Текст книги "Соблазненная принцем"

Глава 37

Когда Виктория проснулась, она лежала на боку, по-прежнему повернувшись лицом к огню. В лагере было тихо. Солнце пробилось сквозь кроны деревьев, придавая воздуху зеленоватый оттенок. Ее спине было тепло, потому что она прижималась к Раулю, который держал ее в объятиях.

Мало-помалу лагерь зашевелился. Сначала какая-то пожилая женщина, выйдя из палатки, проковыляла в лес и вернулась с растопкой, которую положила в тлеющие угли. Растопка сразу же загорелась, и она добавила еще дров-веток потолще, которые весело загорелись, потрескивая. В бледно-голубое небо спиралью поднялся дымок.

Потом зашевелились и другие. Один за другим люди выходили из палаток, чтобы что-то сварить, поухаживать за лошадьми, потянуться, протереть глаза. Они собирались небольшими группами, чтобы обсудить что-то. Что-то касающееся Рауля и Виктории, если судить по тому, как они улыбались, поглядывая на них.

Наконец, почесываясь и громко зевая, из своей палатки появился Данел. За ним следовала молодая женщина с черными горящими глазами, которая, словно кошка, потерлась об него. Он шлепнул ее по заду. Она улыбнулась и медленно отошла в сторону. За ней последовала еще одна женщина – не такая молодая, но очень хорошенькая, которая, собрав волосы на затылке, завязывала их ленточкой. Она тоже подняла лицо, чтобы он ее поцеловал, получила шлепок по заду и удалилась. Судя по ее виду, она была более усталой, чем первая.

И из палатки вышла Селеста. Она поцеловала его в губы, получила, как и остальные, шлепок по заду и направилась в лес.

Виктория глазам своим не верила, наблюдая этот парад.

Рауль шепнул ей на ухо:

– У Данела среди женщин репутация великого и неутомимого любовника.

Рассказывая, он называл вещи своими именами, и это очень смущало Викторию, однако она все же спросила:

– И это все, кто у него есть?

– Возможно, после того как я заснул, там побывали и другие.

– Это его… – Виктория неуклюже замялась, не зная, как сформулировать вопрос. – Я хотела спросить, женат ли он на ком-нибудь из них?

Рауль презрительно фыркнул.

– В Морикадии мужчине разрешается иметь только одну жену. Но если он уговорит женщин посещать его палатку, их может быть неограниченное количество. По крайней мере мне так кажется. Лично мне не было нужно более одной женщины за один раз.

– Это хорошо. – Она понимала, что сейчас, когда они лежали, прижавшись друг к другу, его интересовала только она.

Но это также смущало и возбуждало, потому что они не могли сейчас заниматься любовью.

– Меня интересуешь только ты, – сказал он.

– Это мне очень льстит, – сказала она в ответ, ни капельки не поверив ему: ведь как-никак, когда закончится революция, она покинет Морикадию навсегда. Но ей было приятно получить его заверения в том, что пока она здесь, он не станет приглашать в свою палатку других женщин.

– Пора, любовнички! – заорал Данел. По утрам он, кажется, говорил еще громче, чем обычно. – Проснитесь и воссияйте. Нам нужно выполнить одну церемонию!

Его слова как будто послужили сигналом, и жизнь в лагере забурлила и стала более деловой и веселой. Каждый шумно и весело выполнял свое дело. Мужчины поддразнивали женщин, женщины подзадоривали мужчин. Виктория почти не понимала, о чем они говорили, и могла лишь догадываться по интонации.

Сев, она взглянула на Рауля.

Как и она, он был все еще одет, но если она чувствовала себя грязной и невыспавшейся, то он в отличие от нее совсем не выглядел сонным, а встречал грядущий день ясным взглядом. Даже его непричесанные волосы поблескивали в лучах восходящего солнца.

– Что происходит? – заволновалась она.

– Мы снова передаем право собственности на тебя от Данела…

– Что еще за право собственности?

– Он взял тебя в плен. Ты спала в его палатке. Значит, ты принадлежишь ему.

– Но его там не было! – почти крикнула она.

– Я это знаю, – сказал Рауль, пожимая плечами. – Но не я устанавливаю правила. Придется нам устроить церемонию.

– Помилосердствуй! Это абсолютно непристойно и вызывает раздражение. – Она собрала волосы и, перекинув их через плечо, кое-как заплела косу и завязала ее.

Рауль подергал ее за кончик косы.

– Разве ты не хочешь быть моей?

– Значит, сейчас я принадлежу ему? – спросила Виктория, указав на Данела.

– Правильно.

– В таком случае я хочу быть твоей. В какое время ты ложишься спать?

– Типичный вопрос жены, обращенный к мужу.

Виктория уставилась на Рауля, потрясенная его замечанием насчет жены.

Он пожал плечами:

– Здесь нет часов. Но думаю, что поздно – глубоко за полночь.

Ее возмутило, что он осмелился приравнять ее к жене – человеку, занимающему постоянное место в его жизни, а также тот факт, что он так хорошо выглядит, проспав так мало.

– Благодаря тебе и твоему своевременному вмешательству, – добавил он, погладив ее предплечье, – нам с Данелом пришлось о многом поговорить.

Она растаяла от его похвалы.

– Значит, вы урегулировали свои разногласия?

– Мы скоординируем наши усилия, чтобы сбросить режим де Гиньяров. Он будет командовать армией. А я – сидеть на троне.

– Именно так и должно быть.

Он поймал ее за руку.

– Скажи мне кое-что еще. Тебе когда-нибудь приходилось обращаться с мечом?

– Нет. Тебе повезло, что я не отрубила тебе руку, – сказала она, с удовольствием заметив, что он побледнел.

Отойдя в сторону, она оправила на себе одежду.

– Ну, живо! – жестом поманила Викторию Селеста. – Мы все идем мыться!

– Слава Богу! – Виктория была благодарна возможности убежать от Рауля. Она нашла свою помятую соломенную шляпку и торопливо пошла следом за Селестой.

Судя по всему, их группа включала всех женщин, проживающих в лагере. Те, что помоложе, бежали впереди. Старые женщины плелись сзади. Но все они хохотали, перекликались и пребывали в приподнятом настроении, что вновь заставило Викторию пожелать научиться лучше понимать их язык. Ей хотелось присоединиться к разговору, тем более что, как ей показалось, они говорили о ней.

Она не понимала, почему это так. Да, она была отклонением от нормы среди этих темноволосых темноглазых людей, но их интерес, кажется, объяснялся не только этим. Они не проявляли неуважения, а лишь добродушно подтрунивали над ней.

Может быть, они подсмеивались над тем, как она размахивала вчера мечом. Возможно, это объяснялось ее связью с их будущим королем? Но как бы то ни было, она могла только идти вместе с ними, улыбаться и кивать.

Вдруг перед Викторией открылась великолепная панорама. Она остановилась, замерев от благоговения и удовольствия.

Еще никогда в жизни она не видела такого не тронутого цивилизацией и великолепного места. Возле голого скалистого утеса, вырисовывающегося на фоне синего неба, лежало небольшое горное озеро с прозрачной водой. Водопады, пенясь, наполняли озеро, а на полпути до поверхности на утесе стояла олениха с двумя оленятами, изумленно наблюдавшими за тем, как девушки, сняв одежду, ныряли в воду нагими, словно Ева.

Судя по тому, как они визжали, Виктория поняла, что вода ледяная, и надеялась, что женщины старшего возраста проявят большую умеренность, совершая свои омовения.

Она так думала, пока женщины все вместе не принялись ее раздевать.

– Нет, нет, – отбивалась от них Виктория. – Я могу раздеться сама.

Они лишь смеялись и продолжали стягивать с нее одежду.

– Ну хватит, – сказала она строгим голосом гувернантки. – Я не маленькая девочка, которой нужна помощь.

Наконец она осталась такой же голой, как они, только гораздо более смущенной. И вынуждена была, как и все, прыгнуть со скалы в воду.

Вынырнув на поверхность, Виктория непроизвольно громко взвизгнула. Было ужасно холодно. Казалось, что от холода плоть отделяется от костей. Селеста окликнула ее по имени и что-то бросила ей. Это был кусок французского мыла с лавандовым запахом, который где угодно является роскошью, а здесь был просто… чудом.

Виктория вымыла волосы и лицо и, перебросив мыло Селесте, снова погрузилась в озеро – заметив с мрачным юмором, что вода в нем не стала теплее, – и смыла с себя мыльную пену.

Выходя из воды, Виктория довольно сильно дрожала. Ей не хотелось надевать грязное нижнее белье и измятое платье, но разве у нее был выбор?

Однако женщины, которые настаивали на том, чтобы раздеть ее, стояли теперь, ожидая возможности одеть ее, причем не в ее собственную одежду, а в светло-желтое вышитое одеяние. Одеяние было чистое и простого покроя, но белья Виктории не дали.

Селеста сняла с куста на поляне темно-синий шерстяной плащ, и Виктория закуталась в него.

После этого все женщины вернулись к палатке Данела.

Глава 38

Данел сидел на своем пне и ждал, явно нервничая.

Селеста принесла миску с горячей водой и подала ему.

Наклонив голову к ее животу, он плотоядно усмехнулся и заявил:

– Говорил ли я уже тебе, что ты – моя лучшая любовница?

– Если опасаешься, что я перережу тебе горло, то не бойся – я этого не сделаю, – сказала она.

– Умница. – Он подал ей бритву.

Селеста принялась править бритву на ремне.

– У меня хватит изобретательности придумать что-нибудь более интересное.

Данел побелел как полотно.

Рауль презрительно фыркнул.

Данел повернулся к нему:

– Эй, кузен! Кому-то придется отправиться за моей матерью.

Рауль доел свою кашу.

– И кто это, по-твоему, должен сделать?

– Конечно, ты, мой король! – громко расхохотался Данел.

Рауль, по правде сказать, понимал, что у Данела есть основания так говорить.

Если Рауль становился королем, то он становился также и главой семьи, и в его обязанности входило иметь дело со своенравными леди, общаться с которыми все до смерти боялись.

Рауль встал:

– Я приведу ее сюда.

– Она коварная, как змея, но является матриархом семьи, так что постарайся не плакать, когда она будет говорить с тобой.

– В отличие от тебя я не плачу, когда твоя матушка учит меня уму-разуму, – сказал Рауль и стал подниматься по тропинке.

Данел усмехнулся с довольным видом:

– Эй! Ты хоть знаешь, куда идешь?

– Знаю, – сказал Рауль и повернулся, чтобы полюбоваться выражением лица Данела, когда тот услышит его последнюю фразу. – Я время от времени навещаю твою матушку. – С удовлетворением увидев удивление Данела, он зашагал к дому своей тетушки.

Когда Рауль, тяжело дыша, взобрался на гору, Айзба Хавьера работала на своем огороде. Внимательно оглядев гостя с головы до пят, она фыркнула и сказала:

– Неженка.

По сравнению с ней он был неженкой. Тонкая, как кнут, она выглядела старше своих сорока семи лет, чему способствовала жизнь в Морикадии под гнетом де Гиньяров. Она была крепкая, умная, презирала всякие слабости, а самое главное, умела выжить при любых обстоятельствах.

Он ее обожал.

– Я пришел, чтобы отвести тебя в лагерь Данела.

– Вы урегулировали свои разногласия, не так ли? Давно пора вам, ребятки, перестать дуться друг на друга и мирно играть вместе.

Ему нравилось, как она решительно ставит на место двоих могущественных мужчин. Дальше она обязательно напомнит, как меняла ему пеленки.

– Виктория согласна с тобой и взяла дело в свои руки.

– Виктория? – Айзба Хавьера окинула Рауля критическим взглядом. – Англичанка, которая живет в замке?

– Ты знаешь о Виктории?

– У меня было видение.

– А-а, ну конечно, – согласился он. В семье поговаривали, что Айзба Хавьера была колдуньей.

По его мнению, она знала все, потому что никто не осмеливался утаивать от нее информацию из опасения, что она за это спустит три шкуры.

– Англичане слабаки, – сказала она.

– Только не Виктория, – сказал он и рассказал историю о том, как Виктория воспользовалась его шпагой, чтобы остановить поединок.

– Она молодец. А вы, мужчины, дураки, – сказала она с довольным видом. – Однако она англичанка, а все они белокурые, светлокожие, боятся тяжелой работы и опасаются испачкать руки.

– Она белокурая и светлокожая. Она красивая и сильная. И она работает – она учит детей. Твое видение показало тебе это?

– Да, я это знаю.

– Сегодня она становится моей собственностью.

– Глупец! – Айзба Хавьера сердито взглянула на него. – Если бы у нее были деньги или титул – тогда другое дело.

Он стер грязь с узловатых пальцев Айзбы Хавьеры и улыбнулся:

– Что же мне делать? Она мне подходит и станет украшением моего двора.

Айзба Хавьера положила руку на его лицо и заглянула в его глаза:

– Ты ее любишь?

Он рассмеялся:

– Я сын своего отца. Я не люблю. Я храню то, что принадлежит мне.

Старая женщина тяжело дышала, обдумывала, что сказать, и наконец произнесла:

– Я была служанкой в отеле, где твоя мать встретилась с твоим отцом. Он мне никогда не нравился.

– Моего отца никто не любит. А он либо не знает этого, либо ему это безразлично. – Раулю вспомнилось холодное лицо Гримсборо, безразличие в его глазах и страшная жестокость. – Но жизнь с ним сделала меня сильным. Я не боюсь боли. Я не боюсь одиночества. Я умею планировать и могу за проблемами сегодняшнего дня разглядеть победы дня завтрашнего, следующей недели, будущего года или даже десятилетия.

– Ты это говоришь, а я вижу в тебе твою мать, – сказала Айзба Хавьера, довольно больно хлопнув его по щеке. – Самонадеянную, упрямую, бесшабашную.

– Все это очень хорошие качества для короля.

– Да, это так. Но у тебя, как и у твоей мамаши, есть страстность, о которой, возможно, ты даже не подозреваешь.

Это задело его гордость.

– Я знаю свои страсти.

– Все может быть, – произнесла Айзба Хавьера, пристально вглядываясь в его лицо. – В отличие от отца твоя мать действительно любила.

– Это была ее слабость.

– И ее сила. Она была готова убить ради тебя. И сделала это. – Айзба Хавьера указала на пенек во дворе: – Сядь там. А я принесу тебе что-нибудь поесть и выпить.

– Будет сделано, Айзба Хавьера, – сказал Рауль.

Пока он ел и ждал, когда она переоденется, он размышлял о том, что Виктория, должно быть, глубоко несчастна, если понимает то, что должно произойти. Но когда, вернувшись в замок, он обнаружил, что она сбежала, он пришел в ярость. Да, она была его пленницей, и он предъявлял к ней требования.

Как могла она не понять, что это означает? Или она просто играла с ним, зная, что все ограничения будут ослаблены, как только она сдастся? Поэтому когда Хейда сказала ему, что Виктория несчастна, он буквально вышел из себя.

Он, конечно, все понимал. Он воспитывался в английском обществе, и Виктория была хорошо воспитанной английской девственницей, которая в результате проведенной им со знанием дела кампании по ее соблазнению потеряла честь.

Это она так думала.

Она была достойной женщиной, которая дорожила принципом невмешательства в ее личную жизнь, которой не нравилось спать с ним в одной спальне и быть в центре всеобщего внимания за ужином.

То, что весь замок знает о том, что она не уберегла свою честь, должно быть, глубоко ранило ее достоинство.

Он понимал все это, однако его мужская гордость была уязвлена.

Он провел несколько недель, стараясь заманить ее в постель. Как видно, придется продолжить эти попытки.

К тому времени как он проследил ее путь до лагеря Данела, он был вне себя от злости. Он готов был убить своего кузена не раздумывая. Но Виктория с помощью его же собственного оружия попыталась усмирить его ярость. Он представить себе не мог, что обычная женщина способна заставить его забыть, кто он такой и кем намеревается стать. За те минуты, когда он поверил, что Данел обесчестил ее, все утратило свое значение – его честолюбивые мечты, его семья, его планы и даже Морикадия. Каждая частица его разума и тела была сосредоточена на ней – он хотел отомстить за поруганную честь, вернуть ее себе, позаботиться о ней, успокоить.

Ему не нравилось, что его жизнь полностью контролирует женщина.

Нужно было что-то сделать, чтобы привязать ее к себе. Поэтому сегодня после полудня они совершат традиционную морикадийскую церемонию. Возможно, он когда-нибудь пожалеет об этом, но пока это позволит ему сохранить здравомыслие. Пока он сможет сосредоточиться на том, что имеет первоочередное значение, – на свержении де Гиньяров и получении независимости народом Морикадии.

Айзба Хавьера появилась одетая в хорошее черное платье, которое он помнил еще со времен своей юности. Она унесла его тарелку и кружку и, вернувшись с белым кружевным платком, положила руку ему на локоть.

– Идем знакомиться с этой твоей англичанкой.

Глава 39

Женщины не сразу возвратились в лагерь Данела. Вместо этого они отправились на лужайку, принялись распаковывать корзины с едой, собирать цветы, болтать, петь и вообще всячески развлекать Викторию. Виктория не сразу заметила, что некоторые женщины незаметно уходят и на их месте появляются другие. Только когда появилась Амайя, она поняла, что изменился состав ее охраны – а они, несомненно, были ее охраной. Пришедшие женщины были из замка Рауля – воительницы и обслуживающий персонал. Они пришли полюбоваться церемонией и, судя по всему, пребывали в радостном возбуждении, словно ожидая праздника.

Виктория со вздохом поняла, что их возбуждает сам факт передачи собственности на женщину от одного мужчины – другому.

Она попала в первобытное общество. И будет рада вернуться в Англию – оплот цивилизации. Осталось потерпеть совсем немного…

Странно, что при мысли об этом у нее портилось настроение.

После полудня женщины решили, что пора возвращаться в лагерь Данела.

Из синих и чисто-белых цветов с горных лугов сплели гирлянды и изготовили нечто вроде беседки.

Худенькая смуглокожая женщина уселась на почетное место Данела и пристально посмотрела на Викторию, как будто знала, что у той под платьем отсутствует нижнее белье.

Прибыли мужчины из замка. Они собирались группами, смеялись, шутили. Все они вымылись и переоделись в лучшую одежду, которая все-таки была очень ветхой. Однако все они были возбуждены, как будто предстояло увидеть незаурядное зрелище. Виктория подумала, что больше всего их, наверное, возбуждает возможность щедрой выпивки после церемонии.

Дети из замка, пришедшие вместе с родителями, смешались с ребятишками из лагеря Данела и теперь бегали вместе, возбужденно крича. Многие дети, которых она учила английскому языку и математике (и которые учили ее морикадийскому языку), прервали свои игры, чтобы полюбоваться ее прибытием, и она улыбнулась им и помахала рукой.

Просперо помогал Хейде, которая, спешившись с коня, медленно шла, преодолевая боль, и этот огромный грубый мужчина обращался с женой, как будто она была хрустальной.

Перед огнем было расчищено место, подобное кругу, который они расчищали для поединка на ножах. Данел и Рауль стояли в ожидании, и на мгновение ей показалось, что они снова начнут драться. Но нет. Оба они выглядели как-то странно. Влажные волосы Рауля были гладко зачесаны назад. На нем были надеты белоснежная сорочка и коричневые брюки, завязывавшиеся на поясе и вокруг щиколоток, а также короткие коричневые сапоги.

У Данела были побриты голова и лицо. Он был похож на масленичный блин.

Все они чего-то ждали… ждали ее появления.

У нее не было выбора: ей предстояло жить либо с Данелом, либо с Раулем, и она знала, кому отдано ее сердце…

Она вышла вперед.

Амайя сняла с нее плащ, оставив на ней только это смешное местное платье, обрисовывающее ее фигуру так, что она была вся на виду. Она почувствовала, как ветерок шевельнул ее юбки, еще плотнее прижав тонкий материал к ее стройному телу.

Но Виктория не стала медлить. Ей хотелось как можно скорее закончить процедуру. Она остановилась перед Раулем, требуя от него решения.

Но этот мужчина не пожелал вести честную игру. Он медленно и осторожно протянул руку и загладил назад, заложив за ухо, упавшую на лицо прядку ее волос.

Он нанес смертельный удар.

Как только они встали на свои места, Данел начал быстро и уверенно говорить. Если бы Виктория лучше понимала морикадийский язык, она смогла бы следить за тем, что говорилось, но язык был слишком архаичным и, судя по всему, оставался без изменения, как и церемония, с незапамятных времен. Она с трудом понимала лишь отдельные слова, которые звучали чрезвычайно официально, и их было странно слышать из уст Данела. В ходе ритуала Данел несколько раз прекращал речь, как будто задавая вопрос. В первый раз пожилая женщина, сидевшая на месте Данела, ответила «да» на каждый из заданных вопросов. Во второй раз Данел в ожидании взглянул на толпу, но ему ответили улыбками, однако промолчали. Наконец Данел прервал свою речь, и Селеста подала ему старую веревку с золотыми нитями.

Рауль развернул Викторию так, чтобы она стояла спиной к его груди, положил свою правую руку на ее руку, и Данел связал с помощью веревки их запястья.

– Слишком крепко, – сказала она.

– Это для того, чтобы, если один из нас захочет, разрезав веревку, освободиться, кровь текла и у меня, и у тебя, – объяснил Рауль.

Она не видела его лица, но он сказал это многозначительным тоном. Услышав это, она почувствовала себя как-то… странно: она не верила своим ушам, и ей почему-то хотелось плакать.

Но когда Рауль поднял свою руку – а вместе с ней и ее руку – и послышались поздравления, она улыбнулась.

От нее именно этого и ожидали.

За ее спиной Рауль хохотнул с довольным видом.

Празднование не ограничилось общим ужином. Это был непрерывный поток еды и напитков. Люди Рауля и люди Данела вместе готовили еду, пили, смеялись и танцевали. Музыканты из обоих лагерей притащили инструменты и играли. Виктория сидела на постеленном на землю ковре Данела между вытянутыми ногами Рауля.

Она была вынуждена сидеть с Раулем. Никто не пожелал развязывать их руки.

Она ела из руки Рауля, пила из его кружки. Ей эта процедура казалась странной, но, как видно, никто больше так не считал. По сути дела, все сидевшие вокруг огня мужчины кормили своих женщин, как будто это был какой-то особый морикадийский ритуал, связанный с церемонией. Откровенно говоря, Виктория уже немного привыкла к неординарным способам еды, которыми пользовался Рауль. На нее даже действовало успокаивающе то, что он знал ее предпочтения в еде и демонстрировал это при каждом удобном случае, а делал он это каждый день с тех пор, как взял ее в плен и привез в свой замок.

Данел открыл бочку крепкого напитка, который, если верить ему, приготовила его мать, и когда Виктория попробовала его, у нее перехватило дыхание. Однако, почувствовав на себе придирчивый взгляд Айзбы Хавьеры, она сделала еще глоток.

После первого стакана ей даже показалось, что напиток похож на апельсиновый сок. Очень сильно концентрированный апельсиновый сок. После второго стакана она решила, что ей напиток нравится. Рауль не позволил ей выпить третий стакан.

Когда Виктории потребовалось воспользоваться удобствами, Рауль проводил ее до конца поляны, развязал связывавшую их веревку, и все женщины сопроводили ее. Это заставило ее почувствовать себя заложницей, пока Рауль не объяснил, что это тоже своего рода традиция. Он добавил, сверкнув глазами, что в древние времена случалось, что переданная в собственность женщина пыталась таким образом вырваться на свободу.

– Умные были тогда женщины, – пробормотала Виктория.

– У тебя еще будет шанс, – загадочно произнес он.

Пока Рауль и Виктория ели, пили, улыбались и кивали, вокруг них велись разговоры.

– Подготовка проходит хорошо.

– Томпсон вызвался задержаться, чтобы позаботиться о хозяйстве замка.

– Принц Сандре боится появляться на публике. Говорят, он сидит в своей комнате и проверяет счета.

– Мы выступим через неделю.

– Мы нападем в следующее новолуние.

– Мы нападем, когда нам прикажут.

– Жан-Пьер совсем спятил. Он держит дворцовую стражу в повиновении, бросив их семьи в подземную тюрьму.

Однако разговаривали присутствующие без особых эмоций, как будто, поглядывая на небеса, ждали какого-то особенно значимого события.

Наконец, когда стало смеркаться, Айзба Хавьера подняла палец:

– Пора!

Рауль поднял Викторию на ноги.

Айзба Хавьера осторожно развязала узел, свернула веревку кольцом и передала ее Раулю, потом направилась к тропинке, которая уходила в глубь лесной чащи.

Рауль и Виктория следовали за ней.

Виктория огляделась вокруг: за ними шествовали все присутствующие. На краю леса Айзба Хавьера отступила в сторону. Все выжидательно смотрели на Викторию. Она вопросительно огляделась вокруг.

– Беги, – сказала Хейда приглушенным голосом.

Она взглянула на Данела.

Взмахнув головой, он указал на лесные заросли.

Виктория посмотрела на Рауля.

Он наблюдал за ней, нахмурив брови, как будто он был хищником, а она – добычей.

Охнув, она помчалась по тропинке.