Текст книги "Новичок. История тайного оружия"

Во-вторых, речь могла идти о многоцелевом универсальном устройстве для использования на стратегических бомбардировщиках. Применение могло быть двояким. Это могли быть крупные ВАПы, хотя это и мало вероятно. Более вероятным представляется использование выливного устройства цилиндрической формы (такие много лет изготавливали в Новочебоксарске и заполняли V-газом) в виде вставки в крылатые ракеты типа Х-20 (AS-3 Kangaroo). Средство доставки – бомбардировщики Ту-95К или Ту-95М, которые были единственными советскими самолетами, способными достичь США и после атаки вернуться назад. Стартовый вес ракеты – 11,6–11,8 т, из которых 2,3 т приходилось на боевую часть. Согласно проекту, пуск ракеты с самолета мог производиться на удалении 800 км от цели с высоты 9–12 км. Сама же ракета внешне напоминала самолет МиГ-19 [766].

В-третьих, многоцелевые баки с ФОВ можно было забрасывать к врагу и с атомных подводных лодок стратегического назначения. Там тоже имелись подходящие ракеты, например, морская ракета Р-39 (РСМ-52; SS-N-20; вес головной части 2550 кг) для запуска с подводных лодок проекта 941 или ракета Р-29РМ (РСМ-54; SS-N-24; вес головной части 2800 кг) для подводных лодок проекта 667БДРМ. Данных о вариантах ракет в моноблочном исполнении не имеется, однако в настоящее время все это имеет лишь исторический интерес – возможность для химического нападения у них тоже была [766]. Во всяком случае, контейнеры типа ПАС-200 °CУ в наполнении V-газом в Новочебоксарске в 1982–1986 гг. производились, и они были вполне пригодны для «морских прогулок».

В заключение полезно обобщить данные о кассетной составляющей всего этого богатства. В свое время власти страны постановлениями ЦК КПСС и СМ СССР от 2 сентября 1968 г. [118] и от 14 сентября 1970 г. [732], конечно, с подачи соответствующего НПО (речь идет о предприятии, которое с 1916 г. последовательно совершенствовалось и приобретало новые названия, начиная с Мастерских тяжелой артиллерии – «Мастяжарт», – далее завод № 67, ГСКБ-47 и, наконец, на рубеже веков – ГНПП «ФГУП Базальт»), инициировали реализацию программы создания серии химических боеприпасов кассетного типа.

В практическую плоскость проблема кассетных химических боеприпасов перешла несколько позже – в 1974 г. [440].

Если наших художников спросить, чем для них был памятен 1974 г., они в первую очередь начнут вспоминать о выставке художников-нонконформистов, безжалостно снесенной в Москве в Беляеве с помощью бульдозеров. Это случилось 15 сентября 1974 г. И правозащитникам есть что вспомнить – известную их акцию, состоявшуюся 30 октября и впоследствии выросшую в День политзаключенных в СССР. Да и выпуск В. Максимовым в конце 1974 г. в Париже первого номера журнала «Континент» тоже стал со временем достоянием общества. А молодежь тех лет шумно посылали на БАМ – начало той эпопеи приходится на 27 апреля 1974 г.

Между тем у деятелей ВХК были свои реперные точки. Для них именно в 1974 г. был сформулирован типаж кассетных химических боеприпасов для снаряжения их стойкими ФОВ – зоманом и V-газом. Причина затягивания с реализацией этой соблазнительной для армии программы была прозаична: необходим был совершенно иной уровень техники, к которому заводы МХП еще только-только приближались. К тому же поточный выпуск V-газа лишь недавно начался (1972 г.), а до пожара в Чувашии на заводе по выпуску боеприпасов с V-газом [38, 40, 49] во время тех январских разговоров 1974 г. [440] было еще целых три месяца подковерной активности.

Так вот, в 1974 г. была запланирована разработка 8 типов кассетных химических боеприпасов. Пять типов замыслили создать для авиации: контейнер для применения ОВ самолетами фронтовой авиации, ракета-контейнер с боевой частью с саморассеивающимися химическими боеприпасами для фронтовой авиации, авиационный контейнер с саморассеивающимися боеприпасами, а также два типа разовых бомбовых кассет (РБК) с саморассеивающимися боеприпасами. Три типа боеприпасов планировали для ракет «Темп-С», «SCUD» и «Точка».

Тем не менее прошло немало лет, прежде чем удалось наладить серьезное производство химбоеприпасов в кассетном исполнении. Этот технологический прорыв произошел в Чувашии на заводе «Химпром» в Новочебоксарске. Перечислим три типа кассетных авиахимбомб, выпуск которых был налажен под занавес химического вооружения (политики сказали бы «во времена перестройки») и партии которых хранятся ныне на химскладах в Леонидовке (Пензенская обл.) и в Мирном-Марадыковском (Кировская обл.). Это партия кассетных авиабомб БКФ-П в снаряжении зоманом, произведенная в 1983–1987 гг. с использованием ОВ, импортированного из Волгограда (в каждой помещено 12 кассетных элементов с зоманом, всего же в бомбе залито 5,76 кг ОВ). Это партия бомб БКФ-КС, выпущенная в 1986–1987 гг. с использованием своего V-газа (в каждой залито 2,16 кг ОВ). А еще в 1987 г. была выпущена партия разовых бомбовых кассет РБК-500, в каждой из которых имеется 54 кассетных элемента с V-газом (всего в бомбе 23,5 кг ОВ).

А боеголовок к ракетам на складе в Плановом-Щучьем имеется два типа, причем обе относятся к тактической ракете «Точка-У» (SS-21): в одной в 65 элементах залито 50,5 кг зомана, в другой в 65 элементах помещено 60 кг V-газа.

Вот с таким военно-химическим богатством Советская армия пришла к 1987 г. (табл. 39) [760–762], когда был остановлен выпуск химоружия в СССР [11, 482].

Напомним еще раз, что США (табл. 40) такое и не снилось [724].

8.3. Жизнь в стеклянном доме. А где безопасность?

Как уже упоминалось, Л. Д. Троцкий стремился к скрещиванию авиации и химии. Соответственно, в предвоенные годы и в первые послевоенные годы военная опасность для страны часто акцентировалась на таких внешних факторах, как вражеские самолеты и вражеская химия. Соответственно, параллельно развивались две системы – ПВО и система противохимической защиты (ПХЗ). И довольно часто они оказывались в центре того, что обычно принято называть советской гражданской обороной.

Строго говоря, не совсем ясно, верило ли руководство страны в опасность химического нападения со стороны империалистических держав или же просто хотело иметь в запасе неожиданный для них вид оружия, не рассчитывая на взаимность. Конечно, после принятия Женевского протокола 1925 г. о запрещении химоружия как средства войны [55] оно (руководство) не могло не принимать решений по противохимической обороне. Приведем пару примеров. Так, 14 мая 1927 г. РЗ СТО обсудило вопрос «О воздушно-химической обороне СССР» и по докладу М. Н. Тухачевского утвердило положение, по которому общее руководство воздушно-химической обороной СССР было возложено на НКВМ [69]. Не забывали и о себе. 2 сентября 1927 г. заместитель председателя СТО Я. Э. Рудзутак подписал постановление РЗ СТО «О воздушно-химической обороне Кремля». Подготовка оперативного плана была поручена РВС СССР, а для его осуществления президиумом ЦИК СССР на 1927–1928 гг. в секретном порядке была выделена сумма 1 643 582 руб., в том числе 143 536 руб. в валюте [69].

Зададимся, далее, вопросом, а готово ли было советское государство защищать своих граждан от внешней химической опасности, то есть как оно развивало системы ПХЗ и ПВО. Ведь, как известно, живя в стеклянном доме, не следует бросаться в соседей камнями. Если советский ВХК собирался на кого-то идти с химоружием наперевес, он не мог не ожидать ответной реакции. В свое время в Красной/Советской армии существовала так называемая «проверка на вшивость». То было время, когда в белье советских солдат и в самом деле можно было найти то, на что была нацелена та команда. Пожалуй, и нам самое время провести это действие, но не в прямом, а в переносном смысле – в отношении результатов активных и разорительных для страны дел на ниве наступательной химической войны. Начнем, однако, с более очевидной системы ПВО.

В отношении результатов проверки советских ПВО наше общество, строго говоря, осведомлено. Так, известно, что в марте 1941 г. в небе Москвы появился не замеченный системами ПВО военно-транспортный самолет «Юнкерс-52» очень дружественной тогда Германии. После получения положительного ответа на запрос от неожиданного самолета на посадку летчик приземлился на аэродроме на Ходынском поле. Вот так А. Гитлер проверил на вшивость систему ПВО дружественной страны, в отношении которой у него были далеко идущие недружественные планы. Знающие люди утверждают, что результатом той акции были жизни десятка советских генералов от авиации и от артиллерии. И, похоже, это было все. Так что неудивителен и результат, о котором наши граждане узнали лишь в 1990-е гг. из фильма телеведущего Д. Захарова о немецком люфтваффе («Известия», 30 января 2008 г.). Вот так мы впервые узнали (советские историки как-то были не в курсе), что после начала Великой Отечественной войны 600 немецких самолетов типа «мессершмитт» сбили к декабрю 1941 г. всю советскую авиацию, насчитывавшую порядка 28 тыс. машин. Такой вот был немецкий подарок ко дню рождения товарища Сталина. Так что побеждать в 1941 г. в битве под Москвой, о чем историки любят повествовать, нашей армии пришлось не умением, а числом, причем исключительно на земле – жизнями матушки-пехоты в виде простых необученных новобранцев. Вторично проверка ПВО состоялась в 1987 г. 28 мая 1987 г., в День пограничника, 19-летний немец по имени Матиас Руст спокойно преодолел все защитные (и безумно дорогостоящие!) линии ПВО СССР и посадил свой самолет рядышком с Красной площадью. Такая вот получилась проверка на вшивость Страны Советов, которая и фашизм победила, и основы социализма возвела. Конечно, как и в 1941 г., результат акции был предсказуем – три маршала, 9 генералов и 298 офицеров лишились своих должностей. Жизни, правда, остались при них. И даже погоны.

Оставим в стороне вопрос, сколь надежнее стала наша ПВО после той проверки Руста – пусть этим занимаются говоруны-политологи. Укажем лишь, что той весной М. С. Горбачев объявил об изменении стратегии страны и на военно-химическом пути – 10 апреля 1987 г. на митинге в Праге он объявил о прекращении производства химоружия и начале выхода из химической войны [11]. Так что теперь нам предстоит осуществить проверку на вшивость по части военной химии, то есть проверить, какова была система ПХЗ советских граждан.

Другими словами, после обзора панорамы бесспорных наступательных военно-химических достижений Советского Союза не будет лишним понять самое главное – было ли советское превосходство в запасах и возможностях химоружия над всем миром сопровождено таким же превосходством в защите здоровья граждан, а также территории своей страны? Другими словами, если бы химическая война – не приведи Господь – все же началась, с чем бы оказались перед лицом химоружия «вероятного противника» рядовые советские граждане? Как ни прискорбно это признавать, именно рядовые граждане не были бы так уж сильно защищены – ни своей страной, ни тем более своей армией.

У этой проблемы есть два аспекта. Первый относится к тому, как вообще советская власть и ее активный ВХК рассматривали проблему защиты страны от вражеского химоружия. Второй касается того, как на самом деле предполагается защищать граждан нынешней России конкретно в 7 точках страны – там, где официально объявлено наличие последних советских складов химоружия и где в XXI веке в соответствии с Парижской конвенцией 1993 г. [57] началось, наконец, реальное уничтожение химоружия.

Строго говоря, Красная/Советская армия старалась по возможности держаться подальше от ответственности за защиту населения своей страны от вражеского химического нападения. Во всяком случае, в переписке 1939 г. можно найти адресованное правительству сообщение, что «вопросами защиты гражданского населения от… химического нападения занимаются областные и районные исполнительные комитеты», причем «разработкой защитных образцов каждый Совет занимается самостоятельно» [106].

С тех пор случилось множество всяких событий. Когда-то в послевоенные годы гражданская оборона (в которой была зафиксирована основная группа задач защиты от оружия массового поражения тех лет – радиационная, химическая и биологическая защита, то есть РХБ-защита) пребывала в составе Советской армии, и ее приоритетными целями были и ПВО, и ПХЗ. Потом настало время, когда эта самая оборона находилась и в ведении МВД. В нынешней России существует отделившаяся от прежних владельцев военная империя второго сорта под названием МЧС во главе с многозвездным генералом. В целом же, что бы ни случалось в стране, наша Советская армия всегда старалась по возможности не отвечать за защиту гражданского населения своей страны от вражеского оружия массового поражения, в том числе химоружия (хотя ее наследники и располагают ныне многочисленными войсками РХБ-«защиты»).

Химические войска как средство нападения:

Документ (1928 г.):

«Химические войска (химические роты, батальоны, дивизионы и пр.) используются исключительно для целей химического нападения, химическую оборону проводят только внутри себя» [138].

Лживая «Правда» (1987 г.):

«Советские химические войска, созданные почти 70 лет назад, никогда не рассматривались как средства нападения. Первейшей их функцией была и остается защита – защита воинских контингентов и гражданского населения от оружия массового поражения» [15].

Более подробные данные о предвоенных усилиях по ПХЗ гражданского населения страны найти в архивах не так просто. В первые послевоенные годы – тоже. Однако нужды в этом, строго говоря, уже нет. Достаточно взглянуть на то, к чему реально пришли наши защитники Отечества к концу существования советской власти, например, в учебнике последнего года советской власти [831]. В нем просто бесхитростно переписано – с сокращением – содержимое армейских учебников на тему защиты самой армии от химического нападения вероятного противника. Соответственно, даже среди разговоров о защите от вражеских ОВ гражданского населения остались обычные армейские словообразования, к гражданским лицам отношения не имеющие (такие как «определение ОВ на местности, технике и вооружении»). Что касается самой защиты от ОВ обитателей жилых районов (то есть о гигиенически опасных уровнях заражения вражескими ОВ воздуха в населенных местах, а также об измерительных приборах с необходимой для их обнаружения чувствительностью), то, кроме выражений типа «опасные концентрации» и «безопасные концентрации», в том учебнике 1991 г. не содержится ничего – ни одной цифры. А если защитники граждан все-таки на самом деле собрались защитить их от вражеских ОВ? В этом случае они должны были взять один из военных приборов (ВПХР, ППХР, ГСП-11) и прокачивать через их индикаторные трубки воздух с улиц родных мирных городов. И по изменениям окраски вещества в этих самых трубках они должны были делать далеко идущие выводы. Если окраска изменится, стало быть, воздух заражен. И наоборот. На самом деле то был масштабный обман. Как будет показано ниже, к концу существования советской власти чувствительность приборов у ее армии была хуже, чем гигиенические стандарты по ОВ в воздухе населенных мест, не менее чем в 1000 раз. Другими словами, для того, чтобы искатель вражеских ОВ на улицах родных городов дождался изменения цвета в трубке самого лучшего военного прибора, на этих самых улицах концентрация ОВ должна была превысить безопасную норму в 1000 и более раз. И не раньше. А до этого специалисты по ПХЗ даже не по злой воле могли лишь петь нам песни на тему «любимый город может спать спокойно».

Разумеется, это скорбное знание могло стать достоянием гражданского общества лишь в конце XX века. А вот наш советский ВПК не мог не понять всего этого за несколько десятилетий до начала эпохи химического разоружения.

В общем, на каком-то этапе даже в советском ВХК наконец поняли, что существует и несоветский ВХК (и не один). Поэтому нам стоит по возможности более внимательно присмотреться к тому, как именно ВХК (не армия, а весь советский ВХК) собирался противостоять вражескому химическому нападению – какие именно ОВ искать в окружающей среде, как и чем их измерять, как и чем лечить своих сограждан от отравлений вражескими ОВ, а также как их (своих сограждан) защищать от вражеских ОВ. Возможность такая нашему обществу представилась в 1987 г., когда было объявлено о начале химического разоружения [11] и когда пришлось подумать о ПХЗ людей в этом процессе.

Обращаясь к конкретике поиска ОВ в окружающей среде России, начнем с прискорбной констатации, о которой уже упоминалось выше. В течение многих лет советская промышленность не имела серьезных измерительных приборов, которые бы оповещали персонал цехов химоружия (о стране еще и речи не было) об опасности отравления. Из того, что нам известно в настоящее время, нельзя не признать с сожалением, что и в этом направлении власти менее всего заботились о защите своих сограждан [437, 832–834]. Для подтверждения процитируем документ.

Из документа:

«Государственный комитет

Совета министров СССР по химии

14 августа 1961 г., № 367–104

О развитии научно-исследовательских, конструкторских и опытно-экспериментальных работ в организациях Госкомитета по созданию средств индикации отравляющих веществ в полевых и промышленных условиях.

Химическая разведка и индикация боевых отравляющих веществ имеют весьма серьезное значение в связи с наличием на вооружении армий капиталистических стран высоко токсичных ОВ, действующих в весьма малых концентрациях.

Вопросами научно-исследовательских работ по созданию средств индикации в системе Госкомитета на протяжении ряда лет фактически занималась единственная организация – ИРЕА.

В ИРЕА проблеме индикации ОВ не придавалось должного значения, исследования велись небольшим коллективом сотрудников, что привело к малой результативности в работе. Поставленные перед ИРЕА задания по разработке средств индикации ОВ не выполнены…

В целях быстрейшей разработки эффективных средств индикации ОВ и привлечения для этих целей более широкого круга работников научно-исследовательских и опытно-конструкторских организаций Госкомитета – приказываю:

Начальнику Первого управления т. Антонову:

…б) до 20 декабря 1961 г. организовать специальную лабораторию в ГСНИИ-403 со штатом не менее 20 человек по разработке методов и средств индикации ОВ в производственных условиях…

Заместитель председателя Государственного комитета Совета министров СССР по химии

Костандов» [832]

Приведенный приказ 1961 г. лучше всего характеризует тяжелейшее положение с измерительными приборами по ОВ. Он был подготовлен в недрах ВХК через много лет после того, как отгремели битвы за стахановский выпуск советских иприта и люизита, фосгена и дифосгена, синильной кислоты и адамсита. Жизнь и здоровье пострадавших людей уже было не вернуть. Более того, к моменту написания этого приказа уже отошли в прошлое бои за опытный выпуск зарина и зомана, и вовсю шло серийное производство советского зарина с неизбежной потерей здоровья людей. Между тем у «вероятного противника» – США – в 1961 г. уже начался промышленный выпуск самого токсичного ОВ современности – газа VX. Что касается будущего, то после этого приказа к ИРЕА, не спешившего с созданием высокочувствительных приборов для измерения ОВ в различных средах, добавился еще институт ГСНИИ-403 (ГСНИИОХТ). Однако создавать приборы этому институту предстояло лишь для производственных условий, а вовсе не для мест обитания обычных граждан. Между тем требования к приборам для этих двух задач принципиально отличны. Так что защищать граждан от нападения «вероятного противника» ВХК по-прежнему не собирался.

Лишь в конце эпохи Н. С. Хрущева проблема наконец-то была понята там, где принимались решения. Во всяком случае, в постановлении ЦК КПСС и СМ СССР от 14 февраля 1963 г. рассматривались не только вопросы организации промышленного производства ОВ, но и проблемы создания средств измерения ОВ в окружающей среде [437]. Разумеется, развитие направления по созданию средств измерения ОВ «вероятного противника» претерпело немало этапов.

16 июля 1966 г. в подполье ВХК появилось тайное постановление СМ СССР, в соответствии с которым на два ведомства – Главное управление гидрометеорологической службы при СМ СССР и МХП СССР (ГСНИИ-403 и его филиалы) – были возложены разработка аналитических методов определения ОВ в объектах окружающей среды (воздухе, водах и т. д.), а также само определение ОВ в окружающей среде различных регионов страны [175].

Конечно, общество о том важном аналитическом задании не знало тогда, не знает и сейчас. И результатов нет и поныне. Однако сама идея не умерла, а получила развитие – не в смысле приборов, а в смысле издания все новых и новых документов. Потому что вслед за приборами и методами определения ОВ в окружающей среде не мог не встать вопрос и об организации постоянного мониторинга загрязненности окружающей среды по всей стране. В частности, постановлением СМ СССР от 9 апреля 1970 г., которое касалось организации контроля и учета физиологически активных веществ везде и всюду [208], Главному управлению гидрометеорологической службы Советского Союза были также даны задания и по организации наблюдения за загрязненностью ОВ воздуха и объектов внешней среды по всей советской стране.

Возможно, после получения заданий своего правительства [175, 208] это важное ведомство и искало «вражеские» ОВ на территории нашей необъятной Родины. Обратимся, однако, к реальным фактам. Появление постановления 1966 г. [175] породило в советском химическом подполье переписку, которая дает представление о том, что именно наш ВХК собрался искать в окружающей среде. Так, в письме от 13 февраля 1967 г. в санитарно-эпидемиологическую службу СССР директор ГСНИИОХТа тех лет (и будущий директор «академического» Института физиологически активных веществ) И. В. Мартынов писал о создании ПДК на продукты распада ОВ, которые следует искать в водоемах страны. Среди прочего в том списке были упомянуты и такие вещества, как изобутиловый эфир метилфосфиновой кислоты, 2-диэтиламиноэтилмеркаптан, хлористый изобутил и изобутиловый спирт. Однако все эти вещества – это вовсе не «творческий» портрет выпускавшегося с 1961 г. [7] американского ОВ VX, а признаки советского V-газа (XXV) (S-диэтиламиноэтил-O-изобутилметилфосфоната), американцам не известного и тогда еще не производившегося. Потому что если бы деятели нашего военно-химического подполья действительно хотели искать «вражеский» VX (XXVI) (S-диизопропиламиноэтил-O-этилметилфосфонат) на своей земле, их список должен был включать совсем иные продукты распада (этиловый эфир метилфосфиновой кислоты, 2-диизопропиламиноэтилмеркаптан, хлористый этил и… этиловый спирт). А в письме от 10 января 1968 г. все в ту же санитарно-эпидемиологическую службу заместитель директора ГСНИИОХТа А. Т. Щекотихин обсуждал методики обнаружения ОВ в воздухе. И опять речь шла о веществе «33» (это шифр советского V-газа), а не об американском VX. Кроме того, в списке веществ, аэрозоли которых предполагалось искать в воздушной среде Советского Союза, были названы 3-хинуклидиновый эфир бензиловой кислоты, то есть BZ (IX), а также LSD-25 (X). Только и в этом случае речь шла не о вражеских ОВ, а о своих, потому что речь шла о разработке методик определения этих ОВ не на просторах Родины, а… в лабораторных условиях. Потому что как раз в это время Советская армия активно требовала от советской промышленности налаживания выпуска этих ОВ в масштабах, необходимых для ее (Советской армии) целей [175]. Дальнейшая переписка, скорее всего, оборвалась, потому что начиная с 1968 г. санитарно-эпидемиологическая служба Минздрава СССР была отставлена от дел химического вооружения [118].

Не будет лишним отметить, что данными о результатах своих наблюдений за «вражескими» ОВ Гидрометеослужба СССР с обществом не поделилась. И так продолжалось долгие годы, пока не рухнула страна, их вскормившая. Впрочем, вряд ли вообще эти результаты были когда-либо обобщены. Потому что на самом деле речь шла вовсе не о «вражеских» ОВ в нашей советской окружающей среде, а о том, чтобы предприятия советского ВХК не выбрасывали в окружающую среду советские ОВ в количествах, которые бы позволили прознать про это злокозненным шпионам из стран НАТО. То есть о технической контрразведке.

Конечно, кроме методик, нужны были и реальные измерительные приборы. Постановлением ЦК КПСС и СМ СССР от 14 сентября 1970 г. филиал ОКБА в Туле был определен одним из основных исполнителей работ по созданию средств измерения и контроля ОВ, средств химической разведки и комплексных приборов химической, радиационной и биологической разведки. Следующим постановлением ЦК КПСС и СМ СССР от 5 января 1971 г. на заводе «Тула» начали создаваться производственные мощности по выпуску приборов химической разведки. А 9 декабря 1971 г. СМ СССР принял на вооружение армии химическую разведывательную машину «Кашалот», чьи приборы должны были определять ОВ «в воздухе, на местности и на материальной части» с чувствительностью 510^-4 мг/м³. Далее постановлением СМ СССР от 4 сентября 1972 г. задания по приборам военно-химической разведки получило МХП СССР, а по приборам военно-биологической разведки – ведомство биологической войны (Главное управление микробиологической промышленности при СМ СССР). Потом, в соответствии с постановлениями ЦК КПСС и СМ СССР от 20 января и от 23 августа 1976 г., армия должна была начать получать от МХП СССР автоматические газосигнализаторы «Стрела» с чувствительностью по зарину 6–810^-3 мг/м³. И процесс этот был бесконечен [833, 834].

Подводя итог активности по линии создания приборов для обнаружения и измерения ОВ в местах обитания людей, нельзя не подчеркнуть, что этот экзамен советский ВХК не выдержал. Наша армия все годы подготовки к химической войне больше думала о защите себя самой, чем гражданского населения своей страны. И это не могло не сказаться на результатах. Опыт общения советских граждан с ОВ был накоплен значительный (настолько значительный, что нынешняя секретная медицина – на основании вольных или невольных опытов на людях [515] – смогла выработать гигиенические стандарты по ОВ для воздуха населенных пунктов [599]). Что же касается приборов и устройств для измерения ОВ в атмосферном воздухе населенных пунктов, то дела обстоят хуже некуда. Армия такие приборы вроде бы для себя сделала, и они выпускались промышленностью в больших количествах. Однако, когда наши химические генералы вместе с их цивильными коллегами изъявляли желание получить секретную премию за эти свои «достижения» (в представлении Минприбора СССР употреблялись такие словосочетания, как «впервые в мировой практике», «обеспечило нашей стране в этой области приоритет и… военно-техническое превосходство» и т. п.), успехов они не достигали. Сначала из-под ковра полетели отдельные лица, а потом получила отказ вся группа авторов. Приведем пример одного из документов.

Из опыта неполучения престижной премии:

«Рассмотрев представленные на соискание Государственной премии СССР материалы по работе „Научная разработка, создание и освоение промышленного производства комплекса средств обнаружения фосфорорганических веществ вероятного противника“ (ГО-55сс), НПО „Химавтоматика“ считает, что… в представляемой работе не полностью учтены предприятия, участвующие в создании биохимической реакции, комплекта индикаторных средств, автоматических сигнализаторов ФОВ и в освоении их серийного производства, а именно ИРЕА, Тульского ОКБА НПО „Химавтоматика“, Киевприбор, ЧЗХР… Следует отметить, что по технической сущности решаемой задачи представленная работа не является комплексом средств обнаружения ФОВ, а является автоматическим газосигнализатором ФОВ.

На основании изложенного „Химавтоматика“… считает, что в представленном виде работа не заслуживает присуждения ей Государственной премии.

Генеральный директор НПО „Химавтоматика“

Ю. М. Лужков, 4.5.1981 г.» [832]

Не будет лишним напомнить, что сам автор той отрицательной рецензии (из-за чего желанную премию не смогли получить химические генералы В. Т. Заборня и А. Д. Кунцевич) и знатный подпольный специалист прежних лет в области обнаружения ОВ (а в наши дни – большой знаток жизни пчел, выращивания кукурузы, а также ношения деловых кепок) был поощрен Родиной за заслуги по этой линии. Речь идет об ордене Трудового Красного Знамени, полученном им по секретному указу президиума Верховного Совета СССР от 12 августа 1976 г. Хотя знание проблемы не спасает его, а также вверенную его попечению столицу России от политиканства – ОВ, закопанные в больших количествах в Москве в лесопарке Кузьминки [3–5, 659], он успешно «не замечает» уже много лет. Причем безо всяких приборов.

К сожалению, когда проблема защиты граждан своей собственной страны в середине 90-х гг. вышла из тайного военно-химического подполья на широкие просторы химического разоружения, то положение дел оказалось не таким оптимистичным, как утверждала наша славная армия. В частности, если обратиться к ФОВ, к появлению которых в нашей стране имели прямое отношение многие химические генералы, начиная с И. Ф. Чухнова, то об их аварийном появлении в окружающей среде жители, проживавшие и живущие возле мест производства, испытания, хранения и уничтожения химоружия, узнать не могли никогда – таких средств измерения просто не существовало.

Это легко видеть из данных табл. 40

Табл. 40. Официальные гигиенические нормативы, введенные в 2003–2007 гг. [599], и данные о чувствительности армейского прибора [818]

Примечание: ОБУВ – ориентировочный безопасный уровень воздействия ОВ; ПДК – предельно допустимая концентрация.

Как следует из данных табл. 40, самые лучшие приборы нашей армии, которые можно было бы использовать для измерения ФОВ в случае аварии, были всегда в 1000 раз хуже, чем требовалось. Хуже по чувствительности. Конечно, наши химические генералы это знали всегда, а для общества это прискорбное обстоятельство выяснилось в 90-х гг., когда армия впервые сообщила минимальную информацию насчет работ с химоружием [818–820]. В частности, армия предложила в 1993 г. свои измерительные приборы в надежде обеспечить потребности химического разоружения [818]. Тогда же (в 1994 г.!) общество впервые смогло узнать и гигиенические стандарты (неофициальные), которые должны были соблюдаться в местах работ с ФОВ [780].

Так вот, оказалось, что в случае аварийного выброса таких ФОВ, как зарин и зоман, советские военные приборы проинформируют об этом сограждан, не имеющих представления ни о вражеских, ни о советских ОВ, лишь тогда, когда гигиенический стандарт безопасности для атмосферного воздуха населенных мест будет превышен более чем в 1000 раз. Что касается V-газов, то тут у нашей армии вообще не было никаких перспектив, поскольку она объявила [818] о возможности измерения в атмосфере лишь американского газа VX (XXVI), то есть S-диизопропиламиноэтил-O-этилметилфосфоната, а вовсе не советского V-газа (XXV), то есть S-диэтиламиноэтил-O-изобутилметилфосфоната.