Текст книги "Соблазненная принцем"

Глава 10

Среди шума, пыли и суеты, характерных для скачек, стоял абсолютно спокойный Рауль Лоренс, внимательно наблюдая за тем, как будет стартовать Халкон Гуэрра. Жеребенок находился в расцвете сил и обладал невероятной скоростью.

Но эта лошадка проиграет. На этом настоял Рауль.

Для победы еще не настало время.

Но скоро настанет.

Рауль видел, как Дафидд сдерживает Халкон Гуэрру, обращаясь с ним с осторожной деликатностью, в которой ощущались одновременно и сочувствие, и обещание. Жокей держал жеребенка под контролем до последней секунды, потом позволил ему вырваться вперед и прийти к финишу вторым.

– Лихо! – с довольным видом воскликнул находившийся в ложе рядом с Раулем барон Халс Хубер. – Моя лошадь снова обогнала вашу. Может, вы надумаете продать жеребенка мне… за две тысячи гиней?

Рауль улыбнулся и поклонился дородному немцу:

– Моя цена – семь тысяч гиней.

Барон Хубер презрительно рассмеялся:

– Послушайте, вы в своем уме? Запрашиваете такую цену за чистокровного жеребенка, который никогда не использовал своих потенциальных возможностей?

– Он их использует, но после этого цена уже будет гораздо выше.

Барон расхохотался еще громче:

– Не хотите ли заключить на это пари?

– Как пожелаете, барон, но только не говорите, что я вас не предупреждал, – сказал Рауль и жестом подозвал человека, записывавшего ставки. Он заключил пари не только с бароном, но и с каждым богатым болваном, который думал, что разбирается в скачках. Он предупредил их всех о том, что Халкон Гуэрра победит более чем один раз, и все они подняли его на смех.

Но когда придет время, они получат то, что заслужили. Возможно, в следующий раз они признают в нем лучшего игрока, но может быть, и нет.

Только болваны заключают пари с профессиональным игроком, а Рауль как никак сделал большую часть своего состояния именно таким путем.

Заметив неожиданно своего мажордома Томпсона, он напрягся. Что здесь делает Томпсон? Бывший дворецкий Гримсборо стал правой рукой Рауля. Он управлял его домом, вел его счета, распоряжался слугами и нес постоянную ответственность за обеспечение безопасности. Потому что в этой стране, якобы управляемой принцем Сандре, наводящая ужас тайная полиция совала свой нос на каждый чердак, в каждую спальню, в каждое гнездышко влюбленных, и Рауль, который знал слишком много секретов, не мог спать спокойно.

– Барон и остальные джентльмены, надеюсь, вы извините меня? Кажется, мне прислала послание моя любовница, – сказал Рауль. Он улыбнулся, поклонился и направился навстречу Томпсону. Хлопнув Томпсона по плечу, он пошел вместе с ним к конюшням, и когда они отошли от толпы, спросил: – Что случилось?

Последние три года были удачными для Томпсона. Он обнаружил, что его привлекают интриги, а также горы и леса родины Рауля. Он все еще придерживался строгого стиля в одежде, как положено вышколенному дворецкому, но теперь это была маскировка. Здесь Томпсон расцвел, превратившись из обычного слуги в правую руку Рауля. Он шпионил, он устраивал заговоры. Он стал сильным и самоуверенным. Он был человеком, которому приносили информацию, и теперь он, понизив голос, доложил:

– Одна из служанок из отеля «Тонагра» пришла пешком в замок.

До замка было не так уж далеко – всего одиннадцать миль, но дорога была плохая и круто шла в гору. Именно по этой причине Рауль выбрал этот замок в качестве основного места своего проживания: замок был расположен близко от столицы, которую ему еще предстояло завоевать, однако, выбирая место, они постарались, чтобы дорога к нему была по возможности труднопроходимой на тот случай, если против них направят вооруженные силы.

– Она сказала, что одна английская леди, очень красивая, видела вас и заявила, будто вы претендуете на трон короля Морикадии.

Рауль не вскинул удивленно брови и вообще не проявил никаких внешних признаков волнения. Но он знал правду. Виктория Кардифф, его недруг, подруга его сестры и большая мастерица целоваться, увидела его и узнала.

И он тоже узнал ее. А ему не следовало бы. Он не вспоминал о Виктории Кардифф три года. Он был занят. Нужно было вернуться в Морикадию, разыскать своих родственников, вручить, так сказать, свои верительные грамоты де Гиньярам, найти замок, который он мог бы использовать в качестве своей базовой резиденции, стать блестящим игроком в казино. Женщины для него не были проблемой: он использовал их как прикрытие для своей деятельности и для поддержания своего имиджа. Для серьезных романов у него не было времени: у него был долг перед своими умершими дедушкой и матерью и перед страной, и к этим долгам он относился очень серьезно.

И тут… скажите на милость! Виктория Кардифф входит в гостиницу.

Он даже представить себе не мог, что увидит ее. Как вообще такое могло случиться? Когда он уезжал из Англии, она собиралась поступать в специальную академию, где готовили гувернанток, чтобы потом обучать детей или выполнять какие-то другие обязанности. Потом, по всей вероятности, она встретила какого-то молодого банкира и решила, что брак лучше, чем работа, и вышла замуж за банкира, родила ему детей…

Если бы он думал о Виктории Кардифф – а он вообще о ней не думал, – то именно такой представил бы ее судьбу. Но, пройдя через холл лучшего отеля в Тонагре и увидев ее, он – хотите – верьте, хотите – нет – вспомнил то, как она выглядит, как движется и как целуется.

Его мысли в мгновение ока переместились с завоевания Морикадии на… завоевание Виктории. Все инстинкты его обострились, он превратился в хищника, заметившего жертву – женщину, которая однажды смогла от него уйти.

На сей раз она не уйдет. Потому что она пришла на его территорию.

Она теперь его добыча.

Глава 11

Но у Рауля были цели – свергнуть де Гиньяров, освободить свой народ и утвердить свою семью на ее законном месте в качестве правителей Морикадии. Ему было опасно заниматься сейчас Викторией, потому что охота на нее отвлекла бы его.

Он знал это. И ему это не нравилось. Именно поэтому, увидев ее в отеле «Тонагра», он спрятался за растениями, украшающими холл, и стал наблюдать за ней.

Она не утратила живости, но несколько приглушила ее с помощью строгой прически, платья самого простого покроя, неприметной шляпки и выражения лица, способного отпугнуть опрометчивых искателей приключений. И с гостиничными клерками она разговаривала так, словно вела заградительный огонь, лишая их самообладания. Она набиралась опыта, чтобы стать суровой старой девой в очках и с поджатыми губами.

Но под дорожной накидкой он заметил ее фигуру: роскошную грудь, тонкую талию. Он, несомненно, прикасался ко многим женщинам, которые были так же затянуты в корсет и так же щедро одарены природой, однако ни одну из них ему не хотелось спасти от участи старой девы.

Когда-то Рауль с юношеской самоуверенностью считал, что Виктория Кардифф – красавица, которую ему не составит труда покорить.

Теперь только искушенный мужчина мог бы разглядеть ее под всеми масками, которые она на себя надела, и сорвать их с нее. Только Рауль мог найти путь к сердцу этой женщины.

– Сэр! Так как насчет девушки? – тихо спросил Томпсон.

Рауль переключил внимание на Томпсона и так же тихо, чтобы не услышали те, кто может подслушивать, сказал:

– Она – одна из наших?

– Раньше не была, но она знает о вас правду. Она знала, куда пойти, чтобы доставить информацию, – мрачно сказал Томпсон.

– Об этом все вокруг говорят. Мое возвращение перестало быть просто слухом. Мы знали, что это случится. – Через два месяца, когда наступит осень, они начнут действовать. Он вернет себе свою страну. Когда соберется армия, все больше и больше людей будут неизбежно узнавать об их намерениях, и шансы де Гиньяров обнаружить правду будут все увеличиваться. Чем дольше они смогут оттянуть начало, тем лучше. Но…

– Сообщение девушки может быть ловушкой, – сказал Томпсон.

– Никакой ловушки. Это правда. Виктория знает Белл. Она знает меня. Она слышала мою историю.

Томпсон ничего не знал о мисс Кардифф – да и никто этого не знал – и никогда не замечал, чтобы женщина по-настоящему зацепила Рауля, поэтому застыл в изумлении.

– Так вы помните ее со времен той вечеринки, которую устроила ваша сестра? – спросил он.

– Ты, я смотрю, тоже ее запомнил.

– Я помню каждого человека, который присутствовал на каждом мероприятии в доме вашего отца. Это была моя работа, как теперь моя работа заключается в том, чтобы прикрывать вашу спину. – И независимо от того, что домашнее хозяйство Рауля отличалось неформальностью по сравнению с домом Гримсборо, Томпсон так же усердно выполнял свою работу.

– Спасибо тебе за это.

Томпсон, как всегда, сосредоточил внимание на главном вопросе.

– Значит, вы верите, что замечание мисс Кардифф было сделано без какого-либо злого умысла?

– Вовсе нет. В доме моего отца она хотела убедить меня, что не верит моим притязаниям на королевскую кровь в моих жилах.

– Силы небесные! – озадаченно произнес Томпсон. – Я и понятия не имел, что какая-то женщина могла вам нагрубить.

– Ну, значит, мисс Кардифф была первой. И последней. – При воспоминании об этом губы Рауля дрогнули в улыбке.

– Вы хотите, чтобы я предпринял по отношению к ней какие-то меры? – спросил Томпсон.

– Во-первых, отправьте девушку обратно в отель.

– Чтобы она наблюдала и слушала?

– Именно так.

Они вошли в прохладную, плохо освещенную конюшню.

– Сколько времени пробудет в городе мисс Кардифф?

– Неделю, может, больше. Ее работодатель подрядился помочь одному из наших аристократов, который переводит из страны наличные.

– Кто же это? – спросил Рауль и остановился, не доходя до стойла, где Дафидд приводил в порядок Халкона Гуэрру.

– Я думаю, что даже ее работодатель не знает, на кого он работает.

– Так. Значит, кто бы это ни был, он хранит это в тайне. Может быть, мы уже начали отпугивать богатых пиявок от Морикадии в большей степени, чем их пугают де Гиньяры?

– Мы их, конечно, пугаем. Но эта женщина может все испортить. Я думаю, нам следует схватить ее и не выпускать, пока мы не закончим наше дело, – сказал Томпсон.

Но Раулю было необходимо сосредоточиться, а присутствие Виктории Кардифф в его доме отнюдь не будет способствовать здравомыслию.

– Я бы это сделал только разве в случае самой крайней необходимости.

– Но почему? В таких деликатных обстоятельствах…

Рауль, резко взмахнув рукой, отмел его соображения и, сам того не замечая, на мгновение стал так похож на своего деспотичного отца, что Томпсон даже поморщился.

– Нет, я уже обжег свои пальцы об это блюдо. Больше я этого не сделаю, – сказал он и направился к стойлу.

– Вы хотите узнать, рассказывает ли она другим свою историю? – тихо спросил Томпсон.

– Да. Потому что тогда мне придется… что-то предпринять, – сказал Рауль и повесил свою шляпу на крючок.

Дафидд, сняв с жеребенка седло, чистил его, тихо напевая какую-то песню. Рауль взял щетку из руки жокея и продолжил за него чистку. Халкон Гуэрра стоял смирно и лишь вздрагивал всем телом, еще не сбросив напряжения после заезда. Рауль погладил его по шее и крупу.

– Он хочет победить, – с упреком сказал Дафидд.

– Он победит, – сказал Рауль.

– Если он не победит в самое ближайшее время, он утратит веру в себя.

– Я это понимаю. – Никто не мог понимать все, что связано с жеребенком, лучше, чем Рауль. У них было много общего: Рауль находился в Морикадии в течение трех лет, делая себе достаточное состояние, чтобы содержать армию, глубоко проникая в тайны де Гиньяров, изучая окольные пути, организуя своих людей. Он был каждое мгновение занят подготовительной работой и теперь хотел победить. Они оба хотели победить. И как можно скорее…

От двери стойла ненавистный мужской голос произнес:

– Полюбуйтесь на это! Рауль Лоренс, сын виконта Гримсборо, чистит лошадь!

Рауль не прекратил работу, не вздрогнул и вообще ничем не выдал всей глубины своего отвращения.

– Я внебрачный сын виконта Гримсборо, Жан-Пьер, незаконнорожденный сын. Стоило отцу отвернуться, как я уже работал в его конюшнях. Как же, по-твоему, я создал свою собственную конюшню?

– Мне бы было очень любопытно это узнать, – сказал Жан-Пьер де Гиньяр, входя в стойло. – Ты для меня загадка, Рауль Лоренс, а я загадок не люблю. Особенно в моей стране.

– В твоей стране? – Рауль удивленно поднял брови. – А принц Сандре знает, что ты на нее претендуешь?

Жан-Пьер скривил губы.

– Принц Сандре рад поделиться с членами своей семьи, особенно с человеком, который поддерживает правопорядок.

– Значит, принц Сандре чувствует себя хорошо? – вежливо осведомился Рауль.

– Очень хорошо. Почему ты в этом сомневаешься?

– За последнее время он не показывался на публике. Ну и поползли слухи…

– Слухи эти совершенно необоснованные, – заявил Жан-Пьер.

Жан-Пьер не сказал, что недавно пережитое унижение сделало из принца Сандре отшельника, который боится выходить из дома, потому что за его спиной неизбежно раздается смех. Тихий смех, сдавленное фырканье или многозначительное покашливание. Но недавно во время его последнего появления на публике толпа морикадийцев разразилась хохотом и орала: «Свинья! Жареная свинья!» и «Подсвечник!» Жан-Пьер направил на толпу конных королевских гвардейцев, и они разогнали толпу, а принц Сандре в тревоге вернулся назад в свой дворец.

Образовавшийся вакуум сделал Жан-Пьера властью в королевстве. Жан-Пьера с его черными волосами, красивой физиономией, атлетическим телосложением и очень светлыми, почти белыми глазами. В Морикадии люди говорили, что глаза у него такого цвета потому, что его мать была сексуально озабоченной женщиной и имела связи с множеством мужчин. Слышали, будто принц Сандре утверждал, что Жан-Пьер похож на пса, который вот-вот взбесится, но что он держит его на цепи.

Рауль считал, что Жан-Пьер с цепи сорвался. Никакая цепь его больше не сдерживала, и где бы он ни появлялся, он приносил боль и безумие.

Не было дня, чтобы какого-нибудь морикадийского отца семейства не бросали в тюрьму за браконьерство, а мать не обвиняли в краже еды и зверски не избивали публично. Это делалось не столько для того, чтобы снизить рост преступности, наблюдавшийся за последнее время, сколько для того, чтобы заставить морикадийских мятежников обнаружить себя до того, как они будут готовы к бунту.

Этого нельзя было допустить.

Но в намерения Жан-Пьера входило заставить мятежников страдать от всякого рода несправедливостей.

Сейбер страдал.

Пока Жан-Пьер оставался у власти, справедливости в Морикадии быть не могло. А теперь вот он явился сюда собственной персоной. Что привлекло внимание Жан-Пьера к Раулю? Может быть, он уже слышал о том, что утверждает Виктория Кардифф?

– Я недавно – точнее, сегодня – проехался верхом до твоего замка, – сказал Жан-Пьер.

– Вот как? Наверняка ты знал, что я буду сегодня здесь! – сказал Рауль, который бывал на скаковой дорожке каждый раз, когда проводились скачки.

– Да. Но мне было интересно узнать, почему меня – да и вообще никого – никогда не приглашают сюда на вечеринку или на чашку чаю?

– Вы сказали, что побывали там. Значит, теперь вы понимаете, почему я не устраиваю вечеринок и не хвастаюсь своим домом?

– Да. Атмосфера в замке, прямо скажем, удручающая. Мрачновато, совсем в готическом стиле. Подъемный мост едва держится. А эти подземные темницы? С канделябров свешивается паутина… – Жан-Пьер подошел к Халкону Гуэрре, чтобы погладить его.

Жеребенок, не позволив ему прикоснуться, попятился.

Рауль, успокоив жеребенка, сказал:

– Видели бы вы, как там было, когда я туда въехал. Теперь там стало гораздо лучше.

Жан-Пьер засмеялся с довольным видом.

– А еще мне хотелось бы знать, на что ты тратишь свои деньги?

– На что большинство мужчин тратят свои деньги?

– Ты не содержишь любовницу.

– Зато я помогаю довольно многим моим хорошим друзьям. – Рауль многозначительно помедлил.

– Да, женщины всегда хорошо о тебе отзываются. – Судя по всему, этот факт не доставлял удовольствия Жан-Пьеру. – Однако мой визит не дал мне ответа на главный вопрос: зачем англичанину переезжать в такую страну, как наша, обосновываться здесь и покупать полуразрушенный бывший королевский дворец?

Пора было подвести черту под разговором.

– Я сделал это три года назад.

– А я всего лишь недавно стал человеком, поддерживающим правопорядок в стране, которой правят де Гиньяры.

– Правильно. Ты получил эту работу всего несколько месяцев назад, не так ли? Когда твоего предшественника нашли повешенным на дереве.

Дафидд незаметно вышел из стойла.

Томпсон поднял кожаную уздечку и повесил на гвоздь.

Они недооценивали умения Жан-Пьера держать себя в руках. Он стоял, похлопывая по голенищу сапога кнутом для верховой езды, и улыбался.

– Да, это был благоприятный для меня поворот событий.

Сказано просто и ясно, хотя человек, которого он заменил, приходился ему кузеном.

– Если мой предшественник не проявлял любопытства в отношении такого человека, как ты, – сказал Жан-Пьер, – значит, он был болваном, который заслуживал того, чтобы его повесили.

– Он был повешен Жнецом, который скакал по полночным дорогам, чтобы придать достоверность старому как мир мифу о том, что когда привидение старого короля появится верхом на коне, следует в ближайшем времени ждать возвращения нового короля.

– Это всего-навсего человек в маскарадном костюме, – сердито сказал Жан-Пьер.

– Да, конечно. Надеюсь, ты не думаешь, что я такой олух, что поверю в привидения или призраки? Я англичанин и стою выше всей этой ахинеи.

Жан-Пьер даже не подозревал, что он говорит чистую правду. Ведь Рауль сам помог упростить выезды Жнеца.

– К тому же я развожу коней. – Он жестом указал на Халкона Гуэрру. – Я играю на скачках. И время от времени навещаю богатую женщину. Я выбрал для проживания Морикадию, потому что могу заниматься здесь всей этой деятельностью с большой выгодой для себя.

– Ты именно такой мужчина, которые нужны морикадийским казино для процветания, – сказал Жан-Пьер.

– Да. Так с чего бы тебе проявлять ко мне любопытство? – спросил Рауль.

Жан-Пьер, прищурившись, посмотрел Раулю в лицо:

– Ты напоминаешь мне кого-то… Человека, которого я встречал раньше.

Глава 12

Рауль лихорадочно обдумывал ситуацию. Кажется, его приезд сюда не сопровождался никакими слухами о его морикадийском происхождении. Гримсборо оттого и приказал своему обслуживающему персоналу не болтать о происхождении Рауля: он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что в жилах его сына течет неанглийская кровь. Разумеется, ему безоговорочно подчинились. Правда, Рауль был очень похож на последнего морикадийского короля, но это сходство не так бросалось в глаза, поскольку он носил длинные волосы до плеч, так что пока никому не приходило в голову, что он как-то связан с королевской семьей. Он был твердо намерен не дать Жан-Пьеру стать первым, кто заметит это сходство. Взглянув ему прямо в лицо, Рауль постарался привлечь его внимание к своим зеленым глазам.

– Ты бывал в Англии? Возможно, мы там встречались.

– Я никогда не бывал в Англии. Так что – нет. Ты напоминаешь мне человека, которого я видел очень давно… – Жан-Пьер уставился на Рауля, пристально вглядываясь в него.

– Когда же это могло быть?

– Мне самому этот вопрос не дает покоя, словно больной зуб. Но я скоро вспомню. А пока я с нетерпением жду следующего визита в твой дом.

– В следующий раз я пришлю приглашение.

– В этом нет необходимости. Я нахожу, что гораздо забавнее просто… зайти на огонек. – Жан-Пьер прикоснулся пальцами к своей шляпе, повернулся и вышел из конюшни, громко стуча каблуками по деревянному полу.

Томпсон, выйдя из стойла, смотрел ему вслед.

Рауля насторожил топот сапог Жан-Пьера.

– А ведь мы не слышали, как он вошел, не так ли?

– Нет, сэр, не слышали, – сказал Томпсон. – Он, должно быть, подошел крадучись.

– Он мастер ходить на цыпочках. Как ты думаешь, слышал он что-нибудь такое, чего не следовало слышать?

– Я уже подумал об этом и уверен, что не слышал. – Томпсон, продолжая смотреть из двери, понизил голос: – Интересно бы узнать, правда ли, что он вас помнит.

Рауль усмехнулся, фыркнул, потом, прислонившись к стене, расхохотался и кивнул.

Томпсону это явно не показалось забавным.

– Позвольте спросить, с каких пор?

– Мне кажется, он мог быть свидетелем одного происшествия, после которого меня срочно вывезли из Морикадии. – Рауль при этом воспоминании стал серьезным, хотя улыбка на губах осталась.

– Что это за происшествие? – Четкая дикция Томпсона стала еще более четкой.

– В те дни я был несколько диковат.

– Я это помню, сэр.

– Нет, ты не понимаешь. В том возрасте я был сущим наказанием. А потом из-за своих выходок вынужден был уехать в Англию. Это был жестокий урок, который заставил меня понять, что все, что я делаю, имеет последствия. Это, да еще тоска по дому поубавили мою прыть, – сказал Рауль, став абсолютно серьезным. – Но до тех пор… – Он покачал головой, вспоминая. – Семейство де Гиньяров славилось своим осенним пикником. Они усаживались в ярко украшенные повозки и ехали на поляну в лесу, где был воздвигнут великолепный белый шатер, и устраивали там пиршество, поедая мясо дикого вепря…

– Убитого преданными, любящими подданными? – подсказал Томпсон.

Рауль кивнул.

– Если их преданные, любящие подданные плохо исполняли свою роль, их ждала жестокая расплата. На протяжении всей нашей долгой истории члены моей семьи были воинами, так что мы умели охотиться на вепря. У нас были лошади, но они были слишком дороги для нас, чтобы, преследуя зверя, рисковать ими, доставляя удовольствие де Гиньярам. У нас было немного огнестрельного оружия, но его получали контрабандным путем, а де Гиньяры строго следили за этим, так что мы опасались попасться им на глаза с оружием.

– Члены вашей семьи охотились на дикого вепря пешими? – спросил явно потрясенный Томпсон. – С копьями? Боже милосердный, но это же какое-то Средневековье.

– Но ты находишься в первобытной стране, Томпсон. – По выражению лица Томпсона было ясно, что он это отлично знает. – У нас была многочисленная семья, в которой и мальчики, и девочки не были изнежены и с раннего возраста умели за себя постоять. Еды было мало, зимы суровые, гнет де Гиньяров невыносим. Однако несмотря на все это, мои дедушка и дяди не позволяли мальчикам охотиться вместе с ними. С вепрями опасно иметь дело. Поэтому мужчины подсаживали нас на деревья, приказывали сидеть и не двигаться и спускали собак, чтобы загнать вепря.

– Вепри и впрямь такие злые, как о них говорят?

– Когда вепря загонят, он бросается в бой. Он припадает к земле, он очень стремителен, он тяжел, и если ему удается ускользнуть от пик, он может выпустить кишки человеку.

– Ого! – В восклицании Томпсона явно слышалось недоверие цивилизованного англичанина.

– Когда мне было семь лет, я видел, как вепрь бросился на дедушку и располосовал ему ногу своими клыками. После этого дедушка всю жизнь хромал. Сын королей, изувеченный на службе у детей французских узурпаторов. А им это было безразлично. Их преданные, любящие подданные зажарили вепря и принесли то, что было выращено в их садах и на полях, чтобы накормить угнетателей.

– Удивительно, что де Гиньяров не отравили.

– Они заставляли морикадийских ребятишек пробовать пищу.

– И вас тоже?

– Нет. Я был королевским престолонаследником и считался слишком большой ценностью, чтобы рисковать мною. Можешь себе представить, в какую ярость это меня приводило. Это и еще поддразнивания моих кузенов. – Вспомнив какую-то важную подробность, Рауль добавил: – Их преданные и любящие подданные копали и обустраивали также отхожие места для королевского дерьма де Гиньяров.

– Что вы тогда натворили, сэр? – не скрывая подозрения, спросил Томпсон.

– Мне было десять лет. Шел первый год правления принца Сандре, и я хотел отомстить за своего дедушку. Поэтому в моей голове созрел план. – Даже сейчас, зная, какую катастрофу это повлекло за собой, Рауль не мог удержаться от улыбки. – Ты помнишь, как я выглядел, когда приехал в Англию? Маленький, щуплый – кожа да кости.

– Голодный, – добавил Томпсон.

– И это тоже. В ночь перед знаменитым пикником де Гиньяров я взобрался на дерево, перелез на крышу шатра и сделал в шелку разрез, сквозь который можно было просунуть коровий мочевой пузырь, наполненный экскрементами де Гиньяров, собранными в отхожем месте…

– Ох, сэр! Только не это! – воскликнул Томпсон, потерев рукой лоб.

– Мне было десять лет. В то время это казалось мне хорошей идеей, – сказал Рауль. Никакие дальнейшие объяснения не потребовались.

Возможно, Томпсон вспомнил себя в десятилетнем возрасте.

– Дело шло как по маслу. Де Гиньяры уселись за стол. Я перелез на крышу шатра и просунул пузырь сквозь отверстие. – Воспоминание было таким ярким, что Рауль даже сейчас пришел в возбуждение. – Пузырь шлепнулся прямо на вепря и разорвался, окатив дерьмом всех присутствующих, особенно принца Сандре, который от удивления раскрыл рот как раз тогда, когда он шлепнулся.

Томпсон хохотнул, но моментально подавил смешок.

– Все шло идеально… если не считать того, что у меня не было опыта обращения с таким материалом, как шелк, и я не понимал, что под моим весом шелк с обеих сторон разреза разорвется и я проскользну сквозь разрез, как горячий нож сквозь сливочное масло.

Выражение лица Томпсона было точно таким, каким он запомнил выражение физиономии принца Сандре, когда рот его был полон экскрементов.

– Да. Шелк разорвался, разрез увеличился, и я шлепнулся навзничь на стол. Я лежал прямо на вепре и смотрел на всех этих разгневанных, перепачканных дерьмом де Гиньяров. Они пытались меня схватить, но я, вывалявшись в свином сале, выскользнул из их рук. Я бегал туда-сюда по столу, пытаясь спрыгнуть ближе к выходу.

– Как вам удалось сбежать?

– Мой дедушка был стариком проницательным. Он заподозрил, что я что-то замышляю, и не оставлял в покое моих кузенов, пока один из них не признался во всем. Поэтому, пока я там скакал, моя родня повалила шатер. Я выбрался оттуда, и еще до наступления зимы мои мать и дедушка отправили меня от греха подальше в Англию. – У Рауля сжалось сердце от старого, знакомого чувства вины. – Де Гиньяры нашли и убили моего дедушку. Потом умерла моя мать.

– Не по вашей вине, сэр.

– Может быть, так. А может, и нет. Де Гиньярам не нужно было искать оправдания, чтобы повесить старого человека, и моя мать, возможно, умерла не с горя и не от голода. Но я знаю свой долг перед своей семьей и этой страной, – сказал Рауль. Он выполнит свой долг, пусть даже ради этого придется умереть. А умирать он не собирался.

– Присутствовал ли на том банкете Жан-Пьер де Гиньяр?

Рауль задумался, припоминая.

– Он был одного со мной возраста, значит, должен бы был сидеть в конце стола… Да. Вполне возможно, что присутствовал.

– Значит, он действительно помнит вас, – сказал Томпсон, которого явно одолевали дурные предчувствия.

– Сейчас я едва ли сильно похож на маленького дикаря, каким был тогда.

– Да… но вы все-таки по-прежнему выглядите самим собой.

– Ну, с этим я ничего не могу поделать, Томпсон.

Мужчины смотрели друг на друга, пока в стойло не вернулся Дафидд, который громко откашлялся и заявил со своим четко выраженным валлийским акцентом:

– Послушайте, мистер Лоренс, сэр. Я всего лишь жокей. Я совсем не разбираюсь в политике, но парни вроде меня разбираются в таких типах, как тот, что только что вышел отсюда. Он из тех людей, которым нравится, что таких маленьких людишек, как я, они могут сожрать с костями и не подавиться.

Рауль не стал возражать, чтобы не обидеть его.

– Я ухожу отсюда, – сказал Дафидд. – Сию же минуту.

Рауль, подумав, принял решение:

– Останься на следующую скачку.

– С какой целью? – опасаясь подвоха, спросил Дафидд.

– Чтобы привести его к финишу первым, – сказал Рауль, погладив шею Халкона Гуэрры.

– Думаете, вам следует это сделать? – спросил Томпсон.

– Дафидд – жокей Халкона Гуэрры. Халкон Гуэрра ни с кем не будет работать так же хорошо, как с ним. – Рауль кивком указал в сторону Дафидда. – Нам скоро потребуются наличные, и ждать дольше нет никакого смысла. У нас появятся хорошие деньги, что будет очень и очень кстати, а вдобавок я продам жеребенка за восемь тысяч гиней еще до конца дня. На данный момент это хорошая гарантированная сумма денег у нас в руках.

– Не знаю, что и сказать, сэр, – сказал Дафидд. – Мне хочется убраться подобру-поздорову из этого раскаленного места.

– Я дам тебе десять процентов от всей выручки, – сказал Рауль.

Для Дафидда это было важным обстоятельством.

– Решено, – сказал он.

Рауль хлопнул его по спине и вместе с Томпсоном вышел из стойла. Он взял свою шляпу, и они оба направились к двери.

– Что нам делать с женщиной? – тихо спросил Томпсон. – С мисс Кардифф?

Они вышли из конюшни.

Рауль поднял лицо к солнцу, согреваясь в его лучах.

– Нам необходимо что-то с ней сделать, не так ли?

– Учитывая, что Жан-Пьер кружит вокруг вас, словно собака-ищейка, нам абсолютно необходимо как-то ее утихомирить.

– Да. – Рауль впервые позволил себе, не перекрывая потока воспоминаний, вновь пережить нежные чувства, охватившие его, когда он обнял Викторию и поцеловал. Воспоминания зажгли желание, и он быстро, пока Томпсон не успел ничего заметить по выражению его лица, надел шляпу и направился к трибунам. – Я позабочусь о мисс Кардифф. Откровенно говоря, во исполнение этой цели… я считаю, что настало время сорвать бал принца.

– Правда, сэр? – в нетерпении воскликнул Томпсон, услышав о претворении в жизнь долгожданного плана. – Я дам знать людям. Это их очень обрадует.

– Тогда иди и скажи им.