Джорджо да Казале и Микеле да Вальверда; они позеленели от злобы.

Украдкой бросив взгляд на инквизиторов через плечо, Галеотто побледнел.

– Леонардо, я хорошо тебя понимаю!.. – скороговоркой забормотал он. – Я знаю, скольких усилий тебе стоили попытки их спасти! Все твои письма у меня в сохранности… – позади него раздались шаги, он обернулся и, увидев приближающихся к ним Святых отцов, преобразился и заговорил с вызовом: – Я допускаю, что под пытками всё можно сказать, мессере Леонардо, но, как бы там, ни было, моя племянница Кассандра и её няня Сидона сами признались в том, что они ведьмы!

На Леонардо было страшно смотреть: он не просто побагровел – от прилива к его лицу крови оно почернело, а белки глаз сделались красными. Его гнев достиг такого накала свирепого бешенства, что, казалось, его взгляд изрыгает огонь плавильной печи.

– Боже, в какое чудовище ты превратился! – чуть разжав губы, процедил он сквозь зубы.

И, не в силах больше себя сдерживать, он схватил Галеотто обеими руками за камзол, поднял его, и что было силы, швырнул в подошедших инквизиторов. Фра Джорджо да Казале и фра Микеле да Вальверда с воплями повалились на пол, распластавшись на нём под тщедушным телом эконома Его Святейшества. Из рабочей кельи Папы выглянул монах Мариано. Леонардо, увидев его, удержал в себе порыв броситься на Галеотто и инквизиторов и, развернувшись, покинул приёмную Понтифика. В спину ему смотрели ненавидящие взоры Святых отцов: какими последствиями ему обернётся его несдержанность, Леонардо в тот момент ещё и представить себе не мог…

Придя домой, он застал на кухне пьяного Иоганна Гихарда и едва ворочавшего языком Зороастро да Перетолла. Оба были почти невменяемыми. Хозяин дома, как видно, на радостях, что в лице его постояльцев нашлись для него собутыльники, использовал это обстоятельство с максимальной для себя выгодой. Он опять не только напился, но и в очередной раз оставил без денег того, кто не смог отказать ему в компании. Зороастро беспомощно вывернул свои карманы, показав, что в них не осталось ни гроша. И без того разъярённый событиями в приёмной Папы Леонардо пришёл в такую ярость, что, схватив Иоганна Гихарда за шиворот, вышвырнул его из кухни с такой силой, что тот, открыв лысиной на кухне дверь, пробежал в полусогнутом состоянии и весь остаток дома до своего крыла, по пути доставляя удовольствие всем дверям, какие при встрече попались его опухающей лысине. На следующий день он работал в своей мастерской над изготовлением зеркал в ночном чепчике жены, перевязанном тонкими белыми шнурками под двойным подбородком на изящный бантик и возвышавшимся над его опухшей от множества шишек лысиной, как купол собора. Он категорически не помнил, что произошло накануне этого дня, и полностью доверял жене, рассказывавшей ему, что голова у него опухла за все нанесённые ей обиды, когда он пьяный на кухне свалился ей под ноги и бился головой о пол, вымаливая у неё прощение… В общем, претензий к Леонардо за головную боль у него не было…

**** **** ****

Монетный чеканный станок Леонардо получил на следующий день после разговора с Папой. Заодно с ним монахи передали ему и буллу Апостолической Курии, разрешающую проведение анатомических сечений для медицинских исследований в госпитале монастыря Сан-Спирито; отдельным письмом они передали просьбу Знаменосца и гонфалоньера Римской Католической церкви, Джулиано Медичи, написать для него картину с изображением Святого семейства* или Иоанна Крестителя. Папа Лев Х, по словам монахов, от обещанного заказа Леонардо, ввиду навалившихся на него политических и государственных проблем, пока воздержался.

– Его Святейшество сказал, что сейчас он не имеет представления, что бы такое вам заказать, – с надменной улыбкой объявил ему секретарь Папы, монах Пьетро Бембо. – Он сделает вам заказ, когда его дела позволят ему быть свободней и когда Всевышний осенит его своим божественным озарением!

Леонардо с должным пониманием отнёсся к словам монаха, так как Озарение для него, как для учёного и человека творческого, было понятием почти что священным. На первое время у него была работа, и он полагал, что и дальше своим трудолюбием и мастерством он сможет расположить к себе Папу и кардиналов Апостолической Курии, позволивших ему заниматься исследованиями в медицине. Он не подозревал, что его слова о вражде Религий были переданы Папе и извращены инквизиторами таким образом, что в них он выступал защитником антагонистичной христианству мусульманской веры.

–

* Святое семейство – младенец Иисус Христос вместе с отцом Иосифом и матерью Марией. –

В порыве возмущения Лев Х назвал Леонардо еретиком, посланцем Антихриста и приказал арестовать его сразу после того, как он наладит монетный чеканный станок. Отменить этот приказ его уговорил Галеотто Сакробоско. Лев Х отменил свой приказ, но отдал распоряжение инквизиторам установить за Леонардо слежку. И, как потом выяснилось, Святые отцы фра Джорджо да Казале и фра Микеле да Вальверда, для этой цели избрали домовладельца, в доме которого Леонардо снимал жильё и помещение для мастерской, зеркальщика Иоганна Гихарда. Под угрозой отлучения от церкви они заставили его доносить на своего постояльца и его учеников обо всём, что они делали в его доме.

О первых доносах зеркальщика Леонардо узнал летом 1514 года, когда в Риме свирепствовала эпидемия гнилой лихорадки Понтийских болот. В это время, – давно отделавшись от монетного чеканного станка, усовершенствованного им так, что края монет при отливке не надо было зашлифовывать от зазубрин, – он занимался лечением больных в госпитале монастыря Сан-Спирито. Больных было так много, что не хватало лекарств. Люди умирали, и Леонардо день и ночь занимался анатомическим сечением, изучая поражённые болезнью человеческие органы. По вечерам он вместе с монахами с зажжёнными факелами выходил на улицы Рима и, подбирая на мостовых упавших больных, – в основном это были бездомные нищие и беспризорные дети – относил их в госпиталь, где без устали лечил их и возвращал к жизни. Он заметил, что люди, находясь в радостном настроении, лучше справляются с болезнью, чем те, кто пребывает в угнетённом состоянии духа. И так как ещё при герцоге Людовико Сфорца он был устроителем торжеств, ему ничего не стоило организовать праздничные представления, чтобы ввергнутых в отчаяние больных зажечь радостью. Конечно же, больше всего им радовались дети. Леонардо шёл на площадь Навоне, где был рынок, – там, кстати, подрабатывала Матурина у одного торговца восточными тканями и красками, – и покупал у мясников бычьи пузыри и кишки, у птицеловов – птиц; у торговцев красками – краски; затем возвращался в госпиталь Сан-Спирито и вместе с Франческо Мельци, неотступно следовавшим за ним повсюду, делал из кишок – красочные гирлянды, из бычьих пузырей – разноцветные воздушные шары и наполнял их сушёным горохом или бобами, чтобы они трещали, как погремушки. Последние деньги Леонардо тратил на бродячих актёров и музыкантов, приглашая их в госпиталь для театральных представлений, в которых он сам с удовольствием принимал участие, изображая из себя старую скалу Фолос, встававшую на пути божественных голубей, носивших сладкую пищу, амброзию, на гору Олимп великому Зевсу, дарующую ему бессмертие; бессмертие в данном случае он представлял, как радостное настроение. Театральные представления проходили в саду монастыря среди фруктовых деревьев, придававших зрелищу ощущение настоящего живого действия, и когда Франческо по знаку Леонардо выпускал в небо голубей, спрятанных в их листве, то от детского восторга звенело в ушах. Помимо их звонкого визга и возгласов, в воздухе трещали гирлянды и воздушные шары, привязанные к лапкам голубей; разрывались петарды, и искрами рассыпались огни фейерверков. Эти представления вскоре стали собирать людей со всего Рима – уж кто-кто, а римляне-то знали толк в зрелищах. О них, разумеется, стало известно и в Ватикане, и в Канцелярии Святого судилища Инквизиции…

В один из жарких июльских дней Леонардо и Франческо пришли домой после такого представления и застали там весьма неприглядную картину: на полу в кухне валялся пьяный Зороастро, что свидетельствовало о недавнем пребывании здесь зеркальщика Иоганна Гихарда; вся мебель и вещи в комнатах были перевёрнуты вверх дном. Джованни Бельтраффио, раньше обычного вернувшийся из церкви Сан-Анжело, где он работал над росписью фресок, пытался привести в чувство невменяемого Зороастро. Матурина в это время находилась на рынке Навоне, Чезаре да Сесто и Андреа Салаино в монастыре Сан-Антонио, где у них тоже была работа по росписи монашеских келий. Увидев Джованни, пытавшегося поднять и отрезвить Зороастро, Леонардо поспешил ему на помощь.

– Что здесь произошло? – широкими от недоумения глазами осматривал он устроенный вокруг кавардак. – Подрались, что ли?!

– Нет, учитель, – прикусив нижнюю губу, ответил Джованни; его руки дрожали, в глазах блуждал затаённый страх. – Сюда приходили Святые отцы: доктор богословия фра Джорджо да Казале и его секретарь-письмоводитель фра Микеле да Вальверда… Я их застал здесь разговаривающими с Иоганном Гихардом, – он понизил голос и прошептал: – Учитель, они искала зародыши, вырезанные вами у женщин при анатомическом сечении во время медицинских исследований.

– Зачем?! – поползли у Леонардо брови вверх.

– Я слышал, как они говорили, что умершие от гнилой лихорадки беременные женщины будто бы в зародыше носят сатанинского червя, которого вы вырезаете для того, чтобы плодить дьявольских детей!.. Что ваши театральные представления в госпитале монастыря Сан-Спирито не что иное, как попытка привлечь к себе побольше людей с одной целью: дать им высушенного размолотого сатанинского червя вместе с другими лекарствами – и от того, якобы, взрослые и дети выздоравливают, и чем больше общаются с вами, тем больше сходят с ума от любви к вам!..

У Леонардо опустились руки. Он бессильно сел на пол рядом с Зороастро и уронил голову на грудь.

– Вот тебе и Святые отцы, – безысходно выдохнул он. – Любовь от дьявола… Ничего не стоит для них поменять местами божественную Любовь с дьявольским соблазном и сказать, что это одно и то же… Они теперь житья нам не дадут…

– Они так и сказали!

– Что?! – опять у Леонардо взметнулись брови.

– Да, они так и сказали, – подтвердил Джованни свои слова. – Я, к сожалению, был неосторожен, когда вернулся и застал их здесь… И они потребовали от меня, как тогда в Милане, чтобы я им всё докладывал о вас вместе с Иоганном Гихардом.

– Бедный мальчик, и здесь они не оставляют тебя в покое, – покачал головой Леонардо, тяжело вздохнув. – Ладно, я что-нибудь придумаю… Я пойду к флорентийскому послу Франческо Веттора – у нас с ним с давних пор неплохие отношения – и попрошу его, чтобы он сделал для тебя проездные визы, позволяющие тебе поехать либо во Флоренцию к сеньору Пьеро Мартелли, либо в Милан к твоему первому наставнику, Святому отцу фра Бенедетто, но в Риме тебе оставаться нельзя…

Но своего обещания Леонардо так и не выполнил. Он собирался на следующее утро отправиться к сеньору Франческо Веттора, но почувствовал резкое недомогание, а к полудню – в ожидании, что ему станет легче, – и вовсе слёг. У него начался сильнейший приступ римской малярии, которой он заразился в госпитале монастыря Сан-Спирито. Впервые за всю жизнь он серьёзно заболел и заболел так, что не мог ни вставать, ни ходить.

– Это предтеча! – в бреду тихо шептал он. – Предтеча!.. Вижу своё тело с головой Зороастро да Перетолла!.. Вижу тебя, чёрный ворон, призраком белого лебедя!.. Вижу!.. Я взлетаю и растворяюсь в тебе, яркий свет!..

На этот болезненный бред, выговариваемый Леонардо в полусне, конечно же, никто внимания не обращал и значения ему не придавал. С каждым днём ему становилось хуже. В это же самое время из Ватикана от Галеотто пришло известие, что и Папа Лев Х, и его брат, Знаменосец и гонфалоньер Римской Католической Церкви, флорентийский король Джулиано Медичи, тоже, как и Леонардо, заразились римской малярией…

Г Л А В А 6.

В первый новогодний день 1515 года во Франции скончался король Людовик XII. Его место занял молодой двадцатиоднолетний герцог Ангулемский, Франсуа де Валуа, под именем Франциска I. С восшествием на престол новый король решил отвоевать Ломбардию у Италии, считая её исконным французским герцогством. В конце зимы он с многочисленным войском перешёл Альпы и, разгромив наёмников герцога Максимилиано Сфорца у небольшого селения Мариньяно, захватил Ломбардию и вошёл в Милан победителем. В очередной раз эта северная итальянская провинция перешла от одного государства другому, поменяв себе правителя. Король Франциск I пленил герцога Максимилиано Сфорца и удостоил его участи его отца Людовико Сфорца, отправив в замок Лош доживать остаток жизни в одиночном заточении мрачной тюремной башни старинного королевского замка. В Павии, в полусотне миль от Милана, молодой французский король вновь открыл древнюю резиденцию французского королевского Двора в Кастелло ди Павия и, покорённый искусством итальянских живописцев, архитекторов и зодчих, объявил о приглашении к себе на службу итальянских мастеров.

Леонардо узнал обо всех этих событиях от флорентийского посла при Ватикане, сеньора Франческо Веттора, навещавшего его во время болезни и после выздоровления, когда он был ещё совсем слаб. Лекарства против малярии, которые он изобрёл ещё во время эпидемии флорентинцев на Ливурнских болотах и которыми он спас бесчисленное множество людей, теперь спасли и ему жизнь. Да и не только ему: архиатросы Ватикана, видя, что Папа Лев Х находится при смерти, пришли к нему узнать о том, как он лечит римских граждан в госпитале монастыря Сан-Спирито и лечится сам. Леонардо рассказал им о рецепте и, впоследствии, выздоровевший Понтифик, узнав, кому он обязан своим выздоровлением, всё-таки исполнил данное ранее обещание и заказал ему картину, благословив в ней сюжет Моисеевых скрижалей*. Ослабевший после болезни Леонардо с радостью принял этот заказ, но постоянные головокружения не давали ему возможности приступить к работе над ней. К тому же он вернулся в госпиталь монастыря Сан-Спирито ухаживать за больными, посчитав, что, пока он будет восстанавливаться после болезни, он неторопливо обдумает и сюжет предстоящей картины. Франческо Мельци, неотступно следовавший за ним повсюду, сообщил ему, что Чезаре да Сесто и Андреа Салаино побаиваются инквизиторов, преследующих Джованни Бельтраффио, и однажды, в момент тяжёлого приступа лихорадки у Леонардо, он слышал, как они обсуждали возможность его покинуть.

– Что ты такое говоришь, Франческо?! – с укором посмотрел на него Леонардо.

– Учитель, я не оговариваю их, – почувствовал Франческо себя неловко. – Они действительно разговаривали о том, что доктор богословия фра Джорджо да Казале угрожает им участью всех еретиков и его угрозы уже становятся невыносимыми… Они говорили также о том, что вы дряхлеете, и что проку от вас более нет никакого…

– Ну, может быть, они так говорили про болезнь…

– Нет, учитель! – резко возразил Франческо. – Чезаре да Сесто высказал, – *Скрижали – заповеди.

что у вас, дряхлеющего, свет славы вашего таланта остаётся по-прежнему таким ярким и великим, что самые высокие способности любого другого человека, по сравнению с ним, всё равно покажутся светом тусклой восковой свечи против ослепительно сияющего весеннего солнца!.. Я слышал, как он предлагал Андреа попроситься в мастерскую «божественного»…

– «Божественного»!.. – вытянулось лицо у Леонардо. – Кто такой?

– Разве вы не слышали?.. Ах, да, ваша болезнь!.. Так сейчас в Риме называют Рафаэля Санти!

Леонардо задумался на мгновение.

– Вообще-то на Чезаре это похоже…– покачал он головой. – Я не раз видел дремлющую в нём, хорошо скрытую, злобу и не раз говорил ему, что

закрытость насаждает в человеке завистливость, делая его ничтожеством, а искренность восхищения и радости за других окрыляет его дарование и возносит к тем высотам, о которых он даже не предполагает… – уголки губ у него дёрнулись грустной усмешкой. – Значит, Чезаре предлагал Андреа постучаться в дверь мастерской «божественного»?..

– Да, учитель!

– Глупец! Беспородный щенок, мечтающий стать королевским мастиффом!.. Он не понимает совершенно простой истины, что ни одна самая породистая собака никогда не будет выше своего хозяина!.. А для того, чтобы свет славы засиял над ним, надо в первую очередь, несмотря на несение от людей обид и оскорблений, продолжать любить их и идти только своим, выбранным и понятным тебе путём! И только тогда, после тяжёлого труда и лишений, испытав веру человека в достижении намеченной им цели, Бог вознаградит его триумфом славы!.. А так он, – развёл Леонардо руками, – меняя одного хозяина на другого, так и останется беспородным псом, вечным мечтателем о несбыточном…– он глубоко вздохнул и улыбнулся. – Правда, я всё равно на него не сержусь, потому что я и в самом деле старик… Что ты на меня так смотришь? Может быть, и ты хочешь меня покинуть?.. Я не обижусь!