Текст книги "Осада Будапешта. 100 дней Второй мировой войны"

В любом случае ни Остапенко, ни Штейнмец и его водитель не были намеренно убиты немецкими солдатами. Наиболее вероятно то, что все эти смерти были результатом несчастного случая и легкомыслия. Нацисты несут ответственность за смерть миллионов людей, но они никогда, за время всей войны, не убивали парламентеров, прибывших к ним для переговоров.

По свидетельствам очевидцев, третий парламентер, офицер советского 30-го стрелкового корпуса, прибыл на коне с белым флагом в штаб немецкой 13-й танковой дивизии, и его отвели к его командиру генерал-полковнику Шмидхуберу. От имени своего корпуса офицер, который, как описывают, был слегка навеселе, предложил на три дня прекратить огонь для того, чтобы дать немцам возможность подготовиться к капитуляции. Шмидхубер позвонил Пфефферу-Вильденбруху и проинформировал его, что «намерен принять это предложение, чтобы выиграть хотя бы три дня передышки, которой можно будет воспользоваться для пополнения и перегруппировки войск. Командующий «крепостью» в резкой форме ответил, что об этом не может быть и речи. Русский офицер был взят в плен». О дальнейшей его судьбе ничего не известно.

31 декабря по московскому радио передали подробный репортаж о смерти парламентеров. В результате Верховное командование вермахта назначило свое расследование, результатом которого стали новые искажения фактов, помимо тех, о которых уже говорилось выше. В соответствии с комментариями Пфеффера-Вильденбруха, из армейской группы Валька в Берлин была отправлена телеграмма следующего содержания:

«В качестве парламентеров они отправили не двух советских офицеров, а четверых немецких военнопленных. Командование в Будапеште сначала приказало их расстрелять, но затем решило передать их в руки тайной фельдполиции в Вене. По последним данным, этих четверых военнопленных по каналам командования СС и полиции в Вене срочно планируют отправить в ставку фюрера для допроса. В соответствии с находящимися здесь документами, в связи с якобы имевшим место убийством делегации советских парламентеров, о чем ясно заявлялось в передаче советского радио от 31 декабря 1944 г., мы можем заявить следующее.

Отправка в город советских парламентеров, как заявляет советская сторона, на самом деле места не имела.

Мы имеем дело с так характерной для советской стороны очередной подтасовкой фактов, направленной на распространение пропагандистской лжи, лицемерного оправдания маниакального стремления Советов к разрушению и опустошению европейских городов и культурных ценностей».

Таким образом, Пфеффер-Вильденбрух отрицал даже сам факт существования официальной советской делегации, несмотря на то что он, разумеется, знал об Остапенко и, вероятно, про другие группы тоже. Он лгал вышестоящему командованию для того, чтобы прикрыть себя, так как ему было известно о том, что парламентеры находились под защитой международного права. Заявляя о том, что советская сторона прибегла к использованию в качестве парламентеров военнопленных, что было бы нарушением норм международного права уже ею, он поднял градус психоза тотальной войны настолько, что после этого говорить о капитуляции для оборонявшихся стало уже за пределами возможного. В результате сфальсифицированного донесения Пфеффера-Вильденбруха немецкое Верховное командование проинформировало всех командиров на Восточном фронте, что вся эта шумиха вокруг убийства парламентеров является не более чем измышлениями советской пропаганды. А 17 января 1945 г. в адрес командования всех «крепостей» и групп армий поступил запрет принимать советские делегации под предлогом того, что, привлекая туда военнопленных, Советский Союз отказывается от соблюдения международных норм.

О четверых немецких военнопленных нигде больше не упоминалось, не упоминал о них впоследствии и сам Пфеффер-Вильденбрух. Можно легко отнести все эти слухи к немецкой пропагандистской лжи, хотя в дальнейшем американский историк просмотрел соответствующие документы и не обнаружил использования данного факта в пропагандистских целях. Советские власти также хранили молчание, возможно, потому, что действительно прибегали к помощи таких пленных и использовали их в качестве парламентеров, что было незаконно, возможно, оттого, что этих военнопленных просто не существовало в природе. Красная армия часто направляла пленных в стан противника, чтобы подорвать его моральный дух, но в Будапеште это были в основном венгры. Достаточно странным является тот факт, что 21 января Пфеффер-Вильденбрух распорядился, чтобы начальник штаба венгерского I армейского корпуса передал все документы, касающиеся парламентеров, немецкому командованию. Для чего это было сделано, непонятно. И сам Хинди, представший перед Народным судом, так и не смог найти этому объяснение.

Может случиться и так, что здесь лгали все стороны, однако каждый лгал по собственному аспекту дела. Литтерати-Лоотц мог стараться прикрыть себя и свое подразделение от обвинений в смерти Штейнмеца. Советские командиры могли знать, что на момент смерти Остапенко их артиллерия вела огонь по переднему краю противника, кроме того, не в их интересах было бы поднимать тему о четверых немецких военнопленных. Генерал Пфеффер-Вильденбрух, возможно, в свойственной ему манере бюрократа пытался обеспечить материал для использования в немецкой пропаганде. Кроме того, советская сторона не позаботилась о соответствующей подготовке своей миссии: они могли бы по радио предупредить Пфеффера-Вильденбруха о том, что намерены направить к нему парламентеров, но не сделали этого. Наконец, нельзя обвинять оборонявшихся в том, что они установили минные заграждения, или в том, что Штейнмец опрометчиво попытался их преодолеть.

Показательно то, что среди множества военных преступлений, в которых позже обвиняли немецкое военное командование, не включен пункт об убийстве парламентеров, а также то, что другого подобного факта больше ни разу не было зафиксировано за всю войну. Представшего перед судом в Москве Пфеффера-Вильденбруха даже не стали допрашивать по этому делу, а в смертном приговоре, который венгерский народный суд вынес Хинди, среди пунктов обвинения данное преступление не фигурирует. Ко всему прочему, что бы ни пыталась предпринять противоборствующая сторона, Пфеффер-Вильденбрух имел не подлежащий обсуждению приказ удерживать Будапешт, следовательно, ему в любом случае пришлось бы отклонить ультиматум.

Тем не менее советские судебные власти воспользовались данным инцидентом, так как впоследствии они сфабриковали ряд дел, по которым были казнены неповинные немецкие офицеры. В Будапеште козлом отпущения был избран командир 1-го артиллерийского дивизиона дивизии «Фельдхернхалле» капитан Эрих Кляйн. В 1948 г., когда он находился в плену, ему было предъявлено обвинение в смерти Остапенко. Несмотря на применение к нему пыток, Кляйн отказался сознаться в этом преступлении, но все равно был приговорен к смерти, которую затем заменили на 25 лет заключения. Он вышел на свободу в 1953 г. Реабилитация этого человека Российской военной прокуратурой в 1993 г. подтверждает факт, что выдвинутое против него обвинение было чистой фальшивкой.

ПЕРВАЯ ФАЗА. ОСАДА ПЕШТА: 30 ДЕКАБРЯ 1944 Г. – 5 ЯНВАРЯ 1945 Г.

Советское наступление началось на следующий же день после того, как был отвергнут ультиматум. На земле открыли огонь сразу тысячи орудий, а с воздуха постоянно висели бомбардировщики, сбрасывающие свой смертоносный груз. Бомбежка длилась ежедневно по семь – десять часов в течение трех дней. Перерывы в огне артиллерии заполнялись авиационными налетами. В переполненных подвалах находили убежище почти миллион мирных жителей. Многие такие помещения получили прямые попадания, похоронив своих обитателей. Гражданское население отваживалось выйти на улицы лишь при крайней необходимости. Прижимаясь к стенам, жители бегом спешили обратно в подвал, неся с собой набранную в колонке воду или полученный в одной из оставшихся открытыми по приказу режима «Скрещенных стрел» пекарен хлеб.

В центре города улицы были покрыты горами битого стекла, свисали оборванные трамвайные провода, валялись поваленные столбы городских фонарей и масса других предметов, которые давно уже не использовались по назначению и превратились в мусор. На булыжнике мостовой здесь и там были разбросаны мертвые тела в изорванной, грязной, окровавленной одежде. Часто у трупов были обнажены шеи и грудь и вывернуты карманы в поисках индивидуальных жетонов, личных документов и ценностей. Глаза были широко раскрыты, руки имели восковой желтый цвет, в ушах и носах застыла кровь. Тела лежали в лужах крови в странных изломанных позах, там, куда их отбросила сила взрывов, у многих не хватало рук или ног. Здания были объяты пламенем. В местах разрывов снарядов в воздухе стоял синевато-желтый дым.

Повсюду лежали горы мусора, сбором которого больше не занимались городские службы. Атаки советских войск поддерживало большое количество тяжелой техники, а также самолеты бомбардировочной и истребительной авиации. Действия пехоты обеспечивал целый авиационный корпус, две артиллерийские дивизии и многочисленные прочие части и подразделения, всего до пятнадцати артиллерийских и минометных бригад и полков (девять артиллерийских бригад различного назначения. – Ред.). Каждая артиллерийская дивизия имела в своем составе по три бригады, имевшие на вооружении по 36 орудий, 76-мм пушек, 122-мм гаубиц или 152-мм тяжелых гаубиц соответственно. Кроме того, дивизии придавался дивизион тяжелых минометов. Действия стрелкового корпуса поддерживали танки, возможно, из состава 39-й (танковой) бригады 23-го советского танкового корпуса, а также нескольких других танковых полков или полков САУ. Во время боев в Будапеште на территории города было подбито около 200 советских танков, что составляет более чем целую танковую бригаду. (Во-первых, советская танковая бригада насчитывала по штату (с ноября 1943 г.) 65 танков. Во-вторых, танки в уличных боях в Будапеште применялись весьма ограниченно. – Ред.)

Венгерское и немецкое командование, напротив, не имели достаточно боеприпасов даже для оставшегося тяжелого вооружения, поэтому каждому орудию разрешалось выпускать в день только ограниченное количество снарядов. К концу декабря мины к крупнокалиберным минометам были полностью израсходованы.

Утром 30 декабря в Пеште линия фронта проходила полукругом по рубежу, который выступом проходил через пригороды Ракошпалота – Ракошсентмихай – Матьяшфёльд – Пештсентлёринк – Пештсентимре – Шорокшар. В тот день в ходе наступления советские войска заняли значительные площади в восточном и южном секторах, там, где была неоднократно прорвана оборона венгерской 12-й резервной дивизии, а в венгерской 10-й пехотной дивизии из боевых подразделений осталось всего три батальона, которые оказались в критическом положении. Венгерскому 3-му батальону 8-го полка, попавшему в окружение в районе Чёмёра, пришлось идти на прорыв, в ходе которого батальон в уличных боях потерял значительную часть личного состава. Продолжая наступление, которое началось в Рождество на участке между Фотом и Чёмёром, советская пехота при поддержке танков нанесла удар через поля вдоль реки Силаш-Патак западнее Матьяшфёльда на Пештуйхей. Венгерский 1-й батальон 18-го полка занял новые позиции вдоль беседок в Ракошсентмихае, но к вечеру он был почти полностью уничтожен в районе местной церкви, несмотря на то что и советская сторона понесла значительные потери. Группа советских солдат, продвинувшаяся до церкви, в результате немецкой и венгерской контратаки была окружена. Ей удалось прорваться только после того, как солдаты вызвали на себя огонь собственной артиллерии и постоянно корректировали огонь артиллеристов по мере хода боя. За грамотную организацию того боя капитан Николай Леонтьевич Николайчук был награжден медалью Героя Советского Союза. Части немецкой 13-й танковой дивизии также предпринимали контратаки. Первая из них была отбита. В результате второй, которую возглавил офицер Генерального штаба подполковник Экешпарре, был отбит западный сектор Ракошсентмихая. Но и эта контратака захлебнулась после того, как были подбиты четыре или пять немецких танков и девять бронетранспортеров.

31 декабря в результате контратаки немецких и венгерских войск был на один день отбит западный сектор Матьяшфёльда, в том числе аэродром. Однако в руки советских солдат попал расположенный по соседству район Цинкота. Южнее части 22-й кавалерийской дивизии СС оставили Пештсентимре, а на одном из внешних участков по улице Иллёи советские войска продвинулись на несколько сот метров в направлении внутренних районов города. Севернее, в районе Ракошкерестур венгерский 24-й дивизион штурмовой артиллерии под командованием майора Барнабаша Бако отразил атаку советских войск, в ходе которой те понесли значительные потери. Один из советских офицеров в звании майора был вынужден совершить самоубийство, чтобы не попасть в плен.

1 января главной целью для наступающих в направлении на Пештуйхей советских войск стал рубеж между Ракошпалотой и Пештсентлёринком, который обороняли подразделения венгерских 10-й пехотной и 12-й резервной дивизий. Наступающие войска в нескольких местах пересекли кольцевую железную дорогу, а несколько танков вышло к речке Ракош-Патак. Первое здание в пределах административной границы Пешта севернее Шашхалома захватила штурмовая группа под командованием гвардии сержанта Адавкина. В тот же день советская 297-я стрелковая дивизия, до этого находившаяся во втором эшелоне, нанесла удар далее на юг через Новое кладбище. Командир 3-го батальона венгерского 38-го полка капитан Дьёрдь Пецхи вспоминает:

«На рассвете бои достигли восточного края Нового кладбища и смещались в направлении Ферихедь. Батарея развернулась в районе морга. Мне прислали в качестве усиления 30 необстрелянных новичков-хунгаристов.

В 8 часов начался артиллерийский и минометный обстрел, который достиг силы, равной которой я еще не видел на венгерской земле. Кладбище ходило ходуном. Солдаты бегом оставляли позиции и пытались найти укрытие в траншее на улице Козма. Мы тоже побежали туда со стороны морга и спрятались в укрытие. Тут началась атака русской пехоты. Из траншеи мы все открыли огонь по надвигавшемуся противнику. Я командовал огнем расположившихся поблизости от меня солдат, будто взводный командир. Тем же самым занимались майоры [Густав] Кайди и Ференц Йоо. Наш плотный прицельный огонь возымел действие: мы остановили ту атаку…

Перед полуднем появился советский танк, который проломил каменную стену кирпичного завода. Из немецкого танка «Тигр», замаскированного за печью для обжига, к стене пополз унтер-офицер. Когда он точно установил позицию советского танка, экипаж «Тигра» по его команде стал наводить туда свое орудие. Советский танк был подбит одним выстрелом. С наступлением сумерек мы забрались в круглую печь, где уже прятались рабочие из близлежащих домов.

Примерно в полночь противник неожиданно начал атаковать. Мы заняли позиции в коридоре вокруг печи. Русские гнали перед собой венгерских военнопленных, которые кричали: «Мы венгры!» В ответ мы кричали им, что те должны по нашей команде залечь. Под плотным автоматическим огнем русские отошли. Некоторым пленным удалось убежать. Потом во время контратаки нам удалось с помощью ручных гранат полностью очистить территорию завода… На следующий день я и оставшиеся со мной 15 солдат отступили».

2 и 3 января советское наступление в направлении на Пештуйхей продолжалось. На некоторых участках наступающим удалось прорвать оборону вдоль речки Ракош-Патак, несмотря на то что солдатами венгерской 10-й пехотной дивизии было уничтожено пять или шесть танков подразделений первого эшелона. Советские и румынские пехотинцы заняли первую линию обороны, после чего ударили в тыл оборонявшимся, вынудив 3-й батальон 6-го венгерского полка отойти после ожесточенных уличных боев.

К 3 января после тяжелых боев численность венгерской 12-й резервной дивизии сократилась до 10–25 человек в батальоне. Только в тот день 307 венгерских солдат были взяты в плен румынами. Несмотря на многократные попытки немецких и венгерских войск оттеснить противника обратно за речку Ракош-Патак, советские войска продолжали расширять участок прорыва. Для того чтобы укрепить позиции, они снова развернули здесь потрепанную в боях и отведенную в тыл два дня назад румынскую 2-ю дивизию. Командир советского 30-го стрелкового корпуса генерал-майор Г.С. Лазько бросил в бой только что переданную ему 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которая переправилась через Ракош-Патак и кольцевую железную дорогу. Южнее части корпуса уверенно продвигались на Пештуйхей. Войска 18-го стрелкового корпуса подошли на 500 м к временному аэродрому на ипподроме, после чего в распоряжении оборонявшихся осталась единственная взлетно-посадочная полоса на временном аэродроме на острове Чепель. Контрудар силами немецкой 13-й танковой дивизии на Альшоракош не увенчался успехом: вышедшие к железнодорожной насыпи танки были уничтожены, а плотный заградительный минометный огонь не позволил пехоте последовать за ними.

В то время произошел один из самых героических эпизодов за время осады. 40-тонная самоходная баржа с боеприпасами, на борту которой находились русские добровольцы из СС, сумела преодолеть 140-километровый путь из Дьёра через минные заграждения на Дунае и подошла к Будапешту на расстояние 17 км, сев на мель у поселка Леанифалу. Только благодаря отсутствию советских войск в каждом венгерском населенном пункте это предприятие не закончилось катастрофой. С помощью венгерского катера и его экипажа удалось доставить часть груза в город, очевидно под прикрытием деревьев вдоль берега. Предпринятые командованием СС попытки организовать транспортировку оставшейся части груза провалились, и позже для того, чтобы снять с мели застрявшее судно, был послан буксир.

Командиры советских корпусов предпринимали ряд шагов для подготовки своих солдат к уличным боям. Прежний опыт, основанный в основном на боях в Сталинграде, говорил, что самым эффективным способом ведения борьбы было дробить подразделения противника на небольшие группы с последующим их уничтожением по одиночке. Соответственно, в каждой советской дивизии формировались специальные штурмовые группы численностью от 15 до 50 бойцов и рядом представителей технических служб (саперов). Такие группы имели на вооружении, помимо легкого стрелкового оружия, станковый пулемет, один или два ручных пулемета, противотанковое ружье, огнемет и одно-два артиллерийских орудия для поддержки огнем прямой наводкой.

Поскольку во время наступления на главном направлении дивизия, как правило, наступала на полосе от 400 до 800 м, в границах двух соседних параллельных улиц, соотношение сил наступающих к обороняющимся должно было составлять не менее чем три к одному. (Это в полевом бою. В условиях же города хорошо обученные и обладающие боевым опытом штурмовые группы могут успешно подавлять сопротивление даже численно превосходящих разношерстных формирований противника – как это и происходило в Будапеште. – Ред.) Штабы должны были следовать непосредственно за наступающими частями, так как в условиях быстро меняющейся обстановки поддерживать связь становилось очень сложно. В связи с тем что совершающие стремительные прорывы подразделения постоянно отрываются друг от друга, в каждом полку создавался резерв, способный быстро перемещаться на нужный участок. Как правило, такое подразделение включало в себя роту автоматчиков, подразделение разведки и группу технической поддержки. Задачей резервного подразделения было быстрое блокирование брешей в критических ситуациях. Артиллерийские наблюдатели располагались в подразделениях первой линии, так как уже на дистанции 100 м обзор был практически перекрыт зданиями и огромными клубами дыма и пыли, образовавшихся после разрывов снарядов.

Ежедневные доклады обеих сторон дают одинаково необъективную картину перемещения войск на фронте. В океане зданий постоянно меняющиеся очертания переднего края можно было обрисовать только приблизительно. Кроме того, при первой возможности перед основной позицией располагались охранение или передовые патрули. Поэтому на любых картах очертания линии фронта являются не более чем приблизительной картиной.

Долгое время действиям войск мешало отсутствие взаимодействия между наступающими армейскими корпусами. Если советский 30-й стрелковый и румынский 7-й армейский корпуса получали приказы от штаба советской 7-й гвардейской армии, советский 18-й гвардейский стрелковый корпус находился в непосредственном подчинении командующего фронтом Малиновского 11 января по рекомендации советского Генерального штаба. Малиновский объединил все наступающие войска в Будапештскую группу войск, созданную на основе 18-го гвардейского стрелкового корпуса.

Командиром Будапештской группы войск был назначен командир 18-го гвардейского стрелкового корпуса генерал И.М. Афонин. Немецкое командование обладало очень ограниченными возможностями для того, чтобы как-то влиять на ход событий. В начале января еще была возможность пользоваться телефонной связью, и венгерские офицеры-разведчики часто получали ценные данные простым обзвоном местных жителей районов, занятых советскими войсками. Однако к середине месяца большая часть линий связи была разрушена, и сообщение с подразделениями на передовой стало возможно поддерживать только через посыльных. В условиях города с нагромождением развалин домов информация о продвижении противника постоянно задерживалась. Поэтому управление войсками все чаще переходило к командирам боевых групп, которым, несмотря на имевшиеся в их распоряжении ограниченные средства, зачастую удавалось отбивать у противника наиболее важные с точки зрения обороны здания и пути прохода по основным магистралям города.

Для того чтобы не допустить дезертирства, венгерских солдат небольшими группами вливали в немецкие подразделения. Немецкое командование для укрепления обороны старалось также использовать технические средства заграждения. Основные узлы, главные улицы и площади города перегораживали баррикадами, проволокой под электрическим током, минными заграждениями и противотанковыми ловушками. Во второй линии обороны за боевыми частями с целью блокировать возможные прорывы советских войск размещали подразделения полиции, жандармерии и другие формирования с более низким уровнем подготовки и оснащенности, как, например, 2-й университетский штурмовой батальон.

В пределах границ Пешта было оборудовано семь почти параллельных рубежей обороны в форме дуги, которая краями опиралась на берег Дуная. Первая линия обороны проходила по периметру южных пригородов и доходила до станции Ракош, затем сворачивала на северо-запад вдоль ручья Ракош. Вторая занимала бульвар Кальмана, Венгерский бульвар и бульвар Роберта Кароя. Третий представлял собой ответвление от второго рубежа в сторону станции Йожефварош и продолжался вдоль улиц Дёжа Дьёрдь и Драва. Четвертая линия обороны проходила по улице Галлера и площади Орци, улицам Фиумай, Роттенбиллер, Синай Мерсе, мосту Фердинанда и заканчивалась на улице Чанадь. Пятый оборонительный рубеж территориально совпадал с Большим (куда входили проспекты Ференца, Йожефа, площадь Эржебеты, проспект Терезы и Святого Иштвана), а шестой – с Малым кольцом Будапешта (бульвар Карой, бульвар Музеум, бульвар Вамхаз). На всех этих рубежах были возведены лишь легкие укрепления, хотя некоторые были оборудованы минными полями и проволокой под током.

В начале января по приказу командования IX горнострелкового корпуса СС из Буды в Пешт были переброшены остатки 271-й народно-гренадерской пехотной дивизии под командованием подполковника Ктондигера. Командовать всеми частями в Пеште было поручено командиру 13-й танковой дивизии генерал-полковнику Шмидхуберу. К тому моменту, по данным венгерской стороны, численность солдат в венгерских батальонах составляла в среднем всего по 150–200 человек при пяти ручных пулеметах, одном станковом пулемете и четырех-пяти минометах. И это количество постоянно сокращалось. По состоянию на 7 января в немецкой 13-й танковой дивизии насчитывалось 887 солдат, а в венгерских 10-й пехотной и 12-й резервной – 507 человек. По состоянию на 14 января в группе Ктондигера насчитывалось 225 солдат и офицеров, а в дивизии «Фельдхернхалле» с учетом приданных венгерских подразделений – 865. Боевой состав 22-й кавалерийской дивизии СС оценивался примерно как 800 человек, во всех других фронтовых частях вместе насчитывалось еще 400 солдат и офицеров. Итого получается 3684 человека. Таким был боевой состав всего Пештского гарнизона, что примерно соответствует одной советской дивизии полного состава.

Пфеффер-Вильденбрух не доверял Шмидхуберу, поэтому назначил в штаб его дивизии в качестве «офицера по политическим вопросам» оберфюрера СС (соответствует званию полковник) Хельмута Дёрнера. При этом, поскольку Дёрнер был боевым офицером, он одновременно стал командиром боевой группы, сформированной из остатков частей и подразделений 13-й танковой дивизии. Однако это назначение не отражало реального положения вещей: несмотря на то что Дёрнер официально был подчиненным Шмидхубера, на самом деле он мог отдавать генералу приказы. Приблизительно 10 января Шмидхубер перенес свой командный пункт с переднего края в Пешт.