Текст книги "Как разграбили СССР. Пир мародеров"

Москва, август 2010 г.

Конкин Владимир Алексеевич – заслуженный артист России. Родился 19 августа 1951 г. в Саратове. Снялся в фильмах «Как закалялась сталь», «Место встречи изменить нельзя». Озвучивал много зарубежных фильмов и отечественных мультфильмов.

– В советское время Вы добились вершин своего телетворчества. Что для Вас жизнь в новой России в сравнении с временами СССР?

– С тех пор как не стало СССР, очень многие достойные люди сошли в могилу, а те, у кого были слабые нервишки или тонка кишка, стали холуями. Ведь жить-то хочется хорошо. Приглашая порой на свои спектакли столичных чиновников, я шесть раз из семи слышу примерно такие слова: «Спасибо, Володь! Жалко, моя жена не сможет прийти, она у меня с детьми постоянно на Кипре живет». У другого семья в Германии. То есть деньги и семью туда, а сам здесь на раскладушке осуществляет власть. Недаром же в аэропорту «Внуково-3» круглосуточно под парами стоит 300 частных самолетов, готовых улететь в любую минуту. Поэтому-то у нас частной авиации и больше, чем истребителей. Некого истреблять, обитатели этой страны скоро благополучно вымрут сами.

Но до этого народ еще и обдерут как липку. У меня, например, ощущение, что из всех моих карманов не вылазят немилосердные волосатые ручонки государства. Боюсь, что как бы в своей алчности они не оторвали мне причиндалы. Поэтому, кстати, никто из уехавших из современной России в Европу или Америку, а я там часто бываю и знаю, что говорю, не хочет оттуда возвращаться. Никто! Даже если там нет работы, а здесь есть. Сдают квартирушки в России и на эти деньги живут там. Дожили!

– Вы подарили народу много незабываемых телевечеров. Интересно узнать Ваше мнение о современном телевидении. Кстати, сами-то телевизор смотрите?

– Крайне редко. Можно перенажимать все кнопки и прийти в исступление. Сплошная пошлятина! Тенденция сегодняшнего телевидения – чем гаже, тем лучше. Поэтому мне хочется бросить в экран чем-нибудь тяжелым. За то, что он глумится надо мной. Не уважает. Не любит. Не пестует. Он говорит мне, что я быдло, скотина, мразь. И что такая же мразь вокруг меня. Да и сам про себя «ящик» говорит, что он мразь. Еще большая сволочь, чем зритель.

Хорошие передачи, учащие людей добру с младых ногтей, сегодня не нужны, ибо они заставят человека задуматься о том, как он живет. И как только человек поймет, что он живет более чем плохо, а последние 20 лет с помощью телевизора его так вообще превращают в обезьяну и дебила, то тогда недалеко и до всенародной бузы.

– Интересное начало! Хотелось бы узнать, кто, по-Вашему, виноват в этой телевакханалии?

– Наши правители, которые делают огромную ошибку, возвеличивая глупость. Власть поступила безобразно, спустив на людей эту свору телеразбойников, которые, кроме того, что унижают достоинство человека, не делают абсолютно ничего хорошего. Я недавно спросил одного такого «властителя» федерального телеканала в приватной беседе: «Тебе не стыдно, – сказал я ему, глядя прямо в глаза, – что на важнейшем канале ты показываешь одно дерьмо или шоу уродов, которое судят другие уроды, а третьи уроды потешаются?» «Володя, добро в твоем понимании закончилось на твоем Шарапове», – ответил он мне абсолютно цинично и тоже глядя мне в глаза.

– Кто это был?

– Ну вот еще, называть фамилию этого ублюдка. Зачем мне это надо? Тем более что каша-то все равно одна. Короче, как говорила Екатерина II: народ нищ, пьян, убог, сер, а чиновники воруют.

– Хотелось бы уточнить: «правители делают ошибку» или сознательно насаждают разгул телепошлости?

– Думаю, что прежде всего виноват уровень сегодняшних правителей. Я имею в виду большинство мировых лидеров. Потому-то они, кстати, и держатся вместе, ибо так легче делать свой обезьяний мир. В связи с этим культура как инструментарий воздействия на людей, позволяющий впитать что-то возвышающее их над пошлостью и рутиной, правителям не нужна. Ведь чем человек возвышенней, тем сложнее им управлять. У Дени Дидро в «Племяннике Рамо» по этому поводу есть замечательные слова: «Каждый раз, когда при мне хвалили талантливого человека, похвалы эти вызывали во мне тайную ярость. Я завистлив. Когда мне сообщали какую-либо нелепость, подробности их частной жизни, мне приятно слушать, это сближает нас. И мне легче переносить мое ничтожество». Согласитесь, злоба дня. Правители всегда обманывали народ. На ум приходит тот же Дидро: «Нет ничего более полезного для народа, чем ложь. И ничего более вредного, чем правда». И это, конечно, очень печально.

– Всегда так было.

– Не всегда. Еще при дворе Нерона были талантливые люди, которых, правда, время от времени травили цикутой и бросали со скал. А во времена Ренессанса каждый европейский монарх считал за честь украшать свой двор живописцами, скульпторами, музыкантами, пиитами, актерами. И чем больше творческих людей было при дворе, тем культурнее, образованнее, цивилизованнее он был. Эти правители тратили на культуру большие деньги. Ведь культура всегда была вещью затратной. Я, конечно, не имею в виду сегодняшний Голливуд и шоу-бизнес, понятия нарицательные с точки зрения культуры и не имеющие к ней никакого отношения.

– Ваша первая цитата из Дидро намекает на то, что народ отчасти сам виноват в засилии дурновкусия, поскольку, согласно рейтингам, десятками миллионов потребляет эту продукцию с начала 1990-х?

– Неправда! А куда им деваться? Что им смотреть?

– Ну, если книги не читают, то хотя бы читали качественные газеты. Интернет опять же…

– И газеты читать давно разучились. Да и писать их грамотно тоже. Многие корреспонденты не в состоянии отличить причастный оборот от деепричастного. А рейтингам я не верю по одной причине: на телевидении нет альтернативы. Даже на «Культуре» идут передачи то про бандитов, то какая-нибудь американская поделка, то фильмы про их актеров… Кроме того, важно помнить, что на территории нашей страны много районов, где ловятся только два главных канала: Первый и «Россия». Соответственно, люди только их и смотрят.

А чем заполнены эти каналы? Бесконечными шоу. На них что-то бесконечно готовят, жарят-варят. Одни и те же передачи про здоровье. Все это мне, например, смотреть совершенно невозможно. А разноликость нашего зрителя никто не учитывает. Не учитывается моя индивидуальность. Мне нужно часами сидеть у телевизора, чтобы найти передачу, которую я буду смотреть без отвращения. Но слава богу, я избавлен от этих поисков, потому что родители научили меня читать книжки, и я с этим занятием не расстаюсь.

– Если Вы недовольны теми, кто нами правит, вступите в какую-нибудь партию, изберитесь в Думу. Чем не проторенная дорожка для сотен народных артистов?

– Я независим по своей природе, поэтому у меня и не сложилась любовь ни с одной партийной организацией. А уж ходить под указкой какого-нибудь партийного дурака – извините. К тому же, бывало, выходил я несколько раз в жизни на сцену с каким-нибудь политическим деятелем, которого собирался поддержать на выборах и который опрометчиво думал, что я смогу помочь ему избраться. Начинал что-то говорить. Очевидно, в моей речи присутствовал какой-то пафос, юмор, некий интеллект, как раз тот коктейль, который публике и нравится. В результате два раза из пяти мои речи заканчивались тем, что люди собирались голосовать за меня, а не за этого политика. Приходилось объяснять, что на самом деле в депутаты стремлюсь не я, а он. А он сидел рядом оплеванный, вбухавший миллионы в эту кампанию.

Кстати, впервые в партию меня пытались принять на XVII съезде комсомола еще в 1974 году. Собрались поощрить: на фоне плачущего Брежнева первый секретарь ЦК ВЛКСМ Тяжельников должен был вручить мне партийный билет, хотя я на тот момент даже не прошел положенный кандидатский стаж. Хорошо, что я об этом заранее узнал. Прибегаю в ЦК комсомола: «Правда, ребята?» – «Да, Володь, все уже согласовано». Наседаю: «Это невозможно. Представляете, сколько молодых парней и девушек, которые мечтают вступить в партию и для этого проходят кандидатский стаж, вдруг узнают, что я этого стажа не проходил. Они скажут: «Конкин – выскочка! Только-только сыграл Корчагина, а ему тут же такой приз!» Нельзя этого делать. Иначе вы меня отъедините от молодежи, которая едет строить БАМ». А так как «Как закалялась сталь», естественно, негласно была приурочена как раз к началу строительства БАМа, ко мне прислушались.

Повторяю, я всегда был независим. В советское время наряду с Брамсом и Моцартом я, например, слушал «Лед Зеппелин» и «Битлз». Читал Достоевского и Сомерсета Моэма. До фильма, во время фильма и после фильма я носил длинные волосы и при этом был делегатом XVII и XVIII съездов ВЛКСМ.

– Сакральный вопрос: что же нужно сделать, чтобы лишить российский народ теленаваждения и вообще влияния псевдоискусства?

– Все очень просто. Если вы помните, секрет величия Крошки Цахеса, маленького урода-упырька, был в том, что ему в башку вставили три золотых волоска, которые стали распространять на людей дурман обаяния этого косноязычного, тупого, кривоногого ничтожества маленького роста. Все вдруг увидели его Аполлоном, ума палатой, гением. Лишь бедный студент Ансельм, чья очаровательная крошка-невеста Марта вдруг влюбилась в этого упыря, с помощью небесных сил понял, что надо вырвать эти три золотых волоска из башки Крошки Цахеса, чтобы все увидели, какой он урод на самом деле. Это сегодня ни на одно мало-мальски значимое собрание всех этих начпупсов не проникнешь, тебя прежде сто раз обыщут, а уж к власть имущему и на пушечный выстрел не подойдешь, а во времена Крошки Цахеса все было попроще и демократичней, поэтому Ансельму и удалось вырвать эти три золотых волоска у Крошки Цахеса. И у всех спали чары.

А как иначе избавить общество от наваждения, когда тебе говорят, что все хорошее и достойное – неформат? Что мы видим на экранах большого кино, которое, по моему мнению, как искусство уже давно не существует в России? Русский там – обязательно дебил, психопат, алкоголик. Если генерал, то обязательно в исполнении Булдакова. Булдаков озолотился потому, что современные режиссеры считают, что у нас должен быть именно такой генерал-дебил. Интеллигентного генерала в исполнении Стриженова или Конкина быть не может. Сегодня не нужны Шараповы-полицейские. Или Корчагины, которые в одной шинели будут строить светлое будущее.

– Михаил Булгаков советовал ничего не просить у сильных мира сего. Пренебрегали когда-нибудь его заветом?

– Приходилось. А что же остается бедному артисту, если у каждого сегодня своя кормушка. У начальника ЖЭКа своя вотчина, он там грабит народ, у начальника трамвайно-троллейбусного парка своя, в метро – своя. У всех все расписано. У кого лес, у кого самолеты, у кого пароходы и так далее. А об искусстве забыли. Поэтому я и обратился как-то за поддержкой моего спектакля в Министерство культуры. Но там один чиновник мне прямо сказал: «Володя, тебе помогать – это шаг вправо, шаг влево, расстрел. Ты же не государственный артист», – заявил он, имея в виду, что я уже 20 лет не служу ни в каком государственном театре. То есть народный артист России Конкин, лауреат трех Государственных премий – не государственный артист, зато он – государственный чиновник. И ведь так мне ничем и не помог, хотя это и была его прямая обязанность.

Мне помогли с этим спектаклем совершенно далекие от искусства и, кстати, от бандитизма тоже люди, которых я знал по ЦК комсомола. Показал одному из них смету на спектакль, он с улыбкой спрашивает: «В долларах?» – «В рублях», – отвечаю. И тут он начинает смеяться. Я думал, его сейчас родимчик хватит, так он смеялся, перекатываясь, как колобок, в своем кресле. Я попрощался и ушел. На выходе из его офиса меня нагоняет его помощник и трепещущей рукой, тоже улыбаясь, сует конверт с деньгами.

– Мы постепенно перешли к Вашим театральным делам. Давайте поговорим о ситуации в современном российском театре. Там тоже сегодня сложно?

– Сегодня вообще оставаться в искусстве и служить ему правдой, как Дон Кихот, очень сложно. Если в сегодняшнем театре герой или героиня не спускают с себя штаны, то это уже и не спектакль. Можно еще наложить кучу экскрементов на рампу. Что еще? Осталось только резать человека на сцене. Хотя и это человечество уже проходило. Древний Рим и рухнул оттого, что все нравственные устои в нем были разрушены. Что такое бои гладиаторов? Это сражение двух несчастных людей, один из которых должен убить другого. И за это зрелище люди платили большие деньги. Так вот, уверяю вас, если сейчас в Доме кино, в зале которого тысяча мест, объявить, что на его сцене состоится первое в России публичное убийство, то этот зал будет забит битком, даже если билет будет стоить 1000 долларов.

Поэтому, повторяю, когда я смотрю на этих уродов в телевизоре или на сцене, я понимаю, что рейтинги здесь ни при чем. Ведь даже ненормативная лексика в театре стала уже почти нормой. Господин Табаков, например, уничтожил МХТ, который всегда был форпостом культуры, нашим бастионом, на который, как и на Малый театр, ориентировались все театры страны. А как это иначе назовешь, если его ученик Серебренников ставит на сцене МХТ спектакль, где буквально мат на мате? О какой нравственной школе в этом случае мы можем говорить?

– Что такое зависть в актерской среде, познали?

– Да при чем здесь актерская среда! Ей грош цена в этом смысле! Вот если во власти завидуют, что тебя любят миллионы, а власть нет, то тогда это чувствуется. А вы почему-то упираете в мелкоцеховую ерунду. Мелкоцеховая ерунда присутствовала всегда. За кулисами театров кости хрустели во все времена. Поэтому-то у меня, кстати, и было 11 театров, а жена одна. И такое количество театров у меня обусловлено не тем, что я неуживчивый человек, а потому, что мне время от времени становилось неинтересным обслуживать какую-то компанию. Театр – это ведь всегда двухпартийная система. Кто-то вылизывает анальное отверстие директору, а кто-то – художественному руководителю. А я никому вылизывать не могу: у меня язык шершавый. Лизну, и кровянка пойдет. Кто ж после этого со мной дружить будет? Да и невкусно. Я же Дон Кихот. Дон Кихот – и корчагинский, и шараповский, какой угодно.

– А нужны ли новые Корчагины сегодня?

– Не нужны. Потому что Корчагин фанатично работал и фанатично любил свою страну. А кстати, ведь уже тогда были бритоголовые, которые хотели хорошо жить любой ценой. Вспомните, в одной из серий такой бритоголовый предлагает Корчагину: «В канцелярию хочешь?» Тот отказывается. «А на продовольственный склад?» – «Нет». – «Слушай, ну ты и капризный товарищ! Я же не могу тебе пост наркома продовольствия предложить…»

Кстати, в картине «Как закалялась сталь» было много смелых для того времени вещей. Она бы никогда не вышла на экраны в 1973 году, если бы не работник идеологического отдела ЦК КПСС товарищ Смирнов. Перед 7 ноября ему показали несколько кусочков нашего фильма. Он тут же захотел посмотреть его весь и просидел в зале 7 часов! Я свидетель. После чего сказал: «Немедленно в эфир!»…

– А до этого Павка Корчагин сформировал Владимира Конкина?

– Корчагин ничего мне не добавил, потому что главные черты этого героя были присущи мне с рождения. Да и вообще, не стоит думать, что роли что-то там добавляют в характер актера. Напротив, они только здоровье у тебя отнимают. Вытягивают и рвут нервы. Если в тебе изначально нет определенных данных, ты ничего в кино не сделаешь. Если ты кривоногий, то оттого, что тебе дадут роль Давида, убивающего Голиафа, ноги у тебя не выпрямятся. Ерунда все это!

Другое дело, что как писал Станиславский – цитирую главную фразу из многопудья его системы: «Актеры! Будьте беременны ролями!» И вот если этой беременности нет, ничего стоящего не выйдет. Почему сегодня такое дерьмо в телевизоре? Потому что ужимки заменяют мастерство актера. А ведь раньше была даже лицевая селекция актеров. Были характерные актеры. Я, к примеру, после окончания театрального училища, до Корчагина, играл Шмагу в «Без вины виноватых», Гаврилу в «Горячем сердце», пел, плясал, танцевал, но после Корчагина на меня повесили ярлычок: «Социальный герой».

– В целом такая градация, как я понимаю, благо, но разве с Вами она не сыграла дурную шутку?

– Конечно, Корчагин проехал танком по моей актерской судьбе. Ведь был даже негласный приказ по Госкино СССР, отчасти перегрызший мне судьбу, в котором было написано: «Актера Конкина не рекомендуется снимать в ролях, дискредитирующих образ Павла Корчагина». Это, по сути, был профессиональный смертный приговор. Тем более я о нем долгое время ничего не знал. Все думал: «Почему же меня не утверждают? Прошел одну пробу, другую. Совершенно разные картины. Довольны режиссеры…» И из-под этого камня мне пришлось вылезать постепенно. Сначала снялся в «Аты-баты, шли солдаты» Лени Быкова, потом «Кавказская повесть» Калатозова и так далее.

Но молодым, на пике популярности, когда со мной отчасти считалась даже власть, а любили миллионы людей, конечно, я бы ни за что не поверил, что в будущем мне придется заново доказывать свою состоятельность. Доказывать, что у меня за душой не только Корчагин и Шарапов, хотя я очень люблю эти картины, но и, например, роль в «Отцах и детях» по Тургеневу, за которую в 1984 году я получил Государственную премию, и многие другие роли в кино и театре.

– Знаю, что Вы не очень любите эту тему, но, конечно, не могу обойти вниманием фильм «Место встречи изменить нельзя»…

– Кстати, а вы знаете, что и в романе, и в сценарии Шарапов был задуман как единственный главный герой? Так же, как Корчагин в «Как закалялась сталь». Остальные должны были появляться эпизодически. Но в «Месте встречи» таких героев оказалось два. Потому что потом перетянули одеяло на Высоцкого. В титрах его выделили. А это было неправильно. Хотя, конечно, это дело этическое, тем более что оно ничего не изменило. Уже прошло 30 с лишним лет после выхода этой картины, а люди по-прежнему подходят ко мне, жмут руки.

А тех, кто сегодня тоннами выпускает кишки и льет кровь на экране, кто-нибудь вспомнит через полгода? Их настоящие фамилии и сегодня-то никто не знает. Они никому не нужны, потому что ими движет исключительно рвачество. Потому что они всеми правдами и неправдами хотят усидеть на канале, сняться в сериале исключительно из-за денег, а не из-за какого-то там искусства. А я человек другой формации. Вы не представляете, как я внутренне ликую и как мне хорошо, когда я своим творчеством доставляю удовольствие зрителю. Я устал, я мокрый, у меня последние волосы вылазят из черепа, но я счастлив, что смог кому-то «протянуть руку».

– Мы беседуем в очередную годовщину смерти Высоцкого. В одном из интервью Вы упомянули о «своеобразной манере Владимира Семеновича жить на съемочной площадке и вне ее». Что имели в виду?

– Это сейчас все всё знают, а я, полтора года работая с Высоцким, не знал, что ему были необходимы наркотики. Понятия не имел. Поэтому изумлялся перепадам в его настроении. С Высоцким мы никакими друзьями не были, да я и не стремился навязываться ему в друзья, потому что каждый раз было непонятно, с какой ноги он встанет. То он рассыпается, юморит, шутит, и всем, в том числе и мне, хорошо и весело. То через две секунды он становится злой и может наорать, послать и все что угодно. В этом смысле он был совершенно неуправляем.

Кроме того, Высоцкий был избалован любовью съемочной группы «Места встречи». Говорухин постоянно смотрел ему в глаза, как и вся женская половина. Но это не значит, что на съемочной площадке этого фильма я чувствовал себя изгоем. Нет. Напротив, я был сильнее всех их, вместе взятых. К тому моменту я уже был заслуженным, и все у меня в этом смысле было в порядке. Меня угнетало, что не было дружбы, а я люблю, когда во время съемок дружат. Тогда легче работается. А мне приходилось преодолевать все эти ненужные отрицательные эмоции. А это очень тяжело.

– Читал, что Вы были одним из самых благополучных в материальном смысле советских актеров?

– Моя семья всегда была обеспеченной, и я никогда не занимал денег, потому что с утра до ночи крутился как белка в колесе. Хотя, хочу особо отметить, при этом не снимался в плохих фильмах. Большие деньги я получал за мои творческие встречи, на которых всегда были аншлаги. Я занимался этим 30 лет! Изъездил страну вдоль и поперек. У меня никогда не работала супруга, с которой мы прожили 39 лет и которая недавно ушла из жизни. Для меня это страшнейшая трагедия. Я вырастил троих детей. Сегодня у меня пять внуков. Так что, если кто-то думает, что Конкин прошагал по жизни с песней, это будет несправедливо. Это значит, ничего не понимать в моей жизни.

Я максимально ответственный человек, трудяга, волевой и собранный. Умею распоряжаться своими прихотями. Поэтому и жил всегда достаточно хорошо. Мы, артисты, много раз сидели-бражничали, но только Конкин в 8 утра был в рабочем состоянии, стоял перед камерой и работал. После Корчагина я купил себе черную 24-ю «Волгу», которая тогда была, как сейчас новейший «Мерседес». Потом у меня появился «Вольво», когда их было всего-то 5 штук на весь Советский Союз. Кстати, лет 20 я практически не показывал гаишникам свои права…

– Что, надо думать, было показателем Вашей всенародной популярности. Довелось проснуться знаменитым?

– После первой же серии «Как закалялась сталь». Я шел по переходу от прабабушки, которая жила у Кутафьей башни, на Манежной площади. Навстречу девчонки-школьницы. Ноябрь месяц. Я в пальто, в шапке. И вдруг эти девчонки начинают спорить: «Он? Не он! Да нет же, точно он!» И от их слов мне стало жарко. Я снял шапку, расстегнул пальто. И запомнил этот момент на всю жизнь. А дальше такие ситуации в моей жизни стали общим местом.

Издержки славы настигали меня практически всю жизнь. Помню, в гримерках разных театров, где у меня были спектакли, стали пропадать мои перчатки. Какое-то наваждение. Долгое время я думал, что стал просто-напросто рассеянным и их теряю. А потом один директор Дома культуры мне все объяснила: «У вас их поклонницы таскают на память». (Смеется.)

– Многие актеры бывают недовольны издержками славы, да и славой вообще.

– Я ни в коем случае ни к кому не в претензии! Я не кокетка. Внимание – это награда труду. Почему многие бездарности эпатируют публику? Потому что в ином случае на них бы никто не обратил внимания. Ведь масса актеров не умеет ничего в том, за что взялась. И если бы не их постоянные скандалы, бракоразводные процессы, дебоши и прочие мерзопакостные вещи, они бы были никем. Я ж говорю, крошки цахесы. Поэтому я советую вашему читателю перечитывать классику. Она откроет вам глаза на сегодняшний день, как студенту Ансельму.

К примеру, называть звездами деятелей шоу-бизнеса смешно. Потому что дальше Жмеринки они на фиг никому не нужны. Поэтому говорить о них как о звездах неприлично. Но неприличие у нас сегодня, это же достоинство. Я бы о себе как о звезде никогда не осмелился сказать, а если бы так сказали другие, то, как мазохист, съел бы себя от позора. А этим как с гуся вода. Ну а за ними, естественно, следует вся эта шелупонь, которая вообще ничего из себя не представляет. Ни в чем! Ни как люди, ни как артисты. Послушайте, как они говорят. Сплошное косноязычие, как и у наших политиков. А как может быть иначе, если в башке только деньги и желание урвать свой кусок.

– Но отрицать звездную болезнь как таковую даже у прирожденных актеров Вы же не станете?

– Не стану. Но у меня ее не было. Хотя слава ко мне пришла и резко, и рано – в 22 года, а вслед за этим я еще сразу же получил и звание заслуженного артиста. А избежал звездной болезни я потому, что Завадский в это время пригласил меня в театр Моссовета на роль Раскольникова. А там, когда ты работаешь в коллективе, где Плятт, Марецкая, Любовь Орлова, Раневская – воистину «могучая кучка», попробуй заболеть звездной болезнью. Эти люди учили нас, что если ты начнешь задирать нос, то тебе быстро могут выкопать ямку, поэтому лучше оставаться здоровым и смотреть под ножки…

– …и старших уважать?

– Естественно. Помню, мы, самые молодые с Игорем Старыгиным актеры, по хлопку лифта на верхних этажах научились отличать, кто пришел: Раневская или Орлова. Или Плятт. Который, входя в буфет, восклицал своим знаменитым голосом: «О! Володенька! Теперь мне будет с кем посидеть», – и звал буфетчицу. Та, зная привычки великого актера, приносила Ростиславу Яновичу к кофе рюмочку коньячку. «И Владимиру Алексеевичу», – говорил Плятт. Он всегда обращался ко мне по имени-отчеству, несмотря на то что мне было всего 22 года.

Москва, июль 2011 г.