Текст книги "Осада Будапешта. 100 дней Второй мировой войны"

10 февраля

В пять минут одиннадцатого они бинтуют немецкого солдата, раненного после взрыва гранаты. У него раны на бедре и на руках. Я решил взглянуть на него. Кровь больше меня не пугает. Осколок раскроил ему ноготь на руке до кости. Кость тоже была видна…

В полшестого они садятся в большом подвальном помещении. Они не хотят идти на переговоры. Теперь подвал нужно будет постоянно охранять.

В шесть они потребовали килограмм картошки и получили его. Им невозможно отказать. Один из раненых немцев сказал мне, что раненые здесь мрут, как брошенные собаки. Никто не заботится о них. Солдат по имени Янош Шрайбер, которого ранили уже довольно давно и который все еще не может ходить, сказал, что ему пришлось прятаться от немцев, потому что с его раненой ногой он не смог бы убежать от русских и поэтому немцы, скорее всего, пристрелили бы его. Солдат, которого ранили вчера вечером… не получил ничего на ужин: его товарищи ничего ему не дали, заявив, что сами едят один раз в день. Бедняге досталось лишь несколько ложек бобового супа, да и то лишь после того, как их несколько раз попросил об этом мой отец. Он боится, что, когда русские подойдут ближе, его товарищи пристрелят его. Невозможно описать, насколько плохо обстоят дела у раненых. В доме уже шестеро из них умерли. Другие шестеро все еще живы.

10 февраля

Без четверти десять. Один из солдат выглянул из окна гостиной (любопытство кошку убило), и тут же – бац! Он получил пулю в голову. Когда я попытался проползти через гостиную к тому окну (я вовсе не пытался воображать, чтобы показать себя), то случайно рукой попал в кровавое месиво из его мозгов, которые растеклись по полу. За обедом я вспомнил, что не помыл рук, но спокойно приступил к еде. Мытье рук – лишняя роскошь…

Стрельба доносится с лестницы в бомбоубежище. Такой я и представлял себе войну. Но теперь я сыт ею по горло.

Интенсивный минометный огонь. В квартире уборщицы лежат уже четыре трупа. В убежище иногда совсем ничего не видно из-за извести, которая в виде пыли висит в воздухе. Лампы качаются туда-сюда. Их свет отбрасывает тени на штукатурке. Мертвое молчание. Потом снова начинает слышаться стрекот пулеметов и грохот разрывов мин. Сегодня мы даже не зажигали огня, потому что дымоход забился так, что мы не смогли бы выжить в этом дыму.

Церковь Кристины заняли советские солдаты, дом номер 50 тоже у них в руках. Я выглянул на улицу через последнее уцелевшее окно. Отсюда невооруженным взглядом виден труп одного из русских.

11 февраля

Русские вышли к дому Прейзингеров, третьему от нас по улице… В нашем доме все еще находятся немцы. Повсюду трупы лошадей. Запах крови и трупов смешивается с дымом. Холодно. В комнатах грязь по колено… Немцы, похоже, мерзнут. Нам удалось приручить их. Они даже заявили мне дружеским тоном, что пристрелят меня, если я не вернусь в подвал, поскольку гражданским нечего делать на передовой. Я в ответ заверил их, что фронт здесь долго не продержится, и они успокоились. Похоже, горит здание вокзала.

В тот же день

Наконец немцы ушли из нашего дома.

12 февраля

Без четверти три ночи у нас появились двое первых русских. Они держатся нагло. У обоих пулеметы. Русские в веселом настроении… Я иду вверх в квартиру. Любой бы взвыл, если бы у него в доме лежало восемь трупов лошадей. Стены забрызганы кровью, они окрасились красным в человеческий рост. Везде мусор и обломки. Одна из комнат на чердаке обвалилась. Все двери, шкафы, мебель и окна разбиты. Не осталось ни одной целой вещи. Штукатурка сбита почти повсюду. Перед домом замерли брошенные немцами автомашины… Не хватает стены от окна в спальне до окна в комнате Катики. Еще один шаг по мертвой лошади. Трупы мягкие и упругие. Если по ним попрыгать, то возле пулевых отверстий появляются маленькие пузырьки, откуда с шипением выходит воздух.

13 февраля

На улице русский отдал мне оплетенную бутыль и хотел забрать меня с собой. Но тут появился уборщик из соседнего дома, я отдал бутыль ему, и русский повел его за собой. Хотел бы я знать, куда они пошли.

Сегодня девочки отправились к дяде Золтану. В их дом попало восемь бомб. Они жили на вилле Терффи. Русские ограбили дом подчистую. Пока они мародерничали, девочек заперли в туалете. Русские забрали 35 тысяч пенгё, часы, еду, одежду – одним словом, все.

14 февраля

Сегодня утром приходили четверо русских, которые грабили нас дважды. Они взламывали все закрытые замки. Унесли целую кучу вещей. Трупы лошадей доставляют нам много беспокойства. В тепле они начинают вонять.

15 февраля

Многие говорят, что время свободных грабежей закончилось. Если вам удастся найти офицера, он заставит солдат-грабителей вернуть то, что они забрали.

Видел еврея в советской форме. Он выглядит в ней очень живописно.

Во многих районах насилуют женщин. Женщины пытаются спрятаться где только можно».

На холме Рокуш-Хедь почти все дома были разрушены. Улица Бёсёрмени, Южный вокзал, площадь Селля Кальмана, бульвар Маргит – все это превратилось в руины. Здание на авеню Олас, где гестапо хранило конфискованные у евреев серебро и золото, китайские вазы, ковры и гобелены, взорвано, и все ценное имущество погибло. Улицы в районе Замка едва можно было найти, жители зачастую предпочитали передвигаться по крышам разрушенных до основания домов. Шандор Марай так описывает апокалиптическую картину:

«То, что я увидел в районе Обуда, с первого взгляда показалось мне ужасным. Но уже после первой пройденной сотни метров картина представлялась все более гротескной и невероятной. Ум отказывался в это верить. Казалось, мой путь лежал не через городские районы, а через место раскопок. О существовании некоторых улиц приходилось просто догадываться: вот угловой дом, где находилось кафе «Флориан», а вот улица, где я когда-то жил. Ни одного целого здания. Только груда развалин на углу улицы Статистики и бульвара Маргит, там, где все несколько дней назад высился пятиэтажный многоквартирный дом и кафе… А вот стена от дома, где проживали мои друзья. Развалины еще одной улицы, на площади Селля Кальмана – остовы трамваев, картина полного опустошения на Кровавом Лугу, в квартале Кристинаварош, в районе горы Нап-Хедь и Замка».

Очень сильно пострадал и городской зоопарк. Из 2500 животных выжило всего четырнадцать. В последнюю неделю осады, когда под пулями погибли три смотрителя, пришлось отказаться от попыток накормить зверей. Многих животных сами жители пустили на мясо. Стеклянные стены пальмового сада обрушились под воздействием взрывной волны, крокодилы в бассейне за ними умерли после прямого попадания снаряда в систему отопления. А бегемотам, которые лежали в теплой воде уцелевшего артезианского источника, удалось выжить за счет запасов собственного жира. Несколько крупных плотоядных сбежали из разрушенных клеток, после чего сожрали друг друга или были пристрелены солдатами на соседних аллеях. Нескольким райским птицам удалось улететь и выжить, питаясь отбросами из мусорных баков. Один из львов несколько недель прятался в туннелях метро, где питался бездомными лошадьми, пока не был пойман специальной командой, которую отправил на его поиски советский комендант города генерал-лейтенант Иван Терентьевич Замерцев. Два шотландских пони пропали еще в январе, но сами вернулись в свою конюшню в марте, благополучно пережив два месяца скитаний в голодном городе. По одним источникам, их подобрал извозчик, который сам же вернул лошадей после окончания осады, опасаясь наказания.

Все скульптуры на столичных площадях были обезображены шрапнелью и пулями, многие погибли. Некоторые впоследствии были уничтожены активистами коммунистической партии после того, как город пал. Другие, в том числе бронзовые львы перед зданием парламента, были увезены из города советскими мародерами. Металл конной статуи революционера 1848–1849 гг. Артура Гергея (1818–1916; 13 августа 1849 г. капитулировал перед русскими войсками у Вильгоша. Помилован по ходатайству Николая I. – Ред.) был использован для отливки статуи Сталина. Через полвека статуя снова была воссоздана и поставлена на плиту-основание бывшего памятника Ленину на площади Фелвонулаш (площадь демонстрации. – Ред.).

Как последний трагикомический эпизод той осады, 1 марта 1945 г. парламент страны одобрил инициативу Ф. Салаши присвоить Будапешту звание «города героического сопротивления» по аналогии с советским титулом «города-героя», которого были удостоены Ленинград, Сталинград и Москва. После падения Будапешта Карой Берегфи, как командующий венгерской армией (Гонведа), приготовил речь, в которой намеревался по радио отдать должное защитникам столицы. Радиообращение было даже записано на пленку отделом безопасности и пропаганды Верховного командования. Группа солдат, направленных на радиостанцию, чтобы передать туда речь, остановилась по пути в баре, где один из них, несомненно находясь в состоянии подпития, сел на катушку и сломал ее. Солдат от сурового наказания спас обер-лейтенант из отдела пропаганды, который был известен своим умением имитировать голоса и который, к счастью, оказался поблизости. Он заново воспроизвел речь, и даже сам Берегфи не сумел отличить подделку от оригинала.

ПРЕСЛЕДОВАНИЯ ЕВРЕЕВ

Я бы не советовал вам, господа, жить в одном из тех домов.

Габор Вайна, отрывок из доклада

в венгерском парламенте по поводу создания

международного гетто

Во время осады Будапешта с одобрения или, по крайней мере, при попустительстве правительства совершались преступления против евреев, которых не знали даже другие страны Европы, находившиеся под гнетом нацистского режима. После провала попытки прекращения огня правительством Хорти 15 октября 1944 г. пришедший к власти режим партии «Скрещенные стрелы» немедленно объявил о намерении «окончательно решить еврейский вопрос». К этому времени в городе оставались только те евреи, которые насильственно отбывали трудовую повинность и поэтому не были отправлены в немецкие концлагеря. Депортации евреев были организованы Адольфом Эйхманом, который прибыл в Венгрию сразу же после оккупации ее немецкими войсками 19 марта и созданным специально для этого распоряжением немецкой администрации на следующий же день Советом по делам евреев.

18 октября Эйхман снова появился в Будапеште. Представители СД и гестапо закрепили за собой здание отеля «Рояль» на Большом бульваре, а также ряд стоявших по соседству друг с другом домов на холме Шваб-Хедь, у терминала зубчатой железной дороги. Представитель гестапо Ганс Гешке, который уже доказал свою репутацию убийством населения Лидице, был назначен руководителем СД в Венгрии, а его коллега Альфред Тренкер занял пост главы СД в Будапеште.

Для Салаши и его банды, казалось, не было задачи важнее, чем сделать Венгрию «свободной от евреев». Наверное, это было даже важнее, чем победить в войне. Иначе нельзя дать объяснение их абсолютно бессмысленным действиям, основной целью которых было унизить, изгнать и уничтожить евреев. Это, наверное, поразило даже некоторых из вождей партии, которые, не сумев найти идеологическое оправдание для тех бесчеловечных мер, запрашивали о том, насколько они оправданны в сложившихся обстоятельствах. Например, министр иностранных дел в правительстве салашистов Габор Кемень спрашивал: «Неужели мы настолько богаты, чтобы потерять сразу четыре миллиона рабочих часов в день?» Но его коллеги-министры заставили его замолчать, а позже венгерское правительство одобрило подписанную немецкими представителями жалобу, где указывалось на недопустимость использования евреев при рытье траншей вдоль границы с Германией на немецкой территории. Их требовали немедленно вернуть на венгерскую землю.

Руководство Германии настаивало на депортации евреев и требовало от венгерского правительства предпринять соответствующие шаги. Так, 21 ноября министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп направил представителю рейха в Венгрии Эдмунду Веезенмайеру телеграмму, где требовал разъяснить Салаши, что скорейшее уничтожение всех евреев было очень важно для обороны столицы. На самом деле евреи, за исключением тех, кто проживал в варшавском гетто, почти никогда не оказывали организованного сопротивления, даже находясь на пороге гибели.

17 октября в качестве прелюдии к депортации жители зданий в VIII округе, отмеченных звездой Давида, получили распоряжение собраться на следующее утро во дворах домов. 18 октября, заложив руки за голову, они маршировали по улице Ракоши к ипподрому Таттерсааль, к северу от кладбища Керепеши, а 19 октября их отправили на набережную Дуная. Когда их уже построили лицом к реке, немецкий офицер вдруг приказал остановить неминуемую казнь и всех евреев отправили по домам. В некоторых домах для обеспечения поимки евреев полиция и активисты «Скрещенных стрел» организовывали неожиданные рейды. При этом жителей избивали, а некоторых, тех, кто отказывался немедленно отправляться туда, куда приказывали власти, убивали на месте. Проживавшего по адресу площадь Телеки, дом 6 пожилого мужчину, который не мог идти, за ноги стащили по лестнице с пятого этажа. За несчастным тянулся длинный кровавый след из разбитого черепа. Труп бросили на улице.

Вскоре началось депортирование в Германию. Сборным пунктом служил кирпичный завод в Обуде. Отсюда примерно 6 тысяч евреев отправили пешком по нескольким маршрутам в сопровождении боевиков партии салашистов. Охранники открыто издевались над евреями, многих пытали и просто убивали. Начиная с 20 октября жителей обозначенных звездой Давида домов, независимо от их физического состояния, сгоняли на работы по строительству оборонительных сооружений. Среди тех, кого привлекли к работам, был даже мужчина в возрасте 81 года. Большая часть противотанковых рвов была отрыта именно этими людьми.

Первое самоубийство еврея было зафиксировано полицией в 19.32 15 октября. Первый расстрел евреев на берегу Дуная служба скорой помощи датировала 23 ноября, хотя на самом деле расстрелы велись ежедневно начиная с 15 октября. После 25 октября никого уже не удивляли донесения полиции следующего содержания:

«Рабочий-лаборант Андраш Питшофф, 22 года, был выловлен сотрудниками полиции (номера жетонов 2017 и 2048) из Дуная с огнестрельными ранами.

Евреев расстреливали на причале Сеченьи, при этом нескольким удалось спастись, спрыгнув в канал».

Любимым местом для массовых казней была набережная Дуная, несмотря на то что в ночное время убийцы-салашисты стреляли плохо и их жертвам часто удавалось спрыгнуть в ледяную воду, а затем выбраться из нее у моста или через коллектор канализации. В приведенном ниже докладе штаба венгерского I армейского корпуса подобный инцидент описан в характерной обтекаемой манере:

«Рано утром 30 декабря дежурный офицер полиции остановил пятерых мужчин с характерной еврейской внешностью, которые были совершенно мокрыми и пытались от кого-то скрыться бегством. Люди, казалось, настолько обезумели, что не могли объяснить, кто они такие и как оказались в Дунае».

Сейчас, по прошествии времени, многие удивляются, как могло дойти до случаев подобного бесчеловечного обращения. Еще до конца осады представители правительства заверили швейцарского дипломата Карла Лутца в том, что во всем городе было не более 4 тысяч боевиков партии «Скрещенные стрелы». При нормальных обстоятельствах 4 тысячи никогда не смогли бы терроризировать целый миллион. Ни в одной из оккупированных Германией стран Западной Европы людей не казнили массово только за их принадлежность к определенному народу, а в Советском Союзе такие события прекратились на оккупированных немцами территориях после начального периода (когда зондеркоманды действовали, можно сказать, не покладая рук, расстреливая в рвах тысячами. – Ред.).

В Венгрии немцы никого не смогли бы наказать за попытку предотвратить массовую бойню, а властям достаточно было лишь обеспечить соблюдение законов страны. Тем не менее полиция, жандармерия и военные предпочитали наблюдать со стороны за тем, как представители партии совершают зверства. Это свидетельствует о том, что в то время во всех сферах общественной жизни воцарился глубокий кризис, что можно проиллюстрировать следующими несколькими воспоминаниями современников:

«Офицер рассказал нам, что евреев раздевали до белья, расстреливали на набережной Дуная, а затем швыряли тела в реку. «Проблема не в том, что это делается, – продолжал он, – а в том, что некоторым из них удалось выжить, так как они не были добиты во время казни. И теперь они превратятся в мстительных свиней».

Две женщины беседуют между собой. Одна заявляет: «Партия точно затевает что-то ужасное против тех, кто живет в гетто». Другая говорит в ответ: «Мне очень жаль этих бедных людей, но, наверное, все это правильно, потому что им не следует давать шанс отомстить в будущем».

На улице ко мне подошел мужчина. Он бежал из Лайошмиже и теперь жалеет об этом. «Я попался на удочку пропаганды», – говорит он огорченно. Я заверил его, что скоро ему позволят вернуться домой. В ответ он раздраженно проворчал: «Мне удалось заполучить два акра еврейской земли. Как вы думаете, мне позволят сохранить ее за собой?»

Партийные главари испытывали озабоченность по поводу того, что творили боевики, – ведь это могло вызвать у населения жалость к евреям. Это явно видно из тезисов к речи парламентского депутата Кароя Мароти, в которой он выступал за казни:

«Мы не должны допускать, чтобы отдельные эксцессы стали причиной сочувствия к ним… Нужно предпринять что-то и для того, чтобы остановить массовые казни в общих могилах, которые происходят каждый день, а гражданское население не должно видеть, как убирают сразу множество людей… Не следует вести учет казненных в общем реестре».

Примерно в том же ключе высказался и комиссар полиции страны Пал Ходоши:

«Дело не в том, что евреев умерщвляют; единственной проблемой является сам метод. Надо делать так, чтобы тела исчезали, а не оказывались на улицах».

То, как вели себя боевики партии «Скрещенные стрелы», можно проиллюстрировать двумя свидетельствами очевидцев:

«На одной из улиц, ведущих к Дунаю, навстречу мне попалась колонна из 30–40 человек, поголовно одетых в белое. Когда они подошли поближе, я увидел, что все мужчины и женщины были в нижнем белье, под их босыми ногами поскрипывал снег и хрустело битое стекло. Пораженный, я застыл на месте, а когда колонна подошла совсем близко, спросил одного из партийных боевиков, сопровождавших ее, кто были эти люди. Никогда не забуду его циничный ответ: «Избранный Богом народ». Какое-то время я стоял потрясенный, пока звуки пулеметных очередей откуда-то со стороны Дуная не заставили меня понять, что тот путь для всех этих людей был последним.

Они гнали евреев, как скот, по Большому бульвару. Четверо или пятеро мальчишек из «Скрещенных стрел» в возрасте от 14 до 16 лет конвоировали их от улицы Кечкемети до моста Эржебеты. Вот, обессилев, упала пожилая женщина. Вполне понятно, что она не поспевала за колонной. Один из юнцов принялся избивать ее прикладом винтовки. Я был одет в военную форму и решил подойти к нему: «Сынок, у тебя есть мать? Как ты можешь так себя вести?» – «Но ведь это всего лишь еврейка, дядя», – отвечал тот».

У многих из членов партии были близкие знакомые среди евреев, с которыми они обращались хорошо. Позже, когда они предстали перед судом по обвинению в военных преступлениях, эти люди пытались приводить спасенных евреев в качестве доказательства своей симпатии ко всему еврейскому народу. Руководитель отдела партии, ответственного за уничтожение евреев, и одновременно заместитель директора отдела антропологии, отвечавший за расовые исследования, студент факультета права Иштван Келеченьи был готов за деньги выдавать богатым евреям свидетельство об их арийском происхождении. Жена министра внутренних дел Габора Вайны стала функционером партии национал-социалистов, несмотря на наличие у нее еврейских предков. Ей пришлось оставить эту работу лишь после того, как ее происхождение было раскрыто, а ее муж развелся с ней.

Иногда животная жестокость молодчиков партии «Скрещенные стрелы» вызывала возмущение не только у обычно невозмутимых венгров, но даже и у некоторых немцев. Пфеффер-Вильденбрух строго-настрого запретил своим солдатам участвовать в акциях против еврейского населения. В то же время для немецкого высшего политического руководства было даже удобно, что кто-то решал «еврейский вопрос» еще более жестокими методами, чем сами немцы. Веезенмайер получил из Берлина инструкции «всеми путями» оказывать содействие партии «Скрещенные стрелы», так как «в наших собственных интересах было бы, чтобы венгры вели себя по отношению к евреям в максимально жесткой манере».

В результате развязанного партией венгерских фашистов террора с 15 октября 1944 до 13 февраля 1945 г. количество евреев в Будапеште сократилось на 105 453 человека. Из примерно 50 тысяч «отданных в аренду» евреев, которых передали немцам для использования на строительстве фортификационных сооружений еще до того, как замкнулось кольцо окружения, примерно 7 тысяч человек попали в советский плен и еще 6 тысяч человек погибли за пределами Будапешта.

У угнанных на принудительные работы и переодетых в военную форму, если они попадали в руки советских властей, было мало шансов избежать лагеря для военнопленных. Даже после окончания осады города советские солдаты хватали людей без суда и следствия.

Большинство сотрудников полиции и жандармерии не желали сотрудничать с боевиками фашистской партии с самого ее создания. Например, руководство партийной милиции в Зугло обратило внимание на то, что ее сотрудники все чаще во второй раз захватывают тех, кто уже когда-то побывал у них в руках. Тогда партийное руководство региона приняло решение, что к ликвидации нежелательных элементов, после того как они доставлены в полицейские участки, должны привлекаться сами полицейские. Первое подобное массовое убийство произошло 12 ноября. Тогда после церемонии открытия партийного штаба состоялась казнь примерно двенадцати узников, убитых на берегу ручья Ракош.

Единственный протест против этих в общем-то беззаконных действий поступил из партийного филиала в Андьяльфёльде. Его руководитель в резкой форме высказался против того, чтобы боевики партийных организаций из других мест оставляли «туши» [убитых евреев] в его районе, так как «данный факт было бы нелегко объяснить населению». Среди убийц был подросток в возрасте 15 лет, который после войны стал офицером ВВС и попал под арест лишь в 1966 г. вместе со своими сослуживцами после завершения расследования по делу о бывших активистах партии «Скрещенные стрелы». Он со своими товарищами принимал участие в бесчисленном количестве казней, перед которыми приговоренные обычно подвергались изощренным пыткам и издевательствам. В день Рождества только эти активисты расстреляли более 50 человек, а всего они были от 1000 до 1200. Казни проводились на набережной Дуная, в парке Варошлигет, у ручья Ракош, в кузовах грузовиков прямо на ходу, в помещении прачечной в штаб-квартире партии, где допросы узников продолжались до тех пор, пока дренажная система не забилась от свернувшейся крови. Тела обычно оставляли на месте казни для того, чтобы держать население в постоянном состоянии страха. В ноябре на скамейках парка Варошлигет и на улице Стефании скопилось так много мертвых тел, что для того, чтобы их убрать, потребовалось несколько дней.

Практически все активисты партии были обязаны участвовать в пытках и казнях, что являлось так называемой проверкой на лояльность. В таких кровавых акциях участвовали подростки 14–15 лет, а также женщины. Наиболее известными из них являются Вилмош Зальцер 23 лет, а также бывшая медсестра Пирошка Дели. Боевик партии Петер Пал Катона, участвовавший в конвоировании с территории кирпичного завода в Обуде в гетто 1100 человек, лично застрелил 62 пленников. Отец Кун, который организовал несколько массовых казней, признался после осады в 500 убийствах. Его лозунгом всегда было: «Во имя Христа – огонь!»

Примерно 8 тысяч евреев были освобождены от уголовного преследования благодаря своему особому статусу перед законом. Но партия «Скрещенные стрелы» значительно сократила число таких «льготников». 71 человек, награжденные золотой медалью Героя во время Первой мировой войны, попадали под особый статус по распоряжению самого Салаши. Еще пятьсот получили иммунитет по распоряжению министерства внутренних дел.

Уполномоченный Международного Красного Креста сотрудник шведского посольства Карл Иван Даниэльссон был первым, письменно выступившим в защиту евреев после немецкой оккупации Венгрии 19 марта. Позже Рауль Валленберг (еврей по матери. – Ред.), которого направили в Венгрию правительство Швеции, а также комиссия США по делам военных беженцев, стал выдавать этим людям специальные пропуска. Эти документы не имели под собой никакой законной силы и в дальнейшем были задним числом признаны правительством Швеции. Там говорилось, что шведское правительство и представительство Красного Креста в Швеции имеют особую заинтересованность в том, кому выдан подобный документ, то есть это лицо находится под защитой правительства Швеции.

Многие «защитные» документы признавались правительством Стояи и были одобрены новым МИД Венгрии после того, как к власти в стране пришел Ф. Салаши. Несмотря на то что министр иностранных дел Габор Вайна заявил 18 октября, что «не признает ни одно рекомендательное письмо или заграничный паспорт, выданный еврею кем бы то ни было и когда бы то ни было», салашистское правительство под давлением заинтересованных государств все-таки признало 34 800 подобных документов. На самом деле в стране ходило в обращении около 100 тысяч подлинных и поддельных документов, призванных обеспечивать неприкосновенность личности их владельца, и сами посольства старались максимально превысить имеющиеся у них квоты на выдачу подобных бумаг. Валленбергом были разработаны и другие способы спасти жизнь таких людей. В первую очередь это относится к созданию «находившихся под особой охраной домов» и организации снабжения их обитателей продовольствием и другими необходимыми товарами, что часто было сопряжено с риском для жизни. Евреев призывного возраста устраивали в особые «обеспечивающие защиту» компании по трудоустройству, правда, несмотря на это, 29 ноября их погрузили в грузовики, предназначенные для перевозок скота, и передали немцам.

Как и представители Швеции, швейцарский дипломат Карл Лутц, португальский дипломат Карлуш Бранкиньо и папский нунций также выдавали евреям охранные документы. Глава представительства общества Красного Креста Фридрих Борн выдал 1300 удостоверений личности, которые одновременно служили документами, подтверждающими благонадежность данного человека. Секция В общества Красного Креста под руководством преподобного пастора Габора Стехло в рамках акции «Добрый пастырь» организовала 32 детских дома для детей, потерявших родителей, тем самым спасая их от депортации или, того хуже, голодной смерти. Помимо перечисленного, общество Красного Креста взяло под свое попечительство 18 больниц и клиник неотложной медицинской помощи. Посольство Сальвадора распространило среди жителей Будапешта 800 специальных удостоверений о гражданстве, а дипломатическое ведомство Никарагуа – 500 таких документов.

Но самый большой вклад в работу по спасению евреев внес «поверенный в делах Испании» Джорджио Перласка. На самом деле этот человек был гражданином Италии, интернированным 19 марта 1944 г. за антигерманские взгляды. Бежав из заключения, он укрылся в испанском посольстве, где включился в борьбу за спасение жизней. Функционеры венгерской фашистской партии терпимо относились к деятельности посольства, надеясь, что испанский диктатор Франсиско Франко признает режим Ф. Салаши. Однако испанский поверенный в делах Анхель Санс-Брис имел прямо противоположные инструкции. Время от времени он направлял в адрес МИД венгерского правительства ободряющие, но ничего не обещающие заявления, что долгое время вводило чиновников в заблуждение. Таким образом, посольство Испании имело возможность прибегнуть к более активной по сравнению со своими шведскими и швейцарскими коллегами тактике. Оно требовало от правительства партии «Скрещенные стрелы» отчета по каждому случаю проявления жестокости, призывало создать специальные поезда для евреев, имеющих документ о благонадежности, чтобы вывезти их за пределы страны. Здесь прекрасно понимали, что даже если режим сочтет для себя невозможным выполнить эти требования, то ему все равно придется уступить в чем-то другом. 29 ноября Санс-Брис отправился в Испанию, поскольку требование венгерского правительства дать недвусмысленный ответ на вопрос о его признании ослабляло его позиции в стране. Прежде чем выехать, он обеспечил для Перласки немецкую визу и пообещал организовать для него бегство из страны через Швейцарию. Но Перласка не собирался дезертировать со своего поста. Он заявил венгерским партийным функционерам, что Санс-Брис уезжает, чтобы официально подготовить процедуру признания Испанией режима Салаши, а на время своего отсутствия оставил его, Перласку, исполняющим свои обязанности. Тем самым Перласка получил возможность спасать обитателей домов, которые находились под покровительством посольства Испании, которых как раз собирались забрать в гетто. Вплоть до полного окружения города он регулярно направлял в венгерский МИД ложную информацию, а иногда даже не боялся прибегать к шантажу, заявляя, что, если что-нибудь произойдет с его подопечными, в Испании всегда найдется несколько тысяч беженцев из Венгрии, благодаря свидетельствам которых можно будет отыграться за это. До конца деятельности этого человека количество находившихся под его защитой евреев выросло от 300 до 5 тысяч.

Когда Перласка признался Анджело Ротте в своей лжи, единственное, о чем попросил его папский нунций, было не рассказывать об этом архиепископу Веролино, который был «настолько щепетильным, что после этого просто не сможет спать». Но когда Перласка позже просил Ротту пригрозить салашистскому режиму разрывом дипломатических отношений, то, по его собственным воспоминаниям, когда нунций ответил, что «не может так поступить без разрешения Ватикана», он, не в силах перенести это, наговорил священнику колкостей и выбежал вон, даже не поцеловав перстень на его руке.

Поведение члена Еврейского совета Микшо Домонкоша также было не менее экстравагантным. Когда сразу же после фашистского переворота 16 октября банда салашистов попыталась немедленно разграбить штаб-квартиру организации, Домонкош по телефону обратился за помощью к суперинтенденту жандармерии Ласло Ференци. Суперинтендент, который отвечал за депортацию евреев, заявил в ответ: «Ничего страшного, теперь евреи получат то, чего хотели». Но Домонкош, не обращая внимания на эти слова, все равно посоветовал грабителям поскорее убираться из здания, так как, по его словам, Ференци якобы, послушав его, уже направил сюда патрульные машины. И грабители повиновались. Позже, нарядившись в форму капитана, Домонкош от имени Ференци начал раздавать «официальные паспорта». Тем самым он спас многих евреев от депортации, а некоторых членов Еврейского совета избавил от ареста боевиками партии «Скрещенные стрелы». Он сумел приобрети такой вес, что был даже назначен политическим представителем в гетто, где должен был представлять интересы министерства обороны. Никому даже в голову не пришло, что этот человек сам был евреем. Когда действующие по соседству милиционеры партии «Скрещенные стрелы» вылавливали за пределами гетто евреев, им приходилось доставлять пленников на «командный пункт», если, конечно, они не успевали сразу же расстрелять их на набережной Дуная.