Текст книги "Публичное разоблачение"

Глава 35

В воскресенье утром я встала рано, но не потому, что зазвонил будильник, а из-за чувства тревоги, охватившей меня перед грядущим днем. Я села за стол и стала работать над кратким биографическим очерком о Касси Кохран, и к десяти часам паника исчезла. С профессиональной точки зрения я была готова к встрече с Верити. У меня было четкое представление, как отдельные интервью соединить в единое целое, и я, как архитектор, придумала конструкцию очерка. Оставался только вопрос: выдержат ли мои нервы? Смогу ли я сидеть рядом с моей работодательницей и смотреть на нее как на человека, давшего мне «возможность, которая выпадает раз в жизни» (я стала ненавидеть это выражение), или буду разглядывать ее как замужнюю, которая два года взнуздывала Спенсера-жеребца?

«Если он поступил так с Верити, точно так же поступит и с тобой, Салли. И так будет повторяться снова, снова и снова на протяжении двух лет, – говорила я себе. – Десять дней, Салли. Пора с этим разделаться».

Перед поездкой в Литчфилд я решил заскочить в Корнуолл. У меня имеется адрес загородного дома Кохран – Даренбрука, и мне любопытно на него взглянуть. В моем дорожном атласе пунктирной линией указана дорога в дом Касси.

В действительности добраться до их дома оказалось сложнее, чем мне думалось, когда я въехала в Корнуолл. Частная дорога растянулась на милю среди холмов. Затем она превратилась в покрытую гравием проселочную дорогу, уводящую в лес. Направление в дом Кохран – Даренбрука я безошибочно определила по указателю у дороги: «Поместье сумасброда». Ну да, Джексону свойственно чувство юмора.

Ехать наверх или нет? Если поеду, то нарушу частные владения, а я всего лишь хотела полюбоваться на дом. Но когда все фантазии рассеиваются словно дым, право выбора за правдой. Я позвонила по сотовому и сказала Касси, которая сняла трубку после седьмого гудка, что случайно оказалась в их краях и хотела бы заехать. Предупредила, что пробуду у них не более четверти часа, так как направляюсь на встречу с Верити.

– Именно такого рода гостей мы любим, – рассмеялась Касси. – Тех, которые не могут остаться. Обязательно приезжайте.

Машина подпрыгивала на ухабах, и я с трудом поднялась на холм, думая о том, что зимой здесь не обойтись без шин с шипами. Сворачивая то направо, то налево, я наконец добралась до небольшого участка. Поначалу подумала, что передо мной сторожка, но сообразила, что это и есть дом. Простой, поблекший от непогоды, облицованный кедровой доской, с крыльцом в две ступени, остроконечной крышей, высокой каменной трубой и большими окнами, которые выглядели старинными, но, подойдя ближе, я обнаружила, что они новые и очень дорогие. У дома стоял двухместный темно-синий «мерседес».

Поперек дороги находилось строение, похожее на гараж. Я припарковалась около него. Двойные двери распахнуты, и я углядела массивный темно-зеленый автофургон марки «Линкольн». Виднелось и множество других вещей, таких, как мотоцикл «харлей-дэвидсон», два снегохода, каноэ, два весла, каяк, теннисные ракетки, равнинные и горные лыжи, рыболовные снасти, палатка, фонарики, корзины, болотные сапоги, водные лыжи, сложенный трамплин, сложенный столик для пинг-понга и что-то вроде пресса для сидра.

У дома большой плавательный бассейн с кирпичной террасой, а вокруг нее частокол из кедра. Я поняла, что дом расположен на вершине холма, по которому я поднималась, так как три стороны далеко просматривались.

– Привет! – крикнула Касси, выходя на крыльцо. Ее мокрые волосы зачесаны назад; на ней поверх купальника надета юбка из хлопка. Ее лицо блестит, несомненно, от солнцезащитного крема. Никакой косметики. Она выглядит на свой возраст и абсолютная красавица.

– Я купалась, когда вы позвонили.

– Мне нет прощения за бесцеремонное вторжение, – смутилась я.

– Входите, – пригласила она. И, вводя меня в дом, остановилась, чтобы снять гальку с голой ноги. – Джек! – позвала она.

Мы вошли в сводчатую жилую комнату-кухню с огромным камином. Все окна распахнуты, и комнату продувает ветерок. Стойка бара разделяет ее пополам. Простой обеденный стол в углу.

Разумеется, этот дом сильно отличался от загородного дома воздвигнутого семьей Роудз – Шредер. Интересно. Особенно если принять во внимание, что у Джексона Даренбрука финансов не меньше, чем у Корбетта.

Я услышала топот по деревянной лестнице, и вскоре из-за угла появился Джексон.

– Привет!

У него тоже мокрые волосы; он в спортивных шортах и футболке и, как я догадалась, бегал наверх одеваться. Поглядев на Касси, я обратила внимание, что, несмотря на мокрые волосы, купальник-то сух. Меня осенило: они купались обнаженными, когда я позвонила.

Просто замечательно.

– Здравствуйте, Джексон, – обратилась я. – Простите, что побеспокоила вас. Я у вас по дороге к Верити.

– Все равно рано или поздно я пригласила бы вас сюда, – вступила Касси.

– Здесь прекрасно.

– Мы любим это место, – мечтательно сказала Касси.

– Да, – подтвердил Джексон, пройдя на кухонную половину и открывая дверцу холодильника. – После Нью-Йорка здесь великолепно. – И чтобы вы не подумали, что мы не ладим с соседями, – добавил он, доставая бутылку «Снапла», – хочу сказать, что в Джорджии у нас есть прекрасное родовое поместье и там дом с семью спальнями.

– Родовое. Что правильно, то правильно, – рассмеялась Касси. – Его построил твой отец, а твоя сестра с шурином теперь живут там.

– Это и делает его родовым, – улыбаясь, настоял Джексон. Он поднял бутылку. – Как насчет глоточка вина перед поездкой к маркизу де Саду?

– Джексон! – предостерегающе сказала Касси.

– Нет, спасибо, – ответила я, найдя сравнение довольно странным.

– Позвольте рассказать вам, чем старина Корби занимается в наши дни, – сказал он заговорщически. – Пытается захватить «Юнибэнк меркантайл траст».

– Я считала, они крепко стоят на ногах, – сказала я, нахмурившись.

– Они тоже так считали, но Шредер грозится стереть их с лица земли, поэтому они вынуждены ему отстегивать.

– Джек! – вздохнула Касси.

– Он контролирует «Бестро косметикс, – продолжал Джексон, не обращая внимания на слова жены. – Он преследует их моделей и заставляет вступать с ним в связь.

– Джек! – На этот раз Касси действительно рассердилась. – Ты ведь ничего об этом не знаешь.

– Все знают: этот парень сам черт!

– Убирайся! – Жена указала в сторону бассейна.

Он рассмеялся, но, прежде чем уйти, запечатлел на ее щеке поцелуй.

– Рад был повидаться, Салли!

Дождавшись, когда муж отойдет подальше, Касси обратилась ко мне:

– Значит, вы работаете в выходной?

– По желанию Верити.

– Но вы же не успели закончить статью за это время?

– Не успела. – Я пожала плечами. – Думаю, она проверяет меня. Я не в восторге, конечно, и все же в ее журнале я новичок.

– У вас все получится, я уверена. – Касси огляделась вокруг. – Боюсь, мне нечего показать вам здесь. Наверху только две спальни и ванная комната.

– Весьма вам признательна, что вы благосклонно отнеслись к моему вторжению. – Я направилась к двери.

– Желаю удачи! – Она остановилась в дверях.

– Спасибо. – Я чувствовала себя неловко. – Я действительно не была намерена вторгаться в ваши владения, Касси. Нo просто сгорала от желания увидеть ваш дом. И сейчас не жалею, что так поступила. Он правда чудесен.

– Спасибо, – с улыбкой поблагодарила она.

Идя к машине, я все более чувствовала себя кабаном, совершившим набег из леса на огородные грядки. Муж и жена наслаждались драгоценным временем, которое проводили вместе.

Я сделала вид, что слова Джексона о Корбетте не встревожили меня. Его намек на сексуальную агрессию – он спит со всеми подряд – тоже. Наращивание числа партнеров посредством Спенсера и Верити, которое коснулось и меня, пугало своим размахом.

– Салли, вы как раз вовремя, – сказала Верити, целуя меня в щеку и подталкивая в дом.

Мы проследовали в стеклянную, освещенную солнцем комнату. Я догадалась, что это солярий. Все окна были закрыты, воздух поступал сверху, а Верити одета в льняные слаксы и шелковую блузку. Стол со стеклянной столешницей завален бумагами, журналами и фотографиями. На столе не одни, а трое очков для чтения.

– Только что ушел мой арт-директор, – сказала она. – Хочу показать вам кое-что.

Я проследовала за ней в небольшой рабочий кабинет. На спинке диванчика, на столе и на каминной доске были расставлены большие цветные фотографии на картонных подставках.

Я была потрясена.

– Это обложка, – сказала Верити, указывая на одну из них, почти точную копию Касси Кохран, такую красивую, что я не знала, что сказать. Фото напоминало студийные портреты в духе сороковых годов двадцатого столетия.

Думаю, Касси придет от него в ужас. Хотя, возможно, в глубине души будет польщена, так как, несмотря на то что портрет отретуширован, они оставили морщинки, чтобы каждый знал, что она уже не молодая. Момент схвачен большим мастером. Фотография потрясающая, и в ней отражены главные черты характера Касси – доброта, изящество, мудрость и интеллигентность.

Другие фотографии тоже великолепны. На одной из них запечатлены Касси и Майкл (о Господи, неужели он был тогда таким красавцем?) с юным Генри. Затем Касси с Джексоном на паруснике. Ее фотография в возрасте лет двух, где она покорно сидит рядом с матерью. Вне всякого сомнения, красота Касси передалась ей от мамаши. Касси на телестудии в Чикаго. Затем шли фотографии, сделанные совсем недавно тем же фотографом, который снял ее для обложки: Касси в студии «Новостей» вместе с Александрой Уоринг; Касси наблюдает за «Шоу Джессики Райт»; Касси в джинсах и блузке у парапета над Гудзоном; Касси в очках работает в своем кабинете.

– Здорово! – воскликнула я.

– Действительно неплохо, – подтвердила Верити. – Она фотогенична. – Верити резко повернулась ко мне. – Итак, дорогая Салли, вот с чем придется конкурировать вашим словам. – Она внезапно улыбнулась, и я поняла, почему Спенсер находит ее привлекательной. Она очень властная. Вероятно, доминируя в постели, Спенсеру нравится подчинять ее себе.

«Прекрати», – приказала я себе.

– Все в порядке? – спросила Верити, чуть вздернув подбородок и заглядывая мне в глаза.

– Все, – ответила я, разглядывая фотографии, – они необыкновенны.

– Мм. – Она направилась к двери. – Остается только надеяться, что охрана Даренбрука будет начеку. Такая обложка всех чудаков и маньяков вокруг взбудоражит, они станут преследовать ее. – Верити через плечо смотрела на меня. – Как думаете, что почувствует Касси, увидев их?

– Думаю, будет напугана.

Верити остановилась и резко обернулась:

– В самом деле? Напугана? Какое любопытное слово вы выбрали.

Я сожалела, что так сказала. У меня возникло чувство покровительства по отношению к Касси.

– Хочу сказать, она всю жизнь старалась не выпячивать свою красоту. Ее мать, как вы можете видеть, была тоже красавицей, но она Касси с детства поучала, что ее внешность не принесет ей ничего, кроме горя, и что она должна надеяться только на свои мозги. Вот поэтому Касси и сделала все для того, чтобы люди обращали меньше всего внимания на ее внешность.

Мы вернулись в солярий, и Верити усадила меня.

– Думаете, это искренно – такое пренебрежение к своей внешности? – поинтересовалась она.

– Скорее она игнорирует комплименты, – пояснила я.

Верити чуть улыбнулась. Готова поспорить, ей тоже знакомо это не понаслышке.

– Я написала, что с тех пор, как она вышла замуж за Джексона, ей стало легче мириться с красотой.

– Это не из-за него, – сказала Верити. – Женщинам свойственно принимать свою красоту, когда она у них есть. Дело в корне меняется, когда ее начинают терять. Ведь то, что дано было природой, принималось как должное. Возможно, сейчас она в этой стадии.

Я задумалась. Затем вынула из сумки блокнот и сделала для себя пометки.

– Такое возможно. Вопрос только в том, можно ли кого-нибудь тактично спросить: «Сейчас, когда вы теряете былую красоту, хотелось бы вам вернуть ее?»

Верити рассмеялась.

– Теперь я вижу, что поступила правильно, выбрав вас для написания этого очерка, Салли.

– Поживем – увидим, – ответила я, записывая в блокноте.

Снова подняв взгляд на Верити, я внезапно вспомнила ее связь со Спенсером и возненавидела себя за это. Почему я не могу быть сегодня просто автором и учиться всему у той, которая стоит на вершине издательской индустрии?

Проклятие!

Что он говорил? Что-то насчет того, что, если Верити узнает, она может навредить мне? Хватит об этом!

– Почти каждый, кто был связан с Касси по работе, говорит что в той или иной степени был ею увлечен.

– Я тоже это слышала, – кивнула Верити. – Практически все из ее старых друзей были влюблены в нее и способствовали ее продвижению по службе. Вопрос: спала ли она с ними?

– Со своим бывшим боссом?

Она кивнула.

– Нет, – медленно произнесла я в раздумье. Затем повторила убедительнее: – Нет.

– Вы уверены?

– Да, – с убежденностью ответила я.

– Значит, это своего рода протекция, не так ли? – спросила редактор журнала, положив на колени конверт.

– Думаю, так, – произнесла я. – Я собираюсь включить в свой очерк такие моменты, как, например, ее обеды со своим бывшим боссом. Романтичные встречи. Он любил заказывать укромные столики в таких местах, как «Русская чайная», «Карлайл» или «Цирк». Она говорит, что он относился к ней по-особенному, хотя на самом деле его отношение больше напоминало отеческое.

– Кстати, об отце и дочери… Ее отец был пьяницей, правильно? И умер, когда она была маленькой?

– Одиннадцать лет.

– Как это отразилось на ее взаимоотношениях с людьми? – Верити взяла со стола очки.

Ужасно, когда тебя подвергают такому давлению ради бизнеса.

– Обращение с ней Майкла Кохрана, несомненно, схоже с ее отношениями с отцом. Но Майкл немногим старше ее, более опытный и уверенный, он просто боготворил ее. Он был красив, весел, заботлив, как ее отец, но много работал и многого достиг в своей профессии, в то время как ее отец нигде долго не задерживался. Поэтому она считала, что Майкл совсем другой. Только по прошествии десяти лет их супружества на повестку дня встал вопрос о его пьянстве и изменах.

Мы продолжали разговаривать. Я проголодалась, но Верити не предложила даже воды. Она продолжала задавать вопросы, а я отвечала, излагая самые интересные, на мой взгляд, факты.

Во время одного из моих ответов она прикрыла глаза, а когда я закончила, уставилась на меня и спросила:

– Какой возмутительный, дурной или неприятный момент вы не собираетесь включать в свой очерк?

– Что Майкл Кохран снова пьет и оплакивает потерю Касси, но не находит ничего лучшего, чем плакаться интервьюеру в жилетку.

– И вы не вставите это в очерк? – Верити удивленно подняла брови.

– Могу вставить ту часть интервью, где он упоминает, что отчаянно скучает по Касси.

Верити вздохнула, опустила глаза, затем вновь уставилась на меня.

– Вы проделали большую работу, собрав материал. Мне особенно понравилось, что нашли в себе храбрость пить вместе с Майклом Кохраном… – Она не удержалась от улыбки. – Этот человек вульгарен. Но, Салли, факт остается фактом: в вашем очерке нет остроты, интриги. В нем нет… – она пощелкала пальцами, – ничего такого, чтобы сказать: «Вот это да! Такого, еще не было!» Я не услышала в нем того, чем люди могли бы обмениваться как самой потрясающей новостью. Подобных статей нет в газетах. Понимаете, о чем я?

Мое сердце упало. Неужели она собирается выкручивать мне руки, чтобы заставить написать то, чего на самом деле нет?

– Мы должны привлечь читателей любой ценой. Можем даже слух подпустить.

– Но разве он не может быть в позитивном ключе? Разве обязателен, негатив? – Я совсем растерялась.

Верити надела очки и открыла конверт, который лежал у нее на коленях.

– Так или иначе, Салли, – сказала она, доставая из конверта книгу в кожаном переплете и начиная листать страницы, – вам каким-то образом удалось упустить главное событие в жизни Касси. Я не виню вас, но, надеюсь, вы наверстаете упущенное. – Она резко захлопнула книгу и вложила я конверт. – Хорошо. – Она сняла очки одной рукой, а другой протянула мне конверт. – Возьмите это домой и почихайте. Наверняка захочется заново переписать свой очерк. Не расстраивайтесь, если придется переделать. Ведь Касси, скажу я вам, может ввести в заблуждение кого угодно.

Я захлопала глазами.

– Вам придется подтвердить идентичность личности, о которой здесь написано. Я знаю, кто она, и уверена, что вы тоже ее узнаете. Предполагаю, что вы в восторге от Касси, но вам придется переменить точку зрения. Или этот случай будет подхвачен бульварными газетами и они разорвут ее на части, или мы подадим его в вашей интерпретации, где вы по крайней мере с симпатией дорисуете портрет женщины, у которой был момент слабости. Принимая во внимание, что в то время муж довел ее до такого состояния, я не виню ее.

Верити встала, давая понять, что разговор окончен. Я тоже поднялась.

– Сделайте все от вас зависящее, Салли, – сказала она. – Вы не можете напрямую цитировать из этой книги, вам придется перефразировать. Уверена, вы сумеете доказать, что это было на самом деле. Есть свидетели, которые могут подтвердить события. Правда – лучшая защита от ярлыков.

Я была в шоке. Верити проводила меня до двери.

– Когда очерк будет опубликован, Салли, вы сразу станете известной. Чтобы удержать вас, – с улыбкой добавила она, открывая дверь, – у меня не было другого выбора, как предложить вам контракт. Откровенно говоря, я уже составила черновик, и он лежит на моем столе. Сто двадцать тысяч долларов за четыре персональных биографических очерка в будущем году.

Контракт?

Ошеломленная, я поблагодарила Верити за помощь и участие и направилась к машине. Я механически включила зажигание и уехала. Однако при первой же возможности при парковалась на обочине и достала из конверта книгу. Открыв ее, я прочитала несколько абзацев.

И тут я почувствовала тошноту.

У меня в руках дневник Касси.

Глава 36

Дневник начинался с недатированного вступления:

«Единственное, что я понимаю в психотерапии, так это то, что нуждаюсь в ней. Временами чувствую себя так, словно в моей голове крутится магнитофонная лента, настолько не способна я думать трезво, когда дело касается Майкла. Феба говорит, что этот дневник нужен не для нее, а для меня, даже несмотря на то, что единственное, чего мне так хочется, – поскорее все забыть.

Хорошо, вот он, дневник. Пусть произойдет чудо! Каким-то образом. Пожалуйста.

Я чувствую себя чрезвычайно глупой. Почему я думаю, что Майкл когда-нибудь изменится? Почему думаю, что от того, что я запру дверь на замок и не впущу его, выйдет что-нибудь путное? Сэм советует сделать это, но не думаю, что это остановит Майкла, он как пил, так и будет продолжать пить. Я только раз поговорила с Сэмом и Фебой, но ловлю себя на мысли, что продолжаю разговаривать с ней.

Я не должна. В тот раз она сказала, что ей думается, что она влюбилась в меня, а я беспечно делаю вид, что ничего подобного она мне не говорила. Но я догадываюсь, потому что она знает Майкла и его проблемы из первых рук. И к тому же, как мне кажется, она очень одинока.

Нет ничего плохого в том, что мы подруги. Феба согласна. Но что-то подсказывает мне, что ничего хорошего из этого не выйдет, потому что за фасадом дружбы стоит ранимая молодая женщина, которую я должна втягивать в этот кошмар, который называется моей жизнью.

Майкл по карте «Американ экспресс» уже снял свыше десяти тысяч. Слава Богу, она заставила меня снять мое имя со счета после того, как Сэм проговорился. Странно, как может такая молодая знать так много. Она говорит, что ее дедушка пил и она знает, как бабушка с этим боролась.

Она потрясающая. Никогда не встречала такой, как она. Конечно, речь идет не о том, что она такая молодая, а знает так много. Мы много разговариваем, и иногда я думаю, что, возможно, этого не следует делать, но всегда делаю.

Прошлой ночью я так скучала по Генри, что легла спать в его постель. Мне так одиноко здесь без него. И Майкла. Но когда я вспоминаю об «Американ экспресс», то думаю – черт с тобой!

Дом такой пустой. Сегодня вечером она позвонила, и мы долго болтали. Она сделала так, что я почувствовала себя лучше. Надо будет поговорить с Фебой об этом.

Брат Майкла позвонил узнать, правда ли то, что я его выгнала. Сказал, что я сделала правильно, что Майкл или примет помощь, или станет жертвой несчастного случая.

Сэм говорит, что я должна врезать в дверь новые замки. Не думаю, что это необходимо. Его даже нет в Нью-Йорке.

Сейчас мы разговариваем каждый вечер. Я с нетерпением жду ее звонков. Сегодня она спросила меня, много ли у меня друзей. Подруг. Я ответила, что у меня несколько друзей – семьи за городом, а здесь я очень занята. Сказала ей, что Розанна – мой друг, а также Чи-Чи. Догадываюсь, что кто-то может сказать, что мои так называемые друзья работают на меня.

Чувствую себя совсем запутавшейся. Хочу, чтобы Майкл вернулся, и не хочу, чтобы он возвращался.

Хочу, чтобы она пришла на обед. Или, возможно, я бы сама пошла к ней. По крайней мере надо что-то делать: ведь нельзя же вечно говорить по телефону. Но я этого боюсь. Это так глупо, потому что она совсем меня не привлекает, и, однако, какая-то часть меня к ней тянется. Могу сказать, что она чувствует то же самое по отношению ко мне, но это меня не расстраивает. Наоборот, я чувствую себя польщенной.

* * *

Сегодня утром позвонил Генри и сказал, что Майкл неожиданно появился в лагере. Он был пьян, но не устраивал сцен и скандалов. Готова поспорить, что на самом деле все было гораздо хуже, чем рассказал Генри. Он говорит, что Майкл очень скучает по мне и чувствует себя омерзительно. Генри сказал Майклу, что ему всего-то и нужно, что принять помощь, и он сможет вернуться домой. Если бы хоть на одну секунду я допустила, что Майкл согласится пойти в общество анонимных алкоголиков, как это сделал Сэм, я бы чувствовала себя совсем иначе.

Но так ли это? Феба говорит, что очень трудно вернуться к прежней жизни, если хоть раз почувствовала свободу. Мне странно быть здесь совсем одной, но меня также страшит мысль вернуться к прежней жизни.

Сегодня вечером я встретила ее за обедом. Это был обед на ходу недалеко от вокзала, и он был очень странным. Одно дело – говорить с кем-то по телефону, и совсем другое – встретиться лицом к лицу. Я чувствовала себя странно. С трудом смотрела на нее. Она разговаривала со мной, словно ничего особенного не происходит.

Мне хотелось бы знать, что творится со мной. Все, кажется, не в порядке. Чувствую себя почти счастливой от того, что Майкл ушел. Феба говорит, что я не должна волноваться по этому поводу, но я волнуюсь. Я должна воссоединить семью. Это не вина Генри, а наша, и мы обязаны действовать вместе.

Или, возможно, с этим надо покончить раз и навсегда. Я просто не знаю, что мне делать.

Она быстро обняла меня в такси, когда мы возвращались с обеда. Я посмотрела на нее и была готова умереть, так как чуть не поцеловала ее так, как целовала Майкла. Ну, вы знаете этот поцелуй на прощание.

С трудом пишу все это. Сомневаюсь, что смогу поговорить об этом с Фебой. Часть меня вообще не хочет говорить с не хочу отделить ее от этой стороны моей жизни. Быть просто ней Она дает и ничего не требует взамен. Какой феномен в моей жизни!

Когда я обманываю, меня это волнует, и я это прекрасно осознаю. Может, стоит дать Фебе почитать этот дневник?

Сегодня вечером пригласила ее на обед после работы. Едва могла есть – так нервничала. Не могла поверить, что со мной происходит такое. Я этого не понимаю. Но чувствую, определенно чувствую. Я увлечена ею. И знаю, что она увлечена мной.

Но я ничего не делаю. Не могу даже подойти к ней, когда она уходит, и, думаю, она это знает. Хочу, чтобы она ушла, и не хочу этого. Когда она вернулась домой, то позвонила мне, и мы с час болтали о всякой ерунде, но меня это не волновало, и мне бы не хотелось, чтобы она знала, что меня это не волнует.

Слышала, что Майкл в Чикаго. Мы собираемся на обед по поводу присуждения премии. На «Электронике» полная неразбериха. Бедный Сэм! Мне остается молиться, чтобы он поскорее прошел через все это и его карьера не лопнула. По крайней мере я должна что-то для него сделать в благодарность за то, что он сделал для Майкла. За то, что он сделал для меня.

Увижусь с ней на обеде. Это будет странно.

Надеюсь, люди не будут строго судить Майкла, Его там не будет, чтобы защитить себя. Если бы его компания тоже получила премию, кто-нибудь поблагодарил бы его за это?

Вечер. И я жду в постели звонка. Она позвонила. Хочу увидеться с ней. Действительно хочу ее увидеть. Знаю, что это значит, но решила не анализировать. Хочу быть с ней, я точка.

Ее успех в Нью-Йорке почти тревожащий. И, однако, он кажется для нее таким естественным. Она не задирает носа и даже не обращает внимания на сенсацию, которую вызвала. Кажется, все, что ее заботит, это я и мои мысли.

Сейчас все время думаю только о ней.

Не знаю, чего хочу. Но затем знаю точно. От Фебы мало помощи. Она только спрашивает, считаю ли я, что испытывать чувство к другой женщине более приятно, чем испытывать чувство к другому мужчине. Другими словами, считаю ли я, что любовная связь с женщиной не считается предосудительной.

Не могу поверить, что мне даже трудно писать об этом. Чувство к другой женщине. Да, такое вполне возможно. И даже более того, я знаю, что меня влечет к ней. Физически.

Снова пригласила ее на обед. Ничего, конечно, не случилось. Начинаю думать, что она не позволит, чтобы что-то случилось. Мы просто разговаривали о Майкле и обедали: соте из овощей на оливковом масле с чесночной заправкой, тосты и салат. Все очень мило. Она любит старые фильмы и коллекционирует фотографии Греты Гарбо, Кэрол Ломбард, Одри Хепберн и прочих. Она никогда не видела фильма «Вояджер», и я дала ей кассету, и все было замечательно, впрочем, как всегда, хотя после ее ухода чувствовала себя подавленной.

Я замужем, у меня есть сын. Что я делаю?

Я выпила немного вина. Она сказала, что почти не пьет. А я пила, потому что нервничала. Скорее сказать, напутана. Не из-за нее. Из-за себя.

Слышала, что Майкл в городе, но не знаю где. Часть меня хочет, чтобы он прошел реабилитацию, другая часть хочет, чтобы он умер. Я так зла на него. Он сказал управляющему банком, что я украла все его деньги.

Состоялся долгий разговор с Генри. Потрясающий парень. У него есть адвокат, который занимается проблемами алкоголиков. Разговор с Генри поднял мне настроение. «Не вешай нос, мама! – сказал он. – Не позволяй ему вернуться».

Подумываю, чтобы полететь к Генри и сделать ему сюрприз, но сейчас никак не могу.

Забежала в магазин на Седьмой авеню и купила себе майку, потому что не хочу чувствовать себя такой старой. Heyжели сорок один? Я привыкла чувствовать себя старухой. Сейчас чувствую, что жизнь только начинается. Я в майке!

* * *

Вчера нашла Майкла в квартире. Он преследует меня.

Не могу даже писать, что произошло. Это слишком новое для меня ощущение. Не знаю, что делаю, но думаю, что рада? что сделала это.

Я это сделала. Позволила ей отвезти меня домой после обеда и уложила ее в постель.

Звучит глупо. Нет, не так. Не знаю, как лучше назвать совсем по-другому.

Кого я дурачу? Это было чудесно! Я была напугана до смерти, а она любила меня так, как никто на свете раньше не любил.

Ну вот. Я это сказала. Смогу ли сказать об этом Фебе? Я этого не знаю, но не хочу сейчас об этом думать, просто хочу наслаждаться. Казалось, она разбудила во мне что-то такое, что давно умерло.

Вчера вечером она пришла ко мне, и мы пошли в гостевую. Не перестаю думать, что мне надо было сменить замки, как предлагал Сэм, чтобы Майкл не ворвался в дом. Думаю также, что стара для этого, но ничего не могу поделать со своим телом. Не знаю, что она разбудила во мне, но у меня такое ощущение, что раньше я никогда не занималась сексом. Чувствую себя изголодавшейся. Люблю ее, но беспокоюсь о том, что будет дальше, потому что не думаю, что это будет длиться долго, как она надеется, хотя она мне об этом ничего не говорила. Она такая умница.

Думаю о мужчинах. В сексуальном плане.

Готова застрелиться, что пишу об этом. Посмотрите только, что она для меня сделала. Посмотрите на всю ту любовь которую она влила в меня.

Что я делаю? Если собираюсь спать с ней, то должна сосредоточиться только на ней. Нельзя же так разбрасываться мыслями.

Генри приезжает домой на следующей неделе. Майкл неизвестно где, и это меня не беспокоит.

Начинаю понимать, что ей хочется, чтобы мы продолжали и чтобы я переехала к ней. Не знаю, что буду чувствовать когда Генри вернется домой. Я поняла, что очень устала от работы сегодня. Чувствую, что моему телу требуется отдых. Не могу же я вести себя так денно и нощно.

И однако, как мне жить без нее? Ее поддержки, ее любви? Что мне заменит все это? Мысль вернуться к старому существованию невыносима. Спать с ней – слишком маленькая плата за такой комфорт и поддержку.

Что я такое говорю?

Когда-нибудь она захочет, чтобы кто-то был с ней рядом. Не обязательно это буду я. Не убеждена также, что это будет женщина. Продолжая странные отношения, как у нас с ней, и думая, что мы не лесбиянки, я пришла к заключению, что судьба свела нас на перекрестке эмоционального краха.

Я не чувствовала себя лесбиянкой. И я не думаю также, что люблю ее. Наверное, не так, как это могло быть, будь я лесбиянкой.

Я только что перечитала последнюю запись. Не думаю, что люблю ее. Определенно, я люблю ее, но совсем по-другому. Не могу сказать того же о ней. Ее страсть возрастает, в то время как моя уменьшается, и я не знаю, что делать. Мне не хочется причинять ей боль.

Она не может вести жизнь лесбиянки. Она должна это знать. Боюсь спросить ее, что она об этом думает. Каждый раз, когда подвожу ее к этому разговору, она только вздыхает, целует меня и говорит, что все, о чем она думает, это то, что она счастлива в данный момент».

На этом дневник кончился.

Я была в шоке. Чувствовала себя так, словно подглядывала в замочную скважину за частной жизнью, на которую имеет право любой человек.

Верити тоже читала его. Интересно, кто еще?

Как, черт возьми, Верити удалось раздобыть его?

Я достала из портфеля хронологический список, составленный мною к жизнеописанию Касси. Нашла период до того, как Майкл Кохран согласился пройти реабилитацию и когда Касси помогла Сэму Уайатгу с его трудностями на «Электроника интернэшнл».

Я покопалась в записной книжке, чтобы восстановить тот период жизни Касси, и мне стало ясно, с кем была у нее любовная связь. Почему раньше мне не пришло это в голову?