Текст книги "Рубикон Теодора Рузвельта"

Фанфары поражения

За десять дней до окончания президентского срока, в феврале 1909 года, Рузвельт встречал в нью-йоркской гавани эскадру из 16 боевых кораблей с 12 тысячами моряков, возвратившуюся из дальнего плавания. Приветственный грохот артиллерийского салюта озвучил его персональный триумф. Четырнадцать месяцев назад Конгресс отказался выделить деньги на рузвельтовский проект кругосветного похода. Президент сказал, что отправит американские корабли невзирая на убеждения джентльменов с вашингтонского холма, и пусть они затем решают, выделять ли средства на возвращение флота домой.

Идущий вокруг земного шара «Большой белый флот», названный так за мирный цвет, в который были выкрашены корабли, донес до всего мира президентское послание: Соединенные Штаты вышли из континентальной колыбели на международные просторы. Как выразился сам Рузвельт, глядя на бороздившие океаны американские линкоры, он не может представить себе более яркую заключительную сцену своего президентства.

Немецкий историк Рагнхильд Фибиг фон Хазе писал: «Благодаря личной целостности, жизненной силе, энергии, политической близости к реальности, знанию мира и дальновидности, он обладал харизмой, которая перекрывала его слабости и сделала одним из популярнейших президентов США. В историческом сознании он представляет восхождение Америки к статусу мировой державы».

Когда «Великий Теодор» покинул Вашингтон, ему было всего пятьдесят лет – возраст, в котором многие кандидаты в президенты только помышляли об избрании. В марте 1909 года глава гигантской стомиллионной республики превратился в частное лицо.

Слово «отставка» мало подходило для энергичного полковника. Ему открывались любые возможности: популярного политика зазывали частные компании и крупнейшие издательства, он мог стать конгрессменом или же президентом престижного университета. Вполне в духе викторианского джентльмена Рузвельт любил Сагамор Хилл, семью и уют, свой кабинет и обширную библиотеку, распорядок дня, дающий время для работы и отдохновения. И при этом не проходило и нескольких месяцев, как полковник, человек азартный и непоседливый, бросал привычный круг и рутину, чтобы, испытав чувство свободы, пуститься в далекое и нередко опасное, сопряженное с тяготами и треволнениями путешествие. Очередное предприятие сулило встречи с дикими животными, коварными реками, непроходимыми лесами. Но именно таким его запомнили современники.

Рузвельт долго выбирал преемника, которого он смог бы привести к победе на президентских выборах, и остановился на кандидатуре своего военного министра Уильяма Х. Тафта. Того называли тенью президента. Рузвельт не раз поручал Тафту деликатные, особо важные дипломатические миссии: в Ватикане, на Филиппинах, Кубе, в Панаме, Китае и Японии. Тафт был добродушным крупным мужчиной весом почти в 150 кг, что было предметом шуток в Белом доме.

Юрист по образованию, флегматик Тафт мечтал о кресле в Верховном суде США, но его амбициозная жена и брат уговорили Тафта принять номинацию на президентство. Как писал историк В. И. Лан, «в избирательной кампании Рузвельт выступал как своего рода тренер Тафта: следил за каждым его шагом, помогал составлять речи, инструктировал, как выступать, где и при каких обстоятельствах фотографироваться, где останавливаться в поездке по стране». В Вашингтоне говорили, что фамилия кандидата в президенты Taft расшифровывается как «Take advice from Theodore» – «посоветуйся с Теодором».

«Я хочу, чтобы он стал самым обычным американцем после того, как покинет Белый дом, – сказала Эдит Рузвельт о своем супруге. – Сложность заключается в том, что он забыл, как это может быть». Эдит позднее признавалась, что все годы президентства мужа опасалась покушения на него и вздохнула с облегчением только после инаугурации Тафта.

Первое, что сделал покинувший столицу экс-президент – организовал большую научную экспедицию в Африку. Рузвельт написал одному из друзей, что хочет увидеть землю, «когда она лежит в лучах солнца, нетронутая плугом… Увидеть огромных зверей, которых видели наши предки, когда они жили в пещерах и сражались друг с другом каменными топорами».

Путешествие в Африку, в отличие от будущего бразильского вояжа, было великолепно подготовлено и больше напоминало военную экспедицию. Две сотни африканских носильщиков переносили многотонный багаж, включая разнообразное огнестрельное оружие, оборудование, продовольствие, любимые книги Рузвельта и сопровождавшего его сына Кермита, а также четыре тонны соли для консервирования охотничьих трофеев. Экс-президент предупредил пронырливых американских и европейских газетчиков, что не даст ни одного интервью до окончания сафари и не потерпит их присутствия в экспедиции.

Президент Тафт

При всей своей страсти к охоте, большинство добытых трофеев Рузвельт отправил в нью-йоркский Музей естествознания и Смитсоновский институт, финансировавший проект. Для оплаты собственных расходов полковник заключил контракт с журналом «Аутлук» на ежемесячные статьи, а также с издательством «Скрибнерс» на будущую книгу об африканском путешествии. Он написал другу, лорду Спринг-Райсу: «Мне почти стыдно, но я не скучаю по Белому дому».

Приключений на просторах малоизученного черного континента оказалось немало, свидетельством чему стала книга-бестселлер Рузвельта «Охотничьи тропы Африки». За одиннадцать месяцев экспедиция прошла более 1000 миль по территории современных Кении, Уганды, Конго, Судана и доставила в музеи США одиннадцать тысяч различных образцов флоры и фауны (сотрудникам Смитсоновского института в Вашингтоне потребовалось восемь лет, чтобы каталогизировать все экспонаты). Пойманную Рузвельтом и описанную им желтую луговую мышь назвали в честь президента.

В ходе экспедиции два местных носильщика погибли от нападения диких зверей, еще восемь стали жертвами смертельной сонной болезни, распространяемой мухой цеце. Однажды за экс-президентом погнался разъяренный носорог, но Кермит упредил возможную трагедию, остановив зверя удачным выстрелом. Сам Кермит был в другой раз ранен в схватке с гепардом. Сидя на переносном брезентовом стульчике после очередного дня охоты, Теодор Рузвельт изучал полемику «отцов-основателей» США федералистов А. Гамильтона и Дж. Мэдисона.

К вою гиен в ночной саванне добавился стук пишущей машинки. Вкладывая две копировальные бумаги между листами, полковник создавал сагу о дикой первозданной природе, о попытках отыскать гигантского белого бегемота, о невиданной красоте тропических птиц. Одна из копий рукописи отправлялась с пешим гонцом в Найроби, оттуда по железной дороге в порт Момбасу, а затем на пароходе через два океана – в нью-йоркскую редакцию «Скрибнерс».

Опубликованными записками Теодора Рузвельта зачитывался американский юноша Эрнест Хемингуэй, мечтавший повторить его подвиги. Впоследствии Хемингуэй отыщет в Кении проводника экс-президента Ф. Персиваля и сделает его одним из персонажей своей книги «Зеленые холмы Африки».

Длительное африканское сафари, а затем трехмесячный тур с женой по Европе дали Рузвельту возможность восстановиться после вашингтонских политических баталий. В Старом Свете он был самым известным американцем, которого охотно принимали при августейших дворах. Нобелевский лауреат и обладатель почетных степеней лучших европейских университетов оставался самим собой среди родовой аристократии, однако вереница титулованных особ начала вызывать у него раздражение. Внешне полковник во фраке был сама любезность, хотя в одном из писем промелькнуло признание: «Если мне попадется еще один король, я его укушу».

Теодор должен был вернуться на родину, где дела не радовали. Уильям Ховард Тафт, приведенный лично Рузвельтом к победе на президентских выборах, не оправдывал надежд. По своим качествам Тафт был прямолинейным, трезвомыслящим, но негибким политиком. При этом ему недоставало жесткой непреклонности полковника, чтобы продолжить рузвельтовский «Честный курс». Эдит Рузвельт недолюбливала Тафта, считала его бесцветной личностью, утверждая, что он сделан «не из президентского теста». Время показало, что интуиция жены оказалась сильнее интеллекта мужа.

Тафт, по его собственным словам, проявлял осторожность при решении назревших социальных проблем, руководствуясь принципом: «Лучше мириться с несправедливостью, чем осуществлять разрушительные перемены». Консервативный преемник сдавал одну за другой высоты, завоеванные Рузвельтом. Вместо обещанной полномасштабной тарифной реформы он поддержал протекционистский импортный тариф Пейна-Олдрича, что было на руку монополиям. Гордость Теодора, государственная политика сохранения заповедных земель Америки, также подверглась ревизии в угоду застройщикам и земельным спекулянтам. Более того, был уволен друг Рузвельта Гиффорд Пинчоу, возглавлявший лесную службу США и возвысивший свой голос против расхищения общественных земель.

По возвращении в Нью-Йорк экс-президент некоторое время хранил дипломатическое молчание в отношении нового хозяина Белого дома. Он жил в Ойстер-Бей, отпраздновал свадьбу старшего сына Теодора. Полковник в соавторстве с приезжавшим в Сагамор Хилл натуралистом Эдмундом Хеллером выпустил двухтомник о животных африканских саванн.

В городе Нью-Йорке Рузвельт бывал только в редакции журнала «Аутлук», вполне серьезно относясь к своей новой работе – должности постоянного корреспондента и члена редакционной коллегии. Рузвельта избрали президентом Американской исторической ассоциации – этим постом он гордился гораздо больше, чем почетными дипломами Оксфорда и Сорбонны. К каждой из своих лекций по американской истории президент ассоциации готовился с особым тщанием.

Американские производители игрушек, видя огромный успех плюшевого мишки Teddy Bear, названного именем прежнего президента, решили снова заработать, создав игрушку теперь уже в честь «Большого Билла» Тафта. Фабрики изготовили тысячи плюшевых опоссумов под названием Billy Possum, в СМИ была запущена мощная кампания по их раскрутке с надеждой на то, что скоро все американские дети выбросят надоевших медвежат и будут играть только с опоссумами. «Война игрушек» выявила политический расклад: спрос на Billy Possum продержался около года, а мишка Тедди по-прежнему знаком каждому американскому ребенку.

В семействе экс-президента случались тревожные дни. Осенью 1911 года во время ежедневной конной прогулки в окрестностях Ойстер-Бей лошадь Эдит неожиданно понесла, а затем сбросила наездницу на землю. Несколько дней супруга Рузвельта была без сознания, врачи обсуждали возможные повреждения мозга и предрекали худшее. Только через месяц Эдит смогла ходить без посторонней помощи, к ней постепенно возвращалась временно утраченная память.

Тем временем в дом Рузвельта нескончаемым потоком шли письма и ехали визитеры, убеждавшие полковника снова «сесть в седло». Поначалу отказывавшийся от политической деятельности экс-президент все более приходил к выводу, что Тафт оказался самой большой в его жизни политической ошибкой. В частной беседе полковник говорил, что у Тафта «вместо позвоночника эклер», и это было не самое резкое из его высказываний.

Обстановка в столице продолжала накаляться. Уволенный генеральный лесничий Г. Пинчоу молчать не желал и сумел добиться в Конгрессе расследования махинаций министра внутренних дел Р. Боллинжера с общественными землями на Аляске. В итоге министр был вынужден подать в отставку. «Ответом» администрации Тафта в октябре 1911 года стала инициатива генерального прокурора Викершема возобновить слушания по поводу «незаконной сделки» Моргана и Рузвельта во время банковского кризиса 1907 года.

24 февраля 1912 года «ойстербейский лев» объявил, что заново выдвигает свою кандидатуру на пост президента США. Формально Рузвельт мог рассчитывать на новую республиканскую номинацию, ибо его первая, неполная каденция в Белом доме случилась после гибели Мак-Кинли, а не в результате президентских выборов. Жена и многие из друзей Теодора были против его возвращения в большую политику. Хорошо отлаженная машина «Великой старой партии», как именовали себя республиканцы, могла сокрушить любого неудобного кандидата. Рузвельт же, не склонный к длительным сомнениям, бросил репортерам крылатую фразу: «Моя шляпа на ринге».

За четыре месяца Теодор посетил двенадцать штатов и одержал уверенную победу на праймериз – первичных республиканских выборах, в том числе в Огайо, родном штате Тафта. Это была очередная новинка Рузвельта, привнесенная им в большую политику: ранее отбор кандидатов осуществлялся на партийных съездах, а не путем прямого голосования в штатах. Но «герой сафари», расправлявшийся с буйволами и слонами в африканской саванне, должен был на сей раз одолеть иного огромного «элефанта» – символом слона традиционно обозначали правящую Республиканскую партию.

Поначалу Теодор не намеревался принимать участие в работе республиканского конвента в Чикаго летом 1912 года. Вскоре выяснилось, что его телефонные разговоры с доверенными людьми, выехавшими на съезд, подслушиваются сторонниками Тафта. Полковник поспешил на берега неспокойного Мичигана.

Манипулируя процедурными вопросами, партийные боссы из «старой гвардии» сумели отнять у сторонников Рузвельта значительную часть мандатов. Затем шумный съезд в чикагском «Колизеуме» перерос в оглушительный скандал: благодаря откровенной краже голосов Тафт прошел как кандидат-победитель уже в первом туре. В тот июньский день 343 делегата, поддержавшие Рузвельта, демонстративно покинули республиканский конвент. Через две недели, вечером 22 июня 1912 года в чикагском отеле «Конгресс» они создали новую партию, оставившую заметный след в национальной истории.

Политическая система Соединенных Штатов характеризуется полуторавековым господством двух больших партий, Демократической и Республиканской, которые, сменяя друг друга, полностью контролируют выборные органы власти. Возникающие от случая к случаю «третьи» партии выступают «возмутителями спокойствия на час» – как правило, на местных выборах, но не имеют шансов на победу на федеральном и штатном уровнях. Трудно сказать, на что рассчитывал Рузвельт, ввязываясь в заведомо проигрышное дело.

Новая партия именовалась «Национальной Прогрессивной» и вполне оправдывала свое название. Полковник предложил стране радикальные политические изменения: в первую очередь, избрание сенаторов в Вашингтон путем прямого голосования на выборах (в те времена сенаторов назначала коллегия выборщиков в каждом штате) и всеобщее избирательное право для женщин. Рузвельт также озвучил обширный пакет социальных реформ, который он назвал «Контрактом с народом». Некоторые из них он безуспешно пытался провести через Конгресс в последний год своего президентства: восьмичасовой рабочий день, шестидневная рабочая неделя, социальное страхование по нетрудоспособности, запрещение детского труда, право рабочих на профессиональные союзы, пенсии по возрасту. Газета «Нью-Йорк Таймс» назвала мятежный съезд «конвентом лунатиков».

Теодор Рузвельт опять оказался на десятилетия впереди своего времени: политический истеблишмент не принял его идеи, а большой бизнес отказал «революционеру» в финансировании. За многими обеденными столами правящего класса имя Рузвельта было табу. «Сахарный трест, Стальной трест, Лесной трест, трест Стандарт Ойл, Табачный трест – все они поддерживали или Тафта, или Вильсона, – вспоминал позже Рузвельт. – Мы были единственными, с кем они боролись». На поддержку и благосклонность прессы он тоже не мог рассчитывать – крупнейшие газеты контролировались либо консервативной республиканской, либо демократической политической машиной.

В стране развернулось движение «Соберем по доллару» – простые люди отдавали в предвыборный фонд Прогрессивной партии едва ли не последнее. Рузвельта поддержали шесть губернаторов штатов, известный философ Джон Дьюи, изобретатель Томас Эдисон. Последний внес немалое денежное пожертвование в фонд партии. Но ведущие американские издания, кормившиеся со стола олигархов, дружно выступили против кандидата-смутьяна. Пресса, «четвертая власть» страны, буквально уничтожала его, высмеивая привычки полковника, обвиняя его в авантюризме, цезаризме, проповеди социализма.

Президент Тафт, защищая свое кресло в Белом доме, называл бывшего друга «опасным демагогом», «народным льстецом» и «экспонатом зоологического музея». Выступая в республиканском клубе Нью-Йорка, президент США сказал: «Такие экстремисты затащат нас в условия, сравнимые лишь с Французской революцией или с той шумливой анархией, которая одно время характеризовала южноамериканские республики. Такие экстремисты не прогрессивны: они политически эмоциональны или невротики».

Время выбирает странные комбинации. Именно в 1912 году заявил о себе не менее одаренный политик, Томас Вудро Вильсон, выдвинутый кандидатом от Демократической партии. Американские политические анналы знают немало бесцветных выборов с номинированными посредственностями. Но именно в ту осень в схватке за Белый дом сошлись необычайно яркие личности. Уильям Тафт, с его незаурядным послужным списком юриста, чиновника и дипломата, сумеет заново войти в историю, став в 1921 году председателем Верховного суда США – единственный американский политик, возглавлявший две ветви государственной власти. А Вудро Вильсон, в прошлом ректор Принстонского университета и губернатор штата Нью-Джерси, окажется реформатором под стать Рузвельту. Трудно отыскать другую, столь же выдающуюся пару политических соперников: оба интеллектуалы, авторы серьезных исторических трудов, ораторы милостью божьей, сторонники широких социальных реформ, верившие в особую роль США в ХХ столетии.

Вечером 14 октября Теодор Рузвельт находился в городе Милуоки, штат Висконсин. Он вышел из гостиницы «Гилпатрик» и, стоя в открытой машине, приветствовал своих сторонников. Накануне, выступая в Чикаго на холодном ветру, Рузвельт сорвал голос, но митинг в Милуоки не отменил. В толпе у гостиницы его поджидал 36-летний баварский иммигрант, разорившийся бармен Джон Шранк, который был одержим маниакальной идеей не допустить третьего срока Рузвельта. Он следовал за Теодором во время его предвыборной кампании, пытаясь приблизиться к нему в Новом Орлеане, Атланте, Чарльстоне, Чикаго. В Милуоки Шранку представился шанс: преступник сумел достать револьвер и выстрелить в грудь кандидата в президенты с расстояния всего в три метра.

От неминуемой гибели Теодора спасло чудо. На пути пули 45-го калибра оказались толстое пальто, металлический футляр от очков Рузвельта и находившаяся во внутреннем кармане свернутая в рулон пятидесятистраничная рукопись его выступления. Расщепив четвертое ребро экс-президента, свинец застрял в нескольких миллиметрах от сердца.

Через минуту после покушения

Теодор как солдат и опытный охотник разбирался в анатомии, он поднес платок к губам, покашлял три раза и увидел, что кровь не идет горлом. Это означало, что легкое не задето. Как выяснили позднее, пуля вошла в грудь, но не пробила плевру, и извлекать ее было бы опаснее, чем оставить как есть. Рузвельт носил под сердцем «свинцовую маслину» до конца жизни.

Полковник отказался от немедленной медицинской помощи, заявив, что произнесет речь, как запланировал. Выйдя на трибуну, он попросил аудиторию быть как можно тише и сообщил, что ему нанесли ранение. Зал решил, что это политическая шутка и зааплодировал. Тогда Рузвельт расстегнул сюртук. Бледный, но спокойный, он говорил больше часа, превозмогая боль в грудной клетке: «Жизнь, по большей части, пустые слова – пена и пузыри. Лишь две вещи в жизни стоят как скалы: сочувствие к беде ближнего и мужество в собственной беде».

Зал слушал в оцепенении, разглядывая кровавое пятно на крахмальной сорочке. Теодор говорил о коренных реформах, в которых нуждалась страна, о социальной ответственности крупного бизнеса. У входа в здание дожидалась санитарная карета, которая доставит его в госпиталь.

Известие о покушении застало Эдит Рузвельт в одном из театров Нью-Йорка. Она выехала в Чикаго, куда перевезли Теодора, и когда пришла в госпиталь, увидела, что муж не следует предписаниям врачей. В больничной палате он встречался с людьми, продолжая предвыборную кампанию. Эдит поселилась в соседней комнате и не пускала к Рузвельту посетителей, что позволило врачам вести интенсивное лечение. Неделю спустя супруга перевезла Теодора домой в Ойстер-Бей.

Репортеры позднее спросили Рузвельта, не помешает ли ранение его дальнейшей предвыборной кампании. Экс-президент вновь показал в улыбке свои крупные зубы: «Не так-то легко свалить сохатого!» Выражение «Партия лося» (Bull Moose Party) было с восторгом подхвачено прогрессистами и стало популярным слоганом рузвельтовской предвыборной программы.

Безумного бармена Джона Шранка отправили в психиатрический госпиталь в штате Висконсин. История отнеслась к нему со злой иронией: он скончался в лечебнице в 1943 году, в то время, когда дальний родственник Теодора, президент Франклин Рузвельт, выдвигался уже не на третий, а на четвертый срок пребывания в Белом доме.

Пробитый пулей конспект речи Рузвельта

У молодой мятежной «Партии лося» было всего три с половиной месяца на организацию, сбор средств и проведение агитационной кампании. Как говорила о муже Эдит Рузвельт, «шпоры его бодрили». Полковник вышел на последнее в его жизни политическое ристалище. «Надо отдать должное Рузвельту, – писала историк И. А. Белявская, – который с такой энергией и решительностью проводил эту трудную предвыборную борьбу без всякой уверенности в успехе и более того – с сознанием, что он почти не имеет шансов на избрание».

В трехстороннем соперничестве между Вильсоном, Тафтом и Рузвельтом два последних весьма успешно раскололи собственную Республиканскую партию. Демократ Вудро Вильсон, получивший на 1,309 млн голосов избирателей меньше, чем его соперники вместе взятые, все же завоевал подавляющее большинство голосов выборщиков. Рузвельт, получивший 4,118 млн голосов избирателей, пришел вторым, и мог довольствоваться только тем, что вынес команду Тафта из Белого дома.

«Консервативная столица, – сообщал из Вашингтона в Петербург русский посол Бахметьев, – глубоко удручена неудачей Тафта и крушением партии, – но утешается тем, что Роозевельт (так в тексте – Л. С.) также сел на мель, с которой он уже не сдвинется».

Результат, полученный Прогрессивной партией и Теодором Рузвельтом на выборах 5 ноября 1912 года (27,4 % голосов избирателей), до сих пор остается непревзойденным за всю историю американских «третьих партий». Девять кандидатов от «Партии лося» прошли в Конгресс США, еще 250 – в местные законодательные ассамблеи. Это было каплей в море, но «сохатые» мятежники смогли громко сказать стране: нам нужны социальные перемены. Единственный раз в истории Соединенных Штатов представитель небольшой «третьей партии» обошел по количеству поданных за него голосов коллегии выборщиков действующего президента страны. Покидая Овальный кабинет Белого дома, Тафт произнес: «Я рад, что ухожу. Это самое одинокое место в мире».