Текст книги "Кому я нужна. 7 шагов от самоабьюза к возрождению"

Найти изюминку, разгадать шифр

Вы замечали, как притягательны бывают женские лица с неправильными чертами? Французы называют их «jolie laide» («хорошенькая дурнушка»). Исследования показывают: абсолютно совершенные лица нас скорее отталкивают, чем привлекают. Нужен хотя бы один изъян, чтобы сделать красоту незабываемой. Японцы превратили такой подход к жизни в искусство. Словом «ваби-саби» они называют гармонию вещей несовершенных, мимолетных и на первый взгляд незаконченных. Трещины разбившейся вазы наполняют золотом – ущербный, как мы привыкли думать, предмет ценится выше, потому что имеет историю.

Одно из значений слова «стандарт» – то, что не заключает в себе ничего оригинального, своеобразного; шаблон, трафарет. Это касается и образцов красоты – они воспроизводят несколько похожих типажей и предлагают нам в них укладываться, словно в формочки для кексов.

Что, если отбросить набор формочек из Инстаграма – длинные волосы, маленький нос, полные губы, тонкая талия, большие глаза, грудь и попа – и довериться собственному чутью и вкусу? Рассмотреть, исследовать, увидеть свое тело по-новому – то, что привыкли не замечать или ненавидеть. Вас ждут фантастические открытия.

Посмотрите на растяжки глазами фотографа-художницы Сары Шакил[17] – мы стыдимся, скрываем и пытаемся всеми силами избавиться, а она превратила их в изысканное украшение. Когда-то нам внушили, что растяжки – недостаток, но что мешает увидеть в них одну из самых красивых частей женского тела? Мне очень нравится название «полоски тигрицы».

Побродите по музеям, полистайте альбомы живописи и присмотритесь к творениям великих художников и скульпторов. Вы удивитесь, обнаружив, что какой-нибудь прославленный гений уже не раз с восхищением изобразил похожую на вас женщину. Держите такую картину неподалеку на случай приступа острой неуверенности в себе.

Миниатюрная, плотная, «тяжелый низ»? Вы могли бы стать музой Майоля.

Маленькая грудь? Она всегда вдохновляла Дали.

Полные руки? Посмотрите на Венеру и Эсфирь у Шассерио.

Мальчишеская фигура, едва обозначенная талия? Гоген был бы в восторге.

Пышная и нежная женственность? Ренуар ни за что не прошел бы мимо.

Это касается любой части тела – то, что мы привыкли ненавидеть в себе, можно воспринимать как уникальную особенность, а вовсе не приговор и уж тем более не повод стыдиться и считать себя человеком второго сорта. Не нужно быть идеальным, чтобы быть невероятно привлекательным. Каждая из нас может быть женственной и соблазнительной – если разрешит себе это. Вы знали, что мужчины сходят с ума вовсе не от груди, длинных ног или попы, а чаще – от изгиба шеи, пряди волос, высвободившейся из прически, изящной ключицы, глубокого взгляда, нежной линии плеч, икр? Откройте в своей внешности хотя бы одну черту, которая вас саму радует, и напоминайте себе о ней.

Вирджиния Вульф в романе «На маяк» говорит словами своей героини, художницы Лили Бриско, что красота закрепощает и мешает видеть и не она остается в памяти и влечет к себе, а наши движения, эмоции, отражения душевных переживаний: «С этой красотою морока – уж слишком готовно, слишком законченной она открывается взгляду. Она сковывает, она замораживает жизнь. И забываешь про трепет, вспышку румянца, внезапную бледность, свет, тень, незаметные такие подрагиванья, которые на миг до неузнаваемости меняют лицо, но что-то новое открывают в чертах, что навеки въедается в память. Куда как проще все стереть и сровнять под поволокой красоты»[18].

Мы настоящие несравнимо ярче и притягательнее скучной, плоской безупречности картинок. Нужно только развивать дар внимания и вкус – разглядеть все это богатство в себе и в других. Встречая нового знакомого или просто рассматривая лица прохожих на улице, я включаю внутреннего художника и стараюсь в каждом увидеть его или ее красоту. Как зовут серьезного бородача, который бегает в сквере каждое утро, – кажется, в его бороде тепло, как в шубе! Куда едет смешливая девушка с рыжими волосами, что села напротив в метро, – приземлилась, словно птичка на ветку, и с любопытством вертит головой по сторонам?

Для художников наблюдать, всматриваться – как меняется выражение лица, как он или она двигается, как разные тела существуют в пространстве – увлекательнейшее занятие, поэтому они видят яснее. «Попробуйте месяц или два смотреть на все с мыслью, что вам это обязательно надо написать красками, – советовал знакомый живописец молодому писателю Константину Паустовскому. – В трамвае, в автобусе, всюду смотрите на людей именно так. И через два-три дня вы убедитесь, что до этого вы не видели на лицах и десятой доли того, что заметили теперь. А через два месяца вы научитесь видеть, и вам уже не надо будет понуждать себя к этому»[19].

Избитая истина, но стоит напоминать себе как можно чаще: не сравнивайте себя с другими. Американка Ив Энслер, автор знаменитых «Монологов вагины», говорит, что ей очень помогла встреча с одной женщиной в Найроби. Услышав, что Ив стесняется своего живота, она сказала: «Ив, посмотри вон на то дерево – красивое, правда? А теперь на соседнее – нравится? Как ты думаешь, можно считать, что это дерево красивее того, потому что не похоже на него? С нашими телами – то же самое. ОНИ КРАСИВЫ САМИ ПО СЕБЕ»[20].

Страх, стыд, молчание и бездействие – гремучая смесь, из которой комплексы черпают силу. Стоит набраться храбрости и хотя бы назвать комплекс по имени – он слабеет и кажется чем-то нелепым, смешным. (Помните заклинание «Ридикулюс»! из «Гарри Поттера»?)

Один из моих любимых примеров – Кейт Мидлтон на пороге роддома с мужем принцем Уильямом и новорожденным сыном-первенцем. На ней голубое платье в белый горошек и она не скрывает оставшийся после беременности живот21.

Уверена, благодаря Кейт для многих стало открытием, что фигура только что родившей женщины почти не отличается от фигуры беременной – должно пройти минимум несколько недель, прежде чем тело примет дородовые очертания. Признавать этот факт не принято. Живот после родов считается «ненормальным», и молодые мамы его стыдятся. Принцесса Диана, когда родился Уильям, надела просторное платье, чтобы скрыть округлости. По мнению Шивон Фригард, одной из известных в Великобритании врачей-акушеров, за пару минут возле роддома Кейт сделала для самооценки молодых мам больше, чем любая другая знаменитость. Многие звезды торопятся избавиться от послеродового живота у хирурга или стягивают его, чтобы скорее появиться на публике в узких джинсах, а Кейт продемонстрировала, что он выглядит естественно и красиво – и стала новой ролевой моделью для женщин по всему миру.

Другой вдохновляющий пример нарушения табу, вызвавший много споров, – фотопроект[22] Джейд Билл, молодой мамы, которая решила показать, что в реальности происходит с телом после беременности и родов. Героини, обычные женщины, далекие от совершенства по канонам фотошопа, обнажились перед ее камерой. Можно по-разному относиться к этим снимкам (кто-то возмущается – как они позволили себе так распуститься? как можно ТАКОЕ показывать?), но их миссия – снять бремя стыда – выполнена. Каждый волен выбирать – оставить после родов все как есть или бороться за девические формы до смерти, несмотря на десять детей.

Не говорите самой себе гадости и не делайте другим замечания по поводу тела, особенно – маленьким девочкам. Вспомните, с чего начались ваши собственные комплексы, и не заражайте ими тех, кто младше и идет следом за вами. «Я все делаю медленно и устаю. Я круглая и обвисшая. Я вечно спешу. Я чувствую себя бесполой, несексуальной. Я старею. И я красавица? Как это может быть правдой? – спрашивает мама двоих маленьких дочерей в колонке «Почему я говорю своим детям, что красива». И сама же провидчески отвечает: – Я не хочу, чтобы мои девочки росли, веря, что они совершенство, а потом, когда начнет расцветать их женственность, они вспомнили, как я твердила, что я «уродина», и они тоже почувствуют себя уродливыми. С годами, когда они будут становиться старше, их грудь потеряет форму, и они будут ненавидеть свои тела, потому что так поступают все женщины. Так делала мама. Нет, я хочу, чтобы они стали женщинами, которые помнят меня невозможно красивой. Я хочу показать им пример красоты перед лицом злого мира, мира, где мы часто не знаем, кто мы и что нам с собой делать»[23].

Ищите, рассматривайте, запоминайте изображения реальных женщин, которые вам нравятся. Может быть, у них есть лишний вес, целлюлит, маленькая грудь, большая попа, широкие щиколотки, крупные кисти, нос с горбинкой, раскосые глаза, разноцветные глаза, седые волосы, большие ступни, короткие ноги, высокий рост, маленький рост, веснушки, морщинки, складки на животе, но, тем не менее, они прекрасны и ВАМ – нравятся.

Не отдавайте другим право судить, что для вас красиво, а что нет.

Темная, как ночь

Если в детстве нас окружают только светлокожие Барби с огромными голубыми глазами, а в своем окружении, кино, книгах мы встречаем уничижительные расистские определения насчет физических черт, то постепенно проникаемся мыслью, что кожа другого оттенка – хуже, другой разрез и цвет глаз, тип волос – недостаточно хорош. Самое ужасное, в нас просачивается яд – мы привыкаем связывать физические особенности с чертами характера.

Одна из причин спроса на пластическую хирургию среди кореянок и американок корейского происхождения (очень болезненные процедуры по изменению носа и челюсти) – дремучий расизм в обществе. Пластический хирург, не стесняясь, выдает фразу: «У азиатов широкие черепа и большие лица – но даже чуть широковатая челюсть утяжеляет лицо, делает скучным и недобрым. Уменьшая челюсть, мы делаем лицо меньше, тоньше и приятнее»[24]. То есть азиатская внешность, по его мнению, выглядит недоброй, варварской, а европейская – сразу видно, что приятная и цивилизованная. Я никогда не забуду, как на одном онлайн-форуме по дисморфофобии молодой мужчина пытался найти врача-психотерапевта и спасти младшую сестру-подростка – наслушавшись расистских оскорблений, она возненавидела свои раскосые глаза и пыталась иголками сделать их больше…

В конце XVIII века Иоганн Фридрих Блюменбах, анатом, антрополог и профессор Гёттингенского университета, впервые употребил термин «европеоид», под которым он понимал белокожих европейцев. Блюменбах предположил существование пяти «разновидностей» homo sapiens, частично основываясь на измерениях головы – он собрал у себя колоссальную коллекцию человеческих черепов. Идея поделить жителей планеты на расы тогда увлекла натуралистов – ученые мужи один за другим выдвигали свои квалификации, от двух до семи рас – и тут же, разумеется, задавали иерархию.

Европейцы, по описанию Блюменбаха, «цвета белого, щеки розовые; волосы коричневые или каштановые; голова сублобулярной формы, лицо овальное, прямое, его части средней степени выраженности, лоб гладкий, нос узкий, слегка согнутый, рот маленький»[25]. «Белый цвет занимает первое место, – писал он. – Я назвал эту разновидность в честь горной цепи Кавказ… ее южная сторона производит самую красивую расу людей»[26]. (По-английски «европеоид» – «Caucasian», от Caucasus, Кавказ. – Прим. автора).

Так возник расизм – кошмарное порождение эпохи Просвещения. Белый цвет кожи использовали как доказательство отличия примитивных от развитых, богатых от бедных, коренных жителей от «понаехавших», цивилизованных европейцев от остальных, дикарей. Позже расизм подхватили те, кто хотел оправдать преступления против человечности – рабство в США и Южной Америке, «белое превосходство» в колониальных империях и не так давно, в середине XX века, – Холокост.

Череп самого Блюменбаха давно истлел в могиле, эра рабства, империй и колониальных войн миновала, а расизм устарел из-за новых открытий в генетике. Большинство генетических разновидностей обнаруживаются внутри так называемых рас, а не между ними, поэтому в науке нет понятия «раса», все популяции объединяет единый биологический вид. Это значит, что у разных народов гораздо больше схожих черт, чем отличий. Наша общая родина – Африка. «Цвет кожи наших предков и в конечном итоге цвет кожи каждого из нас – результат воздействия ультрафиолетового света, географической широты и климата, – говорит Билл Най, инженер и популяризатор науки. – Мы все сотворены из звездной пыли. Нам всем предначертано жить и умереть на одной планете – бледной голубой точке в необъятном космосе. Мы должны держаться друг друга!»[27]

Природа несправедлива, уверен мужчина, голландец североафриканского происхождения, обратившийся к пластике, чтобы завоевать успех у женщин: «Одни расы привлекательнее других, и биология определяет красоту»[28]. Множество клиентов пластической хирургии в США и Европе такие же, как он, – сами темнокожие, но благоговеют перед европейскими чертами лица и убеждены, что образец мужской красоты должен быть белокожим.

Обладательница Оскара и посланница красоты Lancome актриса Люпита Нионго пережила нечто подобное – в детстве она ненавидела свои африканские корни: «Я включала телевизор и видела там только бледную кожу. Сверстники дразнили меня – кто мягко, кто жестоко… Единственной моей молитвой Богу, исполнителю чудес, была мольба, чтобы я проснулась хоть немного более светлокожей… Мама не уставала повторять, что считает меня красавицей, но это не приносило утешения»[29].

А потом на международной сцене появилась модель Алек Век – и спасла Люпиту. «Она была темной, как ночь, и шагала гордой походкой на всех показах, и смотрела на меня с каждой журнальной обложки, и все говорили, что она прекрасна. Я не могла поверить, что красавицей называют женщину, так похожую на меня… Каждый раз при виде Алек я видела свое отражение и наполнялась уверенностью – пусть где-то далеко, но эксперты красоты меня замечают, ценят, хотя в моем окружении все восхищались светлой кожей»[30].

Многие африканки и афроамериканки сегодня отказываются от осветляющих кожу и выпрямляющих волосы препаратов (помимо прочего, очень вредных для здоровья) – они гордятся темным оттенком кожи и задают моду на прически в стиле «афро» в других странах.

Япония провела уникальную по масштабности антирасистскую кампанию – задолго до того, как понятие расы было официально отменено. Во второй половине XIX века, после первых контактов с европейцами, японцы решили, что по всем фронтам им проигрывают: страна крошечная, природа невзрачная, искусство невыразительное. По словам Александра Мещерякова, доктора исторических наук из Института классического Востока и античности НИУ ВШЭ, комплекс неполноценности распространился и на тело: пришельцы из Европы выглядели сильнее и красивее физически. Страна в кратчайшие сроки провела модернизацию, причем с ошеломительным успехом. Например, японцы первые среди крупных государств мира добились стопроцентной грамотности еще на пороге XX века.

После того как в устав Лиги наций в Версале отказались внести пункт о равенстве Наций, который предложила японская сторона, а германский император Вильгельм употребил по отношению к Японии слова «желтая опасность», японцы страшно обиделись – в ответ среди них тоже поднялись антизападные настроения и страна начала готовиться к войне. В обществе возникла дискуссия о теле японца – и японцы в собственном сознании преодолели дискриминацию по цвету кожи, разрезу глаз, росту.

«В западном дискурсе обсуждался цвет кожи, и, конечно, по цвету кожи японцы – более тёмные. Многие, слишком многие европейцы считали это за показатель ущербности, – говорит Александр Мещеряков. – Но Танидзаки, а вслед за ним и другие литераторы вводят такой параметр, как гладкость кожи, то есть параметр тактильности, который в европейском дискурсе задействован не был. Утверждается, что кожа японцев чрезвычайно гладкая, по гладкости кожи японки, конечно же, превосходят европейцев, и это начинает считаться предметом национальной гордости»[31].

Визуальные образы и слова, которыми мы описываем внешность, обладают невероятной мощью – язык определяет наше отношение к себе и другим, задает пределы возможного. Классический пример зарождения комплексов – «маленькая ножка» и «тонкая талия». От сказки про Золушку до знаменитых русских и зарубежных романов – эти характеристики принадлежат красавице, аристократке, положительной героине, ассоциируются с грацией, чистотой, мечтательностью и беззащитностью женщины-ребенка, которую так любят изображать мужчины-литераторы. Обычные ноги и талии покрупнее, соответственно, доставались отрицательным женским персонажам – тупым, злым, своенравным, грубым девушкам и женщинам, и всячески высмеивались, вспомнить хотя бы Пушкина.

Моя ножка стала расти чуть не с пеленок, и мы с мамой и обеими бабушками сбились с ног, разыскивая мне обувь. Я считала себя ужасно виноватой перед семьей и даже перед продавцами – мне не подходила ни одна пара. Помню тоску при виде старушечьих туфель из взрослого женского отдела, которые приходилось носить в школу, и как в двенадцать лет я вздрагивала каждый раз, когда натыкалась в книге на очередную «маленькую ножку» и ненавидела свои бедные ноги, стыдилась, если кто-то случайно задерживал на них взгляд, и мечтала как-нибудь уменьшить. Слава богу, наступили девяностые, и высокие супермодели с подиумов в конце концов излечили меня от комплексов из-за большого размера обуви.

Журналистка Кэти Уолдман в эссе «Жила-была девочка» объясняет, как анорексия пускает споры в сознании впечатлительных подростков через книги особого жанра – «анорексическую литературу». Хрупкая и бледная, похожая на эльфа Джейн Эйр, Доротея Брук из «Мидлмарча» с ее тончайшими кистями, миниатюрная грациозная красавица Руфь, героиня одноименного романа Элизабет Гаскелл… Чарльз Диккенс предавал почти невесомых девушек с огромными запавшими глазами, похожих на «свет, струящийся из витража церкви»[32], живописным возвышенным смертям, а Брэм Стокер в «Дракуле» не скрывал отвращения при одной мысли, что женщина может испытывать голод и, о ужас, есть. Патологическая худоба связывалась с цельностью натуры, духовностью и особой, поэтической восприимчивостью.

«Романтизация начинается со Святой Екатерины Сиенской, – считает Кэти Уолдман. – Она чувствовала себя ближе к Богу, когда голодала, и позже, неспособная принимать пищу, даже заставляя себя через силу, сочла свой недуг священным. Избыток плоти на женщине подразумевал обжорство (грех) или беременность (стыд), а худоба помогала демонстрировать господство души над телом. Anorexia mirabilis, священное отвращение к пище, символизировало самоотречение и страдания, подобные Христовым, или же духовность слишком чистую, чтобы склоняться к земным наслаждениям»[33].

Когда с размаху налетаешь на невидимую стену – моя внешность не отвечает шаблону красоты, а его мне преподносят как единственно верный, – стоит задать себе два вопроса – как лестницы, перекинутые через стену, они помогают преодолеть препятствие.

Первый: что я увижу и почувствую, если подберу другие слова? Австралийская певица Пейшенс Ходжсон с рождения обладает особенностью: половину верхней части ее тела покрывает очень крупное, винного цвета родимое пятно – в медицине оно называется синдромом Клиппеля – Треноне. Пейшенс говорит о нем так: «Мне нравится, что мое родимое пятно может менять цвет. Когда я согрета, у него розово-фиалковый оттенок, как у некоторых сортов слив, когда мерзну – светится ярким, почти неоновым голубым. Еще меня радует, что родимое пятно, как защитный барьер, оберегает меня от недоброжелательных и грубых людей»[34].

Второй вопрос, который открывает путь на свободу: фотографии и фильмы, посты, статьи и книги, люди, с которыми я общаюсь, – укрепляют мою веру в себя или, наоборот, отнимают внутреннюю силу? Доказано, что просмотр отредактированных фильтрами и фотошопом изображений женского тела резко снижает нашу самооценку. И наоборот, красивые фото реальных женщин, без ретуши, вдохновляют верить в себя. Я подписана на два таких канала в Инстаграме: Land of Women (нью-йоркская марка нижнего белья для женщин всех размеров и форм, @landofwomen) и 1001fesses_project (фотопроект о женской телесности двух канадских художниц-фотографов, @1001fesses_project).

Шрамы – еще один повод пересмотреть взгляд на красивое-некрасивое. В разных странах публикуют фотопроекты, открывают блоги (мне запомнился блог британского фотографа Софи Майенн @sophiemayanne) – их участники рассказывают истории своих шрамов и как они на них повлияли.

«Он кажется мне картой рельефа: немножко на Африку похож, немножко на Северную Америку с Мексикой. И еще он, по-моему, очень секси»[35], – описывает шрам от ожога на своем плече Рита Кирпикова, редактор отдела культуры m24.ru. «Шрам для меня как тату, постоянное напоминание о том, что надо жить каждую секунду, что невозможностей нет, – говорит Даша Евсеева, PR-директор; у нее на груди шрам от операции по поводу врожденного порока сердца. – Жизнь дала тебе еще один шанс, значит, ты должен крепче за него держаться, должен быть сильнее и постоянно делать больше… Сейчас я активно скупаю красивые блузы и платья с декольте, и друзья говорят, что это красиво. В детстве всегда носила футболки и кофты без вырезов, но понимаю почему: дети порой могут быть жестокими. Хотя и тут мне повезло с друзьями – зная о наличии у меня шрама, никто никогда не докучал»[36].

То же самое можно сказать о любых особенностях нашего тела, которые заставляют нас страдать. На самом деле это не с нами что-то не так, а с теми, кто навязывает нам комплексы, презрительно и грубо говорит о внешности. Замечания, насмешки, хамство и агрессия – выражение их собственных страхов, стыда и неразвитости, они ничего не говорят о нашей ценности. Внимательно посмотрите на такого человека, вслушайтесь в его или ее слова – чем больше энергии они вкладывают в свои выпады, тем сильнее их ненависть к себе.

Как только вы осознаете, что на самом деле люди пытаются убежать от своих комплексов и вас это никак не касается, нападки перестанут иметь над вами власть. Вы не обязаны на них реагировать. «Если вы высокая – носите каблуки. Если у вас непропорционально длинная шея – тяните ее вверх. Если у вас длинный нос – задерите его повыше и сделайте своим достоинством»[37], – призывала легенда моды Диана Вриланд. Уверенностью в себе мы можем задать новую норму – и расширить горизонты для всех сразу.