Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 2"

– А до него пока очередь, видимо, не дошла, – скривился в усмешке Николо Макиавелли. – Вот он казнит Савонаролу, тогда и его участь будет решена!

– Я никак не могу понять, как же Папа хочет избежать огласки его кровосмешения с дочерью на суде Савонаролы, если именно этой идеей руководствовался Знаменосец Священной Канцелярии, чтобы сместить его с папского Престола? – с недоумением развёл руками Леонардо. – Неужели же только та теологическая ахинея Джорджо да Новары о воскрешении богов, которую проповедовал Джироламо Савонарола, будет вменена ему в обвинение?!.. За это достаточно объявить его сумасшедшим и сослать на вразумление «лечебной» каторгой в каменоломни – через год он с судорогами будет вспоминать те бредни, что проповедовал, и сам Бог удивится его кротости и мудрости!

– Так в том-то всё и дело, что именно по этой причине так долго и оттягивается суд над Савонаролой! – воскликнул Пьеро Мартелли.

– Мало того, – разжигаясь азартом разговора, продолжал Макиавелли, – с теологической, как ты, Леонардо, сказал, ахинеей Джорджо да Новары о воскрешении богов тоже не всё гладко…

– То есть?

– И это обвинение не могут вменить в вину Джироламо Савонароле!..

– Как не могут?!.. Почему?

– Пиомбаторы, печатавшие мерзкие трактаты Джорджо да Новары и Савонаролы, отказались признавать, что это они печатали их! – выпятил вперёд нижнюю губу Николо Макиавелли. – Все эти книжки они объявили происками дьявола!.. Кому же охота сознаваться в соучастии и поддержке еретического учения, зная, что за это грозит?.. Так что и это обвинение бывшему Капитану Священного воинства не угрожает!

– Ему даже не могут вменить в вину связь с лжепророками и ведьмами! – приподнявшись из-за стола и понизив голос, таинственно выдохнул Пьеро Мартелли, широко раскрыв глаза на Леонардо. – Палачи отказываются их пытать!

– А это ещё отчего?!

– Как только их раскалённые на углях щипцы прикоснулись к живой плоти ведьмы Пресцилы, одного из палачей хватил удар! Он упал на пол, затрясся всем телом, задёргался; у него изо рта пошла пена, а потом он умер!.. – ещё более таинственно задышал Мартелли. – К юродивому лжепророку Маруффи; к бывшему священнику, колдуну Доминико, отлучённому римской Апостолической Курией от христовой веры; к ведьме Арнело, юродивой Марино, калеке Бенжамино и другим воителям Священного воинства уже никто из палачей не осмелился прикоснуться… За это сторонники Джироламо Савонаролы объявили его и его лжепророков, ведьм и колдунов – святыми!

Леонардо присвистнул. Известие о том, что Пресцила жива, и то, что она стала причиной необычного явления, принудившего палачей отказаться от пыток обвиняемых, заставило его заволноваться и встревожиться. Он понял, что речь в рассказе Пьеро Мартелли шла о судорожной лихорадке*, ставшей причиной смерти палача, приступ которой случайно совпал с началом пыток его кормилицы. У него сжалось сердце, представив, что могла чувствовать уже искалеченная пытками старуха, опять увидев раскалённое докрасна железо; какой, должно быть, ужас она испытала, предчувствуя, что сейчас оно прикоснётся к её коже – и вместе с палёным запахом собственной плоти её пронзит невыносимая боль. По телу Леонардо прошла судорога. «А что, если она проговорилась до того, как раскалённый металл коснулся её тела? – пронеслось у него в голове. – И кардинал Перуджи вызвал меня не для того, чтобы я свидетельствовал на суде Савонаролы?.. Я хорошо помню каждое его слово о Пресциле, – что ему нужно от неё…»

– Ну и как же теперь собираются судить Савонаролу, раз обвинений против него нет? – справился он с охватившим его волнением.

Пьеро Мартелли покосился на Николо Макиавелли.

– Тебе об этом лучше Николо расскажет, – кивнул он на него. – Суд огненного поединка по приказу кардинала Перуджи готовит он, его монашеская Курия и патеры из каноники Орсанмикеле. – * Судорожная лихорадка – эпилепсия.

– Что это ещё за огненный поединок?!

– Условность! – усмехнулся Николо Макиавелли. – Римский Папа Александр VI нашёл всё-таки способ, как судить Савонаролу, приговорить его к смерти и не разглашать при этом никаких сведений о его кровосмешении с дочерью!

У Леонардо вытянулось лицо.

– Как такое возможно?! – взметнулись у него брови.

– Совершенно верно, – согласился с его недоумением Макиавелли, – никакой нормальный человек себе в голову этого не вместит!.. Однако ж возможно, как это ни покажется удивительным!

– Как?!

– Папа Александр VI, узнав, что сторонники Савонаролы объявили его святым, решил использовать это обстоятельство против него, проведя его на суде через испытания, которые утвердят или опровергнут утверждение, что он святой!.. Иными словами: суд Святой Инквизиции не будет утруждать себя

в ходе судебного разбирательства допросами обвиняемого и свидетелей, раскрывая, таким образом, все щепетильные подробности дела, порочащие честь Папы и его семьи, а сразу предложит ему воскресить мёртвого или пройти сквозь огонь…

– Так это же откровенная ересь! – всё больше удивлялся Леонардо. – Папа не может не знать, что Савонарола ответит суду словами Иисуса Христа, взятыми из Святого Писания: «…Не искушай Бога своего!..»

– И это предусмотрено Александром VI!.. – небрежно махнул рукой Макиавелли. – Для испытания на суд прибудут подставные монахи под видом сторонников Савонаролы, которых Папа специально прислал из Рима во Флоренцию.

– Это ещё зачем?

– Затем, что, зная, а точнее, предполагая, что Савонарола ответит кардиналу Перуджи и судилищу Святой Инквизиции, тем самым отказавшись от предлагаемых ему испытаний, да ещё к тому же подчеркнув своим отказом обвинение Папы в приверженности его к дьяволу высказыванием «…Не искушай Бога своего!..», нанеся, таким образом, ему очередное оскорбление, ибо это изречение Христос сделал в ответ сатане, когда тот уговаривал Спасителя броситься со скалы в пропасть; они вместо него пройдут испытания!.. Прикоснувшись к Савонароле, чтобы получить его святость, монахи должны будут войти в огонь и воскресить мёртвого! Разумеется, в огонь они не войдут, и мёртвого они не воскресят, чем, собственно говоря, и будет доказана вина Савонаролы, как еретика и самозванца, для того чтобы предать его чистилищному костру без разглашения на суде всех подробностей собранных им сведений против Папы Александра VI!

Удивлённое выражение уже не сходило с лица Леонардо. Уж кто-кто, а он-то хорошо знал, что собой представляет Джироламо Савонарола, но методы борьбы с ним римского Папы заставили его на время потерять дар речи.

– Что касается коварства, – продавив с трудом в пересохшей гортани слюну, сипло выдохнул Леонардо, – то они, бесспорно, достойны друг друга: очень уж похожи на двух грызущихся тарантулов!..

– Да!.. Политическую тарантеллу* они выплясывают так, что у народа дух захватывает! – рассмеялся старик Буанакорзи; все сидевшие за столом поддержали его вялым смехом.

Леонардо, пригубив из бокала вина, исподлобья посмотрел на Николо Макиавелли.

– Скажи, Николо: раз процесс суда так заранее спланирован, то какого чёрта кардиналу Перуджи понадобилось вызывать на него свидетелей, таких, к примеру, как я?! – нарочитым равнодушием спросил он.

– Так всё должно выглядеть натурально, – не задумываясь, ответил Макиавелли. – И суд, и свидетели… Святые буономини после объявления суда

открытым и его начала, на глазах у всех, посовещавшись, примут решение ограничиться судебным испытанием, оставив допросы без внимания!.. Только и всего… – развёл он руками.

Леонардо, сдерживая в груди дыхание, медленно и осторожно выдохнул его, чтобы оно никому не бросилось в глаза, однако подлинного облегчения он не испытал. Надо было ещё нанести визит кардиналу Перуджи, чтобы убедиться, что ему ничто не угрожает. А так как это всё равно пришлось бы сделать, потому что для участия в суде он должен был заранее известить папского секретаря о своём прибытии во Флоренцию, Леонардо решил не затягивать с визитом к нему и, поблагодарив всех, кто сидел за столом, за радушный приём, немедленно отправился во дворец городской ратуши.

Его пошли провожать все, кроме Пьеро Мартелли, сославшегося на дела в Коммуне флорентийской Синьории и отправившегося в палаццо Веккьо, во дворец Синьории. На прощание он сказал Леонардо, что будет ждать его вечером в гости, и взял с него слово, чтобы он с друзьями обязательно остановится в его доме. Леонардо, не желая его огорчать, пообещал, что непременно выполнит его пожелание…

Г Л А В А 4.

Леонардо, идя по Виа деи Лионе к зданию старой городской ратуши, где находилась Канцелярия выездной комиссии папского секретаря, кардинала Перуджи, на ходу обдумывал свой с ним разговор, если вопрос коснётся его кормилицы Пресцилы. Он вновь прислушивался к своему сердцу, но оно ему по-прежнему ничего плохого не предвещало. На его озабоченность обратили внимание Зороастро и Николо Макиавелли, но Леонардо отшутился от них.

Кардинал Перуджи встретил его с той горячей любезностью, с какой обычно встречают старого друга, и если бы не пурпурная митра, обязывающая священнослужителя высокого сана к сдержанному, степенному обращению с прихожанами, то, возможно, – это Леонардо почувствовал по его загоревшемуся взгляду и горячей импульсивности выражений, какими он его – *Тарантелла – национальный итальянский танец.

приветствовал, – он бы бросился его обнимать. В аудиенц-зале никого, кроме кардинала, не было, поэтому он вёл себя раскованно и по-дружески.

– Леонардо! – вспыхнули глаза кардинала, когда он увидел мастера на пороге аудиенц-зала; дыхание у него перехватило, и несколько мгновений он не сводил с него восхищённого взгляда. Придя в себя от первого, нахлынувшего на него чувства неожиданности, он подошёл к нему и, протянув ему руку для поцелуя, озарился радостной улыбкой. – Леонардо!.. Со дня нашей первой с тобой встречи прошло много времени, а я, признаюсь, не могу отделаться от мысли о тебе, хотя я не влюблённая девушка, грезящая о своём возлюбленном… И всё-таки я признаюсь в моей искренней к тебе симпатии и что я часто, думая о суетных делах, вспоминал тебя!.. Да-да, именно тебя!.. Не удивляйся!

– Я чрезвычайно польщён вашим откровением, ваше Преосвященство! – склонившись и поцеловав его мягкую руку, приветливо улыбнулся в ответ Леонардо. – Не будете ли вы потом корить себя за столь яркое признание праздному человеку?

– Не уничижай себя… – с укором посмотрел на него кардинал. – Какой же ты праздный человек?!.. – он сменил укор на благодушие. – Впрочем, твои слова всё равно не имеют ничего общего с тем, что ты из себя представляешь!.. Что же касается меня, то моё положение обязывает все откровения обратившихся ко мне людей держать в тайне. Хотя мне порой, как и другим священнослужителям, проповедующим Любовь и Истину во Христе и принимающим на себя исповеди заблудших, самому бы не грех открыться не духовному наставнику, а простому прихожанину, чтобы и он понял, что моя душа ничем не отличается от его души; что она так же скорбит, страдает и печалится и что ей так же, как и ему, вечно не хватает Любви!

– Я в полной растерянности от ваших слов, ваше Преосвященство! – разведя руками, искренне признался Леонардо.

– Ничего!.. – отмахнулся от него чётками кардинал. – Мои признания крайне редки, да и видимся мы раз в два года, так что частые растерянности тебе не грозят. Уедешь ты после суда над Савонаролой в Милан, и больше не увидимся мы с тобой никогда… Будешь в моменты скуки вспоминать о словоохотливом секретере римского Папы Александра VI, кардинале Перуджи, как он с тобой откровенничал!

«… Уедешь после суда над Савонаролой в Милан…» – звучным эхом отозвались слова кардинала в ушах Леонардо. Он всмотрелся в лицо и глаза кардинала, но никакого скрытого коварства они не выражали, оставаясь тёплыми с явными искорками восхищения перед визитёром.

– Я много думал о тебе, Леонардо, потому что в сегодняшнем мире не часто встретишь человека такой умопомрачительной решительности, как у тебя! – между тем просто продолжал кардинал. – Одно дело – твоя физическая сила и умение драться в рукопашном бою; и совсем другое – мудрость!.. Твои слова, с какими ты обратился к гражданам Флоренции во время сожжения «Грехов и Анафем»…

– Я отвечу вам как учёный, ваше Преосвященство, – ненавязчиво перебил его Леонардо. – В природе побеждающей силой всегда является уравновешенность: свет и тьма, солнце и дождь, мужчина и женщина, огонь и вода, тело и душа… Ничто не развивается без этой природной гармонии весов, на чаше которых лежат противоположности и которые невообразимым и чудесным в своём противоречии путём развиваются только в тесном взаимодействии друг с другом…

– Для меня это слишком витиевато, Леонардо! – осадил его по-доброму кардинал.

– Умственная величина разума должна соответствовать величине физической силы! – скороговоркой сбился на простое объяснение Леонардо. – Как, например, хорошо обученное войско может быть по-настоящему сильным, когда им управляет талантливый полководец! Только в таком уравновешенном взаимодействии они являются силой побеждающей!..

– А вот это уже ясней, – снисходительно улыбнулся кардинал. – Судя по тебе, они и в самом деле, взаимодействуя, дополняют друг друга… Причём, как я вижу, у них имеется прекрасный защитник, тайно расположившийся в глубине твоей души!

– Какой ещё защитник может быть у физической силы и разума?! – неподдельно удивился Леонардо.

– Скромность, – просто ответил кардинал. – Я, сразу после пленения Святого отца фра Джироламо Савонаролы, написал о тебе Папе Александру VI, выразив в письме к нему восхищение тобой, надеясь на то, что он отблагодарит тебя за оказанную ему помощь. Мне пришёл от него ответ, что он наградил тебя, но, к сожалению, в суете дел он забыл указать в письме о той милости, какую он тебе оказал!.. Позволь мне узнать о том, как и чем он тебя отблагодарил?!

Леонардо почувствовал, как ему стало не по себе.

– Небольшое денежное вознаграждение – вот чем отблагодарил меня Папа Александр VI, за что я очень вам благодарен, ваше Преосвященство! – склонив голову, чтобы не выдать воспламенившегося в нём гнева, ответил Леонардо; он услышал, как у кардинала из груди вырвался вздох облегчения.

– Ну, слава Богу! – раздался его голос. – Это лучше, чем то, что тобой заинтересовался его сын, дон Чезаре Борджа, кардинал Валенсии, от которого, прямо сказать, никогда не знаешь, чего ожидать…

Леонардо вздрогнул, подняв взгляд на кардинала Перуджи. Он стряхивал налипший волос с широкого белого воротника мантии и, не обращая внимания на его вопросительный взгляд, продолжал:

– Недавно он убил своего брата Джованни, Знаменосца Римской Церкви!.. Подумать только!.. – покачал он головой. – И произошло это в стенах Ватикана!..

– Как убил?.. Зачем убил?!

Кардинал, дёрнув плечами, сложил руки ладонями у себя на груди.

– Я многого не знаю, а то, о чём мне известно, я вынужден молчать! – промелькнула в его глазах едва уловимая тень страха. – Что же побудило дона Чезаре на преступление ветхозаветного Каина – о том лучше не знать никому! Папа Александр VI в связи с этим событием отправил его из Рима во Францию к герцогу Орлеанскому подальше от Ватикана… А на днях стало известно о знаменательном событии, произошедшим во Франции: герцог Орлеанский коронован на французский Престол под именем Людовика XII!..

– Как коронован?! – воскликнул Леонардо. – А как же этот уродец?.. – вспомнил он повстречавшегося ему в покоях Павийского замка короля Франции, которого он из-за неказистой внешности принял за расфуфыренного лакея.

– Карл VIII?! – удивлённо, с усмешкой вскинул брови кардинал.

– Да!

– Он умер месяц назад, 7-го апреля!.. И теперь Милану угрожает война!

– Почему Милану угрожает война?! – озадачился Леонардо, поняв, что кардинал, спрашивая его о вознаграждении Папы, недостаточно осведомлён о том, что происходило в новогоднюю ночь с 1496-го на 1497-й год в замке миланского герцога. Он вспомнил слова Николо Макиавелли, говорившего, что кардинала Перуджи ждёт печальная участь после суда над Савонаролой, и в душе у него шевельнулось чувство сожаления, что секретарь римского Папы даже не подозревает, какая нависла над ним беда.

– Потому что герцог Орлеанский, а ныне король Франции Людовик XII, приходится правнуком герцога Висконти, первого Великого герцога Милана, правившего Ломбардией, – продолжал с безмятежным спокойствием говорить кардинал, по-прежнему держа руки с прижатыми ладонями у себя на груди. – Он считает, что отец Людовико Сфорца, герцог Франческо-Аттендоло Сфорца, незаконно отобрал у его семьи Престол Ломбардии, и теперь он намеревается его вернуть под свой протекторат… Ты, Леонардо, насколько я знаю, для дома Сфорца создаёшь Колосса – Бронзового Коня с победоносно восседающим на нём герцогом Франческо-Аттендоло?

– Да, ваше Преосвященство!

– Людовик XII обещает дотла разорить дом Сфорца!..

– Я намеревался закончить «Тайную Вечерю» и Колосса и покинуть миланский Двор, потому что после смерти герцогини Беатриче мы с Людовико Сфорца почти не находим общего языка…

– «Тайную Вечерю» заканчивай, а Колосса не торопись, – с глубокой грустью в душе посоветовал кардинал. – Монастырскую роспись Людовик XII, понятное дело, не тронет, а вот от Колосса – жаль, конечно, затраченный на него гигантский труд, – он ни одного черепичного осколка не оставит, а бронзу переплавит на памятник для себя и своего Дома!

– Я уже понял…

– И вот ещё что: я не знаю, для какой цели стал тобой интересоваться дон Чезаре Борджа, но лучше будет, если ты избежишь с ним встречи: он страшный человек!.. Когда он с королём Франции Людовиком XII пойдёт войной на Ломбардию и вступит в Милан, тебе лучше уйти оттуда!

– Благодарю вас, ваше Преосвященство! – Леонардо был тронут до глубины души таким проявлением заботы о нём со стороны кардинала и очень сожалел, что не может ответить ему тем же, ведь если он предупредит его о грозящей ему опасности со стороны римского Папы, то папский секретарь, разумеется, не поймёт его, напротив, воспримет его слова как желание мастера настроить его против понтифика, которому он предан без остатка. А это уже чревато совсем другим к нему отношением, нежели сейчас, – и в будущем грозными последствиями: «Человеческие настроения переменчивы, как непостоянная, резко меняющаяся весенняя погода», – часто говорил Леонардо, когда его распирало сказать людям правду, но он вынужден был промолчать только потому, что, зная это свойство человеческого характера, не желал стоять на пути судьбоносного рока, так как в этом случае он наживал себе бесчисленное количество врагов. А неизбежное – то, что должно было случиться по воле рока – всё равно происходило.

– Ваше Преосвященство!.. – нерешительно подал голос Леонардо, но тут же замолчал.

– Да, Леонардо!.. Говори… Что в моих силах – я тебе помогу!..

– Благодарю вас, ваше Преосвященство!.. Я хотел бы узнать: почему Папа Александр VI, имея хорошие отношения с герцогом Людовико Сфорца, посылает своего сына дона Чезаре Борджа, не к нему, а на помощь его врагу, к французскому королю Людовику XII, для завоевания им Ломбардии и Милана?.. Не есть ли это измена?!

И опять в глазах кардинала промелькнула тень страха. Чуть подняв брови, он боязливо посмотрел на Леонардо, потом судорожно проглотил слюну.

– Я уже сказал тебе, Леонардо, что есть вещи, о которых я, даже зная, не могу говорить вслух! – и, понизив голос, негромко выпалил. – И тебе рекомендую впредь никому таких вопросов больше не задавать!..

– Простите меня, ваше Преосвященство!.. Я не хотел огорчить вас…

– Высшая политика – то же самое, что высшая математика у вас, учёных!.. Но каждый должен заниматься своим делом: учёный – наукой, пекарь – выпекать хлеб, портной – шить одежду, священник – служить мессу, а политик – заниматься обустройством государственных дел, в которых тайна является главным козырем политической мудрости!

– Священник и политик в лице римского Папы – одно и то же! – мягко возразил Леонардо. – Я согласился бы с каждым вашим словом, ваше Преосвященство, если бы не одно обстоятельство: и пекарь, и портной, и учёный, и все граждане государства, любящие свою Родину, чем бы они ни занимались, всегда остаются малыми политиками. Они не равнодушны к тому, что большие политики распродают их Отечество по частям, тем более, что Отечество будут защищать не большие политики со своими «тайными козырями политической мудрости», а простые граждане, оставляя привычные для них дела: выпечку хлеба, шитьё одежды, науку – и брать в руки оружие, чтобы сражаться с врагами Отечества, жертвуя ради этого своими жизнями! Тем более, слышать от вас, патера, проповедующего чистую Христову Истину, о политике, как о мудрости, весьма странно, так как вы хорошо знаете, что политика – это потенциальная ложь!

– Леонардо! – истерично выкрикнул кардинал, широко раскрыв на него глаза, в которых застыл ужас. – Прекрати!.. – по его телу прошёлся судорожный озноб, заставивший лицо исказиться страшной гримасой. – Пощади меня, Леонардо, потому что твои доводы не дают мне возможности для ответа!.. – он перевёл дыхание и, выглянув за дверь аудиенц-зала, чтобы убедиться, что их не подслушивают, уже гораздо спокойней вздохнул. – Представляю, что было бы, если бы судьбой тебе было даровано стать правителем государства или политическим деятелем!.. Ясно одно: я бы непременно стал одним из первых твоих единомышленников!.. А теперь не искушай меня ещё одним очередным перед тобой откровением и иди!.. – протянул он ему руку для целования и усмехнулся. – Иначе я могу натворить непоправимых глупостей… Да, ты у кого остановился?

– У комиссария Коммуны флорентийской Синьории в доме сеньора Пьеро Мартелли! – целуя ему руку, ответил Леонардо.

– Хорошо, я отмечу, что ты прибыл во Флоренцию, и туда пришлю тебе уведомление о том, когда состоится суд над Савонаролой!.. А теперь иди! Мне надо остаться наедине с собой, потому как разговор с тобой глубоко разбередил мне душу до самого сердца!.. Иди, Леонардо!.. Храни тебя Бог!.. Иди!.. – перекрестил он его напоследок.

Леонардо, прощаясь, молча, поклонился и вышел из аудиенц-зала. В его висках бурным потоком пульсировала кровь. «Ни слова о Пресциле не было высказано мне кардиналом Перуджи! – лихорадочно проносились мысли в его голове. – А это может означать только одно: она меня не выдала!..» Подумал он также и о кардинале, горько сожалея о том, что как ни пытался он подвести разговор об Александре VI, чтобы предупредить его об исходящей от Папы опасности, так ничего у него и не получилось.

В коридоре Леонардо поджидали Зороастро, Настаджо и Николо Макиавелли.

– Мессере Леонардо, у вас лицо кардинальского пурпура! – заметил ему Макиавелли, стараясь казаться равнодушным. – Невольно создаётся впечатление, что красная мантия его Преосвященства повлияла на вас, как огненный жар чистилищного костра!.. Кого вы в ней увидели? Горящего Савонаролу или, может быть, ещё кого-то?

– У вас злые шутки, сире Николо, – сдержанно отреагировал на его язвительность Леонардо. – А что касается моего лица, то оно ничуть не ярче вашего…

– Прошу извинить меня, но я своего лица не вижу!

– А я всего лишь хочу сказать, что сегодня жаркая погода, так что не воспринимайте мои слова как ответную вам иронию!.. – деликатно принял его извинение Леонардо. – А что касается разговора с кардиналом Перуджи, то, принимая во внимание вопрос, который мы с ним обсуждали, не мудрено, что вы на моём лице увидели сполохи огня: речь шла именно о нём!

– Я совсем не хотел вас обидеть, мессере Леонардо, – неловко почувствовал себя Макиавелли. – Просто я подумал, что шутка сможет раскрепостить вас после тяжёлого свидания с кардиналом… Видит Бог: я не подумал о том, что она покажется вам злой!

– Возможно, в другом состоянии духа она таковой бы мне действительно не показалась… А что, сире Николо, вам доводилось лично встречаться с ведьмой Пресцилой на допросах?

– Нет!.. Когда её допрашивали, я ещё не был секретарём гонфалоньера Синьории… А сейчас по приказу кардинала к ней строго никого не допускают! Она содержится в одиночной камере и охраняется усиленной стражей… А что вас так заинтересовало, мессере Леонардо?

– Кардинал рассказывает о ней весьма необыкновенные вещи, но не договаривает подробностей! – пронзил Леонардо глубоким взглядом секретаря гонфалоньра Синьории.

– Я могу посмотреть на протоколы допросов…

– Сделайте одолжение!

– Что вас интересует?

– Всё!

Николо Макиавелли учтиво склонил голову. Леонардо заторопился из душного коридора приёмной аудиенц-зала на воздух. Он и в самом деле чувствовал, как пылает его лицо, и боялся, что не сможет сдержать бушевавшего в нём волнения, выдав его каким-либо жестом, дрожью или же быстро меняющимся выражением глаз.

– По возвращении в Милан, Зороастро,– выходя из ратуши, бросил он через плечо, стараясь оставаться спокойным, – дописываем «Тайную Вечерю» и отправляемся в Геную…

– Неужто крылья испытывать?! – перехватило дыхание от восторга у Зороастро.

– Да! – на ходу обернулся Леонардо. – Наконец-то сбудется и твоя мечта о полёте! – игриво подмигнул он ему.

– Леонардо! – не удержавшись, бросился Зороастро ему на шею.

Настаджо, издав радостный возглас, тоже повис на шее Леонардо с другой стороны. Николо Макиавелли, не поняв, о чём идёт речь, глядя на них, скривил в недоумении рот и пожал плечами. Бросив искоса на него взгляд, Леонардо успокоился: возврата к разговору о встрече с кардиналом и о Пресциле больше не предвидится. Выждав, когда Зороастро и Настаджо перестанут тискать его в своих объятиях, он вышел в тенистую прохладу улицы. День стоял солнечный, но майский прохладный ветер, дувший с западного средиземноморья, приятно при вдохе освежал пылавшую изнутри грудь и краснеющее жаром лицо. Вдохнув свежего воздуха, Леонардо окончательно успокоился; теперь его путь лежал в дом отца. Он хотел его навестить. Неожиданно ему дорогу преградил Джованни Бельтраффио.

– Как ты здесь оказался?! – оторопев от изумления, спросил его Леонардо.

– Не сердитесь на меня, учитель, я шёл всегда за вами…

– Зачем?!

– Я помню, что Флоренция всегда была для вас опасна!

У Леонардо из груди вырвался вздох благородного великодушия, в глазах загорелся огонёк трогательной признательности. Он подошёл к Джованни и обнял его за плечи.

– А ученики-то вас любят! – не скрывая своего восхищения, заметил Николо Макиавелли. – Привет, Джованни! – махнул он рукой старому другу.

– Привет, Николо! – радостно ответил ему Бельтраффио.

– Ты один, или с тобой прибыли остальные? – спросил его Леонардо. – Где они прячутся?! – посмотрел он по сторонам в разные концы улиц.

– Нет, учитель, я один!

– Один?!

– Да! – Джованни потянулся к его уху и, дрожа от нерешительности, прошептал: – Благословите меня, мессере Леонардо!

– Что? – не понял мастер.

– Благословите, говорю…

– То есть?!

– Мы с Кассандрой решили обвенчаться, а вы из Милана отбыли сюда… А здесь мало ли что может случиться?! Я подумал-подумал и последовал вам на выручку… Очень хочется, чтобы вы были на нашей свадьбе!

По лицу Леонардо опять прошла тень трогательной сердечности, и, ещё раз крепко обняв Джованни, он от души рассмеялся.

– Вот так позабавил ты меня радостным известием! – воскликнул он. – А отчего вдруг я должен благословить?

– Это решение Кассандры… и моё тоже!

– Почему?

– Родителей ни у неё, ни у меня нет, а вы… – Джованни замолчал и, покосившись на Зороастро, Настаджо и Макиавелли, ещё тише продолжил: – Мы получили благословение от мессере Галеотто и от моего первого наставника, который был мне вместо отца, учителя иконописи, Святого отца фра Бенедетто, но они оба посоветовали нам получить ещё и ваше благословение, мессере Леонардо! Они говорят, что над вами простёрта десница самого Спасителя! – что об этом ходят слухи по всему Милану!

– Странно, что я об этих слухах ничего не слышал…

– Ничего удивительного: вы всегда к ним относились с предубеждением!

– Да?! – вскинув брови, несколько обескуражено посмотрел Леонардо на ученика.

– Ну, конечно!

Леонардо растерянно кашлянул. Посмотрев в глаза Джованни, в которых светилась неутолимая надежда, он усмехнулся.

– Хорошо! Приедем в Милан – будет вам моё благословение!

Джованни от радости издал негромкий клич, но тут же спохватился.

– А вы позволите мне сейчас остаться рядом с вами, учитель?!

– Ну, а куда ж я теперь тебя дену?! – развёл Леонардо руками. – Не отправлять же тебя обратно, раз уж ты приехал во Флоренцию защищать меня от этого опасного города!.. Зороастро, Настаджо, возьмите его с собой и отправляйтесь в дом к синьору Пьеро Мартелли! Я сейчас наведаюсь к отцу…

– До скорой встречи, мессере Леонардо! – перебив его, попрощался с ним Николо Макиавелли.

– До скорого свидания, Николо!

– Я, как просмотрю протоколы допросов ведьмы Пресцилы, приду к вам в дом комиссария сообщить результаты…

– Я буду ждать!

– До встречи!

– До свидания! – помахал ему на прощание Леонардо и вновь возобновил прерванный разговор с Зороастро и Настаджо. – Я сейчас наведаюсь к отцу, узнаю, как у него и что, а потом тоже приду к синьору Пьеро Мартелли. Вы до моего прихода из конюшни мессере Чиприано да Буанакорзи переведите туда лошадей, поставьте их в стойло, дайте им овса, напоите… Да, и ни по каким контадинам не разгуливать, а ждать моего возвращения! Поняли?!

Зороастро и Настаджо переглянулись.

– Поняли, – вяло отозвались они.

Леонардо развернулся и зашагал на улицу Джибеллио к дому отца. Посмотрев ему вслед и не решившись окликнуть, чтобы выпросить у него разрешение на прогулку по городу, Зороастро и Настаджо, окрикнув Джованни Бельтраффио, неохотно поплелись к дому управляющего Цеха благородных искусств академии Калималы, мессере Чиприано да Буанакорзи…

**** **** ****

Визит Леонардо в дом отца на этот раз оставил в его душе ещё более тяжёлый осадок, чем два года назад, когда он известил отца о смерти матери. Отца дома не было. Он уехал из Флоренции по неотложным делам нотариальной конторы в Пистойю. А мачеха и братья, которых он спас от следствия Святой Инквизиции за участие в Священном воинстве Джироламо Савонаролы, выказали ему такую чёрную неблагодарность, плюнув под ноги и закрыв перед ним дверь, что пришёл он в себя только в доме синьора Пьеро Мартелли. Негодование и гнев душили Леонардо так, что он благодарил Бога за то, что никто из братьев не выскочил за ним из гостиного холла и не стал его преследовать и допекать, потому что он чувствовал, что в этот раз, несмотря на свой «плащ Терпения», он мог с лёгкостью его сбросить и убить всех неблагодарных родственников. К счастью для него, сия «чаша беды» и на этот раз миновала его.