Текст книги "Мой друг Иисус Христос"

Прекрасное Рождество

Наступил рождественский вечер. Под елкой лежали подарки, на столе стоял рисовый пудинг. Миндальный орешек пока никто не обнаружил. Атмосфера была хорошая, но не первоклассная. И вдруг раздался телефонный звонок. Мы с недоумением переглянулись. Карен уже звонила, а кто еще мог нам позвонить? Телефон звонил уже долго и вот-вот замолчал бы, но Йеппе, к счастью, успел взять трубку:

– Алло.

На другом конце провода молчали, так что Йеппе повторил.

– С кем я разговариваю?

– Это вы нам звоните.

– Вы кто?

– Нет, это вы кто? – Йеппе готов был разбить телефон.

– Бриан Биркемосе Андерсен.

Номер телефона ему дала Ханна. Он обещал, что не будет разоблачать ее, если она к Рождеству добудет телефон Аниты. В мобильном у Ханны этого номера не было, а она находилась в гостях у родителей своего мужа в Оденсе. Но Бриан не оставил ей выбора: либо она к вечеру достанет ему телефон Аниты, либо он сообщит о ней в полицию. Так что ей пришлось поехать из Оденсе в детский сад и откопать нужный номер. И вот теперь он позвонил.

Йеппе делал какие-то жесты, которых мы не понимали.

– Ты меня знаешь?

– Да, встречались как-то на кладбище.

И тут мы поняли, что это Бриан. Все испуганно посмотрели на Аниту, которая сильно побледнела.

– А Николай тоже там?

– Да.

Йеппе сделал мне знак, чтобы я встал.

– Я не хочу с ним разговаривать. Если он подойдет, я кладу трубку.

Йеппе показал мне, чтобы я снова сел на место. Анита подошла к Йеппе, который тут же протянул ей трубку, но успел нажать на кнопку громкой связи, чтобы все могли слышать их разговор.

– Привет.

Бриан молчал.

– Ты еще тут?

– Да.

Мы старались не дышать.

– Ты что-то хотел мне сказать? – спросила Анита.

– Да. – Но дальше он не произнес ни слова.

Повисла долгая томительная пауза.

– Так что ты хотел сказать?

– Алан расстроился.

Анита слегка улыбнулась:

– Из-за чего?

– Я обещал ему, что ты будешь отмечать Рождество вместе с нами. Он заперся в своей комнате и обзывает меня пердуном.

– Я бы с удовольствием отпраздновала с вами Рождество.

– Я знаю. – Голос Бриана звучал пристыженно. Вновь возникла длинная пауза.

– Это все, что ты хотел сказать?

– Нет. Ты придешь к нам?

Анита нервно кусала губы.

– Потому что Алан хочет, чтобы я пришла?

– Да.

Она пошла ва-банк:

– Этого недостаточно.

– В каком смысле? – заволновался Бриан.

– Ты тоже должен этого хотеть. Мне очень нравится Алан, но влюблена я в тебя.

Тут Велик начал всхлипывать, как маленькая довольная шлюха. Свищ немного отстранился от него, Йеппе оказался рядом с Великом и в замешательстве уставился на слезы, струящиеся по его щекам. Это были слезы радости, но все же слезы, и Йеппе протянул руку и обнял Велика, который тут же прильнул к Йеппе, не прекращая всхлипывать. На мгновение он взглянул на меня, чтобы увидеть мою реакцию, и, когда я довольно улыбнулся, Йеппе убедился, что все делает правильно. Бриан молчал довольно долго, но по его дыханию, которое мы прекрасно слышали, было понятно, что в нем происходят глобальные перемены, и когда он наконец произнес эти слова, взорвался настоящий фейерверк.

– Я хочу, чтобы ты пришла. Я тоже в тебя влюбился.

Анита больше не смогла сдерживаться, она разрыдалась от радости и облегчения. Мы все вскочили, чтобы поддержать ее, но она нас оттолкнула. Тогда мы оставили ее в покое, она сидела и тихо плакала, а потом сказала:

– Я скоро буду.

Положив трубку, она оглядела нас. Еще секунду мы молчали, но за этой секундой пришла огромная волна ликования. Мы как сумасшедшие запрыгали по гостиной. Анита так и осталась сидеть у телефона, вымотанная только что закончившимся разговором. Она сияла от счастья, наблюдая, как мы в счастливом порыве опрокидываем мебель, елку и наскакиваем друг на друга, пока мы не повалили и ее саму, кинувшись к ней с объятиями.

Спустя десять минут она уже стояла в дверях. Мы все еще были слегка ошарашены произошедшим, но поспешили вернуться к тарелкам с пудингом, ведь миндаль так и не отыскался. Правда, потом оказалось, что Йеппе случайно проглотил его в тот момент, когда зазвонил телефон.

На этот раз она нас покидает

Мы прекрасно отметили Рождество. Казалось, что теперь все будет правильно, а для рождественского вечера такой настрой как нельзя кстати. Мы превратились в великанов, которые пьют, пируют и орут песни. Это было первое Рождество, когда я напился из-за того, что мне было весело. Проснулся я на диване в обнимку с Марианной. Причем это она ко мне пристроилась. Я лег на диван первый, а затем она улеглась ко мне, обвив мою руку вокруг себя. Сначала она положила руку себе на грудь, но, подержав ее там секунды две, переместила ниже, на живот. Я попробовал передвинуть ее еще ниже, но она мне не позволила. Сейчас Марианна спала. Ее рыжие волосы попали мне в рот, голова побаливала. Я сонно оглядел комнату – кругом бутылки, грязная посуда, оберточная бумага. На стуле посреди всего этого сидит Анита, счастливо и в то же время с сожалением улыбаясь. Она опять собрала сумку. Я с удивлением посмотрел на ее спокойное лицо. Она подняла руку в молчаливом прощании, встала, взяла сумку и ушла. Я никак не успел отреагировать и даже понять, что происходит, а она уже была за дверью, и я решил вновь прижаться к Марианне. Поэтому не я, а Йеппе обнаружил записку на кухонном столе.

Привет. Мне больше не стоит с вами встречаться. Решено. Я плачу. Мне очень жаль. Я бы хотела быть с вами всегда, но Бриан требует, чтобы я выбрала между вами и им, так что я выбираю его. Возможно, когда-нибудь все изменится, но сегодня передо мной встал выбор: вы или он. Мне так чертовски жаль, в то же время я так безумно счастлива. Понимаете? Мне удалось хоть чуть-чуть объяснить? Я уже скучаю по вам, но Бриан хочет, чтобы я была с ним. Он хочет быть со мной! И вы знаете, как много это значит для меня. Я не успела войти к нему в квартиру, как он меня расцеловал. Это было мое лучшее Рождество, и я знаю, что никогда больше не буду одинокой – он мне это пообещал. Я попросила его поклясться, и он не мог мне соврать. Я это знаю. Я очень рада вам, но теперь я выбираю его, потому что он – тот, кого я все время ждала. И это не прощание. Я надеюсь.

Анита.

Йеппе осторожно разбудил нас с Марианной, после чего мы грубо растрясли Велика и Свища. Никто из нас не расстраивался и не сердился. Мы понимали Аниту и все же чувствовали себя инвалидами – как будто лишились руки или легкого. Нам предстоял спокойный день похмелья и странной светлой грусти. Так я впервые потерял кого-то мне небезразличного, но без крови и разрушения.

Мы теряем еще одного товарища

Сумки были собраны, пора было попрощаться с Копенгагеном. Я давно заметил, что Свищ как-то беспокойно бродит по квартире. Поэтому я не сильно удивился, когда он осторожно вызвал меня на разговор, но понял, что нам предстоит серьезная беседа, только когда он попросил меня выйти с ним на улицу, чтобы никто нас не подслушал. Едва мы оказались на морозе, он спросил у меня в отчаянии:

– А можно, я останусь пожить в этой квартире?

– В каком смысле?

Мы вроде бы через несколько часов собирались уезжать.

– Можно, я поживу тут?

– Ты не поедешь с нами в Тарм?

Он тихо покачал головой.

– Почему?

Он изо всех сил старался подобрать нужные слова:

– То, что ты испытал в Тарме, я испытал в Копенгагене.

Это было не спонтанное решение. Именно так и должно быть, подсказал мне мой живот.

– Свищ, мне грустно это слышать. И остальные тоже расстроятся. Ты важная часть нашей группы.

Он боролся с собой, но настаивал на своем решении. Этот бугай вот-вот готов был расплакаться.

– Но если ты хочешь остаться, конечно, оставайся.

– Спасибо.

– Ты пока не говорил остальным?

Он замотал головой.

– Когда собираешься сказать?

– А ты не можешь им сам сказать? Я бы не хотел ничего говорить.

Я понимал, что это из-за Велика.

– Ладно, разберемся.

Он поехал с нами на вокзал, где мы отделились от нашей компании и укрылись в углу, пока все не спустились на перрон.

– Ты уверен? – спросил я у Свища, надеясь, что он изменил свое решение.

Он кивнул. Я обнял его, отдал ему ключи от квартиры и побежал на поезд. Все уже устроились на местах, и я со стоном ворвался в переполненный вагон за две секунды до отправления. Мои друзья с удивлением уставились на меня – вроде бы нас должно было быть двое.

– А где Свищ? – спросил Велик.

Я дал понять, что сперва мне надо сесть и отдышаться.

– Он остался в Копенгагене.

К моему удивлению, очень удивились этой новости Йеппе и Марианна, а Велик лишь понимающе кивнул. Он все знал. Теперь Свищ не с нами, Велик остался один. Он по привычке отыскал глазами Йеппе, который тут же пересел к нему.

Часть 4
Фестиваль

Обратно в Тарм

В Тарме нас дожидалась Карен – она по очереди обняла каждого, и, ощутив тепло ее рук, я понял, почему так люблю Тарм. Даже Йеппе понравилось, когда она его обняла.

Нам понадобилось больше часа, чтобы добраться до дома: люди то и дело останавливались и приветствовали нас. Многие замечали, что я похудел. Действительно, с момента отъезда я сбросил пять килограммов. Я старался уделить внимание всем и откровенно рассказывал о нашей поездке.

– Но теперь-то ты останешься?

– Конечно. Тарм – мой дом.

– Золотые слова, – соглашались они.

Я повторял одно и то же по многу раз: почему я вдруг решил поехать в Копенгаген, как все прошло, почему Анита и Свищ остались там. Люди так всем интересовались, что мне даже пришлось спросить у Карен, не она ли организовала нам этот прием. И не потому ли мне кажется, что она что-то скрывает? Она отрицательно покачала головой:

– Нет, Николай, просто они радуются, что ты наконец-то вернулся домой.

И все-таки она что-то скрывала. Причем у нее плохо это получалось – ее явно распирала гордость. И все-таки рассказала она обо всем только тогда, когда мы оказались у меня дома и из кухни нам навстречу вышла бабушка.

Чем занималась Карен, пока мы были в Копенгагене

Мы уже неделю как отчалили в Копенгаген, когда Карен встретила бабушку в супермаркете. Она стояла, словно в трансе, с пакетом молока. Карен с удивлением смотрела на нее, но та, видимо, ничего вокруг себя не замечала. Спустя несколько минут Карен осторожно вынула пакет из морщинистой руки, после чего бабушка потихоньку пришла в себя и неловко улыбнулась, не зная, что сказать, но напряженно подыскивая слова. Она просто стояла между полками с молочными продуктами и глупо улыбалась.

– Я знакома с Николаем. Он замечательный парень, – гордо сказала Карен.

Бабушка кивнула в ответ, но получилось слишком вяло, а потому неестественно. Карен подумала, что стоит повторить:

– Действительно отличный парень.

Бабушка продолжала кивать. Карен потихоньку стало раздражать, что бабушка ведет себя так безразлично. По крайней мере, могла бы спросить обо мне, а не просто тупо кивать.

– Пойдемте. – Карен действовала решительно.

Она была убеждена, что бабушке нужна немедленная помощь. Нельзя ждать нашего возвращения из Копенгагена: бабушка казалась такой хрупкой, как будто скоро умрет. Она не пошла с Карен, а осталась стоять на месте. Почему она должна была непременно подчиниться? Карен повторила:

– Пойдемте.

Тогда бабушка осторожно спросила:

– Чего вы хотите?

– Идемте же! – Голос Карен звучал по-командирски, но в то же время заботливо. У бабушки не оставалось выбора, и она неуверенно поплелась вслед за Карен. А почему бы и нет? Карен желала ей только добра. И это бабушка сразу почувствовала, хотя Карен и вела себя довольно странно.

– Ну вот, тут живет Николай, – сказала Карен, указав на мой дом. Ей приходилось говорить за двоих, потому что бабушка все еще молчала. – С ним живет Йеппе. Это давний друг Николая. Они познакомились в пятнадцать лет.

Бабушка слегка улыбнулась: мысль о том, что у меня есть друзья, принесла ей облегчение.

– Сейчас он в Копенгагене с Йеппе, Йонасом, Ларсом, Анитой и Марианной. Это его друзья из Тарма. А знаете, почему они отправились в Копенгаген?

Тут Карен решила прикрыть рот и вынудить бабушку произнести хоть одну фразу. Наконец бабушка переспросила:

– Почему они отправились в Копенгаген?

– У Николая есть план. Он хочет изменить свою жизнь, и есть кое-какие вещи, которые ему необходимо исправить. Например, он должен помочь Бриану выбраться из тяжелого состояния. Вы когда-нибудь встречались с Брианом?

Бабушка замотала головой.

– Это муж Сес.

– А кто такая Сес? – удивилась бабушка, ведь Карен о ней прежде не упоминала, но тут же поняла, что зря задала этот вопрос. И вдруг до нее дошло. От стыда она закрыла лицо руками. Взглянув сквозь пальцы, она испуганно произнесла: – Это моя внучка, а я спрашиваю, кто это… Какой позор!

Немного помедлив, Карен сказала:

– Да уж, действительно позор. Мне кажется, это ужасно, что вы ни разу так и не навестили Николая и Сес. Но вам еще представится возможность это сделать.

– И как же я могла это сделать?

Карен пристально посмотрела ей в глаза:

– Вы должны были навестить его.

Но бабушку поразил страх, и у этого страха было имя.

– А как же Лайф?

– А что с ним?

– Он ужасно разозлился, что Николай переехал в Тарм. Николай рассказывал, как они столкнулись вскоре после его приезда?

Карен кивнула.

– Лайф считает, что я зря не рассказала ему о том, что Николай объявился у нас в городе. Если бы я сказала ему, он, конечно, узнал бы его. И вот мне пришлось оставшуюся неделю спать на кухне.

– Спать на кухне?!

– Когда Лайф обижается на меня, он хочет, чтобы я спала на кухонной скамейке, потому что не желает меня видеть. Но это не так ужасно, как может показаться. Лайф никогда не позволит мне общаться с Николаем.

Карен не желала слушать дальше эти мрачные рассказы, а потому прервала бабушку:

– Вы сами делаете выбор.

Бабушка с ужасом взглянула на Карен:

– Я не могу. Он мой муж.

Карен не терпящим возражений тоном изрекла:

– Давайте-ка я расскажу вам, что такое настоящий муж. Настоящий муж – повод для гордости. Он не внушает жене страха. Настоящий муж любит своих детей. Он не бьет дочь ремнем. – Бабушка тихо заплакала, но Карен не думала останавливаться: – Настоящий муж прощает своих детей, когда они совершают глупые поступки. Не отрекается от дочери. Любит внуков. Не издевается над своей внучкой и не обзывает ее шлюхой. Вот мой Кай – настоящий муж. Прекрасный, замечательный муж, которого я очень люблю. Так вы все еще собираетесь настаивать на том, что Лайф настоящий муж?

Бабушка покачала головой.

– И что же мы будем с этим делать?

* * *

После этой встречи они виделись еще шесть раз, в каждый из которых Карен занималась уговорами. Она познакомила бабушку с Каем, который действительно оказался чудесным. Они разговаривали о давних временах, когда бабушка еще ни с кем не встречалась. Как-то Кай назвал Карен наседкой и поцеловал в щеку, а бабушка сказала, что ее не целовали уже лет десять. Кроме того, Карен познакомила ее с Йенсом и заставила ее рассказать ему все о своей жизни с дедушкой. Правда, потом Карен пришлось самой успокаивать Йенса, который собрался «навестить» дедушку отнюдь не только со словесными предупреждениями. Йенс всегда сердился, когда узнавал, что с пожилыми дамами обходятся непочтительно. На его собственную мать пять лет назад было совершено нападение. Бабушка искренне удивилась столь сильной реакции на свои слова, но в то же время задумалась. И во время шестой встречи с Карен бабушка сама осторожно спросила:

– Карен, ты поможешь мне? Я хочу уйти от Лайфа.

Карен нежно обняла ее:

– Конечно.

На следующий день бабушка позвонила Карен, как только дедушка отправился на ежедневную двухчасовую прогулку. Карен с Каем и Йенсом тут же примчались, поспешно покидали бабушкины вещи в машину и уехали. Бабушку перевезли ко мне, и впервые за долгое время она преисполнилась надежды. Дедушка заявил о ее исчезновении на следующий день. Йенс приехал к нему и рассказал, что она ушла и не хочет иметь с ним ничего общего. Дед, конечно, был вне себя от ярости и унижения, но что он мог сделать? Он понятия не имел, где ее искать, и никто не мог ему помочь.

Карен убедила бабушку, что лучше ничего не говорить мне, пока я не вернусь, и с тревогой ожидала моего возвращения на Поппельвай. Она накрыла стол и испекла большой торт. И вот мы, уставшие, вваливаемся в дверь. Я не могу поверить своим глазам. Спрашиваю Карен:

– Так ты поэтому так заговорщицки выглядела?

Она гордо кивает. Я вполуха слушаю, как Марианна спешит поприветствовать бабушку. Наконец подхожу к ней и я, протягиваю руку:

– Ты переехала ко мне?

– Да. Я надеюсь, ты не против. Карен сказала, что мне можно, – говорит она с волнением и слегка застенчиво, но в то же время с радостью пожимает мне руку.

– Конечно.

Я держусь так, словно мне все равно.

Взгляд Марианны говорит о том, что мне не должно быть все равно. Я и сам понимаю. Но как мне реагировать? Радоваться? Но, черт, я ведь зол на бабушку. Злиться? Но я рад, что она тут. Целая куча противоречивых чувств. Я пододвигаю бабушке кресло и говорю:

– Ну что ж, попробуем торт?

Йеппе от возбуждения плюется крошками:

– Отличный торт!

Бабушка радостно кивает и садится за стол вместе с нами. Какая же странная у меня жизнь!

Я ощущаю непонятную горечь, которая мешает мне и бабушке преодолеть возникшее между нами напряжение. Мы болтаем о каких-то пустяках, потому что больше ничего не идет в голову. Мы вежливы и обходительны, но не более, и это меня расстраивает. Мои друзья пытаются помочь. Их подкупает ее хрупкость. Бабушка маленькая и слабенькая. Ее хочется защитить. Велик, Карен, Марианна и особенно Йеппе разговаривают с нею и со мной о ней. Понимаю ли я, как много она вынесла? Какие лишения претерпела? Как одинока была ее жизнь с дедом? Нет, я не понимаю. В конце концов, она сама виновата. Чего они от меня ждут? Что я полюблю ее, потому что они говорят, что она замечательная? Потому что она моя родственница? Я люблю их всех, потому что они за меня горой, но при чем тут бабушка? Я не могу просто так взять и выплюнуть свою горечь, как по команде.

Марианна меня целует, а бабушка пытается что-то сказать

Велик и Марианна переехали ко мне. Они заехали к себе, а потом, захватив кое-какие вещи, вернулись. Им было скучно в одиночестве, мы все привыкли жить вместе. И к чему менять эту привычку? Мне вообще было отлично. Я хотел оставаться с ними как можно дольше. Единственное, что меня раздражало, это что все подружились с моей бабушкой, а я не мог. Я тихо сеял вокруг себя разочарование, но они не могли делать вид, что бабушка им не нравится. Не запрещать же им с ней общаться? Я не мог этого сделать.

Вот и наступил Новый год. Новогодний вечер отметили тихо и спокойно – просто устроили праздничный ужин в компании друзей, а потом пошли запускать салют.

Сегодня 8 января, я стою в коридоре и выпускаю пар изо рта – только что вернулся с пробежки. Без Йеппе бегать холодно и тоскливо. С тех пор, как Велик лишился Свища, Йеппе ни разу не ходил со мной. Из гостиной доносится их с Великом смех. Причем смеются они одинаково и над одними и теми же вещами. Они постоянно где-то шляются. Я немного ревновал, но понимал, что их отношения более естественны, чем наши с Йеппе. Это ничего не значит. Я ведь не лишился Йеппе. Просто стал делить его с Великом. Теперь Йеппе не заставлял меня выходить на улицу в холод и слякоть, но, к счастью, мне уже и самому этого хотелось. И речь шла не просто о сексе, а о влюбленности, причем не только с моей стороны. Два дня назад Марианна поцеловала меня – не в щеку, это был настоящий поцелуй в губы. Мы в шутку боролись, и я прижал ее к полу. Я, крупный и тяжелый, придавил ее к полу всем своим весом. Она стонала, пытаясь выбраться из-под меня, а я исподтишка улыбался. Мое лицо находилось всего в десяти сантиметрах от нее, и я очень хотел ее поцеловать, но так и не решился. В конце концов ее губы коснулись моих, но зачинщиком был не я. Это она меня поцеловала. Я почти ослеп. Когда зрение вернулось, я увидел, что она смущена. Она как будто пожалела о том, что сделала, и я ее отпустил. Она тут же убежала, и я дал ей время все обдумать.

Через несколько часов я заглянул к ней в комнату – она лежала и читала.

– Хочешь поговорить о том, что произошло?

Она покачала головой.

– Почему ты меня поцеловала?

Она молчала, пытаясь сосредоточиться на книге.

– Марианна, тебе придется сказать хоть что-то.

Я сел на край кровати. Я даже не успел к ней прикоснуться, как она попросила меня уйти. При этом она не взглянула на меня.

– Почему? Я же тебе нравлюсь.

– Ты совсем дурак? Я влюблена в тебя, но не надо прикасаться. Пока что я не могу положиться на тебя.

Я остался сидеть на кровати, не трогая Марианну, и чувствовал, что мой узел рассасывается. Он никогда еще не был настолько рыхлым, и я осознал, что вот-вот он совсем исчезнет. С этого дня я ежедневно пробегал по пять километров.

Итак, я только что вернулся после пробежки и стою в коридоре, выпуская изо рта пар. Подходит бабушка, почти беззвучно, и шепчет:

– Ты похож на свою мать, – как будто это опасно сказать вслух.

По ее интонации нельзя понять, хочет ли она меня этим уязвить. Поэтому я никак не реагирую, а лишь с недоумением смотрю на нее какое-то время, но она больше ничего не говорит, и тогда я бормочу:

– Пойду в душ. Я весь вспотел.

Бабушка остается в коридоре.

Я стою под душем, как вдруг в дверь стучится Йеппе:

– Николай, твоя бабушка плачет.

Я поспешно закрываю кран, вытираюсь, одеваюсь и иду к ней. Все-таки это моя бабушка, пожилая женщина, и она плачет. Естественно, я обязан ее утешить. Она сидит в маленькой комнате. Я прикрываю дверь, усаживаюсь напротив. Тщетно пытаюсь подыскать нужные слова, как вдруг начинает бабушка, сама:

– Я так беспокоилась о тебе.

Я киваю, но всерьез к ее словам не отношусь. Раз она так сильно беспокоилась, какого черта ничего не предприняла раньше? Одиннадцать лет от нее ничего не было слышно, а теперь она думает, что я поверю в ее обеспокоенность. Когда беспокоятся – что-нибудь делают. Она вновь берет меня за руки, на этот раз я даже не пугаюсь этого жеста, позволяю ей сжать их со всей силой. Мы сидим молча довольно долго, и я уже подумываю о том, чтобы уйти, но она вновь прерывает молчание:

– Как ты думаешь, ты когда-нибудь сможешь меня простить?

– Даже не знаю.

Она кивает. Мои слова для нее не неожиданность.

– Я бы очень этого хотела.

– Я тоже. Но это не так просто.

– Конечно. Но у других я уже не успею попросить прощения. – Она погрустнела.

Мы снова молчим. И опять, ровно в ту минуту, как я собираюсь встать, она говорит:

– Я гордилась твоей сестрой, когда она натравила на Лайфа рокеров. Он тогда не на шутку перепугался. Конечно, не стоило пытаться разлучить тебя с ней, но Лайф не хотел меня слушать.

Я бормочу, что ее намерения наверняка были благими, но мне они никак не помогли. Она печально кивает и повторяет, что я похож на мать.

– Нет, вот Сес была похожа.

Она упрямо качает головой:

– Нет, Санне была больше похожа на отца. А ты – копия моей девочки. Николай, мне так стыдно.

На этом она умолкает. Она такая маленькая и хрупкая. Она больше не хочет продолжать разговор, потому что он причиняет ей боль. Я встаю, но прежде, чем уйти, наклоняюсь к ней и впервые обнимаю. Просто мне так захотелось. Она словно старается впитать эти объятия в себя.

Бабушка постоянно размышляла о своей вине, о том, как можно все исправить. Мне приходилось ежедневно утешать ее и говорить:

– Что произошло, то произошло. Теперь уж ничего не поделаешь.

Она решила, что обязана мне помочь, прямо как сказал Иисус, но мне было хорошо просто оттого, что она рядом. Все шло своим чередом. Она уже пожилой человек и сама нуждалась в моей защите.

Я ждал, что опять объявится Иисус и скажет: «Отлично, Николай».

Но он все не приходил, и я терпеливо ожидал его много дней подряд. Не сказать, что я совсем уж всерьез пытался, но я никак не мог предугадать его посещения.