Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 2"

– Мессере Леонардо, может быть, вы и мне дадите какое-нибудь оружие? – нерешительно спросил его Марко Камилани. – У меня, кроме топора, ничего нет, а это всё-таки мой дом, и мне стыдно его не защищать!

– Учитель, и нам дай оружие! – потребовали ученики.

– Выберите сами, что вам больше подходит… – указал он им рапирой на оружейный шкап и торопливо бросился на второй этаж, где располагались балконы.

Выйдя на один из них, что располагался над входной дверью дома, он увидел, что вся площадь перед домом заполнена людьми. Их факельное шествие простиралось во все концы улиц, насколько глазам хватало обозрения. Подойдя к дому, они стали стучать в дверь и кричать хозяину, чтобы он отворил.

– Что вам надо? – спросил их сверху Леонардо.

Задрав головы и увидев его, люди стали посылать ему проклятия и требовать возврата в собор Святейшего Гвоздя.

– У меня его нет, – спокойно ответил им Леонардо. – И быть не может!.. В своём ли вы уме?! Кто ж мне его даст?!.. Да и зачем он мне?.. Он там, где ему и полагается быть: в ризнице собора!..

– Лжёшь! – раздались крики со всех сторон.

– Это не трудно проверить, – остался невозмутимым Леонардо. – Отправьте несколько человек в собор к его настоятелю, архиепископу Арчибальдо, и пусть они расспросят его, где сейчас хранится Святой Гвоздь. А до их возвращения я очень прошу вас не ломать дверей дома, а то мне придётся кое-кого из вас убить, чего мне никак не хотелось бы!.. Ибо я ещё не замарал своих рук человеческой кровью… – уже тихо добавил он через паузу.

– Чего они там?.. – спросили его вбежавшие на балкон Настаджо, Лука, Зороастро и Марко Камилани.

– Не хотят меня слушать… Похоже, что сейчас начнут штурмовать двери дома… Так и есть!.. Все вниз! – скомандовал им Леонардо и стремительно бросился вон с балкона.

Сделано это было вовремя, так как из толпы в них полетели палки и камни. Двери дома заходили ходуном от тяжёлых ударов. В коридоре Леонардо столкнулся с Джакомо Капротти, устремившимся в комнаты, выходившие балконами в сад.

– А ты куда?! – остановил его Леонардо.

– Мессере, их очень много! Нам всем не справиться с ними! – отчаянно воскликнул Джакомо. – На той стороне сада, у причала Лагетто, находится Канцелярия городской Джустиции… Я попробую успеть до того, как толпа взломает двери и ворвётся в дом!..

Леонардо не успел его ни предупредить, ни сказать ему, как вести себя в случае, если он попадётся в руки разбушевавшейся толпы. Джакомо вырвался из его рук, влетел в комнату Матурины, пересёк её и, выскочив на балкон, перемахнул через его перила и спустился по настенным выступам в сад.

– Вот блоха! – восторженно дёрнул головой Лука. – За такого можно быть спокойным!.. Упрыгает, и не поймаешь!

Грохот в двери усиливался. Женщины внизу испуганно визжали, видимо, боясь, что железные засовы не выдержат. Леонардо снова устремился вниз. Марко Камилани, Лука, Зороастро и Настаджо немедленно последовали за ним. Окованные двери хоть и трещали по швам и издавали жалобный скрип, но прочно подпёртые изнутри двумя поперечными засовами толщиной с руку, уверенно сдерживали натиск разбушевавшейся толпы. Оказалось, что женщины завизжали от перевернувшейся на кухне кастрюли с кипятком. Леонардо заглянул к ним и, увидев, что на печи стоят несколько медных котелков с водой, подхватил один из них за ручку и обратно побежал наверх.

Его примеру последовали остальные.

– Она ещё не вскипела! – крикнула ему вдогонку Матурина.

– Тем лучше, никого не искалечу! – не оборачиваясь, откликнулся Леонардо.

Он опять вбежал на балкон и сразу выплеснул содержимое котелка на головы вламывающихся в дом людей; его примеру немедленно последовали Марко Камилани, Настаджо, Лука, Зороастро и ученики. Вода была достаточно горячей, чтобы обжечь. Внизу раздался рёв, и толпа мгновенно отхлынула от дверей.

– Убирайтесь отсюда! – свирепо прохрипел им Леонардо. – Я же вам сказал, что здесь ничего нет!.. Вы хотите, чтобы ваше безумие закончилось кровопролитием?!.. Следующий раз на ваши головы уже польётся настоящий кипяток!

Толпа пришла в такую неистовую ярость, что последние слова Леонардо потонули в её грохочущем гвалте. Опять снизу полетели палки и камни. Нашлось несколько смельчаков, принявшихся взбираться по стенам дома на балконы. Люди взялись на окнах первого этажа выламывать ставни; откуда-то принесли огромное бревно и снова принялись выбивать дверь; над ними растянули парусиновые плащи, чтобы оградить их от кипятка.

– Да, похоже, нам не избежать кровопролития, – угрюмо вздохнул Леонардо.

– Учитель, что нам делать?! – пролепетал златокудрый Андреа Салаино; рёв толпы нагнал на него такого страха, что он едва двигался и трясся мелкой лихорадочной дрожью, его глаза готовы были вот-вот расплакаться.

Леонардо посмотрел на него, нагнулся, ласково погладил его по голове и, поцеловав в золотые волосы, улыбнулся.

– Не бояться, сынок!.. – и уже в следующее мгновение он был снова твёрд, как кремень. – Чезаре да Сесто, Марко д’Оджоне, берите Андреа и женщин и идите в спальное крыло дома! – отдал он распоряжение. – Сбрасывайте всех, кто попытается проникнуть в дом через балконы… Приблизительно это делается вот так… – и он врезал в зубы одному из тех смельчаков, кто, не подумав, решил проникнуть в дом через балкон и уже добрался до него; оторвавшись от перил, незадачливый лазутчик с вороньим криком перевернулся в воздухе и, продолжая вращаться, упал на головы беснующихся внизу людей. – …А Зороастро и Джованни Бельтрафио останутся здесь! – сопроводил он словами падающего смельчака. – Я же, Лука, Настаджо и Марко Камилани пойдём вниз сдерживать натиск тех, кто сейчас, возможно, ворвётся в дом через взломанную дверь!..

– Может быть, вместо мессере Камилани я пойду вниз, а он останется здесь? – предложил Зороастро.

– Нет! – отрезал Леонардо. – Здесь должен остаться тот, кто посильней… Твоя помощь может понадобиться ученикам и женщинам в том крыле… Прислушивайся к их крикам!

Зороастро послушно кивнул. Они разошлись. Рёв толпы не утихал. Дверь всё ещё терпела, но под увесистыми ударами бревна начала растрескиваться; к тому же железные скобы, державшие засовы, тоже начали постепенно расшатываться в стенах. Видя, что крепления дверей, да и сами двери долго не выдержат, Леонардо снял со своего тренажёра мельничные жернова, на котором он для полётов тренировал мышцы, и дополнительно ими подпёр дверные створки. Однако это уже не помогло. Они быстро разрушались. Вооружившись аркебузами, Леонардо приказал Луке, Настаджо и Марко Камилани приготовиться к стрельбе.

– Постарайтесь никого не убить, – попросил он их. – В особенности это касается тебя, Настаджо, а то ты лихо кромсаешь головы…

– Как получится… – отозвался Настаджо.

И вот дверь под последним ударом бревна, как живая, издав громкий и резкий, словно крик, скрежет, рухнула, и в дом ворвалась ликующая и гикающая толпа. Грянул выстрел. Люди остановились, как будто врезались в невидимую преграду, – выстрел был произведён вверх и никого из них не задел – и в следующее мгновение с улицы донеслись крики:

– Берровьеры Джустиции!..

– Спокойствие, внимание и повиновение! – раздались команды городской стражи.

У Леонардо и всех обитателей осаждённого дома из груди вырвался вздох облегчения. Ворвавшиеся в дом люди, поняв, что им сейчас придётся отвечать перед стражами порядка, попятились назад. Увидев их нерешительный отход, Леонардо, широко расставив руки, ринулся на них, сгрёб в охапку и вытолкал вон из дома на улицу. Толпа перед ним расступилась, и к нему верхом на коне подъехал капитан Джустиции; позади него на крупе коня, обнимая его за пояс, сидел Джакомо Капротти. Спрыгнув на землю, Джакомо радостно бросился в объятия Леонардо. Его волосы и лицо были залиты кровью. Кто-то успел попасть ему камнем в голову, когда он, миновав сад, бежал за помощью в Канцелярию городской Джустиции. Леонардо подхватил его на руки и отнёс в мастерскую, где немедленно принялся обрабатывать ему рану.

Толпа через несколько минут разошлась, выдав берровьерам Джустиции зачинщиков, организовавших нападение на Академию. А спустя три дня все, кто принимал участие в этом ночном столпотворении, чуть не закончившемся кровавой бойней, наблюдали коронацию герцога Людовико Сфорца Моро. Он стоял на лоджии собора во «Славу Рождества Св. Богородицы», величественно возвышаясь над народом, заполнившим соборную площадь. Герольды объявили о начале коронации и с главной тибурии собора ему, помазаннику божьему, – с помощью механизма Леонардо, на голову на тонких нитях, которых снизу невозможно было разглядеть, – начал опускаться круглый хрустальный сосуд в виде солнца с золотыми лучами, внутри которого, поперёк по диагонали, лежал Святейший Гвоздь. Грянула музыка. Запел хор, прославляющий избранника на Престол. Сосуд опустился за голову герцога таким образом, что стал выглядеть как Святой Нимб; ему надели на голову корону, вручили державу, герцогский жезл Верховного правителя, и соборная площадь огласилась ликующим рёвом толпы. По окончании церемонии Святейший гвоздь был возвращён на прежнее место для поклонения и прикосновения к нему народа. Весь оставшийся день люди пили, ели, пели и плясали: по приказу герцога Людовико Сфорца на всех улицах и площадях для них были выставлены бочки с вином, солёной свининой, котлы с варёным мясом и воза печёного хлеба…

Г Л А В А 10.

Коронация герцога Людовико Сфорца и предшествующие этому события произвели в Академии Леонардо ещё одно чрезвычайное событие: после них неожиданно исчез взятый в мастерскую последним ученик Джованни Бельтрафио. Никакие его поиски не дали никаких результатов. Ни дома, ни у друзей, ни в келье иконописца фра Бенедетто его не было. Все были уверены в том, что тяжёлое потрясение от пережитой ночи, когда разбушевавшаяся толпа подошла к Академии Леонардо, требуя у него Святого Гвоздя, сильно повлияло на него. Испугавшись повторения подобной ситуации, он бежал не только из Академии, но и покинул Милан. Леонардо очень сокрушался. Начатое им изготовление новых линз для большого телескопа было приостановлено, и последующие события, к сожалению, развернутся для него так, что возобновить работу над ними он больше не сможет. Его дело продолжится только спустя более чем сто лет после его смерти его соотечественником и последователем, Галилео Галелеем, так же, как и он, гонимого инквизицией. В изготовлении большого телескопа и линз к нему с 32-х кратным увеличением Галилео будет опираться на расчёты Леонардо да Винчи.

Несмотря на то, что бегство талантливого ученика омрачило настроение Леонардо, дух радости в Академии стал постепенно восстанавливаться. Снова возобновились игры и забавные развлечения по вечерам, опять зазвучали весёлые голоса и смех.

А вскоре Леонардо и его ученики занялись новым интересным делом: по образу и подобию обскур-тамбурина они принялись за изготовление одной целостной картины с движущимися на ней фигурками людей, животных и птиц о представлении «Рая». Идея эта, как это не покажется странным, была ему подсказана герцогом Людовико Сфорца. Леонардо в то время пытался разгадать загадку намагниченных янтарных палочек. Его удивляло и ставило в тупик то обстоятельство, что когда он их тёр о шерсть домашнего кота, то они начинали искриться и трещать, доводя при этом кота до сумасшедшего визга – дом в это время стонал от его воя, а его обитатели, затыкая уши, безысходно вздыхали: «Опять мессере Леонардо упражняется в изготовлении нового музыкального инструмента… Любопытно, как оно будет называться?!..». Палочки завораживали Леонардо поистине волшебной загадочностью: от трения о кошачью шерсть они начинали притягивать к себе лоскутики материи, пергамента и мелкие железные вещицы. Это удивительное явление янтарных палочек Леонардо продемонстрировал Людовико Сфорца; также он показал герцогу их способность притягивать предметы и сквозь тонкую материю. Герцог долго ходил вокруг кота с глубоким задумчивым видом, смотрел пристально ему в глаза, изучал его; заглядывая под хвост, спрашивал у Леонардо: это только у котов бывает или у кошек тоже; дёргал кота за хвост и снова погружался с глубокомысленным видом в размышления. Решив испытать палочки, герцог Людовико удивился ещё больше: прикасаться ими к коту не потребовалось, при виде их он взвыл так, словно ему придавили хвост. Палочки герцогу пришлось спрятать за спину, и проверить их чудесное свойство ему не посчастливилось. Как только он доставал их из-за спины, то животное на него начинало орать, как истеричная жена на пьяного мужа. Оскорбленный, в конце концов, таким поведением зловредного кота, он приказал лакеям выкинуть его из приёмной, а обратившись к Леонардо, как бы, между прочим, заметил:

– Дьявольское наваждение, не иначе… А что если эти колдовские чары использовать по божественному назначению? Интересно: их действие в этом случае из колдовского превратится… ну, скажем… в приятное, волшебное?

– Что вы имеете в виду, ваше Величество? – не понял его Леонардо.

– Нарисовать на большом холсте картину Рая, вырезать из пергамента фигурки людей, животных, птиц и прочих живых тварей, приложить их к холсту и с обратной стороны попробовать воздействовать на них янтарными палочками… Колдовство в этом случае исчезнет или нет?

– Так это же нетрудно проверить.

– О чём я тебе и толкую…

И с этой идеей Леонардо ушёл из покоев Людовико Сфорца, прихватив в коридоре своего уже довольно потёртого, в прямом смысле этого слова, с проплешинами и обвислыми по бокам клочьями шерсти кота. В Академии он изложил ученикам предложение герцога, и те охотно принялись ему помогать. Работа над картиной представления Рая увлекла не только учеников, но и Матурину, и приходившую по вечерам в мастерскую Кассандру. Леонардо заметил, что с исчезновением Джованни Бельтраффио из Академии она погрустнела, и понял, что её грусть вызвана весьма неоднозначным чувством к пропавшему молодому человеку. Утешить он её не мог, и поэтому развлекал лишь тем, что поручал ей вместе с Матуриной вырезать из пергамента фигурки людей и животных к картине, а потом раскрашивать их. Постепенно её грусть прошла, и она вновь обрела прежнее радостное настроение.

Как оказалось дьявольское наваждение янтарных палочек, потёртых о шерсть кота, не утрачивается с их прикосновением даже о божественное изображение Эдема. По окончании картины все с удовольствием наблюдали, как притянутые фигурки людей, животных и птиц, прислонённой к обратной стороне холста палочкой, двигаются по нарисованному Раю, как живые. Увидев это чудо, герцог Людовико Сфорца показал его вместе с обскур-тамбурином русским послам, приехавшим к нему из Московии для соглашения торговых взаимоотношений и подписания договора о военной помощи против турок. Леонардо был им представлен как учёный и изобретатель этих чудес. Пользуясь представившимся случаем, Леонардо, вспомнив разговор с Паоло Тосканелли о Москве, как о третьем Риме, и нахождении за их землями на Северном Полюсе за стеной ледяных айсбергов Рая, подробно расспросил русских послов об этом, но получил на все свои вопросы весьма простой и краткий ответ, заставивший его рассмеяться над самим собой.

– Да коли там был бы Рай, то по небу над тобой птицы бы не летали, – отвечал ему княжий посол, боярин Данило Мамырин. – Птица-то по божьей воле быстра и ледяные горы без труда бы преодолела!.. А из Рая, как известно, не возвращаются!.. Да и что значит: Рай?! Царствие Небесное!.. Откуда ж ему на земле-то взяться?..

И действительно, Леонардо долго не мог прийти в себя от столь простого и вразумительного ответа. Авторитет учителя Паоло Тосканелли был так для него высок, что он, умудрённый научным и житейским опытом, ни разу не удосужился об этом подумать и даже не сделал ни одной попытки поразмышлять над этим вопросом. Однако, кроме этого невероятного казуса, Леонардо ожидало ещё большее потрясение в общении с русскими послами. Случилось это во время праздничного дипломатического застолья, организованного Людовико Сфорца по случаю встречи московитов. Подвыпивший дьяк посольского приказа Никита Карачаров, чтобы немного просвежиться от хмеля, вышел из-за стола на лоджию крепости Рокетты и стал показывать увязавшимся за ним детям придворных вельмож, как делать из пергамента бумажных голубей. Леонардо, разморенный истомой вина, равнодушно наблюдал в окно, как он пускает бумажных птиц и как они плавно парят в воздухе, постепенно снижаясь и приземляясь на площадь Пьяцца д’Арме, не придавая этому явлению никакого значения. В его голове в это время всплывал его собственный последний полёт, совершённый им над Генуэзским заливом, когда он спрыгнул с гигантской скалы и летел над тёмно-синей гладью моря с непередаваемым ощущением свободы… – мысль оборвалась в том месте, где он взмахнул крыльями; хвостовое оперение разрушилось от неудачного попадания ногой в петлю, и он камнем полетел вниз. Леонардо зажмурился, в очередной раз, остро переживая неудачу, и вдруг в темноте его закрытых глаз он увидел бумажного голубя, плавно приземлившегося на мощёные камни площади Пьяцца д’Арме. Открыв глаза, он ещё раз глянул в окно на плавно паривших в воздухе и мягко приземлявшихся на землю бумажных голубей и, резко вскочив из-за стола, издал такой истошный вопль радостного восторга, что все, кто ел и пил, дружно поперхнулись и подавились. Леонардо, перевернув стул, на котором сидел, с грохотом бросился прочь из гостевого зала крепости Рокетты, оставив всех в недоумении глазеть ему вслед.

– Что это с ним? – оторопев, спросил Данило Мамыров у Людовико Сфорца.

– Чёрт его знает, – растерянно пожал плечами герцог. – Недавно его кот здесь так орал, теперь он начал… Вероятно, вспомнил, что забыл его почесать… Дьявольское наваждение, не иначе…

– А что инквизиция?

– А она не чешется, не нуждается в его помощи.

– Удивительно!

Леонардо выбежал из замка на площадь Пьяцца д’Арме, собрал бумажных голубей и побежал в мастерскую Академии. Все, кто в этот момент наблюдал за ним, были обескуражены: никто не предполагал, что такой изобретательный, находчивый учёный вдруг с таким ликованием обрадуется какой-то детской игрушке.

– Надо же! – удивлённо покачал головой дьяк посольского приказа Никита Карачаров, глядя на него. – Такие чудеса изобретает, а мелочей ему в жизни не хватает!

А Леонардо в этот день весь вечер и затем всю ночь занимался расчётами. Пары винного хмеля в его голове растаяли, как снежинки на горячей ладони. Он измерял геометрию бумажных голубей вдоль и поперёк; всё до мельчайших деталей, сравнивая её с его изобретёнными крыльями. Он понял теперь главное: для плавного парения в воздухе крылья должны быть неподвижными, как паруса на корабле.

– На первом этапе надо добиться плавного полёта! – бубнил он себе под нос. – Главное: плавного полёта!.. Потом я буду думать, как увеличить скорость!

Когда первые лучи солнца осветили ярким сиянием землю, возвещая о наступлении нового утра, Леонардо сладко потянулся и зевнул. Расчёты были закончены. Он вышел на балкон и полной грудью вдохнул свежего воздуха. Высоко в небе над домами стремительно проносились стрижи и ласточки, а над каналом Навильо-Гранде крикливые чайки.

– Вы меня приветствуете?! – улыбнулся он им. – Ну что ж, здравствуйте!

– Здравствуйте! – раздался позади него детский голосок.

Леонардо обернулся. Перед ним стоял заспанный, потирающий кулачком глаза, златокудрый Андреа Салаино.

– Мессере, а вы сегодня так и не спали? – удивлённо спросил он.

– Это не важно, – ласково потрепал Леонардо его по волосам.

– А что вы делали ночью?

– Летал!

В глазах мальчика застыли испуг и любопытство, вызвавшие у Леонардо усмешку.

– Нет, Андреа, это не то, что тебе рассказывает на ночь тётя Матурина!.. – снова потрепал он его волосы. – Я не колдун из её сказок! Из печной трубы камина на кочерге вместе с чёрным дымом не вылетаю… Так могут поступать разве что самоубийцы! Я … Нет!.. Мы с тобой, сынок, полетим на настоящих крыльях!

– На настоящих?!.. – замерло дыхание у Андреа.

– Да!

– Как ангелы?!

– А разве ты не достоин этого?!

Андреа поднял глаза к небу и мечтательно посмотрел на птиц, Леонардо тоже обратил на них взор.

– В человеческом разуме содержится божья воля, – тихо произнёс он, – поэтому человеческие мечты летают выше птиц и даже выше облаков, на той высоте, где обитает сам Творец!.. Он их слышит и помогает мечтателям их осуществить!.. И я знаю: Человечество будет летать!

И он снова взялся за изготовление крыльев с той одержимостью, с которой может работать, как он сам выражался, только человек, не знающий конечного результата своей работы, но слепо верящий в её благополучный исход. «… Не опыт, отец всех искусств и наук, обманывает людей, а воображение, обещающее им того, чего опыт дать не может! – сделал он пометку в своём дневнике, неустанно повторяя себе эти слова во время работы над крыльями, как заклинание, чтобы при очередной попытке их возможно неудачного испытания ему не было так горько. – … Невинен опыт, но наши безумные и суетные желания преступны, ибо, отличая вымысел и ложь от истины, опыт заставляет человека стремиться к возможному и не надеяться на то, что по незнанию, опираясь лишь на воображение, достигнуть нельзя; и не достигнув, предаться отчаянию…» В новых крыльях Леонардо учёл все предыдущие ошибки его конструкций с учётом произведённых им полётов: изменил конфигурацию ласточкиного крыла, сделав её более длинной, широкой и треугольной; также внёс изменения в хвостовое оперение – вместо крыльев теперь хвост стал подвижным, выполняя роль руля высоты. Изменились и крепления крыльев: теперь они были сделаны таким образом, что он мог лететь в подвешенном к ним состоянии. И взлетать не с высокой горы, как делал это раньше, а на бегу с небольшой возвышенности, (тут ему пригодился опыт его первых юношеских испытаний крыльев в отцовском родовом поместье) плавно поднимаясь на них в воздух и точно так же плавно на них приземляясь. Леонардо хотел сделать их прочными и надёжными и не жалел на них ни сил, ни времени, поэтому на их постройку ушёл почти год. К началу лета 1496-го года крылья были готовы. На этот раз участие в их постройке принимали все ученики. В особенности им радовался нежный и мечтательный Андреа Салаино, каждый день торопивший всех, как будто боялся, что их постройка никогда не будет окончена. Когда же крылья были готовы и Леонардо объявил о дне их испытаний, то он радовался и веселился, как одержимый.

Испытывали крылья на холмах в местечке Ваприо, родовом селении Джироламо Мельци, который на лето пригласил Леонардо и его учеников погостить у него на вилле. С того дня их первой встречи в доме Марко Камилани их дружба не прекращалась, но при рождении сына Франческо в 1492-м году жена Джироламо умерла, ему пришлось покинуть Милан и переехать в имение отца, чтобы ухаживать за новорождённым. С тех пор, вот уже четыре года, он и Леонардо виделись редко, но использовали каждый удобный случай, чтобы встретиться и погостить друг у друга. Леонардо охотно принял его приглашение и вместе с учениками приехал к нему на виллу. В день испытания крыльев все жители селения Ваприо собрались, чтобы стать очевидцами этого чрезвычайного и необычного события. Как ни пытался Леонардо сделать это мероприятие тайным, так у него ничего не получилось. Все от мала до велика собрались в местечке Треццо на реке Адда, у канала Мартезана, – тоже начатого строиться по проекту Леонардо – и с благоговейным трепетом, затаив дыхание, устремили взгляды на его гигантские крылья. Он не прыгал на этот раз ни с горы, ни с моста, а, разбежавшись с пологого холма, легко оторвался от земли и, вдев ноги в расположенные под хвостовым оперением тонкие деревянные кольца, приняв горизонтальное положение параллельно остову крыльев, плавно перелетел над запрудой канала и благополучно приземлился на другом берегу. Все, кто видел его полёт, не верили своим глазам. Не верил в это и сам Леонардо. Ему казалось, что это сон и всё происходит не с ним. Крылья работали безупречно: они планировали, как он этого и добивался. Расстояние в четверть мили, отделявшее один берег от другого, ему показалось и вечностью, и мгновением: так велико было его переживание во время полёта. Сердце восторженно билось, Леонардо задыхался от счастья. Наконец-то он ощутил себя птицей!.. Чтобы проверить надёжность планирования крыльев, он ещё несколько раз испытал их и перелетел с холма противоположного берега на прежний холм, и так до самого вечера: туда и обратно – все попытки завершились благополучно!

Люди смотрели на него со смешанным чувством страха и трепетного почтения: одним он казался полубогом; другим – колдуном из античных легенд о крылатых полулюдях – полуптицах, гарпиях. Маленький четырёхлетний Франческо Мельци прятался за ногу отца и, выглядывая из-за неё, с ужасом смотрел на Леонардо, готовый расплакаться от страха: таково было его впечатление от увиденного, ведь он, как и все дети, воспитывался на сказках, в которых летучие колдуны не были редким явлением. Зороастро приставал с просьбой тоже попробовать полетать, но Леонардо наотрез ему отказал.

– Я должен сначала их испытать на высоте птичьего полёта, чтобы проверить дальность их парения, – объяснил он причину своего отказа. – А также с их помощью установить влияние вихревых воздушных потоков, чтобы не разбиться при полёте над землёй… Завтра я отправляюсь к герцогу Людовико Сфорца за разрешением опять отправиться в Геную! Снова проведём испытание крыльев над морем!.. Как только я окончательно удостоверюсь в их надёжности, Зороастро, то я предоставлю тебе возможность летать на них столько, сколько тебе заблагорассудится!

Зороастро понимал, чтоЛеонардо не желает рисковать не только крыльями, на постройку которых ушло так много времени, но и в первую очередь его жизнью. Он смирился с его убедительными доводами. А на следующий день Леонардо отправился из Ваприо в Милан, прямиком к герцогу Людовико Сфорца. Лука Пачоли, Зороастро и ученики сопровождали его. У всех в мечтах витали картины высоко парящего в небе человека над синей, сверкающей ослепительными солнечными бликами гладью моря, победившего воздух своей невообразимой изобретательностью, позволившей сделать его тело легче воздуха. Мечтал об этом и Леонардо. Однако главному его полёту в жизни так и не суждено было осуществиться. Вмешался рок судьбы. Людовико Сфорца, выслушав его рассказ о первоначальном успешном испытании крыльев и его прошение об отъезде в Геную, выдал ему это разрешение, но с условием, что в Геную он отправится после того, как посетит Флоренцию.

– На своей загородной королевской вилле в Карреджи умер король Лоренцо Медичи, – говорил герцог Людовико, хитро щурясь на Леонардо. – Власть в Тоскане, как я говорил тебе ранее, с помощью республиканцев и Священного воинства Джироламо Савонаролы перешла к Совету Десяти почтеннейших сеньоров Коммуны флорентийской аристократической Сеньории, изгнавших также из Флоренции сыновей Лоренцо Великолепного: Джованни и Джулианно Медичи. Судя по донесениям моих кубикулариев и членов Тайного Совета, в Тоскане сейчас царит безвластие, потому как почтеннейшие сеньоры Совета Десяти никак не могут договориться, кто из них будет главный и кому из них придётся нести основную ответственность за провозглашение Тосканы в Светлейшую Республику…

– Мне отец писал об этом… – начиная догадываться, куда клонит Людовико Сфорца, заметил Леонардо.

– Вот и прекрасно! Значит, тебе известно, что вытворяет Святой отец фра Джироламо Савонарола, позволяя Священному воинству грабить королевский дворец палаццо Медичи и замки его вельможных приверженцев, сжигая на показательных инквизиторских кострах «Соблазнов» и «Грехов и Анафем» не только их имущество, но и предметы искусства?

– Да, я знаю об этом, – потухшим голосом ответил Леонардо.

Он понял, что все эти последние годы Людовико Сфорца выжидал удобного случая, чтобы отомстить ему за смелость его поведения и высказываний. Наладившиеся отношения Леонардо с его супругой Беатриче д’Эсте, ставшей после коронации герцога первой примадонной Ломбардии, не позволяли ему сделать этого открыто, поэтому он действовал коварно, облачая своё коварство в благороднейшее из всех благих намерений.

– Я хочу спасти для людей и их будущих поколений шедевры искусства из королевского дворца Медичи и других флорентийских дворцов, разоряемых воинством Савонаролы, – продолжал вполне искренне герцог Людовико. – И кому, как не тебе, Леонардо, тонкому и изысканному ценителю всех искусств и наук, заняться этим? И эту почётную миссию я, разумеется, никому другому не могу поручить!

Леонардо хотел возразить, но, видя его намерение, Людовико Сфорца остановил его жестом.

– И не возражай! – зазвучали в его голосе непримиримые железные нотки. – Тебе поручается не только спасение шедевров, но и дело для весьма тонкой политической дипломатии…

– Какой ещё дипломатии? – нахмурился Леонардо, не любивший политики с её грязными интригами.

– Спасённые тобой флорентийские картины и предметы искусства я преподнесу русским послам из Московии! Они приглашены мной на встречу и празднование Нового 1497-го года. В первую нашу встречу мне не удалось заключить с ними военного договора против Османской империи, удовлетворившись только торговым соглашением… Теперь я надеюсь расположить к себе Великого московского князя Ивана III подарками, какие ему ещё не приходилось видеть! Он обустраивает в Кремле Грановитую Палату, и шедевры наших итальянских мастеров, до которых он большой любитель, придутся ему как раз ко времени. Послы успеют их привезти в Московию к празднованию их Нового года, который русские встречают, в отличие от нашего, 1-го марта… Кстати, и ты, Леонардо, мог бы кое-что написать для наших друзей из северной гиперборейской Московии…

– Если останусь жив во Флоренции, то по возвращении из неё я подумаю над вашим предложением, – по-прежнему остался верен себе Леонардо, в упор, глядя на герцога и не отводя в сторону взгляда.

Людовико Сфорца вспыхнул ярким пунцовым румянцем, поняв, что все его тайные мысли читаемы мастером. Ощутив в его словах бесстрашный вызов, он налился гневом, но, не зная, как ему ответить, сдержанно и весьма любезно улыбнулся.

– Я выдам тебе дипломатические документы, подтверждающие твоё подданство моему престолу и гарантирующие тебе полную неприкосновенность!

Леонардо едва сдержался, чтобы не рассмеяться во весь голос.

– Если бы глас Божий нашептал бы на ухо Марио Сантано слова благоразумия, то он назвал бы их галлюцинациями! – не без иронии усмехнулся он. – А дипломатическим документам, глядя на меня, он не поверит, даже если бы это была индульгенция, подписанная им самим… Как алхимики мечтают избавиться от собственных мозгов, желая впихнуть в голову думающий за них философский камень, так и Сантано, не отягощая себя умственным трудом, во всём полагается на пророчества юродивых пророков Джироламо Савонаролы, в особенности, таких, как Сильвестро Маруффи. А это равносильно тому, как если бы за человека думала бешеная собака!.. Хотел бы я взглянуть на вас, ваше Величество, как бы вы предъявили документы о собственной неприкосновенности бешеной собаке, и что бы она сделала с ними и… с вами!