Текст книги "Кому я нужна. 7 шагов от самоабьюза к возрождению"

Кто я, решаю только я

В юности мы ставим перед собой цели и мечтаем – что-то сбывается, что-то нет. На этапе зрелости важно пересмотреть прошлое, от чего-то отказаться, с чем-то мудро смириться и наметить новый план действий.

Английское выражение «late bloomers» в прямом смысле означает цветы, которые распускаются позже остальных. В переносном так говорят о людях, которые добиваются успеха, став старше, когда, по мнению большинства, их поезд давно ушел, – или возрождаются после периода забвения. Актриса Любовь Орлова снялась в своей первой главной роли в кино только в 32 года. Писательница и драматург Вера Панова в 41 год опубликовала ставшую популярной повесть «Спутники», о работе санитарного поезда во время ВОВ, и получила за нее главную премию в СССР – а потом написала новые книги-бестселлеры, и за них ей присудили еще две премии. Актриса Клара Лучко сыграла историю любви женщины за сорок в фильме «Цыган», когда ей самой было уже больше пятидесяти лет, – этот фильм и его продолжение пользовались бешеной популярностью у зрителей.

Таких примеров – масса. Если вам кажется, что вы повсюду опоздали и жизнь коту под хвост, – ищите тех, кто состоялся в вашей области, невзирая на годы, и близок вам по духу.

Я журналистка и в какой-то момент поняла, что теряю перспективу – буду ли я востребованной через 5, 10, 15 лет? Мне казалось, возраст отнимает у меня энергию и интерес к любимой профессии. Моим вдохновением стали 65-летняя француженка Катрин Сейлак, ведущая программы Thé ou café, и 62-летняя американская журналистка Кэти Курик. Они излечили меня от комплексов – я смотрю на них и вижу, что можно быть женственной, дерзкой, смешливой, умной, фонтанировать идеями, красиво одеваться и при этом не корить себя за морщины, не впадать в инфантильность.

Да, годы приносят мучительные потери, но и закаляют характер, учат расставлять приоритеты, подсказывают, из-за чего стоит расстраиваться, а из-за чего – нет. В молодости теряешься из-за чужого мнения, трудно разобраться в чувствах и выразить их словами. С годами становится проще прямо высказать вслух, что думаешь. Отныне нам не интересно кого-то копировать. Появляются и стойкость, и гибкость. Мы не боимся упасть – потому что уже падали и знаем, что это не смертельно. Просто встанем и пойдем дальше. Наши слабости становятся нашей силой.

«Я почему-то перестала бояться ошибаться, – признается актриса Полина Агуреева. – Могу предположить, что сделала спектакль, а он не получился – и мне это совершенно не страшно. Когда обнаружила в себе это, очень удивилась. Но просто я знаю, что не стану врать в работе, буду искать по-настоящему, но поиски ведь не всегда увенчиваются успехом, верно? Петр Наумович Фоменко обожал стихотворение Вознесенского, где были строчки: „Провала, прошу провала“. Это необходимая вещь, без нее невозможно»[33].

Ты уже не станешь тем, кем не стал, – осознание этого факта приносит освобождение. «Когда ты молод, тебе говорят: ты можешь стать кем угодно. А это такое давление… – замечает актриса и режиссер Джоди Фостер. – О, я могла бы петь и записать альбом. Я могла бы сняться в романтической комедии. Или: если тренироваться, я войду в олимпийскую сборную. Но со временем понимаешь – ты не покоритель спортивных вершин, слух у тебя так себе, голос еще хуже, а для ромкома ты мрачновата… И ты не обязана соревноваться в сферах, где тебе неинтересно. В двадцать я вся состояла из тревожности»[34].

Лучшее, что приходит с годами, по выражению актрисы Ким Бесинджер, – умение стряхивать с себя дерьмо, под тяжестью которого сгибался всю жизнь: не раздражаться на окружающих и не переживать из-за того, кто что о тебе подумает. И еще – улучшается вкус в любви, начинают нравиться другие мужчины. В молодости ее притягивал типаж «bad boy», но в реальности за ним обнаруживались заурядные тираны или очень неуверенные в себе личности – она следовала за своей фантазией. С годами привыкаешь опираться на реальность и понимаешь: важнее всего в отношениях – доброта и юмор. Тот, кто обладает этими качествами, по-настоящему сексуален и привлекателен.

Зрелость, приближая нас к смерти, обостряет восприятие – мы осознаем, что время конечно, поэтому фокус резче, цель яснее, хочется запомнить, впитать как можно больше от каждого прожитого дня. Давление молодости – быть принятой в группу и приспособиться, встретить «правильного» мужчину, создать семью, добиться успеха в карьере – ослабевает. Теперь хочется упростить, отбросить лишнее, оставить только суть – следовать своим потребностям и стать ближе к себе.

Взрослая душа побеждает страх немощи и смерти тем, что признает поражение и все-таки продолжает идти вперед. В молодости, по словам актрисы Кароль Буке, она была как хорошо экипированный боец – не взвешивала за и против перед прыжком, просто прыгала. Теперь ей не хватает спонтанности, она чувствует себя истонченной, хрупкой внутри. Чем старше становишься, тем сложнее жить. Ты думаешь, что со знанием, полученным в испытаниях, обрастешь броней, станешь неуязвимой – но это не так. С другой стороны, спокойнее относишься ко многим вещам: страх смерти больше не терроризирует – ты видела мертвыми самых близких. И продолжаешь разговаривать с ними и со всеми людьми, которых встречала, которым благодарна и которых больше нет. Просто нужно найти точку равновесия – научиться жить между памятью обо всем и ошеломительной тоской, которую иногда испытываешь.

На пороге юности идеальная внешность, красивые вещи и головокружительная карьера кажутся нам пропуском в чудесный мир любви и признания. С годами понимаешь, нас самих по себе вполне достаточно. Замечательно сказал музыкант Борис Гребенщиков: «Максимальное чудо – это остаться живым и не потерять себя… сделать так, чтобы огонь продолжал гореть. Людям свойственно умирать. При жизни еще. Когда человеку восемнадцать, у него внутри все горит, и он с восторгом принимает мир как площадку для игры: можно прожить невероятную жизнь! Но в сорок лет ты уже мало найдешь людей, которые скажут, что «я хочу прожить невероятную жизнь» или что «я живу невероятной жизнью». А в шестьдесят – тем более. И когда человек в шестьдесят с чем-то лет продолжает делать то же самое, это просто показывает, что он стал бессмертным при жизни»[35].

В средиземноморском городе Анталья есть археологический музей и в нем – статуя древнегреческой танцовщицы II века н. э. Она рассыпается на глазах от времени и все-таки – танцует. Она разбита и – прекрасна.

Для меня эта скульптура символизирует наши отношения с возрастом. Жизненные силы незаметно покидают нас, но это не мешает нам танцевать. В одной части жизни у тебя все может идти прахом, зато в другой – складываться отлично. Плохие времена кажутся вечными, но они проходят, а хорошие возвращаются. Видеть – важнее, чем быть увиденным. Эта смена ракурса парадоксальным образом притягивает к тебе людей – придает новую глубину, не отнимает, а усиливает красоту.

Мы – собрание всех наших лет в одном неповторимом теле. Детство, юность, зрелость – эпохи нашей личности, и мы одновременно существуем в разных временах нашей жизни, как главы в книге. Стоит вглядеться – и увидишь в отражении (или в любящем взгляде другого человека) свою юную улыбку. Красота живет в сострадании и несовершенстве.

В молодости мы можем снова и снова сбегать от самих себя – все еще будет, успеется! – но в какой-то момент наше лицо в зеркале говорит нам словами Канта: имей мужество мыслить своим умом.

И это, я думаю, главный подарок возраста.

Глава 5
Два ангела за чаем. Счастливые воспоминания и другие способы похудеть

Ты всегда знаешь, какой вкус у твоего любимого печенья… В этом есть какая-то безопасность.

Моника Левински

Мой турецкий роман закончился, но на Турцию я не в обиде. Она взяла меня за руку, вытерла слезы, приготовила чай и утешала, смешила, пока я не пришла в себя и не появились силы идти дальше.

«Ты же вернешься? Не бросишь учить турецкий язык, наши песни? Не забудешь, как готовить твою любимую ашуре, мерджимек? А где ты возьмешь бореков (пирожков), у вас же таких нет! Дай-ка я заверну в дорогу…» «Тетушка Джамиле, куда мне столько! Я вернусь, обязательно навещу вас». Мы обнимаемся – как оказалось, последний раз. В тот год Джамиле умерла, старый белый домик покосился и зарос сорняками. Не хочу в него возвращаться, но хочу, чтобы тетушка продолжала жить – в моей памяти и в турецких блюдах, которые я готовлю.

Еда поддерживает, утешает, оживляет, хранит наши воспоминания. Помогает разбить лед и почувствовать себя дома. Это знак – тебя любят, о тебе заботятся и хотят, чтобы тебе было хорошо. Еда – мостик между нами и другими людьми, она питает не только тело, но и душу – нам жизненно необходимо быть вместе с теми, кому мы дороги и кем дорожим, кому можно довериться в трудную или даже страшную минуту, когда ты – раненый на поле боя. «Давай выпьем по чашке кофе/чая с вишневым пирогом? А потом ты расскажешь, что случилось, и решим, как лучше поступить».

Ирония в том, что наша врожденная потребность – заслужить уважение и признание, создать круг друзей и встретить настоящую любовь – поначалу побуждает увидеть в еде врага, а не друга. Мы садимся на первую в жизни диету, уверенные, что отказ от вкусностей и голодовки помогут добиться красоты, успешности, любви и счастья. Мы жаждем внимания, власти, уверенности в себе. Обычно мы слишком малы и самонадеянны, чтобы оценить, на что замахнулись. Рано или поздно понимаем, что сели играть в игру, в которой невозможно выиграть – только проиграть. Мир сужается до цифры на весах: сегодня вешу меньше, значит, достойна любви и восхищения, завтра показали прибавку – нет мне прощения, мерзкая толстуха!

Противостояние с едой высасывает энергию и не дает строить настоящие, а не «фастфудные», отношения. В них нас принимают целиком, в хорошие и плохие минуты, слабыми и некрасивыми – тоже. В них мы не боимся выглядеть глупо, временами злиться, ошибаться – мы знаем, что нашим неудачам не будут радоваться, а успехам – завидовать.

Мне пришлось набрать и сбросить 30 лишних кг, пройти через булимию (подробнее см главу 3) и разрушительные отношения, исследовать стили питания разных людей (об этом – приложение «Рационы»), прежде чем я поняла, что еда – один из лучших способов преодолеть страх отверженности и «некрасивости».

Неспешные завтраки в одиночестве, обед с коллегами, встречи-свидания на чашку кофе – через еду можно узнать себя, стать увереннее и сблизиться с теми, кто тебя радует. И да – сбросить лишний вес и сохранить стройную фигуру.

Что для этого нужно? Разобраться, как устроен голод, соблазны и запреты, чтобы больше их не бояться. Спокойно есть в одиночестве – разбудить вкус, пробовать разное, новое, запоминать, чем нравится каждый продукт. Не стараться понравиться всем подряд, сглаживая острые углы до полного штиля – это изматывает. Почаще сверяться с внутренним компасом, идти туда, куда зовет радость. Стремиться к миру в душе, а не подстегивать себя кнутом вины и наказания. Подпитываться в общении, а не раниться об окружающих. Главное, привыкнуть полагаться на еду – осознать, что в темные времена она и правда спасает.

Живот набит, а голод есть

Еда – не «топливо». В ней очень много личного, наших связей с семьей, друзьями, памяти («Память – не в вещах, которые могут вынести из дома чужие люди»[1], говорит Оланна, героиня романа «Половина желтого солнца» Чимаманды Нгози Адичи). Это запас тепла – тысячи мелких хлопот, когда о нас, маленьких, переживали близкие, за нами ухаживали, нас баловали, защищали. Красавец-борщ с зеленым луком и бородинским хлебом, картофельное пюре с грибами, шипучий холодный квас, макароны по-флотски, пельмени, вареники – послания из прошлого, печенье с предсказанием: ты выстоишь, что бы ни случилось, а если упадешь – сумеешь накормить себя и возродиться.

Тонино Гуэрра, итальянский поэт и сценарист, друг Феллини, Антониони и Тарковского, вспоминал, как в 1942 году, совсем юным, оказался в нацистском концлагере. Однажды в канун Рождества истощенные тяжелой работой и голодом товарищи в бараке попросили его: «Накорми нас, Тонино. – «Чем же я вас накормлю?» – «Словами, Тонино». Подумав, он сказал, что сейчас приготовит на всех домашнюю лапшу тальятелле, как делает его мама дома, в местечке неподалеку от Римини. Гуэрра рассказывал, как разбрасывает на столе муку, сбрызгивает водой… народу много, значит, надо взять штук тридцать яиц… раскатать тесто… готово, пора нарезать лапшу… вода закипела, бросить в нее тальятелле. Так, подходите! Кому посыпать пармезаном? «Я всем раздал пасту, – говорил он в интервью много лет спустя. – И была такая тишина… Потом один подымается и просит: «Дайте добавку». Пожалуйста… Тут я понял, что, когда слушаешь человека, который говорит о еде, можно насытиться. Можно»[2].

Почти в те же годы в мордовском ГУЛАГе в Потьме женщины-заключенные, валившие лес, тайком и отчаянно рискуя, записывали на обрезках ткани рецепты из прошлой мирной жизни: закуски, супы, жаркое, гарниры, торты и пирожные… Один такой кулинарный дневник, узницы лагеря Веры Николаевны Бекзадян, удалось сохранить – о нем в фильме «Воображаемые пиры» рассказывает французский режиссер Анн Жорже. Ее поразила эта находка – зримое доказательство, что счастливые воспоминания о еде нас действительно питают и спасают. Женщинам оказалось достаточно совсем немного теплого чувства, чтобы выжить. Они создали себе невидимую защиту – зеленый островок посреди холода, голода, болезней и непосильной работы, «когда ты способен… представить себе сытость, вспомнить, что у тебя было детство, были счастливые моменты, заново осознать свою сущность как человека»[3]. И еще – сделать так, чтобы эти воспоминания тебя не убили – по контрасту с обстоятельствами, в которых ты оказался сейчас.

Поддержать в себе жизнь и вернуть рассудок, найти опору, когда все вокруг становится зыбким и устрашающим, – иногда это возможно, просто сидя за красиво накрытым столом. Норвежка Арнхильд Лаувенг заболела шизофренией в 17 лет и десять лет провела в психиатрических клиниках – но сумела выкарабкаться, окончила университет и теперь работает клиническим психологом. В книге «Завтра я всегда бывала львом» она заново переживает точку перелома – когда поняла, что ее личность больше, чем ее болезнь, и поэтому она сможет ее победить.

Это случилось дома, в гостиной, где мама, ожидая дочь после очередного курса терапии в клинике, накрыла стол вышитой скатертью, поставила свежие цветы и чашечки с розами – фамильный сервиз, которым семья очень дорожила. Близкие не раз видели, как в приступе Арнхильд била чашки, и все-таки полностью доверились ей. Этот момент навсегда врезался девушке в память и придал уверенности: «После долгих месяцев и лет, прожитых под знаком ожидаемого от меня безумия, зафиксированного в диагнозах и описаниях, я получила несколько светлых майских часов, когда я вместе с чаем, выпитым из тоненьких фарфоровых чашечек, получила глоток доверия и надежды. Это было потрясающе и как раз то, что мне тогда было нужнее всего!»[4]

Еда может помочь заново обрести потерянный смысл. Одна женщина рассказывала, как в самый мрачный период – тяжело заболела мама – она снова и снова делала яблочный пирог по ее рецепту. «Наша семья проходила через мучительное время, полное страхов и неизвестности. Я искала чего-то простого, пошагового, чтобы дать отдых уму. Особенно мне нравилось растирать апельсиновую цедру с сахаром – в этих движениях было столько прекрасного, жизнеутверждающего и утешительного. Я улыбалась, иногда роняла в тесто слезы и – успокаивалась».

Сама я полюбила готовить, когда заметила вроде бы простую и в то же время необыкновенную вещь: приготовление еды усиливает радость. Съедаешь меньше, а чувственное удовольствие, наоборот, умножается. Сейчас это занятие для меня сродни медитации и арт-терапии, лучший способ, после прогулок и спорта, снять стресс, доказательство, что я способна о себе позаботиться. Не спеша нарезать разноцветные овощи, взбить солнечный тофу-омлет, достать из духовки теплый хлеб, сбрызнутый оливковым маслом, и съесть его с сыром, болгарским перцем, зеленью и помидорами или густым супом-пюре… ммм!

Я собираю разную посуду, например, польскую керамику ручной работы – каждый, даже самый маленький предмет преображает день и поднимает настроение. В ней тоже как будто спрятана радость – дотронешься пальцем до веселых узоров, услышишь нежный перезвон, и жизнь возрождается, даже если пасмурно на душе. Миндальное молоко из расписного кувшинчика кажется вкуснее, а из крупной кружки-бочонка со сливочного цвета стенками здорово пить чай, сидя у окна с книгой.

Чистая просторная кухня мгновенно настраивает на нужный лад: все на своих местах, блестит и сверкает, и переедать совсем не хочется. Хаос и темнота, наоборот, провоцируют обжорство – я часто повторяю себе поговорку, когда ленюсь, но пора сделать уборку: «Храни порядок, и порядок сохранит тебя».

Наш мозг устроен так, что умеет сосредотачиваться только на самых сильных раздражителях. Один из них – соленая, жирная и сладкая еда. Она активирует в мозге сети опиоидных нервных клеток, которые вызывают удовольствие и одновременно подстегивают аппетит, заставляя хотеть еще и еще. При систематическом переедании мозг переориентируется из здорового состояния «проголодался – утолил голод» на поиск постоянных пищевых стимулов. Мы перестаем понимать, сколько нужно, чтобы наесться, и зацикливаемся на еде.

Если мы хотим сохранить стройность или сбросить лишний вес, придется смириться с фактом, что есть все, что хочется, в огромных количествах невозможно. Но состояние постоянного ограничения в еде скучно и мучительно. С тоской предчувствуешь, что вот-вот сорвешься, потому что сидеть на диете, как замечательно выразилась психотерапевт Трейси Манн в книге «Секреты лаборатории питания», – все равно что набрать полные легкие воздуха и не дышать – рано или поздно придется-таки сделать вдох!

Мне ближе подход режиссера Андрея Кончаловского: жить – значит желать, а для этого надо в чем-то себя ограничивать. «Дефицит рождает удивительное ощущение удовольствия, – говорит он. – Когда я голодаю или держу диету, возникает совершенно иное отношение к еде и куску хлеба. Дефицит очень важен во всем. В свободе и то дефицит нужен, даже необходим. Как только человек имеет всю свободу на свете, он становится животным… Надо пестовать свои желания, пока они у тебя есть, и все будет. И творчество, и все остальное… Жизнь – это дефицит. Изобилие – это смерть. Как только вы видите потухший взгляд и отсутствие всяких желаний, то все, жизнь закончена… Сытость ближе к смерти»[5].

Определитесь, на какие именно ограничения вы готовы пойти – сами выберите степень несвободы, которую вы сможете переносить. Например, я стараюсь реже покупать выпечку и сладости и ужинаю в пять-шесть часов вечера – это степень несвободы, на которую я иду, чтобы не набирать лишние кг, и она мне по плечу.

Чтобы организм вспомнил забытые чувства физиологического голода и сытости, их нужно потренировать, говорит Жерар Апфельдорфер, французский психотерапевт, специалист по работе с пищевыми расстройствами[6]. Ешьте один и тот же завтрак каждое утро. Избегайте новых вкусовых ощущений – с привычными блюдами проще установить порог насыщения. Ориентируйтесь на порции размером со свой кулак – примерно такой объем у вашего желудка. Проводите за столом минимум полчаса. Не ешьте 3–4 часа между трапезами. Через 10 дней вы начнете различать, что голод дает о себе знать тоже по часам, просыпаясь перед самой едой. За столом будет легче улавливать момент насыщения.

Голод различается по остроте. В норме сигнал о нем – небольшое падение уровня глюкозы в крови. Нужно уметь определять голод средней интенсивности, даже приятный (вы знаете, что скоро поедите), и резкий голод, причиняющий физическую боль. Вдобавок голод меняется волнами: он проходит, если мы так и не поели, но затем накатывает сильнее. Голод полностью исчезает, когда мы держим продолжительный пост. В этом состоянии мы чувствуем почти невесомость, но она обманчива – на самом деле организм несет потери.

Плотный прием пищи действует на человека и животных одинаково – мы становимся сонными и вялыми, а голод, наоборот, обостряет внимание и вызывает легкое раздражение – эта эмоция побуждает искать пищу. Вообще любая еда тесно переплетена с эмоциями и чувствами. Многие из них могут выдавать себя за голод: гнев, вина, стыд, тревога, а также сильная радость. Стресс, аврал на работе, состояние влюбленности, наоборот, приглушают аппетит. Чтобы разобраться, какой голод мы испытываем – физический или эмоциональный, нужно прислушаться к себе, побыть в тишине.

В плохом настроении рука тянется к коробке с печеньем, мороженому или чипсам, а в хорошем мы, наоборот, предпочитаем здоровую еду и редко переедаем. Причина в том, что негативные эмоции резко сужают восприятие – мы не видим леса за деревьями: хватаем «быстрое» удовольствие в виде шоколадного батончика у себя под носом, забыв, что через короткое время пожалеем об этом.

Самодисциплина – не что иное, как наше умение встать на место себя в будущем.[7] Область мозга, которая отвечает за сопереживание другим (эмпатию, когда ставишь себя на место другого), одновременно отвечает и за самоконтроль. Эта зона активируется, когда мы, ведомые участием, забываем о своих интересах и приходим на выручку друзьям, незнакомцам, а также в моменты, когда нам нужно удержаться от соблазнительной, но явно лишней еды.

Эмпатия опирается на нашу способность расширять горизонты и смотреть на ситуацию глазами другого человека. Самоконтроль, по сути, представляет собой тот же навык, только вместо чужого мы в воображении встаем на свое место в будущем. Поэтому в следующий раз, когда нужно будет сдержать импульс заесть плохое настроение, подумайте о дисциплине так: это ваше сегодняшнее «я» протягивает руку вашему будущему «я» и приходит ему на помощь из прошлого, помогая не сбиться с правильного курса.

Если сейчас самоконтроль на низком уровне, не провоцируйте себя. Помните, прекратить что-то делать труднее, чем не начинать вовсе. Легче вообще отложить пакет соленых орешков, чем съесть только один-два и остановиться.