Текст книги "На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян"

Benjamin Walter 1963 – Städtebilder. Nachwort von Peter Szondi. (edition suhrkamp; Bd. 17). Frankfurt am Main, 1963.

Benjamin Walter 1972—1999 – Gesammelte Schriften. Hrsg. von Rolf Tiedemann und Hermann Schweppenhäuser. Unter Mitwirkung von Theodor W. Adorno und Gershom Scholem. 7 Bände und Supplement. Frankfurt am Main, 1972—1999.

Benjamin Walter 1980 – Moskauer Tagebuch. Aus der Handschrift herausgegeben von Gary Smith. Mit einem Vorwort von Gershom Scholem. (edition suhrkam; Bd. 1020, Neue Folge; Bd. 20). Frankfurt am Main, 1980. [Russisch: БеньямиВ. 1997 – Московский дневник. М., 1997.]

Benjamin Walter 2000 – Berliner Kindheit um neunzehnhundert: Gießener Fassung. Hrsg. und mit einem Nachwort von Rolf Tiedemann. Frankfurt am Main, 2000.

Braese Stephan 1995 – Deutsche Blicke auf Sowjet-Rußland: die MoskauBerichte Arthur Holitschers und Walter Benjamins // Tel Aviver Jahrbuch für deutsche Geschichte, 1995, № 24: 117—147.

Brüggemann Heinz 1989 – Fenster mit brennender Lampe in schadhafter Mauer: Räume und Augenblicke in Walter Benjamins “Berliner Kindheit um 1900” // Brüggemann, Heinz: Das andere Fenster: Einblicke in Häuser und Menschen. Zur Literaturgeschichte einer ur-banen Wahrnehmungsform. Frankfurt am Main, 1989: 233—266.

Schlögel Karl 1998 – Moskau lesen. Die Stadt als Buch. Berlin.

Schneider Manfred 1986 – Die erkaltete Herzensschrift. Der autobiographische Text im 20. Jahrhundert. München.

Schöttker Detlev 2000 – Erinnern // Opitz, Michael / Wizisla, Erdmut (Hrsg.): Benjamins Begriffe. Band 1. Frankfurt am Main, 2000: 260—298.

Schütz Erhard 1993 – Die Heimat des Zögernden. Zu Walter Benjamins Berlin-Prosa // Haarmann, Hermann (Hrsg.): Berliner Profile. Berlin, 1993: 27—49.

Schütz Erhard 2004 – Benjamins Berlin. Wiedergewinnung des Entfernten // Schöttker, Detlev (Hrsg.): Schrift, Bilder, Denken. Walter Benjamin und die Künste. [Ausstellung Schrift, Bilder, Denken – Walter Benjamin und die Kunst der Gegenwart, 29. Oktober 2004–31. Januar 2005, Haus am Waldsee, Berlin]. Fankfurt am Main, 2004: 32—47.

Szondi Peter 1978a – Hoffnung im Vergangenen. Über Walter Benjamin // Szondi, Peter: Schriften. II. Frankfurt am Main, 1978: 275—294.

Szondi Peter 1987b – Benjamins Städtebilder // Szondi, Peter: Schriften. II. Frankfurt am Main, 1978: 295—309.

Walter Benjamin 1892—1940 1990 – Walter Benjamin 1892—1940. Eine Ausstellung des Theodor W. Adorno Archivs Frankfurt am Main in Verbindung mit dem Deutschen Literaturarchiv Marbach am Neckar. Bearbeitet von Rolf Tiedemann, Christoph Gödde und Henri Lonitz. Marbacher Magazin, 1990, № 55. Marbach am Neckar.

Witte Bernd (o. J.) – Bilder der Erinnerung. Walter Benjamins Berliner Kindheit. http://www.walter-benjamin.org/Texte/Witte/1–14.

Территория VERSUS: текст – культура – этнос

Михаил Одесский (Москва)
«Швеция более не будет иметь счастья видеть вас» Циркумбалтийский диалог культур в письмах графини С. Ферзен князю А.Б. Куракину

История шведской графини Софии Ферзен, ее возвышенного романа с русским князем Александром Куракиным может быть аргументированно вписана в различные научные программы (изучение русско-шведских связей, «повседневная жизнь» Галантного века и т. п.). Одновременно – это своего рода «семиотическое путешествие» [Цивьян] в поисках циркумбалтийского региона как «перекрестка культур» [НПК; БП].

Любовный роман графини Софии Ферзен и князя Александра Куракина нашел выражение в подборке из сорока писем – ее ему. Написанные по-французски, они были впервые опубликованы на языке оригинала в «Архиве князя Ф.А. Куракина» [Fersen, 353—413][192]192
  Издание было осуществлено по инициативе наследника куракинского архива – князя Ф.А. Куракина и саратовского ученого В.Н. Смольянинова, которые привлекли к сотрудничеству лучших знатоков XVIII в. – вначале А.Ф. Бычкова и М.И. Семевского, затем (в частности, для работы над восьмым томом) – П.И. Бартенева.


[Закрыть]. Ответы не сохранились.

По мнению первых публикаторов, письма Софии «привлекают читателя и глубиною привязанности графини к любимому человеку, и тонким анализом чувства, и его красноречивым изложением. Притом в них нет ничего такого, что могло бы скомпрометировать память героини в глазах потомства: она устояла перед красавцем-князем, слывшим одним из самых искусных обольстителей прошлого века, и это служит немалою рекомендациею ее нравственных свойств, если принять во внимание крайнюю испорченность тогдашнего высшего общества. Почему князь Куракин не мог жениться на графине Ферзен, одной из самых богатых и красивых невест того времени, для нас остается загадкой, но какою тоскою, какими страданиями веет от пачки ее писем, набросанных трепетною рукою на пожелтевших листках едва заметными буквами…» [АКК, VIII, с. IX].

Образ добродетельной Софии перекликается с образом тоскующего князя, биографический очерк о котором завершается на надрывной ноте: «Князь Куракин не был женат: всю свою жизнь он провел в служении отечеству; неутомимостью и рвением приобрел признательность двух монархов: Павла I, Александра I» [АКК, VIII, 428].

Справедливо, однако, – никак не ставя под сомнение ни нравственное совершенство графини, ни мотивы безбрачия князя – указать на факты другого рода: приключения Софии после встречи с русским возлюбленным или семьдесят незаконнорожденных детей Куракина [Серков, 446].

Графиня Эва София фон Ферзен родилась в 1757 г. Отец, Фредрик Аксель, при шведском короле Адольфе Фредрике принадлежал к партии «шляп», которая составляла оппозицию правящим «колпакам», противилась России и ориентировалась на Францию. Король Густав III (1771—1792), любимец философов-энциклопедистов (см. сочувственное упоминание в VI главке повести Вольтера «Царевна вавилонская»), во многом реализовал программу «шляп», однако – в отличие от безвольного отца – он стремился укрепить «вертикаль» и в 1772 г. совершил бескровный переворот, установив сильную монаршую власть. Аксель фон Ферзен оказался в двойственном положении: с одной стороны, получил от нового короля чин фельдмаршала, с другой – он не входил в круг доверенных лиц короля. Мать, Хедвига Катерина, происходила из рода Делагарди, потомков знаменитого полководца начала XVII в. (воевавшего в России в годы Смуты и чтимого Густавом III).

София фон Ферзен, даровитая и привлекательная, была заметной фигурой стокгольмской светской жизни. В 1773 г. младший брат короля – Фредрик Адольф – просил ее руки, но получил отказ. В 1774 г. София фон Ферзен (вместе с матерью) входила в делегацию, которая сопровождала из Германии принцессу Хедвигу Елизавету Шарлотту, предназначенную в жены другому брату Густава III – герцогу Карлу Зюдерманландскому, наследнику престола (до рождения Густава Адольфа – сына короля). София стала фрейлиной новой герцогини. Двух этих незаурядных женщин связала тесная дружба, на грани экзальтированной влюбленности. Долгие годы герцогиня вела французский дневник в форме писем к Софии. Хедвига Шарлотта тосковала при шведском дворе, и сердечные отношения с фрейлиной были для нее отдушиной: «Ты – мой единственный друг на свете»; «Все мое сердце принадлежит тебе» [Wahlstom, 78][193]193
  Указано М. Юнгреном.


[Закрыть]. В 1776 г. София фон Ферзен вышла замуж за графа Карла Адольфа Пипера (1750—1795), который приходился внуком первому министру Карла XII (после Полтавской битвы попавшему в плен и умершему в России).

Князь Александр Борисович Куракин был несколькими годами старше Софии. Он родился в 1752 г. Куракины – знатный и богатый княжеский род. Дед – Александр Борисович – был видным дипломатом, не чуждался сочинительства (в качестве посла во Франции покровительствовал юному поэту Василию Тредиаковскому). Женился на Александре Ивановне Паниной, сестре военачальника Петра Ивановича Панина и дипломата Никиты Ивановича Панина (эксперта по скандинавским государствам). Отец – Борис-Леонтий (1733—1764) – подавал большие надежды: сенатор, президент Камер-коллегии и Коллегии экономии, он был высоко ценим Екатериной II, но безвременно скончался в возрасте тридцати двух лет. Вскоре ушла из жизни мать – Елена Степановна (1735—1769), дочь елизаветинского фельдмаршала С.Ф. Апраксина. Воспитание Александра и других детей перешло к Паниным. Никита Иванович Панин к тому времени стал одним из самых влиятельных людей России. Воспитатель великого князя Павла Петровича (с 1760 г.), он участвовал в перевороте, совершенном Екатериной, и получил Коллегию иностранных дел. Юный князь Александр Борисович рос вместе с великим князем. Совместно воспитание стало основой прочной многолетней дружбы, хотя само по себе было трудным испытанием [Песков, 243]. Затем Куракин учился в европейских университетах (Киль, Лейден). Планировались выгодные брачные партии (Варвара Шереметева, Елизавета Головкина), которые, впрочем, расстроились [Дружинин, 20—22]. Открывалась «наследственная» дипломатическая стезя.

София, превратившись в графиню Пипер, продолжала блистать при дворе и поставляла пищу для сплетен: толковали о ее романе с Акселем Аминоффом и др. Еще при жизни мужа она сошлась с бароном Эвертом Таубе, одним из соратников Густава III, и, когда в 1799 г. Таубе скоропостижно умер на курорте в Карлсбаде (завещав состояние – в обход наследников – Софии), графиню заподозрили в отравлении любовника [Kermina, 341—345]. Вероятно, подозрения подогревались общим недоброжелательством, вызванным политическим влиянием Софии и ее старшего брата – Ханса Акселя фон Ферзена (в прошлом фаворита французской королевы Марии Антуанетты).

В начале XIX в. Швеция переживала затяжной кризис. После катастрофических военно-дипломатических провалов Густав IV Адольф, сын Густава III, оказался настолько непопулярен, что в 1809 г. утратил трон в результате военного переворота, а новым королем сейм избрал – под именем Карла XIII – Карла Зюдерманландского. Однако Карл XIII не имел законных детей (от Хедвиги Шарлотты), и возник государственной важности вопрос о престолонаследии. Выбор пал на датского генерала принца Карла Аугуста, но тот в 1810 г. скоропостижно умер от апоплексического удара. Неожиданная смерть наследника спровоцировала беспорядки в Стокгольме, Софию Пипер и ее брата, известных преданностью семье Густава III, обвинили в отравлении Карла Аугуста. 20 июня Ферзен был растерзан толпой. Карл XIII, появившись на улицах столицы, едва успокоил бунтовщиков. София бежала, нарядившись молочницей. В августе 1810 г. новым наследником объявили наполеоновского маршала Бернадотта (который после смерти Карла XIII станет королем, основателем правящей доныне династии). Софию – после красноречивого выступления в суде – оправдал военный трибунал. 5 ноября брат (посмертно) и сестра были полностью реабилитированы, и было подтверждено, что кончина Карла Аугуста стала следствием недуга. Последние годы София Пипер мирно провела в имении и умерла в 1816 г.

Удачная карьера князя Куракина приостановилась в 1782 г. Он пострадал как доверенное лицо великого князя Павла Петровича. Екатерина II, использовав в качестве предлога его причастность к критическому обсуждению действий Г.А. Потемкина, повелела Куракину покинуть столицу и проживать в деревне.[194]194
  См. колоритное описание образа жизни опального вельможи, его деловых забот и развлечений: [Долгоруков, 430—432].


[Закрыть]

В 1796 г. – после восшествия Павла I на престол – князь получил пост вице-канцлера. Фавор Куракина кого-то превратил в панегиристов, кого-то – в непримиримых критиков. Соперничавший с ним в дружбе с императором Ф.В. Ростопчин называл Куракина «дураком и пьяницей» [Песков, 47].

В 1798 г. переменчивый император удалил давнего друга. В феврале 1801 г. Куракин – опять «мобилизован и призван». В марте 1801 г. Павла I убили, однако Куракин и при Александре I сохранил высокое положение: в 1806 г. – посол в Вене; в 1807 г. – один из авторов Тильзитского мира, увенчавшего неудачную войну с Наполеоном; в 1808—1812 гг. – посол в Париже. По собственному желанию уйдя в отставку, Куракин лечился в Европе и скончался в Веймаре в 1818 г. Князя похоронили в Павловске – резиденции вдовствующей императрицы, а в 1819 г. на могиле был установлен барельеф с надписью «Другу супруга моего».

Князь Александр Борисович Куракин, по семейной традиции, соединял с государственной службой культурные интересы: сохранились мемуарные сочинения; он, по-видимому, перевел на французский язык жизнеописание Н.И. Панина, составленное Д.И. Фонвизиным [Дружинин, 453—467]; вообще слыл «всегдашним Покровителем муз, умеющим ценить стихотворческие произведения» (по выражению П.И. Голенищева-Кутузова [Дружинин, 137]); в 1776 г. был избран членом Шведской академии, в 1798 г. – Российской.

Два жизненных пути – шведской графини Софии и русского князя Александра, знатных, богатых, даровитых, образованных, изведавших фавор и опалу – пересеклись в 1776 г. Это пересечение определялось теми специфическими законами, которые управляли циркумбалтийским диалогом культур в Век Просвещения.

В октябре 1776 г. князь Александр Куракин отправился в Стокгольм с ответственным поручением.

Дипломатической миссии предшествовала династическая драма [см. подр.: Кобеко; Шильдер]. В апреле 1776 г. великая княгиня Наталия Алексеевна, жена Павла Петровича, умерла при родах, муж был безутешен. Екатерина II увидела в происшедшем угрозу пресечения династии и энергично взялась за корректировку. Цесаревичу намекнули, что жена была ему неверна, и убедили в необходимости нового брака. В июне 1776 г. Павел Петрович со свитой (в которую входил Куракин) посетил Германию, там состоялось знакомство с вюртембергской принцессой Софией Доротеей, а в сентябре совершилось бракосочетание. Великую княгиню назвали Марией Федоровной, второй брак оказался счастливым: в 1777 г. родится первенец (будущий император Александр I), потом – другие дети.

Куракин – друг цесаревича, участник его матримониальных забот, доверенное лицо Панина – спешно поехал в Швецию, дабы официально поделиться радостным известием с венценосным родственником Екатерины и Павла – Густавом III. Вскоре камер-юнкер прибыл в административный центр шведской Финляндии город Або (Турку), где был сердечно принят на самом высоком уровне: «Я не могу довольно хвалиться всеми ласками и учтивостями, в Финляндии мне оказанными, – писал Куракин дядюшке Панину, – все начальники, городские и земские, старалися во всем мне способствовать, нужды дорожные были ими заранее предвидены, и все свои распоряжения учредили они выгоднейшим для меня образом. Повелением правительства на всей дороге лошади были выставлены, ночлеги ночные везде назначены и изготовлены. В городах же лучшие купеческие домы для меня отведены» [АКК, VIII, 268].

10 ноября (по европейскому стилю) Куракин морским путем – через Ботнический залив – добрался до Стокгольма, а 14 ноября уже получил возможность торжественно известить членов королевской семьи – Густава III, королеву Софию Магдалену, герцога Карла Зюдерманландского – о счастливом событии, которое случилось в Петербурге.

Как видно из реляции от 22 ноября, Куракин быстро «закрыл» церемониальный список, получив доступ к вдовствующей королеве Лувисе Ульрике и к принцессе Софии Альбертине, сестре короля. Реляция венчалась акцентированием личных успехов, которые, впрочем, скромно списывались на счет уважения к Российской империи и государыне: «Пользуясь сим случаем, приемлю также смелость, всемилостивейшая Государыня, донести вам, что меня осыпают здесь отличностями и ласками. Его величество король не токмо позволил мне всякое утро к его Двору ездить, когда он для одних подданных своих выходить изволит, но, по его приказу, приглашаем я через день к приватным его ужинам, на которых бывает он не государем, но просто хозяином, упражняющимся старанием угостить своих гостей. Предметы частых его со мной разговоров не иные суть, как победами приобретенная слава, по человеколюбию и по покровительству наукам основанные розные учреждения для воспитания и для художеств и блаженство, Россиею вкушаемое под скипетром Вашего Императорского Величества» [АКК, VIII, 290—291].

Цель была достигнута. Однако дипломатическая миссия Куракина отнюдь не сводилась к сообщению о семейных радостях великого князя. Официальная инструкция, выданная в Коллегии иностранных дел, включала любопытный пункт: «Какие вы можете иногда сделать новые примечания во время вашего пути в рассуждении внутренних военных распоряжений шведского Двора, также и расположения по земле духов, по причине переменившейся формы правления, словом, о всем том, что здешнюю атенцию заслуживать может, о том имеете вы донести по прибытии вашем сюда особливою реляциею, наблюдая, однако ж, всячески, чтобы чинимыми вами по пути разведываниями не навлечь на себя и малейшего подозрения» [АКК, VIII, 258].

Отношения России и Швеции были – несмотря на демонстративный политес – далеки от сердечных.

С середины XVI в. в Северо-Восточной Европе велся «длинный ряд войн, в основном между Швецией, Данией, Польшей и Россией. По временам заключался мир, но он никогда не продолжался особенно долго» [Энглунд, 24]. Ситуация, в рамках которой развивались события 1770-х гг., сложилась как следствие Северной войны и Ништадтского мира 1721 г.: Швеция лишилась значительных территорий; власть короля была поставлена под жесткий контроль сословий («чинов»); новый государственный строй официально гарантировался державами-победительницами.

Россия активно пользовалась своим правом, вмешиваясь во внутреннюю политику Швеции и финансируя партию «колпаков». В Швеции для одних это означало привлекательный конституционный порядок («вольность»), для других (к числу которых принадлежал Густав III, еще в бытность принцем) – упадок государственности, чреватый дальнейшей утратой территорий, окончательной потерей независимости и т. п. Такого рода соображения определили курс Густава III (переворот 1772 г.) – курс на усиление монаршей власти и активизацию внешней политики. Естественно, Россия негативно приняла политику молодого короля. Следует также учитывать, что Швеция традиционно поддерживала союзнические отношения с Турцией (основанные на общей враждебности к России), и переворот Густава III, произведенный в разгар Русско-турецкой войны, тревожил императрицу.

Куракин на протяжении всего визита не упускал из виду задачи по сбору информации о шведском военном могуществе и о генеральных намерениях густавианского двора. В той же реляции, где он столь тепло отзывался о высшем обществе Финляндии, дипломат представил справку о состоянии шведской армии в этой пограничной области: «Земля сама по себе от своих гор и озеров крепка. Сии укрепления естественные, повидимому, обеспечивают правительство и отводят его от употребления в сей граничной области оборонительных мер, требующих на свое содержание великого иждивения и непрерывного присмотра. Войск в Финляндии, сколько удалося мне узнать, весьма мало, а солдаты, коих я видел, разве одною памятью древних побед своих предков в неприятелей страх вселить могут. Они не щеголяют ни своею внешностью, ни военною осанкою, ни опрятностью своей одежды» [АКК, VIII, 269—270].

29 ноября Куракин в письме Панину детально реферировал приватный разговор с Густавом III, происходивший – почти как аллегория политики XVIII столетия – на маскараде, «в скрытном одеянии»: «В бывшем на прошедших днях маскараде его величество король, находясь в скрытном одеянии и ходя со мною весьма долго, наконец отвел меня в угол, посадил подле себя и начал с большим огнем разговор о своем прошедшем и настоящем положении в рассуждении России. <…> Его величество открыл мне надежду свою о неразрушимом продолжении своего дружелюбного союза с Ее Императорским Величеством, утверждаясь на том, что от просвещенного проницания нашей всемилостивейшей Государыни искренность его преданности к высочайшей ее особе скрыться не может, и к тому же, что России никакой нет пользы обширные свои границы к северу распространять на счет Швеции <…> Быв оба в закрытых масках, не мог я по лицу его величества приметить, сколько сии речи в сердце его действовали, только по голосу его рассуждаю, что он весьма смущен был: иногда говорил он с великим жаром, а иногда с некоторою робостью, с остановками, выбирая слова и потупив глаза» [АКК, VIII, 295—298].

Последнее свидание короля с Куракиным состоялось в Грипсхольме – королевском замке. Отпускные грамоты были получены, впрочем, дипломат не рвался покинуть Швецию. Нечто (точнее – некто) его удерживало. Куракин даже осмелился просить о другой дипломатической должности, позволившей бы остаться (или быстро вернуться): «…его величеству угодно было много раз, между прочим и после отпускной моей аудиенции, изъявлять мне, что он весьма желает меня у своего Двора видеть уполномоченным от Ее Императорского Величества посланником, и что он уверен, знав искреннее расположение моей души ко всему тому, от чего слава и польза моего отечества зависит, что от моих стараний и трудов основалось бы наилучшее согласие и желаемый союз между обоими государствами» [АКК, VIII, 323].

Пожелание Куракина не было удовлетворено.