Текст книги "Волчьи выродки"

На этот раз он решил не ходить к нему в барак, чтобы не «мутить» сознание соседствующих с ним заключённых, которые затаили на него злобу: от этого могли пострадать и профессор, и его друзья – а вызвал его к себе официально, через курьера. «В конце концов я всегда найду повод, по которому вызвал к себе заключённого, – подумал он. – У меня «стержень» своей работы и оправдываться я ни перед кем не намерен…»

Бородин, как оказалось, ожидал этой встречи и именно по этому вопросу, так как хорошо знал местные условия пустыни, и не был удивлён вызовом.

– При первой встрече у нас не было времени обсудить это, – сразу заговорил он, узнав, для чего вызвал его полковник СМЕРШа. – Да, признаться честно, мы всё-таки не очень ещё уверены в том, что ваша идея осуществима…

– Сейчас и мне так кажется, – уныло вставил реплику Жогов.

– Мы в своём кругу долго обдумывали ваше предложение и пришли к неутешительному выводу… Во-первых, ни один ребёнок, и даже целая группа, не сможет сориентироваться на местности в пустыне без взрослого человека, хорошо знающего эти места! Таких, я вам скажу, здесь немного… Во-вторых, без пищи и воды они не протянут в пустыне и трёх дней! Отпустить их одних – это равнозначно той казни, которая проводится в Воющем ущелье, только с более медленным концом! – подытожил он.

– Что же делать?

– Вы наладили какой-нибудь контакт с Терентьевым и его взводом? – в свою очередь спросил Бородин, оставив вопрос полковника без внимания.

– Пока трудно что-то сказать, – уклончиво ответил Жогов, следуя своей профессиональной привычке. – Но пока, вроде бы, всё движется в позитивном направлении… Я не с Терентьевым, а напрямую с командиром взвода, сержантом Корунцом, веду работу, – сделал он дополнительное уточнение.

– В позитивном, говорите? – повторил профессор.

– Да.

Бородин задумался.

– Мы пришли к такому решению, – сделал он глубокий вздох после длительной паузы, – если взвод Терентьева… то есть Корунца будет согласен…то…в общем, им придётся вместе с детьми отпускать и взрослых, – запинаясь, подбирал он слова.

– Именно так я и планировал! – сделал витиеватый жест рукой Жогов. – А как бы я мог ещё пообещать вам встречу с вашим сыном вне лагеря?.. Вы забыли? – с недоумением спросил он.

– Нет, не забыл, – улыбнулся в ответ профессор. – Просто я думал, что в данном случае речь касается только меня!

– Речь касалась вас только потому, что документов на всех заключённых я, увы, сделать не смогу!.. А что касается освобождения, то какая разница для конвоя, сколько отпускать?.. Одного или сотню!.. В конечном результате, если оперативная служба лагеря дознается до такого факта, ответ всего конвойного взвода будет одинаков: что за одного заключённого, что за целую тысячу – расстрел!

– Так-то оно так, – согласился Бородин.

– Вот я и советуюсь с вами, как лучше поступить, чтобы солдат не подвести и вместе с тем спасти детей… а с ними и заключённых, – с надрывом добавил Жогов после тяжёлого вздоха.

И опять воцарилась пауза.

– А я ещё не договорил, что мы решили, – вспомнил профессор, – отвлекли вы меня…

– Извините.

– Так вот, если всё будет в порядке и взвод Терентьева… простите, Корунца согласится вам помочь, то проблема с питанием может быть решена только одним способом, который здесь используют все, кто собирается в побег.

– Каким?

– Либо брать с собой «бычка»*, но в этом случае это отпадает; либо запастись мертвечиной – благо, что ущелье превращено в гигантский могильник и там её бесконечно много!.. Другой возможности выйти из этого положения мы не видим, – судорожно выдохнул Бородин.

Теперь пришла очередь задуматься Жогову. То, что он услышал от профессора, заставило его вздрогнуть. Он не раз слышал о так называемых «бычках», но в данном случае ситуация складывалась более чем мерзко. Ему представилось, как с трупов срезается плоть, и он вспомнил по опыту своей работы, что, штудируя немецкие документы, найденные в архивах концлагерей, там не раз упоминалось о людоедстве среди военнопленных, обреченных на голодную смерть; вспомнилась также и блокада Ленинграда…

– Сколько ни думайте, Иван Николаевич, а другого выхода всё равно нет, – вывел его из раздумья Бородин. – Правда, можно отказаться от этой затеи, но вы вряд ли согласитесь на это и, как рак, не попятитесь назад!.. Я правильно вас понимаю?

– Да, вы правы.

– Так вот… я продолжу: с такими запасами проблем у беглецов не будет! Первые сутки им придётся потерпеть без воды, пока они не дойдут до реки. А там всё уже пойдёт легче, – перевёл он дыхание. – По реке они направятся на восток – в это время очень много мусульманских паломников идут в Бухару и Самарканд, так что при случае они могут слиться с толпами дервишей* или, в крайнем случае, сами выдадут себя за них.

– А если у них начнут расспрашивать более серьёзно?.. Вы понимаете, о чём я! – сделал ударение полковник на последней фразе.

– Всё возможно, – холодным тоном ответил профессор. – Да, скоре всего, так оно и будет! Там уж как кому повезёт… Хотя детей расспрашивать бесполезно…

– Почему?

– Мы сегодня узнали такое, что у самих чуть кожа не отстала от мышц, – поморщился он. – Детей-то, оказывается, выводят на казнь… тех, которые уже были наказаны до этого… Им эти два овээровца – Зануда и Терех – языки надрезали и солью засыпали…

–*Бычок – человек, которого во время побега съедали.

*Дервишь – святой странствующий отшельник.

за отказ от работы, – отрывисто поведал он.

У Жогова в памяти сразу всплыла девочка, которую он при попытке спасти спрашивал, а та не могла ответить: язык её был коричневым и опухшим… И ещё он вспомнил, как Копытин, увидев отстреленные языки этих головорезов, сказал, что это очень похоже на месть.

– Хочу успокоить вас и вместе с тем обрадовать: вчера вечером этих двух мерзавцев не стало! – с радостью сказал полковник. – Ребята из взвода Корунца мне помогли разделаться с ними!

– Слава Богу! – вырвался из груди профессора хрипловатый радостный возглас. – Давно пора им в преисподнюю!.. Сколько они кровушки попили у заключённых в БУРах (барак усиленного режима) и карцерах!.. Сколько пыток провели!.. – он покачал головой. – Жаль вот только, что ненадолго это затишье: Копытин вместо них ещё найдёт таких же иезуитов…

– Вы думаете?

– А то!.. – усмехнулся Бородин с горечью. – Я тут не первый год, Иван Николаевич, и знаю, что говорю!.. Возможно, что уже сейчас им найдена замена! Вы завтра сходите в барак штрафников или в БУР и всё сами увидите…

– Хорошо, схожу, – грустно сказал Жогов. – Ну, так мы отвлеклись… Что там, кроме идеи с паломниками, никаких больше соображений нет?

– Нет, – развёл руками профессор, – И надо радоваться, что хоть это есть. Может быть, со временем ещё что-нибудь появится, но… – он снова взмахнул руками, разведя их в стороны, – … пока в наших головах пусто!

– Что же, буду надеяться, что это ненадолго, – улыбнулся Жогов, отмечая простоту поведения профессора. – Если что-то ещё появится, то информируйте меня через Отто Крюгера, как мы договорились… Хорошо?

– Хорошо.

– А я, в свою очередь, как только взвод Корунца будет подготовлен к выполнению нашего плана, то сразу поставлю вас об этом в известность…

Они попрощались, и Бородин, явно с поднятым настроением, покинул кабинет офицера, а сам полковник остался размышлять, как развить дальнейшие события, чтобы девятнадцатый взвод конвойной охраны стал беспрекословно выполнять его распоряжения…

Всё произошло намного проще и прозаичнее, чем предполагал Жогов, и помог ему в этом его величество случай, а также непростительная забывчивость… Он совсем забыл, что к нему должен был прийти Корунец, которого он отпустил до вечера и ушёл в общежитие раньше обычного. А утром следующего дня он пошёл на территорию лагеря в пятый и шестой лагпункты, чтобы посмотреть, в каких условиях содержатся заключённые дети, а также, по совету Бородина, заглянуть в бараки штрафников и БУР.

Первый же лагпункт с заключёнными детьми, куда нанёс он визит, и стал тем местом, где всё разрешилось само собой.

Ещё издали, подходя к баракам пятого лагпункта, он услышал нестерпимый захлёбывающийся детский гомон. Зайдя в помещение, он сразу же наткнулся на сержанта девятнадцатого взвода и нескольких человек из его подчинённых. Увидев перед собой полковника, они вытянулись по стойке «смирно», а сержант доложил обстановку.

– Товарищ полковник! По приказу начальника оперативного отдела помогаем воспитателям, старшинам и старостам детлагпункта производить наказание заключённых, нарушивших режим!.. Командир девятнадцатого взвода конвойной охраны сержант Корунец!..

– Вольно.

Передав команду «вольно» своим подчинённым, Корунец, понизив голос, добавил:

– Я, товарищ полковник, вчера вечером являлся по вашему приказанию, но вас не было на месте. Я ждал, но…

– Извини, сержант, закрутился, – похлопал его по плечу Жогов. – А что тут у вас за наказания?

– Подполковник Копытин вместо Зануды и Тереха поставил новеньких, и они проходят практику, – понизил он голос и, как показалось полковнику, при этом даже всхлипнул. – А нас заставил присутствовать и подавлять панику среди заключённых… вот, – жестом показал он в сторону столпившихся детей.

Слово «заключённых» было настолько неуместно для малолетних детишек, что резало слух. Бородин оказался прав, сказав, что Копытин быстро найдёт замену…

– Ну что же… Раз так, то и я посмотрю, – сказал Жогов и прошёл в глубь барака, где среди сотни сгрудившихся детей находилось несколько человек в униформе заключённых и, по-видимому, уже приступивших к процедуре наказания.

Плач стоял такой, что, казалось, все внутренности переворачивались и поднимались к горлу. Дети были поделены на две группы: одни смотрели за ходом наказания – это для того, чтобы впоследствии были более послушными, – другие сами были наказуемыми: их было не больше десятка человек. Но то, что с ними проделывали новички – ими оказались бывшие мародёры Майценеха – вызывало тошнотворный ужас. Здоровые детины скручивали каждого ребёнка так, что он не мог шевельнуться. И после этого, открыв ему рот ножом, им же надрезали язык, причём, делали они это как заправские костоломы, не боясь порезать ребёнку при этом губы, щёки и прочее… В довершение ко всему они брали принесённую заранее в мешке соль и горстями запихивали её в рот маленьким мученикам. Понятно, что не только те, которых пытали, но и те, кто наблюдал за ходом чудовищного издевательства, плакали от страха навзрыд. На подошедшего полковника СМЕРШа никто из трёх мучителей не обращал внимания (так они были увлечены своим делом), пока он сам не подал голос:

– Хорошо, как я посмотрю, вы справляетесь со своими обязанностями! – не скрывая гнева, сказал он. – Или, может быть, это старое занятие, о котором вы решили вспомнить?.. А?.. Вам ведь не впервой!..

Три мучителя, бросив ребёнка, вытянулись перед ним с солдатской выправкой.

– Гражданин полковник, мы действуем по приказу начальника оперотдела! – отчеканил один из них, который, по-видимому, был назначен среди них старшим.

– Ему-то на чёрта это сдалось?!.. – не сдержал негодования Жогов. – И похоже, что вы выслуживаетесь, чтобы выхлопотать себе смягчение срока наказания!.. Жаль, что я вас, сволочей, ещё тогда в Майценехе не расстрелял!..

У всех трёх в глазах сверкнула ненависть.

– Но ещё не всё потеряно! – свирепо взглянул он на них. – И я выхлопочу вам такую же смерть!.. И советую глядеть на меня повежливее! – рявкнул он с такой силой, что заглушил плач детей.

Из барака он не вышел, а вылетел стремглав, чтобы не слышать за спиной душераздирающего воя детей. На улице по-прежнему стояла холодная погода. Это немного привело его в чувство, и только тут он понял, какую непростительную глупость совершил, высказавшись откровенно перед этими заключёнными. «Сегодня же моё отношение к пыткам детей станет известно Копытину… – пронеслось у него в голове, – и нетрудно догадаться, какая у него будет реакция на моё отношение к «волчьим выродкам – врагам народа»!..

– Товарищ полковник, вам плохо? – услышал он за спиной голос сержанта Корунца.

– Нет, сержант, мне хорошо, – скривил он губы. – А тебе что тут надо? Иди в барак, там твоё место!..

– Я вижу, что вам плохо…

Жогов метнул на него молниеносный взгляд и увидел сострадание в его глазах.

– Нет, сержант, мне хорошо, – уныло повторил он. -А вы отведите детей в медсанчасть и от моего имени распорядитесь, чтобы для них сделали всё, чтобы облегчить им страдания. Я потом зайду и проверю.

– Если вы, товарищ полковник, надумаете убрать и этих скотов, то и я, и мой взвод с радостью поможем вам! – неожиданно огорошил он своим предложением. – Можете полностью располагать нами!

– Я не ослышался, сержант?

Корунец покачал головой.

– Нет, товарищ полковник, не ослышались.

Воцарилась пауза. Жогов лихорадочно обдумывал высказывание сержанта. Оно и радовало его, и своей неожиданностью пугало… Так долго он ждал его, и вдруг его охватил страх!

– Когда твой взвод заступает в следующий наряд? – как бы между прочим спросил он.

– Завтра вечером.

– Завтра?.. – застряли слова у Жогова в горле, он растерялся и не знал, что сказать далее. – Завтра! – на его губах появилась едва уловимая улыбка. – Что ж доживём до завтра, а там увидим, – похлопал он по плечу сержанта и нетвёрдой походкой пошёл подальше от воющего барака…

ГЛАВА 9.

Из детского лагпункта полковник прямиком отправился к Копытину. Ему необходимо было опередить возможную кляузу тех трёх нелюдей, пришедших на смену Зануде и Тереху, которые, по его предположению, непременно на него пожалуются начальнику оперативного отдела. Позади остались переполненные воющими детьми бараки, и он, зажимая уши ладонями, торопился выйти из зоны этого нестерпимого кошмара. Со стороны казалось, что за ним гонится стая бешеных собак…

Копытин находился в своём кабинете и развлекал себя разговором с очень молоденькой секретаршей – курсанткой школы НКВД. При появлении Жогова он любезно расстался с ней и спросил гостя, чем может быть ему полезен.

– Да, в общем-то, я зашёл за мелочью, – стараясь выглядеть как можно непосредственнее, сказал полковник. – Мне необходимы «Личные дела» Тарасова, Авдеева и Шипитько – тех, кого я направил сюда из Майценеха.

– Чем-то провинились? – удивлённо вскинул брови Копытин.

– Провинились-то они давно, иначе не находились бы здесь, – бесстрастно ответил Жогов. – У меня на них есть кое-какие подозрения… Не успел до конца разобраться с ними в Германии, теперь вот приходится валандаться здесь… Кстати, вы осведомлены, что в Майценехе они осуждены за мародёрство?

– А как же?! Иначе я не выбрал бы их в кандидаты для грязной работы, которую здесь самые безжалостные конвоиры не могут выполнить! – не без удовольствия заметил Копытин. – Такие, как они, здесь в цене…

– Это почему же?

– По-другому не удержать в кулаке эту многотысячную свору! – ответил начальник оперативного отдела. – Это обычная мера психологического воздействия… Да что я объясняю, как будто вы сами этого не знаете?!.. Если пытки проводятся над детьми, то взрослых заключённых тем более не пощадят – это же очевидно! Вот поэтому за последнее время в лагере не было ни единой попытки побега, – с удовольствием заключил он.

– Это что же?!.. Дети у вас навроде жертвенных агнцев? – с трудом изобразил на губах усмешку полковник.

– Да, что-то вроде этого… А кому нужны эти выродки?

– А как смотрит на это инспекция по соблюдению правил режима? – не обратив на его реплику внимания, спросил Жогов.

– Ворон ворону глаз не выклюет! – самодовольно ухмыльнулся Копытин.

– Понятно… А я тут, грешным делом, зашёл в пятый лагпункт и вижу, что они зверствуют! Ну, я и сорвал на них всех собак, ведь они почти тем же самым занимались в Майценехе: не знал, что вы на это их благословили!.. Думал, что солдаты их вместо себя… Не разобрался сразу!..

– Ерунда…

– Ну, а как насчёт бани? Вижу: у вас новая секретарша и довольно-таки милая, – перевёл на другую тему разговор Жогов.

– Что, понравилась?

– Вполне…

Дальнейший, очень любимый мужчинами разговор, пошёл о женских прелестях. За это время Жогов успел запомнить карту местности расположения лагеря, висевшую на стене за спиной Копытина. При первом посещении кабинета начальника оперативного отдела он её не видел и сейчас был несказанно рад такому приятному сюрпризу, поэтому решил задержаться как можно дольше в его кабинете, чтобы отметить все топографические детали и подробности Сарыкамышского низовья. Оказалось, что оно ниже уровня моря и не одна, а две реки протекают по бокам её основания. И в южном направлении река находится на более близком расстоянии к лагерю, чем с северной стороны. Кстати, ни одна из них не имела названия… Только река с южного направления имела на карте пунктирную линию – это означало, что давно высохла и на её месте осталось лишь песчаное русло. Не удивительно, что заключённые о ней ничего не знали.

Река с северной стороны тоже часто пересыхала, но в зимний период, по утверждению Бородина, она вновь наполнялась водами. Профессор знал это от охраны, которая очень часто разыскивала отчаявшихся беглецов. До первого поселения, как успел заметить на карте полковник, в северном направлении было, по меньшей мере, около сотни километров: это посёлки Ак-Алнын и Ургенч. В южном направлении до населённых пунктов Дарваза и Чагыла была вообще немыслимая цифра – около пятисот с лишним километров. «С неплохим расчётом строили здесь лагерь наши мудрецы из НКВД, – непроизвольно подумал он про себя, анализируя ситуацию. – Тут, и правда, не нужна колючая проволока: всё делает непреодолимая песчаная «стена»! Любой беглец загнётся в первые же сутки…»

В западном направлении идти так же было полным безрассудством: там вообще не существовало никаких поселений на расстоянии ещё большем, чем в южном. В восточном направлении до первых посёлков насчитывалось чуть меньше трёхсот километров – это было как раз то, что надо, так как в ближайших поселениях, расположенных к северу, наверняка стояли военизированные части конвойно-стрелковой охраны НКВД и они были предупреждены о побегах из лагеря особого назначения и проверяли всех подозрительных лиц, появившихся в посёлках. Не трудно догадаться, что ждало беглецов, попавших туда: в лучшем случае – возврат обратно, в худшем – расстрел на месте!

Что же касалось восточного направления, то из-за дальности расстояния от лагеря вряд ли в тех населённых пунктах размещались военизированные спецчасти НКВД. Пройти такое расстояние по реке (триста километров без учёта её изгибов, по прямой, а по её изогнутому руслу – намного больше) – казалось делом совершенно немыслимым! Однако другого выхода не было!..

Вернувшись к себе в кабинет, Жогов сразу же перерисовал по памяти карту на чистый лист бумаги и положил её себе в нагрудный карман кителя. Теперь оставалось дождаться завтрашнего дня. Он через Отто Крюгера предварительно осведомил Бородина и его друзей, что пришлёт за ними людей из взвода Корунца, чтобы они сами поучаствовали в отправке на свободу первых беглецов и убедились в том, что это никакие не выдумки «сумасшедшего» офицера, прибывшего из отдела спецслужбы, а реальное воплощение в жизнь мечты любого заключённого; и в первую очередь заключённого малолетнего ребёнка!..

Следующий день опять порадовал погодой: она не изменилась и оставалась такой же холодной, вместо ветра пришло затишье, и на низовье Сарыкамышской впадины опустился густой туман. По словам солдат-конвоиров и самих заключённых, такое явление в этих местах случалось крайне редко. На казнь было приведено двадцать шесть взрослых заключённых и семнадцать детей в возрасте от пяти до семи лет. По приказу Жогова взвод Корунца построил их в одну шеренгу, и только тогда он обратился к ним с объяснением.

– Наверное, я не ошибусь, сказав, что все вы сейчас ожидаете смерти, – негромко начал он, окидывая взглядом строй уныло стоящих перед ним взрослых заключённых. – Но, благодаря вот этим малолетним детям, у вас сегодня появится шанс избежать смертного приговора. Делается это не с согласия лагерной администрации, а по моему личному убеждению… полковника Жогова Ивана Николаевича, – добавил он, выдержав небольшую паузу. – Мне не интересны те дебри виновности, за которые вы осуждены на смерть, и я не собираюсь в них углубляться!.. Но я знаю одну вещь так же хорошо, как и вы: вот эти дети, – он указал на них пальцем, – ни в чём не повинны, и в своей жизни не совершили ещё ни одного преступления! Их вина лишь только в том, что они родились не в тот день и не в тот час, и не в тех местах… Каждый из вас, я знаю, пережил огромную трагедию, попав сюда, и каждый из вас умеет ценить данный ему судьбой один шанс на жизнь. Я призываю вас ни при каких обстоятельствах не бросать этих детей, ибо только им вы обязаны своей жизнью, и они, в свою очередь, должны выжить… и жить благодаря вам! Пусть для каждого из вас станет главным судьёй ваша совесть!.. – он перевёл дыхание и снова, собравшись с мыслями, продолжил: – Увы, мы не можем снабдить вас ни продуктами питания, ни водой… Вам придётся воспользоваться тем, что есть в этом могильнике-ущелье! Ваши погибшие собратья, с которыми ещё вчера вы были знакомы и разговаривали … Пусть они послужат вам для вашего возрождения к жизни – другого выхода, увы, у вас нет! Я снабжу вас картой, и мы объясним вам, как найти воду и добраться до безопасных мест… Это единственное, чем мы можем помочь вам…спички тоже получите, – вспомнил он о них. – А сейчас в нашем с вами распоряжении осталось всего два часа, и надо поторопиться… Солдаты из конвойного взвода помогут вам!

Взвод Корунца, а также заключённые, похоже, не сразу поняли, о чём говорил офицер, и продолжали стоять на месте, с недоумением глядя на него.

– Ну, что вы на меня так смотрите? – снова подал он голос. – Или я неясно вам сказал?

– Так…товарищ полковник…я… – так и не смог закончить предложение оторопевший от неожиданности Корунец.

– Приступайте к тому, что я вам сказал, сержант, – твёрдо сказал Жогов. – И не забывайте, что на вашем взводе уже висят два побега – Зануды и Тереха… Ну раз уж вы им позволили бежать, то почему бы вам не помочь этим несчастным?! – сделал он взмах в сторону заключённых. – Вы хотели проявить себя и сказали мне, что я могу полностью располагать вами… Ну, так и проявляйте!

– Я имел в виду совсем другое…

– А какая разница? – иронично усмехнулся Жогов. – И до другого со временем дойдёт… А сейчас мне нужно, чтобы вы помогли своему ближнему! Или вы уже больше не верующие?!..

Воцарившаяся пауза длилась несколько секунд; и затем, сорвавшись с места, Корунец засуетился, отдавая команды солдатам и заключённым. В одно мгновение всё пришло в движение: среди тысячи трупов в огромном могильнике-ущелье отыскивались наиболее пропитанные солью тела погибших, и с помощью штык-ножей, предоставленных солдатами, у них отрезались большие куски плоти. Заключённые, которые всё ещё не могли поверить в то, что с ними произошло, работали с такой изумительной быстротой, что их скорости можно было только позавидовать. Отрезанные куски плоти они связывали оторванными от одежды рукавами. Некоторые из них прибегали к более простому способу запаса питания: они отрезали у трупов руки и ноги, не утруждая себя потерей времени на трудоёмкую работу на отделение плоти от костей. В течение часа они полностью управились с этой задачей, и тогда Жогов приступил к объяснению им, как добраться до реки, расположенной к северу от лагеря, и как дойти до безопасных мест на востоке Каракумской пустыни. Всё в деталях он показал им на карте. По окончании он пожелал всем удачи и ещё раз напомнил о возможной опасности, если они сойдут с указанного маршрута и повернут в северном направлении. Помогал ему в этом Бородин.

– Запомните, что вы паломники и следуете в храмы Бухары и Самарканда на святой праздник Рамадана, – говорил он им с дрожью в голосе, так как самого лихорадило от возбуждения заключённых. – Если будут спрашивать, откуда вы…то не бойтесь и говорите, что из поселения дервишей Алат-Атын. Это здесь неподалёку… Живёте с детьми-беспризорниками на подаяния, а одежду выпрашиваете у солдат… Каких?.. Не знаете!.. Иначе вам просто не поверят! – отрывисто, скороговорками бросал он им. – И пусть судьба благоволит вам!..

Профессор говорил и говорил до тех пор, пока заключённые с детьми не скрылись из виду в чёрной пасти Воющего ущелья. И лишь потом он замолчал, а немного придя в себя, снова обратился к полковнику:

– До самой последней минуты я сомневался в вас, Иван Николаевич, – с вдохновением сказал он. – А сейчас склоняю перед вами голову!.. – он поклонился и затем с игривым лукавством добавил: – А с Занудой и Терехом вы здорово придумали, иначе у вас ничего не получилось бы…

**** **** ****

Жогов до следующего заступления в наряд девятнадцатого взвода, почти двое суток, всё не мог прийти в себя от того, что его желания и замыслы воплотились в жизнь. Его успеху искренне радовалась и Анастасия Ильинична, правда, не забывая чисто по-женски охать и приговаривать о возможных опасностях, подстерегающих их. А сам полковник находился в феерическом состоянии от такой удачи. Успокаиваться и по-настоящему верить в то, что он делает, Жогов стал во время второго освобождения взрослых и малолетних заключённых, численность которых на сей раз значительно возросла.

Всё, как и в первый раз, прошло благополучно и повторилось в той же последовательности: сначала он объяснил им, что они отпускаются на свободу, и напомнил, что на совести взрослых заключённых находятся жизни малолетних детей, так как своим освобождением они обязаны только им… На этот раз солдаты девятнадцатого взвода и Бородин со своими друзьями позаботились снабдить беглецов несколькими ножами, чтобы им было легче разделывать пищу в дороге, а также в целях безопасности…

И теперь через каждые двое суток на третьи освобождение заключённых с детьми повторялось с точностью часового механизма. И так продолжалось почти два с половиной месяца…

Первая тревога поселилась в сердце полковника, когда Копытин во время банной оргии (Жогов теперь был завсегдатаем бани начальника оперативного отдела, чтобы не слыть недотёпой и не вызывать у того нежелательного отчуждения) проговорился о последних новостях:

– По телеграфу пришло сообщение, что Щедрин – тот самый начальник конвоя спецэшелона – везёт сюда партию бывших заключённых моего лагеря и следственную комиссию по их делу… Что бы это значило, а, Иван Николаевич? – спросил он Жогова, обнимая хорошенькую девушку – заключенную, которая с покорностью рабыни сидела у него на коленях. Они подбирались Копытиным с особой тщательностью: чтобы все были как одна – не старше двадцати лет, не болели сифилисом (в лагере была повальная эпидемия) и чтобы за пайку хлеба они были готовы на всё…

Услышав вопрос, полковник чуть не подавился глотком горячего чая, который он поглощал с кусочками сладкой сушённой дыни в окружении трёх хорошеньких девиц, и не сразу нашёл, что ответить.

– Мне предписано встретить комиссию, как правительственную! – снова сказал Копытин. – Не к добру это, Иван Николаевич! Как вы думаете?.. Неужели бегут, сволочи?!.. – добавил он, не дождавшись ответа от собеседника.

– Поживём – увидим, – только и ответил полковник. – Думаю, что не стоит так сразу себя отпевать… – но даже жар парной не мог его согреть от сковавшего изнутри холода.

Целый вихрь мыслей, захлестнувший его сознание, не давал как следует расслабиться и заставить мозги думать хладнокровно. Ясно было одно: если группу заключённых сопровождает следственная комиссия, значит, дело обстоит серьёзно! Уже сидя в своём кабинете после бани, полковник чётко осознал, какая опасность ему угрожает: рано или поздно костоломы из следственной комиссии сумеют развязать языки каторжанам… «Если уже не развязали, – в дополнение ко всему подумал он. – К тому же там наверняка есть дети, которые и так запуганы до крайности!.. А увидев снова здешних лагерных изуверов, они, без сомнения, расскажут обо всём…», – опять промелькнула в его голове занудная мысль. Надо немедленно что-то предпринимать… Но что?!

Жогов, как прекрасный психолог, знал о фатальном стечении обстоятельств, которые ведут к гибели или завершению дела, и никто не в силах на них повлиять. В разведке это называлось эффектом выпущенной пули, которую после выстрела уже никто не в силах остановить, пока она не достигнет цели. Так сказать, от тебя зависит только нажатие на спусковой крючок автомата или пистолета, а дальнейшие события, связанные с её полётом, от тебя не зависят. В данном случае к эффекту выпущенной пули добавляется эффект рикошета, в котором мишенью становишься ты сам! И всё-таки он не намерен был сдаваться! Оставить всё и вместе с Анастасией Ильиничной немедленно покинуть лагерь значило бы навлечь на себя неминуемые подозрения со стороны следственной комиссии или же подтвердить их, если им давно уже известно о его теневой деятельности. В конце концов, он офицер из спецслужбы СМЕРШа, и это даёт ему определённый козырь даже в самой безвыходной ситуации. К тому же ему не хватало информации для более определённого и точного вывода, а потому он решил не «пороть горячку» и остаться в надежде на то, что дальнейшие события дадут ему ключ к поведению и ответам на возможные непредвиденные вопросы членов следственной комиссии. В этот же день он оповестил солдат девятнадцатого взвода конвойной охраны, какая опасность нависла над ними…

– Приготовьтесь-ка, ребятки, к самому худшему, – неторопливо говорил им полковник. – Если следственная комиссия, а я в этом нисколько не сомневаюсь, установит факт вашей помощи заключённым, то, боюсь, никому из вас тогда не поздоровится!.. Вы разделите с ними нары, а то и того хуже…

– А мы с самого начала уже готовы к этому, – с грустью в голосе ответил командир взвода за всех солдат. – И даже разработали план, как при первой опасности избежать такой плачевной участи приговорённых к смерти заключённых… Раньше времени мы не хотели вас посвящать в это, Иван Николаевич, но теперь, кажется, час пробил!

– Любопытно! – неподдельно удивился полковник.

– Ничего сверхвыдающегося в нашем замысле нет, – продолжал Корунец. – Просто мы решили при первой же опасности уйти по Воющему ущелью вместе с заключёнными. Мы знаем много православных общин староверческого исповедания в разных местах страны: на Урале, Поволжье, Сибири, Дальнем Востоке… Они с радостью примут нас и укроют!.. Пойдёмте и вы с нами, Иван Николаевич, ведь вы рискуете ещё больше, – как-то неумело и нерешительно предложил он ему. – Мы сделаем всё, что в наших силах…