Текст книги "Волчьи выродки"

– Сумасшедший святой, – прошептал Алексей. – Теоретически, конечно, ты прав, но на практике – это утопия! Уравнять народы по идеологическому принципу тем более невозможно, потому что всё в мире складывается из духа противоречия – борьбы противоположностей! А она бывает как разрушительной, так и созидательной…

– Никакая не утопия! – услышал его шёпот отец. – И открытие моё произошло совсем не случайно, а по велению времени! Если хотите, по велению высших сил…

– Похоже, что вы верите во всевышнюю волю создателя – Бога, Всеволод Михайлович, – вмешался в разговор Жогов. – А если вы говорите всё это в здравом уме, то всё вами сказанное можно назвать исповедью сумасшедшего, – чтобы не обидеть профессора, мягко сказал он.

Да, всё, о чём говорил Бородин, можно назвать исповедью сумасшедшего, но профессор не обратил внимания на эти слова и только учтиво улыбнулся.

– Я имею в виду, что не коммунизм создал вселенную, а наоборот… И сообразно велению всё той же вселенной в ногу с новой идеологией был создан я и моё открытие! Я – инструмент во вселенских руках… Вот что я хотел сказать, только и всего! – он повернулся к Алексею и наставительно сказал: – А это значит, Алёшенька, что всё, что ты говорил мне сегодня ночью о том, что только через полсотни лет, возможно, вновь заинтересуются моим открытием, неправда. Ты просто хотел огорчить меня!..

Потрясающе и удивительно, но сон, приснившийся уже сошедшему с ума профессору, в котором к нему пришёл сын и сказал, что его открытие будет обречено на забвение в течение пятидесяти лет, оказался пророческим. Лишь спустя полстолетия учёные вновь обратились к открытию Бородина и стали серьёзно изучать синдром госпитализма. К большому сожалению, ими оказались не наши учёные-генетики, а зарубежные…Сам же Бородин умрёт в безвестности, в бараке Салайского спецлагеря для сумасшедших, с помощью которых уничтожались признанные генетическими уродами ни в чём не повинные дети. Спустя много лет в окрестности лагеря отправится специальная экспедиция учёных-добровольцев на поиски его могилы, но они её так и не найдут, и до сих пор неизвестно, где он захоронен. Возможно, его постигла участь многих тысяч детей, и он нашёл свою смерть в океане…

– Моё открытие, Алёшенька, распространится по всему Миру!.. Вот увидишь! И плохих людей на земле станет меньше! – говорил профессор сыну. – И меня ещё не раз вспомнят добрым словом!..

Это была его последняя вспышка здравого рассудка. В этот же вечер он снова впал в забытьё и стал одним из тех людей, о которых говорила вывеска на бараке, что они с нарушенной и недоразвитой психикой.

Побег Алексей назначил на самое ближайшее время, когда этому будет сопутствовать погода: дождь и обязательно туман, чтобы уйти в полярную, полную света ночь незамеченными…

ГЛАВА 5.

«Ближайшее время» растянулось почти на три недели. Каждый день для Жогова и Бородина-младшего превращался из-за ожидания в вечность. Погода стояла настолько ясная и солнечная, что порой вызывала удивление: неужели за полярным кругом на крайнем Севере такое может быть? Днём иногда жара достигала тридцати градусов, и духота с болотными испарениями не давала покоя, так же изматывали невероятные полчища кровососущих насекомых – гнуса и комаров. Они были повсюду, и укрыться от них не представлялось возможным. Казалось, что природа сместила эпицентр жары с экватора на север, вместе со всеми гадкими и свирепыми кровососущими тварями. Многие заключённые, сумасшедшие, доходили до исступления, раздирая ногтями искусанное насекомыми тело. Они орали, визжали, прыгали и кувыркались, приходя в неистовство. Что говорить о детях, которые были абсолютно беззащитны перед этой напастью?! Они терпели неимоверные мучения, и бараки со стороны походили на гудящие пчелиные улья. Ветер, приходивший с залива Обской губы, был для маленьких мучеников и сумасшедших настоящим спасителем: он разгонял полчища гнуса и комаров, избавляя заключённых, да и тех, кто их охранял, на короткое время от пыток насекомых. Каждый раз, когда поднимался ветер, Жогов и Бородин-младший с надеждой смотрели в небо, ожидая, что вот-вот со стороны залива и Ледовитого океана он принесёт тучи и пригонит туман. Но всё было напрасно. Лето уже близилось к концу, а погода, как назло, стояла прекрасная, как в разгар солнцестояния.

Они уже стали отчаиваться, когда наконец-то со стороны океана подул холодный ветер и небо заволокло тучами, заморосил мелкий дождик, а с Обской губы стал наступать матово-пепельный туман. Прогулка в это холодное воскресное утро 28 августа 1946 года сократилась вдвое, так как дождик резко сменился снежной изморозью и продрогшие от холода пациенты барака попросились в помещение греться.

– Не дай Бог, погода ухудшится, – с отчаянием в голосе заметил Алексей, когда они стали расходиться по палатам. – Тогда не только вечерняя прогулка будет отменена, но и на последующие дни не придётся рассчитывать! Вряд ли кого выпустят в такой холод…

Никто из них не ожидал такого резкого перепада температуры, но на севере, в Заполярном круге, такие явления летом далеко не редкие. Бывает, что и в июле выпадает снег, а уж под осень и подавно…

– Ждали-ждали, и вот те на!.. – посетовал в унисон Алексею Жогов.

Но, к их великому изумлению, вечерняя прогулка состоялась, а рабочую группу вывели на работу. Снежная изморозь сменилась плотным снегопадом, и сколько продлилась бы прогулка для сумасшедших, не знали ни Бородин-младший, ни тем более Жогов. Надо было действовать немедленно, и Алексей сразу приступил к делу: он усадил отца на скамеечку и стал созывать к себе всех прогуливавшихся по дворику людей. Когда они окружили его плотным кольцом, он стал говорить им такое, от чего у Жогова сначала волосы встали дыбом, а потом он едва сдерживался от смеха. Речь Бородина-младшего со стороны выглядела настолько нелепой, что слушать её без конвульсий попросту было невозможно, хотя и носила она в себе изрядную долю горечи.

– Мои святые грешники! – панибратским тоном начал Алексей. – Сегодня я узнал, что из нас собираются варить баланду!.. Нас больше не будут кормить обычной пищей!. Как вы знаете, в последнее время нас и так нормально не кормят, а с наступлением зимы нас собираются кормить друг дружкой…

Он продолжал говорить, а Жогов смотрел, как в глазах сумасшедших отразился такой страх и вместе с тем такое негодование, что они загудели, выражая своё недовольство. Вопрос о пище был самым больным для всех узников спецлагеря, включая и их… Они влачили такое же жалкое существование, как и обречённые на смерть дети. Их дневной рацион был едва больше детского, и чувство голода никогда не покидало их. За добавочную чашку баланды или кусок хлеба они могли сделать всё, что угодно, и Алексей выбрал именно такую тактику, чтобы было легче ими управлять.

– Их самих давно пора отправить на завтраки, обеды и ужины! – раздался из толпы голос, которого так ожидал Алексей. – Не дадим себя съесть!

– Правильно, братья! – подливал масла в огонь Бородин-младший. – Мы их сами съедим!.. Ну, как?! Не дадим себя в обиду?!..

В толпе раздался такой рёв, что у Жогова заложило уши. В ту же секунду дверь прогулочного дворика с лязгом раскрылась, и появились два санитара. Как и подобает служителям такого заведения, они крикнули, чтобы толпа разошлась, но Алексей, не растерявшись, показал на них пальцем и заорал во всё горло:

– Это они собирались готовить из нас пищу, братья! Давайте мы сами их съедим! Хватайте их!..

Когда Жогов услышал первые слова Алексея, обращённые к сумасшедшим, он не думал, что эта околесица сможет привести хоть к каким-нибудь результатам, но, увидев, с какой яростью толпа рванулась к санитарам, он остолбенел. В считанные минуты сумасшедшие свернули им головы и, раздев до гола, зубами стали рвать их на части. Даже видавший виды Алексей, которому всякое довелось повидать в фашистском концлагере, на какое-то мгновение от увиденного потерял способность соображать…

Рёв обезумевшей толпы сумасшедших, их окровавленные лица, вытоптанный в прогулочном дворике мокрый снег, окровавленный и смешанный с грязью, на котором лежали изуродованные трупы двух человек, – всё это привело его в немой ступор!

Жогов находился, наверное, ещё в худшем состоянии… Ужас от зрелища, охвативший полковника, полностью парализовал его, и он не был в состоянии двинуться с места. Раскрыв широко глаза, он смотрел на Алексея, а тот, в свою очередь, завороженно переводил взгляд с него на трупы санитаров, а затем на своего отца. Профессор плакал, по-детски закрывая ладошками лицо и жалобно причитал, чтобы студенты не хулиганили и не безобразничали… Наконец Алексей овладел собой и, кивнув головой, позвал за собой:

– Нам нельзя задерживаться, Иван Николаевич! Берите отца и за мной…

А тем временем толпа сумасшедших продолжала бесноваться, и с каждой минутой их неистовая ярость становилась всё более мощной. Разделавшись с санитарами, они влетели в помещение и стали искать других работников барака. В дежурном помещении они нашли офицера-врача, мирно спавшего на деревянном топчане, и его постигла такая же участь, что и санитаров. Дальше бунт сумасшедших приобрёл совсем неуправляемый характер, так как они, завладев ключами от палат, выпустили из них всех остальных сумасшедших, которых по разным причинам не выпускали ни на работу, ни на прогулку во дворик (как правило, это были самые буйные и агрессивные умалишённые, которые не поддавались управлению со стороны санитаров и врачей). Алексей, видя, что ситуация вот-вот станет вовсе неуправляемой, сделал отчаянную попытку заставить сумасшедших подчиниться.

– Братья! – опять закричал он во всё горло, чтобы его голос был слышен во всех самых отдалённых уголках барака. – Не расходитесь, идите все сюда! Главные людоеды, которые должны нас съесть, ещё не пришли!.. Сейчас они придут, и нам надлежит их достойно встретить, чтобы они не сделали из нас холодец!.. – он нёс ещё всякую белиберду, пока разбушевавшиеся сумасшедшие вновь не собрались вокруг него. – Встанем все вот у этих дверей, – показал он на выход из барака в «открытую» зону, – и как только они приблизятся, открываем их и нападаем… Вы все меня хорошо слышите? – посмотрел Алексей на стоящих дальше всех в толпе сумасшедших, немного привстав на носки.

В толпе раздался одобрительный гул.

– Отлично, братья! – продолжил Алексей. – Они будут с оружием, и нам необходимо им завладеть… Затем вот здесь, слева от барака, ещё есть склад с оружием, за которым живёт очень много людоедов, желающих полакомиться нами! Мы должны не дать им воспользоваться этим оружием, чтобы они убили нас, и должны сами захватить его… Вы хорошо меня понимаете?

И опять раздались возгласы одобрения.

– Если нам удастся захватить склад с оружием, то мы сами разделаемся с бандой людоедов, которые возомнили себе, что мы станем для них лёгкой добычей! – с пафосом сказал Алексей, чтобы подстегнуть «больное» самолюбие сумасшедших. – Только во всём слушайтесь меня! – закончил он, сделав ударение на последней фразе.

Толпа единогласно поддержала его, ответив выдохом единства. Ждать пришлось недолго. Всё это время, пока не вернулась рабочая группа, Алексей нервничал, постоянно посматривая на отца. Его волнение передалось Жогову, который тоже стал с тревогой посматривать на Бородина-старшего, жавшегося к нему по-детски и державшегося подальше от сумасшедших, приготовившихся к рывку. Они со стороны походили на диких зверей, так как некоторые из них были измазаны кровью с головы до ног. А те, у кого на лицах запеклась почерневшая кровь, выглядели особенно страшно и отталкивающе…

Но вот, посмотрев в очередной раз в глазок двери, ведущей на выход в лагерь, Алексей увидел приближающуюся группу рабочих и приказал всем приготовиться к нападению. То, что произошло дальше, трудно поддаётся описанию: Алексей не учёл того обстоятельства, что он не объяснил конкретно окружающим его слабоумным узникам барака, на кого именно надо нападать, полагая, что они сами сообразят, что их собратья по несчастью в это число не входят. Как только прозвенел звонок вызова и он открыл входную дверь, началось такое, что иначе, как кровавым вертепом, и не назовёшь. Вырвавшаяся из барака группа сумасшедших (их было раза в два меньше группы рабочих) стремительно напала на пришедших, и завязалась бойня, в которой, можно сказать, всё смешалось с землёй. Сумасшедшие уничтожали друг друга безжалостно, и, как всегда, помимо рук и ног, в ход шли и зубы. Кусались они с остервенением голодных собак. Те, кто из них падал, подвергался в прямом смысле слова пожирательству, какое Жогову уже довелось видеть на прогулочном дворике и дежурном помещении барака. С них срывали одежду, а затем их плоть разрывали рассвирепевшие собратья. С кровью смешались и мёртвые, и живые. Вся площадь заснеженной земли возле барака стала грязно-бордового цвета. От криков, воя и стонов закладывало уши, и никто из убивающих друг друга сумасшедших не слышал криков Алексея, который пытался остановить кровавую бойню. Напротив, схватка разгоралась всё больше и больше, и несколько дерущихся набросились на него, а также на отца и Жогова. Отбиваясь от нападавших, Алексей вытащил из общей группы дерущихся только беспомощного Жогова, которого чуть было не разодрали на части обезумевшие от кровавой схватки и без того слабоумные узники психиатрического барака. Что касается его отца, то он, увидев, что творится на улице, в страхе забежал обратно в барак и обратно уже оттуда не вышел, сколько ни звал его Алексей. Это были последние мгновения, когда они видели старого обезумевшего профессора…

Оставаться возле дерущихся было небезопасно не только потому, что от них исходила серьёзная угроза жизни, но и потому, что из казарм конвойного дивизиона был поднят по тревоге усиленный отряд охраны и они уже бежали к разбушевавшимся сумасшедшим, на ходу стреляя в воздух. О захвате караульного помещения с оружием уже не могло быть и речи, и Алексей, схватив Жогова за беспомощно болтающуюся левую руку, увлёк его за собой. Они бежали через весь спецлагерь в направлении реки Салаи сломя голову, не обращая внимания на то, что происходит вокруг них. А вокруг происходило нечто невообразимое: услышав выстрелы и увидев приближающийся наряд охраны, сумасшедшие, объединившись в один миг, ринулись в атаку на них. Началась ещё более кровопролитная бойня, в которой уже просто ничего нельзя было разобрать. Сумасшедшие в считанные секунды разметали усиленный наряд охраны, а те, кто мог, спасался бегством от разъярённых безумцев.

Преследуя убегавших, вся полоумная братия перенесла свои действия на территорию детлага. Они, взламывая двери, открывали бараки и бросались на перепуганных до смерти выстрелами и невообразимым шумом детей. Те, в свою очередь, толпами выбегали из открытых бараков и разбегались в разные стороны, а многие из них, кто был повзрослее и неробкого десятка, сами нападали на сумасшедших и причиняли им увечья. В общем, творился невообразимый кровавый хаос!…

Успешно преодолев всё расстояние детлага, Жогов и Бородин – младший выбежали к «баням» и по отлогому берегу спустились к реке Салаи. Тут перед ними встала ещё одна проблема, о которой они даже ни разу и не подумали: как пересечь реку? Её ширина была не более сотни шагов, но трудность заключалась в другом – холодная вода, стремительное течение и беспомощный Жогов, который по известным причинам не мог её переплыть. Их охватило отчаяние… Глядя на чёрный стремительный поток реки, они понимали, что вдвоём им её не преодолеть. Оставалось только одно: Алексею спасаться и продолжить побег, а Жогову вернуться обратно в лагерь. Они, словно окаменев, неподвижно стояли у кромки воды и молча смотрели друг другу в глаза, понимая неразрешимость проблемы и не решаясь сделать первый шаг в разные стороны друг от друга.

Внезапно, к их удивлению, произошло то, что поистине можно назвать чудом, которое в одно мгновение поменяло их настроение. Детвора, высыпавшая из открытых сумасшедшими бараков, завидев двух бегущих людей в сторону реки, бросилась вслед за ними. К первой группе маленьких беглецов примкнули другие дети из соседних бараков, за ними ещё и ещё… Бежавшие сломя голову через весь лагерь Жогов и Бородин не удосужились даже ни разу обернуться, чтобы посмотреть, какой шлейф беглецов тянется за ними. Независимо от возраста, все дети, спустившись к пологому берегу реки, бесстрашно бросились в воду и изо всех сил пытались преодолеть её стремительное течение. Увидев, какой при этом детвора проявляет героизм, и двое взрослых мужчин воспрянули духом. Они с восхищением смотрели, как умеющие плавать дети помогали тем, у кого не было таких навыков. С каждой секундой детей становилось всё больше и больше… И все они самоотверженно боролись за жизнь, хотя многие из них не могли преодолеть эти короткие сто метров до спасительного берега и тонули в её чёрных водах. Не раздумывая больше ни секунды, Жогов и Бородин бросились в воду. Ледяная вода мгновенно сковала их движения, но Алексей ухватил беспомощного товарища за бездействующую левую руку, чтобы он хоть как-то малоподвижной правой помогал ему грести. Вода стремительным потоком уносила их от лагеря, и с каждым мгновением они удалялись от него всё дальше и дальше… Другого берега они достигли метрах в ста пятидесяти от последнего ограждения колючей проволоки вокруг спецлагеря. Из воды им помогли выбраться всё те же дети, которые достигли спасительного берега раньше них. Спасительного потому, что река являлась естественным препятствием, и, видимо, устроители лагеря посчитали, что преодолеть её холодный стремительный поток любому человеку, а уж тем более ребёнку, будет не под силу, и на противоположном берегу не стояли дозорные вышки с конвойным нарядом часовых. Трёхрядная ограда спецлагеря из колючей проволоки вплотную примыкала к реке, но другой берег был абсолютно чист до самого горизонта…

Надо сказать, что многие дети постарше, умевшие плавать, выбираясь из воды, шли обратно вверх по течению и снова бросались в реку, помогая тем детям, кто беспомощно барахтался в ледяной воде, зовя на помощь. Почувствовав под ногами твёрдую почву, Алексей с помощью двух мальчиков и девочки, которым от силы было лет по семь, вытащили из воды Жогова и, немного передохнув, последовал примеру детей, спасавших тонущих собратьев по несчастью.

С каждой минутой беглецов из лагеря прибывало всё больше, и река буквально бурлила от барахтающихся в ней сотен маленьких тел. Следуя солидарности малолетних заключённых, Алексей бросался в воду и спасал тонущую детвору до тех пор, пока со стороны лагеря не раздались автоматные очереди конвойной охраны, кинувшейся преследовать беглецов. Совсем окоченев от холода, он в последний раз выбрался на берег с маленькой девчушкой на руках и бросился бежать к Жогову, который сам уже торопился ему навстречу. Для детей они являлись чем-то вроде маяка. Увидев, что двое взрослых мужчин побежали от реки, вся сумевшая спастись детвора ринулась за ними, как это было тогда, когда они пробежали по лагерю вдоль стройного ряда бараков по главной улице. Причём, дети совершенно не обращали внимания на то, что мужчины были одеты в униформу сумасшедших. Над головами убегающих свистели пули автоматных очередей, но никто не пригибался, не останавливался и не падал на землю. Жогов и Бородин, убегая, на этот раз, обернулись посмотреть на преследователей и увидели позади себя неприглядную картину: растянувшаяся цепь конвойной охраны шла со стороны лагеря и без разбора расстреливала всех малолетних заключённых подряд, кто не сумел спастись бегством и пересечь холодное течение быстрой реки. Весь берег со стороны лагеря, на сколько хватало глаз, был усеян трупами сумасшедших и детей. Река в своих водоворотах тоже несла десятки тел убитых маленьких узников! А солдаты продолжали расстреливать их даже мёртвых. И всё-таки многим из них удалось спастись, и они бок о бок бежали с двумя взрослыми мужчинами, одетыми в форму узников психиатрического барака, на спине и груди которых красовались большие круглые нашивки ярко-жёлтого цвета – это для того, чтобы снайпер не промахнулся с большого расстояния в таких вот случайных беглецов. И пули на самом деле не переставали свистеть рядом с Жоговым и Бородиным, но это только придавало им силы, и они продолжали бежать без устали, увлекая за собой неисчислимую толпу беглой детворы. Вскоре они достигли холмов и, когда скрылись за ними, выстрелы за их спинами прекратились. Только тогда все беглецы без исключения остановились перевести дух и немного передохнуть. От них валил самый настоящий пар, и, похоже, что никто не страдал от холода.

Оглядевшись как следует, Бородин и Жогов пришли в изумление: детей насчитывалось намного больше, чем им показалось первоначально, когда после первых автоматных очередей конвойной охраны они бросились бежать прочь от реки. Окинув взглядом всех маленьких беглецов, расположившихся на отдых, они пришли к выводу, что тех по минимальным подсчётам не менее тридцати…

– Ну, и как вам это нравится? – задал Алексей куда-то в пространство вопрос, оглядывая сидевшую по-лагерному на корточках детвору. – Что вы на это скажете, Иван Николаевич? – кивком головы показал он на детей.

– А что тебя удивляет, Алёша? – в свою очередь спросил Жогов, с трудом переводя дыхание.

– Ну, как же?.. Ведь собирались в побег только мы, а тут… – он запнулся, и на его губах появилась ироничная усмешка, – целая армия дезертировала!

– Всем жить охота! – коротко отреагировал на его усмешку бывший офицер. – Ты лучше давай показывай, куда нам дальше идти!.. Здесь ни на минуту нельзя задерживаться! Я так полагаю, что за нами будет организована погоня, так как конвойное оцепление видело, сколько нас ушло в побег… Все отдохнули? – обратился он к детям.

– Да вы что, Иван Николаевич? – широко раскрыл глаза от удивления Бородин. – Вы хотите и их с собой прихватить?..

– А ты думал, что я их оставлю?!

– Здесь так нельзя, – попытался возразить Алексей. – Нас тогда быстро обнаружат!.. Здесь каждый сам за себя…

– Они тебе помогали меня из воды вытащить, – непреклонной интонацией сказал Жогов. – Да и сам ты потом бросался в реку спасать их… Так зачем же ты это делал?.. Для того чтобы их сейчас бросить?

– Тогда я их спасал, потому что так было надо, а потом каждый сам за себя! – стоял на своём Алексей. – Если мы пойдём вместе, то все пропадём; а если по отдельности разобьёмся на группы, то у многих появится шанс выжить!.. Это уже проверено очень многими до нас и в очередной раз доказательства не требует…

У Жогова из груди вырвался тяжёлый вздох.

–Я не берусь оспаривать, Алексей, твои слова… – он выпрямился во весь рост и кивком головы показал на детей. – Ты посмотри им в глаза… Если ты выживешь, а потом узнаешь, что они погибли…А погибнут они только по той причине, что ты их бросил, – с большими паузами между предложениями говорил он, – их глаза всю оставшуюся жизнь будут тебя преследовать!.. Посмотри… посмотри, с какой надеждой они смотрят на нас!..

Алексей не выдержал прямого взгляда Жогова и отвернулся. Постояв немного в раздумье, он развернулся и, не торопясь, пошёл вдоль рядов сидевших на корточках детей. Он заглядывал в глаза каждому, кто попадался ему на пути и на кого падал его взгляд. Через минуту он остановился и, обернувшись к Жогову, сказал:

– Ладно, пойдёмте, а то уже становится холодно… Только постройтесь в колонну по три человека, чтобы было удобнее идти, – обратился он к отдыхающей детворе. – Кто постарше, становитесь в конце колонны, а младшие впереди… Никому не жаловаться! Отдыхать будем, когда я скажу… Иван Николаевич, вы довольны? – устало посмотрел он на товарища по несчастью.

– Спасибо, Алёша.

Малолетним заключённым не надо было дважды повторять. Они в считанные мгновения выстроились в колонну по три, и когда мужчины их пересчитали, то оказалось, что всего беглецов вместе с ними тридцать три человека.

– Что же мы будем делать с ними? – удручённо кивнул головой в сторону детей Алексей после подсчёта. – Ведь ни накормить, ни лечить, если кто заболеет…ничего мы не можем.

– Сначала попробуем уйти от преследования, – стальным тоном сказал Жогов. – А уж потом будем думать о насущных проблемах…Веди, Алёшенька!

Бородин скомандовал «вперёд», колонна качнулась подобно гигантской лодке, и пришла в движение. Уже по дороге Алексей признался искренне Жогову:

– Вы думаете, Иван Николаевич, мне их не жалко?.. Я ведь отказался выходить на работу только потому, что больше не мог видеть, как эта безжалостная машина уничтожает их!.. Да я вам уже говорил об этом, – махнул он рукой, вспомнив разговор на прогулочном дворике – Просто я уже так устал от скитаний по концлагерям и отстойникам для сумасшедших, что мне кажется, что я уже на пределе… Не выдержу и сам сойду с ума! Поэтому я так надеялся уйти в побег, чтобы наконец-то обрести спокойствие… Вы представить себе не можете, Иван Николаевич, как охота обрести спокойствие и уже никогда не видеть этого мракобесия, которое сейчас окружает нас! Я даже подумал, что если удастся нам остаться у вогулов, и они не отвергнут нас, то я обязательно попрошу их, чтобы они разрешили мне остаться у них навсегда!.. Буду с ними оленей пасти, за рыбой в океан ходить, женюсь на какой-нибудь красавице-вогулке… На всё согласен, чтобы обрести в душе покой!.. На всё!.. А тут?!.. – он обернулся на колонну детей.

– Я тебя прекрасно понимаю, Алёша, но время нынче такое, – сочувственно вздохнул Жогов. – Я и сам того же хочу, но как можно обрести покой, когда за твоей спиной могут оказаться брошенными на произвол судьбы тридцать абсолютно беспомощных детей?! Ведь без знания местности и хорошего проводника им никогда из этой каменной тундры не выбраться, – кивнул он головой на холмы и скалы вокруг. – А представь, что у тебя после побега сложится всё благополучно… Ты, как того желаешь, останешься у гостеприимных вогулов, будешь с ними оленей пасти, ловить рыбу, женишься… А через время у тебя родится ребёнок, и, глядя в его глаза, ты вдруг увидишь, что на тебя через его зрачки смотрит множество глаз загубленных детей, брошенных тобой среди вот этой каменной пустоши!..

У Алексея из груди непроизвольно вырвался стон.

– Как тогда тебе быть со своим спокойствием? Неужели ты сможешь спокойно спать и спокойно жить? – с неимоверной тоской в голосе продолжал говорить Жогов. – Нет, Алексей! Не ты, не я не имеем права искать спокойствия и оставлять на верную смерть маленькие жизни, которые ещё и жизни-то не видели. Их бытие – это колючая проволока и смерть, машущая косой над их головами. Они даже не представляют, что где-то есть другая жизнь, хорошая и счастливая… Вспомни, что говорил твой отец… Он говорил, что своё открытие он сделал для того, чтобы на земле было как можно меньше плохих и как можно больше хороших людей! Нам, конечно, до его открытий далеко, но если мы бросим на смерть вот эту детвору, то разве мы сможем считаться хорошими людьми?

– Вы так говорите «мы», как будто и от вас исходила идея о спокойствии, – с досадой на самого себя сказал Алексей.

– Я так сказал, чтобы тебе не так обидно было за своё отчаяние, – улыбнулся бывший полковник СМЕРШа. – Не будем, Алёша, уподобляться тем, кто во время праздников вывешивает в городах транспоранты с надписью: «Всё лучшее детям!»… Поднимают тосты за счастливое будущее наших детей… А сами тем временем отправляют на смерть их тысячами…всё наше будущее! – с надрывом вздохнул он. – Ведь если так пойдёт и дальше, то наша нация и в самом деле превратится в нацию генетических уродов – «волчьих выродков», и впереди нас ждёт только демографическое вырождение! А ярлык, что в нашей стране живут лишь только дураки, прочно закрепится за нами навсегда… Не будем, Алёша, уподобляться нашим палачам, а попробуем спасти хоть немногих обречённых… Может быть, именно среди них будет кто-то, кто продолжит дело твоего отца… Помни, что подобной слабости, какая постигла тебя, он, будучи в здравом уме, я думаю, ни за что бы тебе не простил!.. Или просто не понял бы её, – добавил он после короткого раздумья.

– Простите меня, Иван Николаевич, – посетовал на себя Алексей. – Просто очень хочется жить…

– И тем, кто сейчас идёт за нами, тоже очень хочется жить, – кивнул Жогов через плечо. – И поверь, Алёшенька, что и мне очень знакомо твоё чувство!.. Ещё как знакомо! – с какой-то невыразимой горечью в голосе добавил он.

– Простите…

Снегопад пошёл на убыль, и это не могло не обрадовать беглецов, так как он очень сильно затруднял продвижение. Колонна шла уже более часа, и Жогов с Бородиным периодически спрашивали детей, не устали ли они и не желают ли отдохнуть. Но малолетние беглецы проявляли поистине непостижимую выдержку и могли своим самоотверженным упорством запросто преподать урок любому взрослому. Предложения и вопросы мужчин передавались по цепочке по всей колонне, но даже девочки, которых, надо сказать, было ничуть не меньше, чем мальчишек, ни разу не пожаловались на усталость. Скорее всего, это объяснялось желанием подальше уйти на безопасное расстояние от страшного места, название которому спецлагерь. Они даже боялись обернуться, чтобы лишний раз не пугаться возможного преследования…

Путь лежал на северо-восток через каменистые холмы, за ними виднелась длинная гряда высоких скал.

– Вот за этими скалами и простирается долина Идолов, – показал на них Алексей. – Там мы будем в безопасности, только бы добраться…

– Я ещё тогда хотел спросить, когда ты в первый раз о ней рассказывал, – напомнил ему Жогов, – почему она так называется?

Бородин пожал плечами.

– Я точно не знаю… Слышал только, что там все скалы вокруг долины, где и находятся православные монастыри, очень похожи на людей. Вогулы эту долину называют Койп, что в переводе на наш означает «барабан» или «бубен, там-там», – пояснил Алексей. – Долина служила им местом для различных обрядов, пока на ней наши первооткрыватели не выстроили монастыри. Затем они прокляли это место, а сами ушли на северную оконечность Ямала. Я слышал от конвойной охраны, что она до сих пор считается проклятым местом, ещё говорят, что в долину никто не заходит из боязни не выбраться оттуда и умереть… В общем, это то, что нам надо… Чем меньше вокруг нас соглядатаев, тем лучше, – заключил Алексей. – А в басни о проклятых местах я не верю! Доберёмся туда, передохнём, а там подумаем, как нам быть дальше…

Но прежде чем добраться до скал, им пришлось дважды останавливаться на отдых. Они были и в самом деле словно заколдованы. При взгляде на них казалось, что каменная гряда совсем близко, но при ходьбе становилось ясно, что это только обман зрения… Снегопад прекратился совсем, и небо постепенно стало проясняться. Беглецы, почувствовав теплые лучи солнца, жмурясь, поворачивались лицом к нему, чтобы согреть обветренные щёки. Дети радовались! А глядя на них, не скрывали своего удовлетворения и двое взрослых мужчин.