Текст книги "На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян"

В фонде Бунина в РГАЛИ находится более ста одиночных автографов и машинописных вариантов стихотворений с авторскими пометами, и они только в редких случаях были учтены при подготовке бунинских изданий (некоторые примеры см. выше в таблице). Там же хранится Тетрадь стихотворных автографов Бунина в 121 страницу. Для установления наиболее точной версии текста и точной даты создания Тетрадь имеет исключительное значение. Заполнявшаяся Буниным с февраля 1915 по конец сентября 1917 года, она содержит черновые и беловые с правкой автографы 107 стихотворений, дающие отчетливое представление о характере работы Бунина над поэтическими текстами в этот период. Ничем подобным, относящимся к другим годам зрелого творчества Бунина, мы не располагаем. Вот несколько примеров, позволяющих проследить движение поэтического текста.

«Слово». Что вычеркнуто

Окончательный текст.

 
Слово
Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь Слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
 
 
И нет у нас другого достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный – речь.
 
 
Черновой автограф [Тетрадь, 4]
 

 
Слово
Молчат гробницы, мумии и кости,
Лишь Слову жизнь дана:
[Звучат в веках,]
Из древней тьмы на мировом погосте,
[Лишь наши] Звучат лишь Письмена.
 
 
[Покрытые грехом братоубийства
В могилы ляжем мы
К потомкам нашим жалкие витийства
Дойдут из древней тьмы —]
 
 
[И все ж священно наше достоянье: ]
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный – речь.
7.02.1915 Москва
 

В данном случае черновой автограф – это, по сути, самостоятельный вариант стихотворения. В нем открывается то, что Бунин убрал из текста: было – преодоление слабости, сознание греха во всей человеческой истории, понимание, что другого способа остаться в вечности, кроме слова, нет, апология речи и письма, осталась – абстрактная декларация, лишенная психологической напряженности. Первоначальный вариант оказывается небезразличен не только для истории текста стихотворения, но и для понимания его философского и художественного потенциала.

«В горах». Смысл и оттенки Окончательный текст.

 
В горах
Поэзия темна, в словах невыразима:
Как взволновал меня вот этот
дикий скат,
Пустой кремнистый дол,
загон овечьих стад,
Пастушеский костер и горький
запах дыма!
 
 
Тревогой странною и радостью томимо
Мне сердце говорит:
«Вернись, вернись назад!»
Дым на меня пахнул, как сладкий арома
И с завистью, с тоской я проезжаю мимо
 
 
Поэзия не в том, совсем не в том,
что свет
Поэзией зовет. Она в моем наследстве.
Чем я богаче им, тем больше я поэт.
 
 
Я говорю себе, почуяв темный след
Того, что пращур мой почуял
в древнем детстве:
– Нет в мире разных душ
и времени в нем нет!
 
 
Черновой автограф [Тетрадь, 25]
 

 
В [Апеннинах] горах
а – [Что есть поэзия?]
б – [Душа поэзии – она]
в – Поэзия темна, в словах невыразима.
Как взволновал меня вот этот
дикий скат,
Глухой кремнистый дол,
загон овечьих стад,
[Пастушеский костер]
[Пастуший грубый конь]
Пастушеский костер
и горький запах дыма!
 
 
Тревогой [творчества] странною
и радостью томимо,
Мне сердце говорит:
«Вернись, вернись назад!»
Дым на меня пахнул,
как сладкий аромат,
И с завистью, с тоской
я проезжаю мимо…
 
 
Поэзия не в том, совсем не в том,
что свет
Поэзией зовет. Она в моем наследстве:
Чем я богаче им, тем больше я поэт.
 
 
[Поэзия в чутье – в уменье чуять]
Я говорю себе, почуяв темный след
Того, что пращур мой воспринял
в древнем детстве:
[И в том, что] – Нет в мире разных душ
и времени [ей] в нем нет!
12.02.1916
 

Стихотворение начиналось как размышление о смысле и существе поэзии, первая строка была: «Душа поэзии – она…» – дальше сбой; вторая попытка: «Что есть поэзия?» – опять сбой. Наконец определилось: «Поэзия темна, в словах невыразима», – и далее весь текст, который в целом мало отличается от окончательного. Значимых отличий – два. Первое: вместо строчки «Тревогой странною и радостью томимо» было: «Тревогой творчества и радостью томимо, / Мне сердце говорит: «Вернись, вернись назад!» и т. д. Второе отличие – в финале:

 
Поэзия в чутье – в уменье чуять след
Того, что пращур мой воспринял в древнем детстве
И в том, что разных душ и времени в нем нет!
 

– в этом отвергнутом варианте содержится самое откровенное признание того, в чем состояло для Бунина поэтическое творчество. Оно не слова и не эстетика, а опыт и онтология, довременной и древний опыт предка, улавливаемый, вспоминаемый, повторяемый потомком в тот миг, когда обостряется родовое сознание, когда зрительные, слуховые и обонятельные ощущения пронзают чувством уже бывшего. В первом варианте акцентировалась способность потомка / поэта найти и разгадать, в окончательном – способность воспринять. Прямой вывод растворен в перечислении впечатлений и их связанности с наследством, – тем самым творчество поворачивается своей более субстанциональной, нежели активной стороной.

«Что в том, что где-то на далеком…». Вопрос vs. ответ. И разница в 20 лет.

Окончательный текст.

 
Что в том, что где-то на далеком
Морском прибрежье, валуны
Блестят на солнце мокрым боком
Из набегающей волны?
 
 
Не я ли сам, по чьей-то воле,
Вообразил тот край морской,
Осенний ветер, запах соли
И белых чаек шумный рой?
 
 
О, сколько их – невыразимых,
Ненужных миру чувств и снов,
Душою в сладкой муке зримых, —
И что они? И чей в них зов?
 
 
Черновой автограф [Тетрадь, 29]:
 

 
Что в том, что где-то на далеком
Морском прибрежье, валуны
Блестят на солнце мокрым боком
Из набегающей волны?
 
 
Не я ли сам, по чьей-то воле,
Вообразил тот край морской,
Осенний ветер, запах соли
И белых чаек шумный рой?
 
 
[А вот томлюсь и в муках страстных
Ловлю какой-то дальний зов —
Их много есть в душе, – прекрасных
Еще не сказанных мной слов.]
 
 
[А вот томлюсь и чую, чую
Что есть душа в мечте моей —
И эту душу неземную
Язык не выразит ничей.]
 
 
А вот томлюсь и выражений
Ищу зачем-то для таких
Созданий видений
И темных чувств, сокрытых в них.]
 
 
[Мы жизнью все живем двойною,
И может та сильней всего,
Что в этот мир пришла со мною
Душою предка моего.]
 
 
О, сколько их – невыразимых,
Ненужных миру чувств и снов,
Душою в сладкой муке зримых, —
И что они? И чей в них зов?
10.09.1915
 

Здесь движение авторской мысли прослеживается именно в зачеркнутых строфах. В первой из них появляется определение первого толчка – «томлюсь», во второй оно подкреплено удвоенным «чую» (ср. в черновом варианте «В горах»). В третьей усиление продолжается, вместо повторенного «чую» найдено активное «ищу», несказанные слова и дальний зов перемещаются во внутреннее пространство героя и конкретизируются: в видениях сокрыты его темные чувства. Затем появляется следующая строфа, бывшая метафизическим центром стихотворения: признание двойной (удвоенной? умноженной?) жизни, связи живущих и живших, власти предков над потомками, единства родового (ср. в стихотворении «У гробницы Виргилия» – мирового) опыта. Все эти строфы были последовательно зачеркнуты, и в окончательном варианте вместо ответов – вопросы, что делает текст формально более простым, но содержательно более многозначным и непроясненным.

Отдельного внимания заслуживает время написания стихотворения. В Бунин-9 и следующих изданиях оно определяется по дате в газетной публикации 1926 года: 1895. В Тетради черновой автограф датирован: 10.09.1915 [Тетрадь, 29]. Анализ рукописи не оставляет сомнения: дата, поставленная в 1926 году, – вымысел, заставляющий с осторожностью отнестись и к датам других стихотворений, объединенных Буниным общим заглавием «Старая тетрадь» (Возрождение. 1926. 23 мая. № 335). Напи санное за полгода до ключевого во всем бунинском творчестве стихотворения «В горах», это стихотворение было ближайшим подступом к нему подготовительным эскизом, попыткой «взять след».

«На глазки синие, прелестные…» («Колыбельная»). Проблема адресата.

Окончательный текст.

 
На глазки синие, прелестные
Нисходит сумеречный хмель:
Качайте, ангелы небесные,
Все тише, тише колыбель.
 
 
В заре сгорели тучки вешние, И поле мирное темно:
Светите, дальние, нездешние, Огни в открытое окно.
 
 
Усни, усни, дитя любимое,
Цветок, свернувший лепестки, Лампадка, бережно хранимая
Заботой божеской руки.
 
 
Черновой автограф [Тетрадь, 49]:
 

 
Колыбельная
На глазки синие, прелестные,
Нисходит сумеречный хмель.
Качают ангелы небесные
Твою простую колыбель.
 
 
Усни, усни! Усни, любимая
Цветок, закрывший лепестки,
[Душа, земной тоской томимая Освободилась от тоски.]
Лампадка, бережно хранимая, Заботой Божеской руки.
 
 
[И тучки на заре растаяли] В заре сгорели тучки вешние
И поле тихо и темно – И звезды светят – [и чудная ли,] ах,
нездешние! – [Моя ли ты – все – все ль равно!]
И с ними ты – одно, одно.
 
 
[С какою нежностью [и мукою]
глубокою
Живет душа моя в твоей Мечтою, памятью далекою
Моих младенческих ночей!]
 
 
А я с тобою, синеокою,
А я душой – в душе твоей:
Мечтою, памятью далекою
Моих младенческих ночей.
13.10.<1915>
 

В Бунин-9, как и во всех последующих изданиях, стихотворение прокомментировано так: «Стихотворение посвящено сыну Бунина Коле (1900—1905) родившемуся от брака с А.Н. Цакни (1879—1963). В.Н. Муромцева-Бунина пишет, что летом 1901 года, „будучи в деревне, Иван Алексеевич писал стихи, и среди них ‘На глазки синие, прелестные…’. Это стихотворение, конечно, о сыне“. По ее словам, у Бунина были еще стихи о сыне, „очень пронзительные, но нигде не напечатанные. Раз он прочитал их мне“ (<Муромцева-Бунина В.Н.> «Жизнь Бунина» <Париж, 1958>, с. 131, 159)» [Бунин-9, I, 535—536; Бунин-6, 588 и т. д.].

В своей последней редакции с авторской датой «1901» стихотворени напечатано в Петрополис 1. В Тетради остался черновой автограф с датой «13.10.<1915>»[255]255
  Год восстанавливается нами по почерку, чернилам и последовательности дат в Тетради.


[Закрыть]. Здесь же – библиографическая помета Бунина: «<газ.> «Народное слово». 4 мая (21 апр.). 1918 г. № 20» – там стихотворение было опубликовано в той редакции, которая записана в Тетради. Указание на газетную публикацию воспроизведено в примечаниях в Бунин-9 и следующих изданиях, однако ни ссылки на Петрополис, где зафиксирован окончательный вариант, ни упоминаний об изменениях, которые претерпел текст, в них нет. Допустим, что газетная публикация была известна составителям не по Тетради. В таком случае увидеть пускай не автограф, но публикацию, на которую составители собрания ссылаются как на первоисточник, и не увидеть затеянную автором путаницу дат и адресатов, – не возможно. Если же место первой публикации стихотворения было известно издателям по Тетради (а об этом говорит тот факт, что подробны указания Бунина о публикациях стихов точно перенесены в его современные издания), то мы должны признать свое бессилие объяснить оставленную ими датировку и комментарий к этому тексту. Ни к сыну Бунина ни к 1901 году, вопреки воспоминаниям вдовы поэта и его собственной позднейшей датировке, он не имеет никакого отношения, а комментарий к стихотворению должен содержать как легенды (в том числе авторские), так и истинные обстоятельства его создания.

«Nel mezzo del cam<m>in di nostra vita». Этапы текста.

Окончательный текст.

 
Nel mezzodelcam<m>in
dinostrа vita
 
 
Дни близ Неаполя в апреле,
Когда так холоден и сыр,
Так сладок сердцу Божий мир…
Сады в долинах розовели,
 
 
Черновой автограф [Тетрадь, 48]
 

 
Абрикосы
 
 
В помпейский серый день, в апреле,
Когда так холоден и сыр,
Но сладок сердцу Божий мир,
Они в долинах розовели.
 
 
В них голубой стоял туман,
Селенья черные молчали,
Ракиты серые торчали,
Вдыхая в полусне дурман
Земли разрытой и навоза…
Таилась хмурая угроза
В дымящемся густом руне,
Каким в горах спускались тучи
На их синеющие кручи…
Дни, вечно памятные мне!
 
 
[В долинах голубой туман]
Там голубой стоял туман
Ракиты серые торчали,
Деревни [и сады] сонные молчали
Вдыхая в полусне дурман
Земли разрытой и навоза.
Таилась хмурая угроза
В дымящемся густом руне
Каким в горах спускались тучи
На темно-синие их кручи
7. 0 4.1916
 

В хронологическом ряду поэтических текстов Бунина это стихотворение печатается одним из последних. Впервые (без заглавия) оно было опубликовано в 1947 году в газете «Русские новости» (Париж), затем вошло в Весной, в Иудее 1953 и по этому тексту печатается в Бунин-9 и следующих изданиях с датой: 1947. Однако в фонде Бунина в РГАЛИ хранятся два автографа, позволяющие серьезно скорректировать представление о творческой истории текста. Во-первых, это черновой автограф в Тетради, представляющий собой, как видим, первую редакцию стихотворения и датированный 7.04.1916; во-вторых, автограф с небольшой правкой, текст которого отличается от окончательного только отсутствием заглавия и эпитетом «темно-синие» вместо итогового «синеющие» в строке 13. На этом автографе видна стертая карандашная надпись Бунина: «Послал <Б.К.?> Зайцеву 2 <или, возможно, 9. – Т. Д.>. 02.1944» (Ф. 44. Оп. 4. Ед. хр. 26). Есть и газетная вырезка с текстом стихотворения, на которой рукой Бунина проставлен год: «1947», но очевидно, что таким образом автор отметил год публикации, а не создания текста (Ф. 44. Оп. 4. Ед. хр. 28). В итоге оказывается, что к тексту, который считался написанным «в один прием» в 1947 году, Бунин обращался на протяжении более тридцати лет – трижды: 7 апреля 1916 года, в <феврале 1944> и в <1953> (год публикации последнего варианта).

До сих пор в изданиях Бунина не было раздела «Другие редакции и варианты», – раздел «Из ранних редакций» в Бунин-9 вобрал в себя лишь малую часть разночтений, выявленных по печатным источникам. Приведенными примерами список аргументов за такой раздел не исчерпывается: он необходим, если издание претендует на то, чтобы и к нему, и к поэту, которого оно представляет, относились серьезно.

В 1910-е годы Бунин не раз говорил, что пишет «с необыкновенной легкостью», «по несколько стихотворений в один день, почти без помарок» [цит. по: Бабореко, 196]. Но не стоит слишком полагаться на эти признания – ни в отношении «легкости» сочинения (сохранившиеся черновые автографы многослойны и довольно трудны для прочтения), ни в отношении точности указанных автором дат. Приведенные выше примеры сознательной путаницы (стихотворения «Что в том, что где-то на далеком…», «На глазки синие, прелестные…») можно легко дополнить примерами путаницы случайной. Ограничимся пока примером из Тетради.

Под черновым автографом стихотворения «Перстень» указаны дата и место написания: 7.02.1916 Глотово [Тетрадь, 5]; под публикациями в Избранные стихи-1929 и Петрополис 6 – 7.01.1915 (в последнем случае с указанием места: Москва). Под черновым автографом стихотворения «Слово» – 7.02.1915, Москва [Тетрадь, 4]; в Петрополис 6 – та же дата, что под «Перстнем», – 7.01.1915. Все эти даты принадлежат Бунину. Какие из этих дат – или их комбинации – верны, а какие нет?

В январе, затем после недолгого перерыва в феврале 1915 года Бунин действительно был в Москве, а в феврале 1916 года – в Глотове. В Глотове написано значительное число стихотворений Тетради, «Слово» и «Перстень» помещены в ней друг за другом. «Слово» было опубликовано в конце 1915 года (журнал «Летопись». 1915. Декабрь), таким образом, относительно этого текста сохраняется сомнение только в месяце: 7.01 или 7.02.1915. «Перстень» впервые опубликован в 1918 году, таким образом, неясность относительно времени написания этого текста остается. При этом указание на день (7-е) при разнице месяцев и годов позволяет в этом видеть не умысел, а случайность. Определенной подсказкой может служить то, что в первой части Тетради на нечетных страницах, справа, записаны стихи 1915 года, на четных страницах, слева, – стихи 1916 года, что подтверждает датировку «Слова» – 1915-м, «Перстня» (автограф на четной странице) – 1916 годом. По-видимому, имеет место простой перенос дат по смежности при подготовке автором стихотворений к печати. Но в любом случае сейчас мы можем только предположить более вероятный вариант, зафиксированный в черновых автографах: «Слово» – 7.02.1915, Москва; «Перстень» – 7.02.1916, Глотово, и перечислить все иные возможности.

Наряду с прижизненными изданиями, авторскими экземплярами собраний сочинений и Тетрадью автографов 1915—1917 годов важнейшим источником для бунинской текстологии является Парижская тетрадь 1943 года – собрание тетрадных листов, объединенных в шесть единиц хранения. Парижская тетрадь поступила в РГАЛИ после выхода в свет Бунин-9 и ЛН, но до выхода Бунин-6. На первой странице читаем: «Это тоже можно ввести в будущее собрание, вставив куда надо в хронологическом [подчеркнуто Буниным. – Т. Д.] порядке. 1943 г. Ив. Бунин». На этих листах Буниным записаны стихотворения и стихотворные фрагменты разных лет, с датами, порой существенно отличающимися от обозначенных им прежде. Здесь мы снова встречаемся с примерами осознанного переверстывания Буниным своей поэтической истории. Особенно впечатляюще выглядит сравнение авторских датировок стихотворений, присутствующих и в Тетради, и в Парижской тетради, и сравнение этих датировок с теми, которые даны в современных собраниях Бунина:

– черновой автограф стихотворения «Земной, чужой душе закат!..» в Тетради подписан 9.02.1916 [Тетрадь, 17], в Парижской тетради 1 беловой автограф датирован 1900, – в Бунин-6 и следующих изданиях не датирован вовсе;

– черновой автограф стихотворения «И снова вечер, степь и четко…» записан в Тетради 3.07.1916, беловой автограф в Парижской тетради 1 помечен тем же 1900 годом – в Бунин-6 и следующих изданиях без уточнений опубликован текст Парижской тетради 1 под датой 3.07.1916, хотя текст Парижской тетради 1 существенно отличается от текста Тетради;

– черновой автограф стихотворения «Снег дымился в раскрытой могиле…» в Тетради датирован 7.07.1916, беловой автограф в Парижской тетради 1 – 1888, – в Бунин-6 и следующих изданиях под датой 7.07.1916 опубликован текст Парижской тетради 1, хотя в нем есть разночтения с текстом Тетради. (При этом относительно двух последних стихотворений в Бунин-6 указывается, что текст «печатается и датируется по автографу ЦГАЛИ», но по какому из двух в каждом случае – не говорится.)

Получается, что во всех случаях, когда авторская датировка в прижизненных собраниях сочинений (как типографских, так и личных экземплярах Бунина) отличается от даты первой публикации текста, у нас, в принципе, есть основания сомневаться в точности бунинской датировки. Рукописное наследие поэта сохранилось настолько фрагментарно, что далеко не всегда возможно перепроверить это по автографам. В таких случаях остается принять авторскую версию, помня, однако, что она может оказаться «позднейшей вставкой».[256]256
  См., например, стихотворение «„Тут покоится хан, покоривший несметные страны…“», опубликованное в Петрополис 1 с датой «1907», затем в газете «Последние новости» (Париж. 1935. 31 октября. № 5334) с датой «1895» в подборке текстов с общим заглавием «Первые стихи»; стихотворение «Жена Азиса», опубликованное в газете «Южное слово» (Одесса. 1919. 20 октября (2 ноября). № 51) и затем в Петрополис 1 с датой «1903» и др.


[Закрыть]

В целом перекрестная сверка датировок стихотворений Бунина, сохранившихся в автографах, авторизованных машинописях, вырезках и т. д. и вошедших в различные издания поэта, позволяет пересмотреть датировки более чем 50 стихотворений.

Работая в 1952—1953 годах со своими собраниями (ПСС и Петрополис), Бунин отобрал те тексты, которые хотел бы видеть в своих будущих изданиях, и настойчиво просил не печатать другие. Так, например, на экземпляре ПСС, 1-Бунин а написано: «16 дек<абря> 1952 г., Париж. Зачеркнутое не вводить в будущее собрание моих сочинений, даже самое полное. Ив. Б<унин>»[257]257
  Кроме авторских экземпляров ПССи Петрополиссохранились «Стихи, проредактированные Иваном Алексеевичем <в> 1952 год<у> для „посмертного издания“» (название дано В.Н. Муромцевой-Буниной) – машинопись, включающая 39 ранних стихотворений (РГАЛИ. Ф. 44. Оп. 4. Ед. хр. 30).


[Закрыть]. В реальности тексты автора чаще печатаются независимо от того, о чем он просил. Интересным и справедливым по отношению к автору опытом было бы издание, включающее только те стихотворения, которые Бунин до последнего сохранил в своем поэтическом собрании. Возможным кажется и издание, в котором стихи были бы расположены по авторскому отношению к ним: 1) стихи, которые Бунин в 1952—1953 годах отметил/оставил для будущих изданий, 2) стихи, которые входили в ПСС и Петрополис, но позднее были вычеркнуты Буниным в его личных экземплярах, 3) стихи, которые Бунин не включал в собрания сочинений, оставшиеся в периодике или только в автографах. Если речь идет все-таки о публикации полного собрания поэтических текстов Бунина, то необходимым представляется хотя бы указание на отношение автора к тому или иному своему тексту в примечании к нему. Для стихотворений, напечатанных в ПСС 1915 и Петрополис, – это указание на пометы в авторских экземплярах собраний (не только вычеркивания, но и, например, знак «NB»). Среди стихотворений, написанных до выхода этих собраний, должны быть отмечены тексты, которые по воле автора не включались в них или вошли в ПСC, но затем не попали в Петрополис.

Обращение к фонду Бунина в РГАЛИ позволило выявить 14 законченных стихотворений Бунина, один перевод, более 20 фрагментов и набросков, не вошедших ни в одно издание поэта.

Для этой публикации отобрано семь стихотворений, представляющих разные этапы и грани поэтического развития Бунина. Первое стихотворение написано шестнадцатилетним юношей, только что оставившим учебу в Елецкой гимназии, в пору его ранних литературных опытов. Второе – путевой набросок в стихах, сделанный Буниным в то время, когда он подолгу жил в Крыму, дружил с Чеховым, путешествовал. Текст датирован тем же годом, что и сборник «Листопад», с которого началась поэтическая известность Бунина. Третье, «Там за садом ясная, веселая…», создано на излете 1910-х годов, в ряду многих «пейзажных» стихотворений, объединенных впечатлением космического всеединства и неизбывного одиночества, сочетание которых образует стержень всей бунинской лирики. Четвертое – один из нечастых у Бунина примеров собственно философской поэзии. Следующие отрывки – «Заметки» – вызваны революционными событиями в России и относятся к числу наиболее острых откликов Бунина на современность. Два заключительных стихотворения написаны в эмиграции, когда Бунин редко обращался к стихотворной форме, и проникнуты трагическим мироощущением последних лет.

Архивные шифры указаны после каждого стихотворения; даты унифицированы по образцу, введенному Буниным в личных экземплярах его собраний.

Мы приносим публикацию этих находок в дар юбиляру в знак глубочайшего уважения и искренней любви.