Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 2"

Герцог напрягся, какое-то время стоял неподвижно, потом подался вперёд; его глаза, казалось, хотели поглотить мастера.

– Ха! – вырвалось у него. – Вы знаете мои мысли! Откуда?

– В этом нет ничего удивительного, ваша Светлость! Я не только художник и учёный, но ещё и изобретатель… А человек, умеющий подобно вам держать в руках оружие, обращается к такому, как я, не затем, чтобы я ему считал в небе звёзды…

– Всё верно!

– Но мне, ваша Светлость, прежде чем дать вам положительный ответ, надо кое-что от вас услышать…

– Что именно?

– Каковы ваши намерения?!

– Что вы имеете в виду? – опять напрягся герцог Валентино, вглядываясь в лицо Леонардо; Леонардо почувствовал, как от него повеяло опасностью.

– Я понимаю, что самое неприемлемое для вас перед таким, как я: рассказать о ваших государственных и политических замыслах!.. – неторопливо и спокойно заговорил мастер. – Но вы всё-таки должны это сделать, в противном случае я буду вынужден отказать вам, так как мне доводилось уже при Людовико Сфорца прислуживать французскому королю Карлу VIII, и мои соотечественники долго не могли мне этого простить… Если вы намереваетесь после моего поступления к вам на службу передать меня, как личного механика Людовику XII, то ничего у вас из этого не получится, – это первое! – сделал он передышку. – Во-вторых, я должен знать, что созданное мной оружие не будет направлено против моих соотечественников. И, наконец, в-третьих: я хочу знать,– и это, безусловно, самое наивное из всех моих желаний, так как вы всё равно не ответите мне на этот вопрос, – не убьёте ли вы меня после того, как я создам оружие, из-за опасения, что с моим уходом от вас точно такое же может появиться у кого-нибудь из ваших противников?

– А вы… непросто умны! – сдержанно и хладнокровно выдохнул герцог Валентино.

– Я не благородного происхождения, позволяющего иметь знатному синьору телохранителей. Я незаконнорождённый, и моя защита только в ангеле-хранителе, во мне самом и в моём благоразумии!

– Да-а, теперь я вижу, что всё, что о вас говорится, все слухи о вас – имеют под собой основание… Вы невольно заставляете себе подчиниться! Я слышал, что Людовико Сфорца никогда никому не уступал, кроме вас…

– Слухи явно преувеличивают, – не моргнув глазом, усмехнулся Леонардо. – Реальность же такова, что Людовико Сфорца уступил Людовику XII и вам, ваша Светлость!.. А очевидность куда правдивей слухов!

Герцог Валентино заворожено всматривался сквозь темноту в его лицо. Леонардо стоял спиной к луне, и его глаза под густыми бровями были не так видны, как освещённые лунным светом, по-змеиному неподвижные, глаза молодого герцога.

– Странно… – почти не раскрывая губ, медленно произнёс он. – Со мной ещё никто так не разговаривал… Все, без исключения, люди не любят, когда их обманывают, но при этом сами лгут с бесконечным воодушевлением, что и мне даёт повод на кое-какие интриги вокруг них… А вы говорите как есть, но что-то неуловимое я чувствую за вашей правдой… А неуловимое, как меня научила жизнь, – это великая хитрость от великого ума! И, тем не менее, я почему-то вам верю!

– Благодарю вас за высокую оценку, ваша Светлость! – учтиво кивнул Леонардо.

– Я видел много льстецов, глаза которых во время лести говорили нечто иное… – ледяным, но страстным тоном продолжал герцог Валентино. – Вы же не льстите, и я наконец-то вижу, что нашёл человека, с которым могу говорить откровенно, и мне приятно, что между нами происходит разговор настоящих мужчин! И если ваша хитрость окажется действительно великой и повлияет на меня – я буду только восхищён тем, что исходила она от достойного человека! – его голос чуточку потеплел. – Скажу вам прямо, мессере Леонардо, мои государственные и политические намерения – это объединение Италии!

– Так и есть!..

– Что?!.. Неужели вы и это знали?

– И только поэтому я пригласил вас сюда, чтобы никто в замке не подслушал ваших намерений! – бесстрастно ответил Леонардо.

У герцога Валентино невольно дёрнулась голова.

– Вы предусмотрительны… – опять, не разжимая губ, проговорил он. – Теперь я точно знаю, что вам можно доверять!.. А где я могу не опасаться, что меня подслушают?

– В Павийском замке, ваша Светлость, где сейчас проживает семья Галеаццо! Там нет ни слуховых окон, ни труб, ни отводов… Там вы будете в безопасности от тайных кубикулариев, всегда желающих подсмотреть и подслушать!

– Благодарю вас, мессере Леонардо! – протянул герцог руку для рукопожатия. – Каков будет ваш ответ мне?

– Никакого, ваша Светлость… Пока никакого! – пожал Леонардо руку герцога. – Мне нужно подумать, но можете быть спокойны: о ваших намерениях никто не узнает!

– Как долго мне ждать вашего решения?

– Ответ находится за гранью моих возможностей, и как сын римского Папы и гонфалоньер Церкви, вы хорошо знаете, что он в ведении Бога! – остался невозмутимым Леонардо. – Как Он вразумит – так и будет!

– И всё-таки правы были те, кто говорил, что Людовико Сфорца вам уступал! – усмехнулся герцог Валентино. – Ну что ж, тогда и я пойду молить Бога, чтобы Он не отвратил вас от помощи мне!.. Ваш ответ я буду ждать в Павии… Всего хорошего, мессере Леонардо!

– До свидания, ваша Светлость!

Они расстались. Герцог Валентино вместе с телохранителями удалился, а Леонардо ещё долго сидел на скамеечке под переплетением виноградных лоз, размышляя о встрече с ним. Подошедший Марко д’Оджоне, видя, как он сосредоточен, присел рядом и, не мешая ему, снова устремил взгляд на звёзды…

Г Л А В А 7.

Милан в течение месяца сотрясался от торжеств французского короля. Первой праздновалась присяга миланских горожан французской короне; затем отмечалось рождение дочери Людовика XII; потом объявление наместника короля в Милане, ставшего префектом города и всей Ломбардии, маршала Тревульцио; заодно отпраздновали и возведение в префекты замка Кастелло ди Порта-Джовиа и крепости Рокетты двух офицеров: капитана Жюльена д’Эспи и капитана Анри Кодебекара. Не обошлось и без казней ломбардийских патриотов Италии, открыто не пожелавших присягнуть французскому королю. Искушённый в государственных и политических делах, Луи Люксембург всячески советовал не проводить их, убеждая короля, что бунтовщиков достаточно посадить в темницу, чтобы не вызвать ещё большего протеста горожан. Но маршал Джан-Джакопо Тревульцио, пользуясь тем, что он является наместником Людовика XII в Ломбардии, на себя принял ответственность за казни, красноречиво объяснив королю, что наказание смертью не пожелавших подчиниться французской короне, усмирит население и тех непокорных, ещё только замышляющих выразить ей свою непримиримость. Казни по приказу нового префекта Ломбардии состоялись, но победила точка зрения Луи Люксембурга: смерть казнённых миланцев вызвала непродолжительное затишье, которое можно выразить как подавленность от случившегося события, не больше; затишье длилось лишь до тех пор, пока в Милане оставался король Людовик и его многочисленное войско. С его уходом, в ноябре, город сразу взорвался бунтом против маршала Тревульцио и небольшого французского гарнизона, расположившегося в замке Кастелло ди Порта-Джовиа под командованием двух капитанов: Жюльена д’Эспи и Анри Кодебекара. Начался он, казалось бы, совсем с безобидной причины: продовольственный камерарий миланской крепости отказался покупать у торговцев продукты, заподозрив, что мясо и рыба поставляются ими в гарнизон порченые, с тухлым душком. И это послужило тому, что кто-то из городских жителей распространил по городу слух, будто бы французы обвиняют миланцев в умышленном желании отравить солдат гарнизона. Слух преподносился таким образом, что якобы французские солдаты надуманно обвиняют миланских жителей, чтобы унизить их и обобрать, как это делают все завоеватели.

– Они же нас убивают, казнят, а мы же ещё и виноваты! – возмущённо слышалось повсюду среди горожан.

Недовольство миланцев возрастало с каждым днём. Французов начали отлавливать, когда они выходили за пределы крепостных стен замка по одному, и избивали до полусмерти. В конце концов, случилось так, что один французский солдат погиб: его забили до смерти за то, что он оказал внимание молоденькой контадине, отец которой не позволил ей встречаться с ним. Солдат вспылил, и между ними произошла ссора. В пылу гнева француз выстрелил в отца девушки, после чего был буквально растерзан возмутившимися его выходкой миланцами. К сожалению, через несколько дней умер и отец контадины, и Леонардо, приглашённый его женой, ничем не мог ему помочь. Рана на животе была слишком серьёзна, чтобы её вылечить; тем более, что проникающее ранение в кишечник в то время ещё никто не знал, как лечить. Раздосадованный смертью пожилого миланца, Леонардо решил опять возобновить медицинские исследования при первой возможности, прерванные им в связи с окончанием «Книги о медицине». Он уже составил рецепты, как лечить заболевания печени, почек, желудка, сердца, селезёнки, желчного пузыря, лёгких; снижать артериальное давление и прочее… Но как лечить рваные проникающие ранения вглубь человеческого организма с повреждениями внутренностей, он не знал. Леонардо уже исполнилось сорок семь лет, но до конца жизни он ещё не раз возобновит медицинские анатомические исследования, и причиной этого будут неизлечимые болезни и раны людей. В бунте горожан, в отличие от Зоростро и Настаджо, он участия не принимал. Каждый день его друзья приносили ему новости о событиях в городе, а он, в то время, работая над картиной «Богородицы и младенцев Иисуса и Иоанна Крестителя», ожидал, когда они что-нибудь расскажут о герцоге Валентино, расположившемся со своим войском в Павийском замке и хранившем нейтралитет между противоборствующими сторонами миланцев и французов. Леонардо выжидал: ему крайне важно было, на чьей стороне выступит сын римского Папы – от этого зависело, даст он своё согласие пойти к нему на службу оружейным механиком или нет; выжидал и не торопился принимать решение, зная, что между замком Кастелло ди Порта-Джовиа и Павийским замком существует голубиная почтовая связь, и, догадываясь, что префект Ломбардии и Милана маршал Тревульцио, скорее всего, уже не раз отправлял с голубями письма к гонфалоньеру Римской Церкви с просьбой о помощи… Однако наступил 1500 год, а герцог Валентино ничем не выказывал беспокойства, как по поводу французского гарнизона, так и по поводу миланцев. В Милан вообще пришло известие о том, что он отбыл из Павии в провинцию Романья, в город Фаэнца, правда, как потом оказалось, это был хитроумный приём герцога, чтобы французы оставили его в покое и не донимали голубиной почтой с просьбами помочь находившимся в крепостной осаде замка солдатам маршала Джан-Джакопо Тревульцио.

В январе 1500-го уже весь Милан восстал против французов, начавших в отместку за свою осаду расстреливать городские дома и улицы из пушек со стен замка Кастелло ди Порта-Джовиа. После очередного такого обстрела, когда в разных концах города заполыхали пожары, маршал Тревульцио предложил горожанам перемирие, посчитав, видимо, что крепостные пушки уже достаточно напугали их разрушительным действием, но опять-таки просчитался. Выйдя с сотней солдат из ворот замка, он сразу был окружён вооружёнными миланцами и атакован. Завязалась кровавая бойня, закончившаяся тем, что только вовремя подоспевшие солдаты префектов крепости капитана д’Эспи и капитана Кодебекара успели отбить у осаждавших горожан французского маршала с горсткой оставшихся вокруг него живых солдат. Мёртвый ров вокруг замка на этот раз был заполнен телами завоевателей и окрашен в красный цвет их кровью. Миланцы ликовали победу! Но их радость скоро сменилась ужасом: солдаты гарнизона из осаждённого замка начали методический обстрел города из гигантских пушек «Бешеная Маргарита», стрелявшая не камнями, а чугунными ядрами-фрагеликами, изобретёнными Леонардо. Их разрушительная мощь была чудовищна. Милан начал разрушаться день ото дня, постепенно превращаясь в груду развалин. Пожары не затухали ни день, ни ночь, и никто из горожан не знал, как с ними справиться. Миланцы пришли к Леонардо с просьбой, чтобы он помог им придумать, как предотвратить расстрел города из крепостных пушек. Ответ мастера, как всегда, был прост: необходимо затопить подвалы замка, где хранились порох, ядра и продовольствие. Для этого он посоветовал обратиться к миланцу, Луиджи да Порто, служившему в Кастело ди Порто-Джовиа инспектором шлюзов, с помощью которых наполнялись каналы Мёртвого рва: 2-го февраля 1500-го года инспектор Луиджи да Порто открыл шлюзы, и вода, хлынувшая изо рва, затопила подвалы миланского замка, лишив осаждённых французских солдат пороха и пищи. Вода разлилась настолько, что заполнила городские каналы, вышедшие из берегов, – началось наводнение. В низине вокруг замка почти все улицы города затопило водой. Пушечная стрельба с крепостных стен Кастелло ди Порта-Джовиа прекратилась, пожары были затушены прямо водой с улиц. Монахи из монастыря Мария делле Грацие сообщили Леонардо, что его шедевр «Тайная Вечеря» под угрозой: трапезная монастыря заполнена разлившимся наводнением; и хоть вода не достигла картины, грунтовка настенной живописи набухла от избытка сырости. Леонардо поспешил в монастырь и убедился, что монахи высказали свои опасения не напрасно: грунтовка в самом низу картины действительно чуть набухла, отчего по картине пошли мелкие трещины.

– Не начав жить, ты стала медленно умирать, – грустно вздохнул Леонардо, понимая, что он бессилен остановить разрушение его лучшей работы.

Опечаленный, он вернулся домой. В этот день в Милан пришло известие из города Комо, расположенного к северу у границ Щвейцарии, что оттуда с отрядами наёмных швейцарцев к Милану идёт герцог Людовико Сфорца, пожелавший вернуться из Австрии на родину победителем. Его возвращение стало известно осаждённому в замке французскому гарнизону, и в ночь с 3-го на 4-е февраля они предприняли попытку прорваться из крепости за пределы города, чтобы уйти из враждебной им Ломбардии во Францию.

Милан снова превратился в поле битвы. В зареве возобновившихся пожаров люди смешались в кровавом побоище так, что трудно было отличить горожан от французов, и нередко были случаи, когда из-за ночной темноты, озарявшейся только сполохами пожаров, в хаосе столпотворения, соотечественники наносили друг другу увечья и даже убивали своих сограждан. Леонардо в эту ночь вместе с Марко-Антонио и врачами госпиталя Оспедале Маджоре оказывал помощь раненым на улицах города. Настаджо, как всегда, был рядом с ним в качестве его оруженосца и телохранителя. Ученики помогали монахам и монахиням на городских улицах собирать раненых, и только Зороастро вместе с миланцами принимал участие в сражении с французами, бившимися так отчаянно, что, несмотря на численное превосходство горожан, им удавалось-таки шаг за шагом продвигаться на северо-запад города к Верчельским воротам, через которые лежала дорога во Францию. Руководимые полководцем, маршалом Тревульцио, разбиравшимся в военном деле куда лучше, чем в государственных и политических делах, французские солдаты продвигались почти без потерь. Ни один натиск миланцев не мог разбить их сплочённых рядов. Единственное, чем они могли препятствовать французам, – это делать завалы на их пути к выходу из города, перекрывая улицы горами баррикад, но и они без труда брались французскими солдатами, переходившими в штурмовую атаку.

Число раненых среди горожан, пытавшихся остановить продвижение гарнизона маршала Тревульцио, с каждой минутой увеличивалось. Ученики Леонардо по очереди не успевали бегать в Академию за новой порцией лекарств. Колокола городских монастырей и соборов возвестили о приближении к Милану герцога Людовико Сфорца с войском, призывая горожан теснее сплотиться вокруг отступающих французов, оказать им сопротивление и не выпустить из города. Вняв призыву колоколов, миланцы яростно обрушились на вражеских солдат, и уличные бои превратились в настоящий кровавый кошмар. Цель, правда, была достигнута: продвижение французов к Верчельским воротам приостановилось. А вскоре Андреа Салаино, бегавший в Академию за лекарствами, принёс Леонардо весть, что его крылья из мастерской исчезли. И, как будто вторя его словам, с неба на головы французским солдатам посыпались небольшие бомбы-фрагелики, – изобретённые им специально для открытого противостояния пехот, – разрывавшиеся под ногами солдат, скашивая их осколками и разрушая их сплочённые ряды. Все, у кого была возможность устремить взгляд в небо, увидели, как на фоне зарева пожаров в свете яркого диска Луны летел человек на крыльях, сбрасывая сверху на врага смертоносные фрагелики; казалось, что на мгновение даже сражение замерло в оцепенении, увидев крылатого человека. Французы пришли в ужас от увиденного зрелища, и их отчаянное сопротивление превратилось в настоящее сумасшествие: они с таким неистовством бросились на миланцев, что в считанные минуты прорвали их плотное окружение и бросились к Верчельским воротам. А ещё спустя несколько минут ученики Академии принесли на носилках к Леонардо раненого Зороастро. У него был сломан позвоночник. Оказалось, что это он взял из мастерской крылья и, взобравшись на дозорно-пожарную башню городской джустиции, осуществил свою давнюю мечту о полёте, использовав её для выгодного нападения на солдат французского гарнизона, подумав, что такого, лучшего и удобного, случая ему больше никогда не представится.

Полёт начался превосходно: Зороастро, не раз отработавший в уме каждую деталь управления планокрылом, – а именно так они называли конструкцию последнего изобретения – пролетел над городом до площади Бролетто, миновал её и, достигнув улицы Моро, сбросил на головы французских солдат полдюжины фрагелик, подвешенных им к поперечинам, за которые он держался руками; а затем, вылетев из освещённой пожарами части города в темноту, растерялся, потерял управление и при снижении, ничего не видя перед собой из-за ночной темноты и стремительной скорости, врезался в одну из монастырских колоколен. Скатившись по её крыше, он упал на груду, наваленных на монастырском дворе дров и только чудом остался жив. Его, бессознательного, подобрали монахи и передали подоспевшим к монастырю ученикам Академии. Глядя на него, лежащего на носилках без чувств, Леонардо сокрушённо качал головой, осознавая, что сломанный позвоночник восстановить не удастся.

– А я ведь чувствовал, что этим кончится, – тихо бормотал он себе под нос, с трудом проглатывая подступивший к горлу ком. Последнее время, видя, как развиваются события в Милане и Ломбардии, он не верил, что испытание крыльев возобновится… – Эх, Зороастро-Зороастро!..

Он приказал нести его в Академию, и сам отправился вместе с учениками, чтобы оказать другу необходимую медицинскую помощь. От места уличных сражений они продвигались почти бегом, но у дверей Академии им преградил дорогу маленький мальчик лет восьми: чернокудрый, темноглазый, с утончёнными девичьими чертами лица и задорно-любопытствующим взглядом. Он показался Леонардо очень знакомым, однако, где ему доводилось его видеть, он не мог припомнить. Мальчуган вцепился ему в рукав и, дёргая, запрыгал, заглядывая в глаза.

– Мессере Леонардо, вам скорее надо уходить из города! – воскликнул он тонким и очень красивым детским голоском.

– Ты кто, малыш? – нежно посмотрел на него Леонардо, погладив рукой его кудряшки. – И почему я должен покинуть город?

– Вы меня не узнаёте?

– Вижу в тебе знакомые черты, а вот вспомнить, откуда я их видел, не могу…

– Помните, как над заводью у канала Мартезана вы испытывали свои крылья?

– Ну, а как же!.. Конечно!..

– Помните, как, цепляясь за ногу вашего друга Джироламо Мельци, прятался за ней маленький мальчик?..

– Так это ты, Франческо! – воскликнул Леонардо, узнав сына старого друга из Ваприо.

– Я!

Леонардо осмотрелся.

– А что ты тут делаешь? Где твой отец?

– Отец ожидает меня и вас у катакомб Манделло! – ответил Франческо, опять потянув его за рукав. – Нам надо торопиться, мессере Леонардо! Скоро здесь будут французские войска, и тогда мы не успеем покинуть город! Здесь начнётся такое…

– Какие французские войска?.. С чего ты взял?.. Сюда идут войска герцога Людовико Сфорца!..

– А впереди них французское войско, вышедшее из Наварры! Кто-то известил их о том, что происходит в Милане, и они поспешили на выручку маршалу Тревульцио…

«Не иначе как герцог Валентино дал знать французам в Наварре, что происходит здесь с их соотечественниками, – подумал Леонардо. – Вот хитрец! Нашёл-таки способ, как им помочь и вместе с тем не пойти против миланцев… Настоящий змей!»

– Наваррский легион уже обложил город со стороны Верчельских ворот, и нам надо выбираться через Тичинские ворота, – тем временем продолжал Франческо тянуть Леонардо за рукав. – Отец сам хотел прийти за вами, но французы, шныряющие по дорогам вокруг катакомб Манделло, могли убить его, а я маленький, меня никто не тронет… Торопитесь, мессере Леонардо! Как только звон колоколов закончится, Верчельские ворота откроются и в город под видом войска герцога Людовика Сфорца ворвётся французский легион. Это они послали подкупленных горожан, – я к ним прибился в дороге по чистой случайности, чтобы попасть в город, – известить миланцев о подходе к Милану герцогского войска…

– Так что же ты не предупредил об этом городских берровьеров? – удивился Леонардо, думая над тем, что и этот ход с подменой герцогского войска на французский легион очень похож на продуманную интригу дона Чезаре Борджа; и, как потом покажут события, он окажется прав. – Надо же немедленно их предупредить!

– Вот! – показал Франческо покрасневшее и припухшее ухо. – Они мне не поверили и чуть совсем его не оторвали!.. Говорят, что я, сопляк, задумал в такое время шутить над ними…

– Та-ак! – протянул Леонардо, оторвав его руку от рукава. – Настаджо, Марко, Чезаре и ты, Джованни, берите носилки с Зороастро и следуйте за Франческо к Тичинским воротам… Вы, Джакомо и Андреа, – обратился он к Капротти и Салаино, – забегите в Академию за Матуриной, Лукой и хозяевами дома Камилани и тоже отправляйтесь за ними! – жестом указал на первую группу. – А я сейчас забегу к коменданту городской джустиции, скажу ему, чтобы он предупредил берровьеров об опасности, и догоню вас…

– Французы, французы!..– прервали его крики бежавших в панике по улицам города горожан. – Французы!..

– Поздно, Леонардо, – остановил его голос Настаджо. – Верчельские ворота уже открыты…

– Вижу, – глухо отозвался Леонардо; развернувшись, он резко выкрикнул: – Бегите к Тичинским воротам, а я за Лукой, Матуриной, Камилани и прихвачу кое-какие вещи… – кинулся он бегом к Академии. – Да! – бросил он на ходу. – У Тичинских ворот не задерживайтесь, меня не ждите, а следуйте за Франческо… Я сам приду к катакомбам Манделло!.. Я знаю туда обходные дороги!

Он скрылся за дверями Академии, а его ученики во главе с Настаджо и Франческо Мельци заспешили к Тичинским воротам Милана. Леонардо быстро собрал в мастерской нужные ему вещи и вместе с Лукой и Матуриной побежал догонять учеников. На его предложение отправиться с ним Марко Камилани и его супруга Трулла отказались наотрез, объяснив свой отказ тем, что не желают бросать дом на разграбление мародёров.

Леонардо, Лука и Матурина успели догнать учеников, но покинуть Милан через Тичинские ворота им не удалось: они уже тоже были захвачены французами. Пришлось им сделать попытку выйти из города через ворота Порта-Нуово. Леонардо скомандовал всем бежать туда, а сам бросился навстречу увязавшимся за ними дюжине французских солдат, начавших их преследовать от Тичинских ворот. За ним вприпрыжку, передав носилки Джакомо и Андреа, побежал Настаджо, на ходу готовя к бою палаш и кистень. Леонардо же, вооружённый двуручным мечом и рапирой, нёсся наперерез французам с такой уверенностью, будто вёл за собой в бой, по меньшей мере, тысячу солдат. По возгласам французских солдат он понял, что представляет для них лёгкую добычу. Преждевременность, с которой они высказали своё мнение, дорого обошлась им: никого не убив, он уложил всех на землю за считанные доли секунды ударами рапиры и меча, перерезав всем под коленями сухожилия, что не позволило им подняться и продолжить натиска на одинокого миланца. Настаджо даже не пришлось вмешаться в бой. Он подбежал к Леонардо, когда уже всё было кончено. К ним приближалась ещё одна группа французских солдат, навстречу которой Настаджо уже бросился первым. Леонардо хотел крикнуть ему, чтобы он остановился, но не успел: стрела арбалета режущим свистом разорвала воздух и, попав Настаджо в горло, сбила его наповал; крутанувшись в воздухе, он отбросил оружие и схватился руками за пронзившую насквозь его шею железную стрелу. Упав на землю, он захрипел и, неестественно выгнувшись от предсмертной агонии, застыл с широко раскрытыми, будто от удивления, глазами; вокруг его головы медленно оплывала кровавая лужа: храброго, доброго и преданного друга Леонардо не стало. От неожиданности он издал такой страшный крик, что французские солдаты остановились. Мрачная тишина, воцарившаяся вслед за его криком, словно прощальный траурный марш, прозвучала над телом Настаджо. Леонардо смотрел на него и не верил своим глазам: неужели его друга больше нет?! Неужели он больше никогда не увидит его и не услышит его доброго голоса и смеха?! В бою они познакомились – в бою они расстались; удивительно сходятся и расходятся человеческие судьбы!

В воздухе снова просвистели стрелы: две из них, ударившись о кольчугу Леонардо, одетую под камзол, отлетели в сторону. Французские солдаты пришли в движение, и с каждым мгновением их становилось больше, оставаться возле тела Настаджо уже было нельзя. Бросив на него последний прощальный взгляд, сожалея, что не может его похоронить, Леонардо побежал догонять ушедших к воротам Порта-Нуово своих учеников. Французы не стали его преследовать, а принялись помогать тем солдатам, которых он ранил…

**** **** ****

Ворота Порта-Нуово оставались не захваченными французами. Леонардо догнал своих учеников и на вопрос, почему с ним нет Настаджо, ответил, что он примкнёт к ним чуть позже, так как его задержал в пути кто-то из его знакомых. Ему не хотелось их огорчать, хотя от Матурины, знавшей его, как себя, он не сумел скрыть случившейся трагедии: она это сразу поняла, как только его увидела; но, будучи женщиной умной, она промолчала вместе с ним, не выдав его тайны, зная, что, в конце концов, он сам всё расскажет ученикам.

У ворот Порта-Нуово собралось много народа, но берровьеры отказались их открывать. Нацелив на людей арбалеты и аркебузы, они предупредили, что выстрелят в любого, кто попробует приблизиться к ним на расстояние пятнадцати шагов. В дело вмешался Леонардо: вспомнив раннюю молодость, когда во Флоренции он тринадцатилетним мальчишкой разогнал переодетую в бродяг толпу Священного воинства, он подбежал к конной упряжи, стоявшей неподалёку и, не спрашивая разрешения хозяина, – хозяин онемел от страха, увидев самоуправство исполина, – и стал выпрягать лошадь из повозки. Освободив её, он, вопреки ожиданию хозяина, не увёл лошадь, а, напротив, передал её ему, а сам, взявшись за оглобли, развернул повозку, и, защитившись, таким образом, от арбалетных стрел, погнал её на берровьеров, преградивших путь к подъёмному механизму ворот. К нему примкнуло несколько смельчаков, и, разогнав повозку, они с грохотом врезались в ряды городских стражников, разметав их в разные стороны. Люди, толпившиеся поодаль, бросились им на выручку, и берровьеры, чувствуя, что им не противостоять людской лавине, ретировались от ворот, дав разъярённой толпе их открыть и выйти из города.

Огибая главные дороги окольными тропами, Леонардо с учениками, раненым Зороастро, Лукой, Матуриной и маленьким Франческо добрался до катакомб Манделло, где их встретил давно поджидавший Джироламо Мельци, радостно бросившийся их обнимать. Уставшие беглецы тоже были несказанно ему рады.

– А я уже был готов казнить себя за то, что его одного отправил! – обнимая сына, прижался он к нему щекой. – Смотри, что творится-то!.. Милан горит!.. Много там французов-то?!

– А кто их знает, – угрюмо пожал плечами Леонардо, устремив взгляд на красное зарево над городом. – Их никто не считал…

– Солдаты наваррского легиона по всем дорогам дозоры выставили, всех ловят, кто из города или в город идёт…

– Всё верно: они не хотят, чтобы в Милане знали об их присутствии рядом с городом, хотя… – сделав паузу, горько усмехнулся Леонардо и махнул рукой. – Теперь это неважно… Миланцы уже узнали, что французы, воспользовавшись приближением войска герцога Людовико Сфорца, выдали себя за них и вошли в город!

– Я думал, что вам не удастся спастись!

– Это всё благодаря твоему сыну Франческо! – ласково погладил Леонардо волосы мальчика.

Взгляд Джироламо скользнул по голове сына и заострился на носилках с раненым, стонущим Зороастро.

– А с ним что?! – кивком показал он на него.

– На крыльях разбился, – сокрушённо покачал Леонардо головой; переводя дыхание, он, набравшись решимости, безысходно выдохнул: – А Настаджо убили!..

– Как убили?! – почти в один голос воскликнули все, застыв на месте и с ужасом уставившись на него.

– Арбалетной стрелой, – последовал его полный горечи ответ. – Нет больше нашего любителя лошадей, отчаянного вояки и доброго друга… Он был для нас как ручеёк живой воды – и у нас невосполнимая потеря!.. – Леонардо не выдержал, и по его щекам потекли крупные слёзы; устремив взгляд на кроваво-красное зарево над Миланом, он тихо вздохнул: – Прощай, Настаджо!.. Прощай мой любимый друг!

Глаза всех тоже наполнились слезами, потому что все любили Настаджо: его весёлые, немного грубоватые шутки; открытый искренний смех, отзывчивость и в беспримерной храбрости защиту всех, кого он любил и кому был предан. Весь остаток ночи, сидя в пещере катакомбы вокруг костра, они вспоминали его и рассказывали связанные с ним истории. Матурина вспоминала, как он помогал Леонардо спасать её с сирийской галеры, а Леонардо, поддерживая её рассказ, удивлялся, как в ту ночь Настаджо его не убил, когда он требовал у него перевезти его на сирийскую галеру, и как, вместо ответной грубости, Настаджо проявил к нему поистине великую человеческую добродетель чуткости и глубокого сочувствия…

**** **** ****

Утром беглецы покинули катакомбы и с большими предосторожностями добрались до имения Джироламо Мельци Ваприо. Зороастро был совсем плох. Он несколько раз приходил в себя, невидящим взором, словно видел всех впервые, осматривал Леонардо и тех, кто нёс носилки с ним, и вновь забывался бессознательным сном, стоная от боли. В Ваприо беглецы узнали, что вошедшие ночью в Милан французы не остались в нём, а, освободив осаждённый гарнизон, сразу из него ушли. Эта новость никак не удивила Леонардо, потому что, со свойственной ему рассудительностью, он сделал вывод, что наваррский легион шёл на выручку своих соотечественников, осаждённых в Кастелло ди Порта-Джовиа, а не воевать со значительно превышающим их по численности войском герцога Людовико Сфорца.