Текст книги "Волчьи выродки"

– Кто как… Все по-разному, – ответил Копытин. – Кто у туркменов плетёнки покупает – это такая панама с сеткой, навроде тех, в которых пчеловоды работают, – пояснил он, – кто верблюжьим мускусом, смешанным с одеколоном, мажется – очень помогает!.. Ну, а кому-то собственной мочой вперемешку с мазутом приходится пользоваться…

– Это если на всех верблюжьего мускуса не хватает? – усмехнулся Жогов.

– Почти что так… Дорого стоит мускус-то… Его как-то из жира делают, но нам секрета туркмены не открывают, хотят, чтобы мы его у них покупали…

– Ну, мускус с одеколоном – я ещё понимаю: такое смешение приемлемо, – не удержался от иронии Жогов. – А почему мазут с мочой?..

– От заражения, – коротко ответил Копытин. – Вы видели, какие у заключённых руки и ноги?

– Видел, – глухо ответил Жогов.

– Если бы они не обеззараживались таким образом, то давно уже от гангрены все передохли бы!.. И как они всё это переносят?! – риторически-удивлённо промямлил он себе под нос.

Полковник оставил реплику Копытина без комментарий: ему не хотелось разговаривать с начальником оперативного отдела. Он пользовался его услугой по принципу «на охотника и зверь бежит», так как обход лагеря без хорошо осведомлённого проводника занял бы очень много времени и к тому же вызвал бы у работников оперслужбы нежелательные подозрения… Сейчас Жогов просто был рад тому обстоятельству, что Копытин сам предложил ему свои услуги… «Посмотрим, чем вы тут занимаетесь, – крутилось у него в голове, пока они шли по лагерю и он выслушивал краткие пояснения начальника оперативного отдела, – посмотрим!..»

Но то, что он увидел, превзошло все самые фантастические представления!

Миновав лагерь, они вышли к Воющему ущелью, куда уже сгонялись небольшие группы заключённых из разных концов лагеря. Ущелье освещалось мощными прожекторами со стороны Сарыкамышских солончаков, где находилась рабочая зона, и просматривалась в глубину на несколько сот метров. Издали оно походило на сказочный каньон с искрящимися скалами. Соль и здесь всюду покрывала камни, и при свете они переливались мигающими искорками, как снег в морозную ночь при лунном сиянии. В некоторых местах соль образовала сталагмиты, возвышавшиеся над землёй на несколько метров, которые своим видом очень напоминали частокол средневековых строений где-нибудь у городских ворот старого замка или сказочный каменный лес на пути злых волшебников, преследующих благородного рыцаря и его возлюбленную принцессу. Первая мысль, промелькнувшая в голове Жогова, была: «Что же они, сволочи, такое красивое место поганят кровью заключённых?!» Но так он думал, когда был от ущелья на добром расстоянии и всю прелесть каменного пейзажа видел издалека.

Когда же он вступил в полосу освещаемого между скал прохода, то красочная картина перед его глазами предстала в совершенно ином свете, и он оцепенел от ужаса: сказочными сталагмитами были заключённые, засыпанные солью – их насчитывалось тысячи… При более близком осмотре он увидел, что они были нагромождены друг на друга и самые верхние слои состояли из заключённых, которые были замурованы в соль в вертикальном положении. Со стороны это походило на очень грязный ледник, сошедший с гор, который нёс внутри себя хорошо сохранившихся людей и животных позднего палеозоя – людей после казни в этом лагере не хоронили…

Жогов почувствовал, что у него внутри всё похолодело, и его стало тошнить. Внезапно он услышал, как с верхних «сталагмитов» послышался стон. Вглядевшись повнимательней, он увидел, что многие, очень многие заключённые замурованы заживо. И тут произошло то, что стало ответом на многие мучившие его вопросы: конвоиры расставляли приведённых на казнь заключённых в две шеренги лицом к скалам, оставляя для себя между ними проход. Детей до особого распоряжения Копытина отвели в сторону и заставили лечь на землю лицом вниз. Затем началось такое, от чего полковник долгое время не мог двинуться с места: дюжина здоровых конвоиров с огромными молотами в руках разбивали заключённым позвоночники чуть повыше копчика! Обречённые падали, как подкошенные, но не умирали, а всего лишь становились наполовину парализованными: у них не двигалась нижняя часть туловища.

Рёв, стоны и проклятия разорвали гнетущую тишину ущелья мощным гвалтом: так началась казнь заключённых!.. Ещё дюжина бравых молодцов с такими же кузнечными молотами орудовала у лежавших на земле детей. Маленьким плачущим заключённым они разбивали вдребезги головы, делая из них кровавое месиво… Нестерпимый вой, закладывающий уши, кровь и ужас!.. Ещё около десятка конвоиров стали перетаскивать парализованных искалеченных заключённых в общую кучу «сталагмитов» и усаживать там посреди их несчастных собратьев. Между ними бросали убитых детей и затем вокруг всех нагребали большие кучи соли. Таким образом, «сталагмитов» прибавилось в ущелье, и их высота поднялась в некоторых местах на добрых полметра.

Покидая этот каменный мешок, Жогов слышал за своей спиной только раздирающие душу крики оставленных умирать заживо погребённых в соляной могиле заключённых. «Так вот почему ущелье называется Воющим! – сверлила мысль его мозги . – Оригинально Копытин зарабатывает себе премиальные!..» Его трясло и лихорадило, как после затяжного запоя.

– Скажите, Василий Фёдорович, у вас есть семья? – неожиданно для себя и совсем непроизвольно спросил он Копытина, когда они достигли окраины лагеря и весь кошмар казни остался позади.

– А как же?! Жена и трое детей, – ответил тот не раздумывая и добавил с какой-то очень мягкой нежностью: – Три девочки!.. Хочу пацана, но… – не закончил он фразу, давая понять союзом «но», что он имел в виду.

– Понятно…

В общежитие Жогов вернулся, говоря образно, сам не свой: перед его глазами стояла сцена казни, а в памяти вставали эпизоды расстрела той белорусской семьи, которую эсэсовские каратели убили на глазах жителей всей деревни, в толпе которых он стоял. Раздевшись, он забрался под одеяло, но ни уснуть, ни согреться не смог, хотя в комнате было довольно-таки тепло. «Нет, нельзя привыкнуть к сценам убийства, тем более если она содержит в себе такие огромные масштабы ликвидации человеческих жизней», – размышлял он, плотно закутавшись в одеяло. И тут же бывший разведчик признался себе, что, будучи на войне, он так серьёзно над этим не задумывался.

– Наверное, потому, что тогда была война, – тихо сказал он вслух сам себе. – И там всё было по-другому… А сейчас войны нет, а здесь свои, подобно людоедам, пожирают своих!.. Мне никогда ещё не было так страшно, как сегодня!..

До утра он так и не сомкнул глаз и поднялся с ощущением того, что состарился на добрый десяток лет. Сашко за завтраком сразу обратила внимание на его измученный внешний вид.

– Вы сегодня себя плохо чувствуете, Иван Николаевич? – деликатно поинтересовалась она. – Что-то уж очень неважно выглядите.

Полковник грустно улыбнулся.

– Да, нездоровится мне… Видимо, организм климат не принимает – днём жарко, ночью холодно!.. – уклонился он от прямого и честного ответа.

– Неправда.

– Что неправда?

– Неправда то, что вы климат не переносите, – сказала женщина, глядя в глаза своему начальнику. – На войне вам приходилось и в жару, и в снег, и в слякоть… Вас мучает что-то другое!

– Ну, раз вы это поняли, Анастасия Ильинична, то прекрасно, но больше пока не надо ни о чём меня спрашивать. Придёт время, и вы всё узнаете… А пока разрешите мне немного помолчать. Извините.

Анастасия Ильинична с пониманием посмотрела на Жогова и больше не стала досаждать ему сочувственным вниманием. Через несколько минут к их молчаливому завтраку присоединился Эрих Крамер и тут же обратился к ним с просьбой:

– Я хотел бы попросить вас, Иван Николаевич, и вас, Анастасия Ильинична, если у вас есть дела на территории лагеря, возьмите и меня с собой. Я хочу передать сыну кое-какие продукты…

Офицер вспомнил, что у него в кабинете остался свёрток с пирожками, которые он купил вчера здесь, в столовой.

– Хорошо, Крамер, пойдёмте с нами, – коротко бросил он в ответ немцу. – А вас, Анастасия Ильинична, попрошу захватить из моего кабинета свёрток с пирожками для Бородина. Всё-таки неудобно вам идти на первое свидание без гостинца, – сделал он усилие над собой, чтобы улыбнуться.

Выписав пропуска для всех, полковник отказался от охраны, которая должна была сопровождать его по лагерю, объяснив в бюро пропусков уполномоченному инспектору соблюдения режима пропусков это тем, что сам неплохо вооружён и может хорошо постоять за себя. Но на самом деле он отказался от охраны лишь потому, что какая-то неведомая сила его тянула на место казни в Воющее ущелье, и он очень не хотел, чтобы его шаги отслеживались парой соглядатаев. Что же касается Сашко и Крамера, то им от охраны отказаться не представлялось возможным, и они пошли в лагерь под бдительным контролем стрелков из военизированной конвойной охраны. Впрочем, их это мало расстраивало…

ГЛАВА 7.

Жогов, миновав территорию лагеря уже по известному ему пути, прямиком направился к Воющему ущелью. Дневная видимость его содержимого в корне отличалась от ночной… Засыпанные солью заключённые уже не походили на сказочные сталагмиты, а выглядели как серые извивающиеся змеи с головой мифологического персонажа греческой легенды – медузы Горгоны.

Стоны медленно умирающих людей усиливали такое впечатление, так как издали они слышались как змеиное шипение. В ущелье находилось много источников, изрыгавших из себя соль, так что недостатка в ней не было. А ещё ночью Жогов подумал о том, что её сюда специально привозят заключённые, чтобы не рыть в каменистой почве могилы для казнённых.

*

Подойдя вплотную к оставленным на мучительную смерть людям, он увидел, что тела у многих из них за ночь покрылись язвами. Соль делала своё дело, медленно разъедая ничем не защищённую кожу заключённых (многие из них во время казни просто не имели на себе одежды). «Какие, должно быть, мучения испытывают они!» – подумал полковник, и у него сжалось сердце. Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, он достал из кобуры свой «ТТ», но расстреливать мучившихся заключённых у него не хватило духу. Он услышал позади себя призывный голос:

– Меня застрели… меня!.. Ну что же ты, гад, медлишь?!.. Застрели меня!.. Умоляю!.. Христом-богом прошу!..

И эти просьбы посыпались к нему со всех сторон. У него от ужаса на голове зашевелились волосы: так много просило пощадить и избавить их от невыносимых пыток мучительной смерти.

– Сейчас, мужики, сейчас, – скороговоркой произнёс он. – Я только за патронами схожу… У меня кончились! Потерпите…

– Браток, мы за тебя на том свете молиться будем, – услышал полковник позади себя голоса заключённых, когда устремился к выходу из ущелья. Но выйти из него, сходить за патронами и вернуться ему сразу не удалось: на пути, в куче соли, ему попался полуживой ребёнок: это оказалась девочка, выжившая каким-то чудом. По-видимому, тяжёлый молот убийцы обошёл её, и она пребывала просто в шоке от испуга после увиденной вчера казни, так как её голова была абсолютно цела, а на её маленьком тельце он не обнаружил каких-либо опасных для жизни ссадин и травм. Схватив девочку в охапку, полковник совершенно бессознательно побежал с ней в глубь ущелья. Преодолев значительное расстояние среди мумифицированных солью трупов, он наткнулся на груду камней, образовавших холм в результате камнепада. Среди них он нашёл неплохое укрытие и усадил в него девочку. Она не плакала и не кричала, но по её глазам он догадался, какой страх царит у неё в душе… В этот момент он пожалел, что у него с собой нет того свёртка с пирожками, который был приготовлен для Бородина: девочка, безусловно, была голодна.

– Ты вот что, дочурка, – как можно ласковее сказал он ей и сам удивился мягкости своего голоса, – посиди здесь и не вздумай никуда выходить. Тебя как зовут?

Но испуганный ребёнок не ответил.

– Ну, хорошо, – понял Жогов причину молчания девочки. – Только никуда не выходи отсюда, а я скоро вернусь и принесу тебе что-нибудь поесть и воды. Ведь ты, бедняжка, наверное, пить хочешь, – погладил он её по плечу.

На это девочка быстро отреагировала быстрым кивком головы, однако при повторном вопросе, как её зовут, она снова ничего не ответила, а вместо этого высунула изо рта язык. Он оказался опухшим и чёрным.

– Ах, вот почему ты не отвечаешь мне! – воскликнул офицер, увидев обезображенный язык. – А я-то думаю, что ты просто меня боишься!.. Кто же тебя так?.. Нечаянно прикусила?..

Но вопросы остались без ответа. Рассиживаться не было времени, и он поспешил обратно. На ходу он размышлял, как поступить лучше и какую найти оправдательную причину, чтобы вернуться в ущелье без конвойного сопровождения… Прикидывая всевозможные варианты и анализируя их, он вышел из ущелья и внезапно увидел, что в сторону лагеря от него уходят два заключённых «овээровца» (ОВР – отдел внутреннего распорядка. В нём работали добровольно некоторые заключённые, помогая административным работникам ИТЛ поддерживать внутренний распорядок установленного в лагере режима. На жаргоне «овээровцев» заключённые называли их «суками»). Жогов похолодел. «Неужели они видели меня с девочкой?! – промелькнуло у него в голове. – Не может быть!.. Ущелье находится слишком далеко… Может быть, они идут откуда-то с другого места и это просто совпадение?!.. Но тогда откуда?..» Мысли терзали его, не давая успокоиться.

Проходя по лагерю, он наткнулся на Сашко, которая возвращалась в сопровождении охраны из барака от Бородина. Встреча для них обоих оказалась настолько неожиданной, что на мгновение они встали друг перед другом, как вкопанные, и не сразу нашли подходящие слова. По-видимому, женщина тоже была под большим впечатлением от разговора с Бородиным, так как её глаза выдавали огромное внутреннее волнение.

– Вы в какую сторону идёте, Иван Николаевич?.. Нам по пути? – наконец разорвала она паузу, возникшую так неожиданно в результате их внезапного столкновения. – Вы можете…

– И я хотел вас спросить о том же, – нашёл что сказать полковник. – Вы выполнили моё задание?.. Прошу оставить нас, – строго обратился он к охране, постепенно обретая дух, который был вытеснен неожиданно нахлынувшим смятением. – Мне надо поговорить с подчинённым!..

Охрана повиновалась, и, когда отошла на почтительное расстояние, он продолжил:

– Ну, что там у вас, Анастасия Ильинична? Получился разговор с Бородиным?

– Получился, – скромно ответила она, – только вот я не могла, как вы, отослать охрану от себя подальше, и разговор получился весьма скудным: при посторонних ведь много не скажешь… Но сейчас, я думаю, самое время вам заглянуть к нему и поговорить с ним без свидетелей. Мне кажется, что, поговорив со мной, он понял, что никакие мы ему не враги… Нельзя откладывать ни на минуту, иначе сомнения снова смогут закрасться в его душу: ведь вокруг него столько заключённых, которые запросто приведут сотню самых веских аргументов, что нам только того и надо, чтобы он нам поверил!..

– Да-да…

– Вы чем-то взволнованы?..

– Да, взволнован, Анастасия Ильинична, – откровенно признался Жогов. – Взволнован развернувшимися событиями… Сейчас мне удалось спасти девочку в Воющем ущелье и спрятать её, – судорожно перевёл он дыхание, стараясь оставаться спокойным и не позволить волнению вновь захлестнуть его. – Возвращайтесь сейчас в общежитие и постарайтесь захватить в столовой чего-нибудь съестного… Может быть, вам удастся разыскать что-нибудь из детской одежды – девочка совсем голая – пока я буду разговаривать с Бородиным…

– Искать одежду для ребёнка – это может вызвать подозрения, Иван Николаевич.

– Вы правы!

– Придётся что-то пожертвовать из своей одежды, – предложила женщина. – Девочке много лет?

– Годика четыре… может, пять…

– Что-нибудь придумаем! – обнадёжила она его. – Когда вы собираетесь идти к ней?

– Пока ещё не решил, – признался Жогов. – Принять окончательное решение мешают кое-какие обстоятельства…

– Ладно, не буду вас больше задерживать, – посмотрела она на него с пониманием. – Идите… Как поговорите с Бородиным, постарайтесь больше нигде не задерживаться, а я вас жду в общежитии, – по-военному отчеканила Сашко.

Жогов быстро направился в барак к Бородину, а из головы у него не выходил ребёнок, которого он спрятал в ущелье, и губы бормотали только одну фразу: «Только бы она оставалась там и не посмела выйти из укрытия…»

Профессор встретил его на пороге барака с пирожком в руках. Его окружали несколько заключённых, с которыми он по-каторжански поделился подарком Анастасии Ильиничны. Все дружно жевали и смотрели на приближающегося к ним офицера.

– Только упаси вас Бог, гражданин полковник, подумать о том, что вы смогли меня купить куском хавки! – вместо приветствия обратился к нему Бородин.

– Ну, что вы, Всеволод Михайлович! – воскликнул Жогов. – Как вы могли подумать такое?!.. Тем более что не я вас угощал!

– А я вам говорю это сразу и на всякий случай…

– Да-а, любите вы всякие случаи, коль говорите о них таким тоном, – усмехнулся Жогов. – Хотя именно по поводу чрезвычайного случая я к вам и пришёл, Всеволод Михайлович…

В глазах Бородина отразилось неподдельное удивление.

– Да-да, пришло время сказать вам, что мне от вас нужно, – продолжал полковник, но уже без усмешки и на полном серьёзе. – Давайте отойдём в сторонку, чтобы нас никто не слышал.

Оглянувшись на заключённых, Бородин посмотрел на них, ища поддержки, и затем неохотно проследовал за офицером. Они отошли на почтительное расстояние от барака и остановились у столба с громкоговорителем, из которого разносилась над лагерем по округе громкая музыка.

– Я знаю, что даже после встречи с женщиной, которая вам всё рассказала о вашем сыне, вы всё ещё можете не доверять мне, – прокричал полковник в ухо профессору. – И тем не менее…

– Я ещё пока не знаю, верить или нет в то, что она рассказала, – перебил его Бородин, прислонившись губами к уху офицера. – Может быть, все россказни о моём сыне – это не больше, чем ваш вымышленный рассказ… А придумали вы его только для того, чтобы что-то от меня получить!..

Жогов ожидал такого выпада.

– Что вы на это скажете мне, гражданин полковник? – спросил его заключённый.

– То, что говорил и раньше: в течение месяца, в крайнем случае, двух, вы увидитесь с сыном…

– Хорошо, я вас слушаю!

– Мне нужна ваша помощь, Всеволод Михайлович, в освобождении малолетних заключённых детей из пятого и шестого лагпунктов, а также штрафных рот, – напрямую выпалил полковник. Бородин лишиться дара речи. Он посмотрел на офицера как на полного идиота.

– Ну что? Вы теперь убедились, что мне от вас нужно совсем не то, о чём вы думали? – снова крикнул ему в ухо офицер. – Что же вы молчите?

– Думаю, что ответить, – отозвался профессор и после короткой паузы добавил: – Вы сумасшедший!..

– Другого комментария я от вас и не ожидал, – добродушно рассмеялся полковник. – Ну, так как? Могу я надеяться на вашу помощь?

– Какой-то, прямо-таки сказать, дурацкий вопрос, – скривил гримасу старик. – Чем это я, интересно, могу вам помочь, когда я заключённый, а вы… и всё в ваших руках!

– Ну-у, – протянул насмешливо работник СМЕРШа. – Если бы всё было в моих руках, то я тогда не обращался бы к вам за помощью!

– Хоть убейте меня, я никак не могу взять в толк, что вы от меня хотите!.. Не могу поверить, чтобы маститый офицер из секретной службы занимался лагерными детьми совместно с заключёнными по их спасению! – чуть ли не взвизгнул профессор. – Вы что мне мозги пудрите? За кого вы меня принимаете?

– Я прошу вас успокоиться, Всеволод Михайлович, – спокойно отреагировал на его возглас Жогов, – и набраться терпения… Я сейчас всё объясню, и вам всё сразу станет ясно и понятно! Ведь вы же обещали меня выслушать!

Бородин хотел что-то возразить, но, сделав глубокий вздох, замолчал.

– Вот это уже лучше, – увидев смирение профессора, улыбнулся офицер. – Вообще, надо сказать, мне понятно ваше недоумение, но к тому, что я вам уже сказал, мне добавить нечего!.. Наверное, я и вправду со стороны выгляжу сумасшедшим, – перевёл он дыхание. – В Майценехе мне уже удалось спасти группу детей, но там мне помогли местные антифашисты, которые организовали приюты для беспризорников, оставшихся без родителей после бомбёжек!.. Они-то и взяли под свою опеку детей, обречённых на здешнее лагерное содержание… Я всё это рассказываю вам, Всеволод Михайлович, чтобы вы имели более полное представление о том, кто перед вами…

– Я никак не могу понять, на кой чёрт вам всё это нужно?! – не удержался профессор от возгласа. – Ведь вас же за это могут…

– Знаю! – перебил его Иван Николаевич. – Вы что-нибудь знаете о нулевом приказе?

Бородин отрицательно покачал головой.

– Откуда здесь это узнаешь? – усмехнулся он. – Когда шаг влево, шаг вправо…и выстрел в затылок!

– В этом приказе предписывается всех детей, рождённых во время войны изнасилованными гитлеровцами женщинами, подвергнуть полному уничтожению! – громко выкрикнул в ухо профессору офицер. – Здесь их содержат в пятом и шестом лагпунктах…

Лицо Бородина помрачнело, и он на минуту задумался.

– Так вот почему, оказывается, держат их так обособленно ото всех и под строжайшей охраной, что мы про них почти ничего не знаем, – наконец сказал он. – И на работу их выводят отдельно, и убивают… – он не договорил, снова потупив свой взор. Спустя ещё мгновение он спросил: – Ну, а чем я могу помочь вам в этих условиях?..

– Вот поэтому я и пришёл к вам, Всеволод Михайлович, чтобы посоветоваться, – облегчённо вздохнул Жогов, увидев, что Бородин поверил ему. – Обещаю также, что в эту авантюру я вас не впутаю, так что за свою жизнь вы можете быть спокойны.

– Ну, и какой же, по-вашему, полезный совет я могу вам дать? – снова спросил профессор.

– Лучше будет, если я выскажу вам свои соображения, а вы затем подумаете, какой совет вы мне дадите!

– Разумно…

– Мне необходимо знать, кто, на ваш взгляд, есть сомневающийся в военизированной стрелковой охране конвойного корпуса, прикомандированного к этому лагерю, – сказал Жогов. – Уточню: сомневающийся – это кто отказывается или уклоняется от расстрела заключённых…

– Я понимаю, можете не объяснять, – улыбнулся профессор. – Лучше объясните, для чего это вам?.. И не лучше ли будет вам узнать о них через кумовьёв?

– Если о них я начну спрашивать у оперативников, то вы представляете, какое подозрение вызовет у них мой интерес к этим солдатам?! – с негодованием воскликнул полковник.

– Просто я подумал, что если вы представитель секретной службы, то в вашем ведении может быть абсолютно разный спектр вопросов, – несколько виноватым тоном сказал Бородин. – Я ошибаюсь?

– Нет… Но так выглядит только на первый взгляд!.. Для меня же лучше, чтобы до поры, до времени никто из оперативных работников лагеря о моих интересах пока ничего не знал!.. Вы всё ещё не верите мне?

– Есть сомнение, – признался профессор.

– К большому сожалению, у меня нет веских положительных аргументов, чтобы быть более убедительным, – с надрывом произнёс Жогов. – И всё-таки я продолжу…

– Да я слушаю!..

– Мне необходимо знать об этих солдатах, чтобы сформировать из них «расстрельный» взвод.

– Зачем? – испугался Бородин.

– Затем, чтобы с их помощью организовать освобождение ни в чём не повинных малолетних заключённых… И вас, кстати, тоже, – добавил он после короткой паузы. – Вы поняли, что я имею в виду?

– Вы хотите, чтобы, выводя заключённых на казнь, солдаты вместо расстрела отпускали их?..

– Совершенно верно, – сделал глубокий вздох Жогов. – Вы меня правильно поняли!.. Кстати, именно поэтому я пообещал вам встречу с сыном вне лагеря… Обещаю снабдить вас другими документами, – добавил он после короткой паузы.

Бородин задумался.

– Мне надо всё как следует обдумать, – наконец сказал он после мучительного размышления.

– Хорошо, – не стал возражать полковник. – Сколько вам на это потребуется времени?

Профессор пожал плечами.

– Ну, раз вы не знаете, то я нанесу вам визит завтра вечером, – твёрдо сказал Жогов. – Думаю, что этого времени вполне будет достаточно, чтобы хорошенько всё обдумать…

– Вполне, – согласился Бородин.

Внезапно закончилась музыка, и по лагерю разнёсся звон рельсового швеллера, призывавшего заключённых к обеду. Взглянув на часы, полковник увидел, что на разговор с профессором у него ушло больше часа.

– Однако быстро летит время за разговором, – заметил он. – Мне пора…

– До свидания…

– До завтра, – бросил уже на ходу через плечо Жогов.

Он торопился. Мысли об оставленной девчушке подгоняли его: ведь она была не только раздетой и голодной, но и одинокой. А последнее обстоятельство могло выгнать её из убежища, и тогда… О последствиях он старался не думать и гнал эти мысли прочь. Сейчас для него первым делом надо было выписать у завотдела по вооружению пару обойм с патронами (он решился и не мог допустить того, чтобы люди так медленно умирали), затем забежать в общежитие и взять для девочки всё, что успела за это время приготовить для неё Анастасия Ильинична. Забежав в административное управление инспекторов оперативных и режимных частей, где располагался отдел вооружения, полковник неожиданно наткнулся на Копытина, который встретил его широкой улыбкой.

– А я уже заждался вас, Иван Николаевич, – приветствовал он его и добавил с некоторой таинственностью в голосе: – Давайте зайдём ко мне, у меня кое-что для вас есть…

Жогов от досады, что ему так не вовремя попался начальник оперативного отдела, даже прикусил губу, но отказываться было неудобно, и он проследовал за ним. В кабинете Копытин достал из нижней части своего стола небольшой холщовый мешок, из которого на пол капала краска тёмно-бурого цвета. Развернув его на столе, он жестом показал на его содержимое и резкой интонацией в голосе спросил:

– Вам знакомо это, Иван Николаевич?!

Полковник подошёл к столу и, заглянув в мешок, вдруг почувствовал, как ледяные щупальца ужаса парализуют его волю и сознание: он увидел отрубленную голову девочки, которую он оставил в укрытии. «Как это могло случиться?!.. Почему?!.. – словно обухом ударило его по голове. – Неужели она вышла из убежища?!»

– Судя по вашему выражению лица, Иван Николаевич, содержимое мешка вам знакомо, – с издёвкой сказал Копытин.

– Что это значит, товарищ подполковник?! – мгновенно обрёл самообладание Жогов, почувствовав иронию в голосе начальника оперативного отдела, и взревел так, что в кабинете задрожали стёкла: – Вы что себе позволяете?!.. Фамильярничать…. Издеваться вздумали?!

– Ну, что вы, Иван Николаевич, – более смиренным голосом сказал Копытин. – Просто вы находитесь на территории того учреждения, которое находится в ведомстве моего контроля, и я должен знать про всех и обо всём… Не только о моих подчинённых, но и о прибывших к нам в гости!.. Разве вы поступили бы по-другому, приедь я к вам в ваши владения?!

Представитель СМЕРШа с ненавистью посмотрел на Копытина и не нашёл что ответить. Однако тот сам пришёл ему на помощь.

– Когда вы отказались от охранного сопровождения, то начальник бюро пропусков тут же доложил мне об этом, и поэтому я послал за вами двух моих подопечных из отдела ОВР, – заговорил он. – Они проводили вас до самого ущелья… Сначала, как они доложили мне, что вас они подозревали в том, что вы хотите помочь тем, кого мы вчера казнили… Я, грешным делом, вчера, глядя на вас, Иван Николаевич, тоже подумал, что вы способны на такое – уж очень ваш вид говорил… – запнулся он, встретившись со взглядом полковника. – Поэтому, когда вы сегодня отказались от охраны, я так и подумал… и вынужден был послать за вами «глаза»… Ну-у… вы, в конце концов, должны понять меня, – замялся он под пристальным взглядом старшего по положению офицера.

– Продолжайте…

– Потом мне доложили, что вы вовсе никому не хотели помогать, а просто спрятали для себя девчонку, чтобы побаловаться с нею…

Жогов даже в самых нелепых фантазиях не мог бы додуматься до того, о чём ему сейчас сказал начальник оперативного отдела. «Так вот они как истолковали то, что я спрятал девочку!» – подумал он, почувствовав дрожь во всём теле.

– Я прекрасно понимаю вас, Иван Николаевич, – тем временем продолжал Копытин. – С такой старухой, как у вас секретарша, немного набалуешься, но вы уж лучше бы обратились ко мне!.. Я бы вам таких шалашовок из женского лагпункта доставил!.. Просто загляденье!.. – причмокнул он. – Мы сами частенько за птюху ржанки балуемся с ними… И они нам рады!

– Да как-то неудобно было обращаться к вам, – стал использовать сложившуюся ситуацию полковник, чтобы выйти из щекотливого положения. – А тут вроде…

– Ну, нет, она могла бы убежать, – перебил его Копытин, – поэтому я приказал овээровцам принести для идентификации её голову, – показал он жестом на мешок.

Жогов проглотил ком, подступивший к горлу.

– Да-да, я понимаю, – только и мог он выдавить с трудом.

– Не переживайте, Иван Николаевич, на днях я прикажу баньку организовать, там вы отведёте как следует душу!.. А то с ребёнком – это ненормально!.. Хотя у нас многие грешат этим, но вы же всё-таки старший офицер!..

– Спасибо… и прикажите ещё выдать патронов к моему пистолету, – вспомнил Жогов, что хотел пополнить свой боезапас.

– Сейчас же распоряжусь!

– И прошу извинить меня, Василий Фёдорович. Если у вас ко мне больше нет вопросов, то я пойду, а то у меня ещё очень много работы, – собрался он уходить. – И вот что ещё: не приставляйте за мной своих людей для слежки, – бросил он напоследок. – Это мешает моей работе!

– Учту, и больше этого не повторится, – пообещал Копытин с покорностью слуги, провинившегося перед своим хозяином.

Выйдя на улицу, Жогов почувствовал, что и палящий зной не может согреть его. Он прекрасно понимал, что если бы офицеры и солдаты не грешили насилием над беззащитными заключёнными женщинами и детьми и если бы Копытин сам не развернул разговор в этом направлении, то он вряд ли смог бы оправдать свои действия… «Наверное, они подумали бы по-другому, не скажи я умирающим, что вернусь к ним для расстрела, – думал он, наслаждаясь теплом солнечных лучей. – И впредь надо быть осторожней и осмотрительней… Жаль девочку!» – сокрушённо покачал он головой и зажмурил глаза, пытаясь отогнать мерещившееся видение окровавленного мешка.

В общежитие Жогов вернулся поздно вечером, так как долго не мог придумать, что сказать Анастасии Ильиничне по поводу того, что ни еда, ни одежда теперь для ребёнка не понадобятся. После долгого раздумья он пришёл к выводу, что лучше будет рассказать ей всю правду, и как только увидел её взволнованный взгляд, то поведал ей всё без утайки, что случилось с ним после их встречи в лагере. На Анастасию Ильиничну жалко было смотреть. Она по-матерински переживала и смерть ребёнка, и то, что затем произошло с Жоговым.