Текст книги "Как разграбили СССР. Пир мародеров"

Михалков Никита Сергеевич – российский и советский режиссер, председатель Союза кинематографистов России, народный артист РСФСР. Родился 21 октября 1945 г. в Москве. Лауреат премии «Оскар» за лучший иностранный фильм. Награжден орденами: «За заслуги перед Отечеством» II степени и «За заслуги перед Отечеством» III степени.

– Советский Союз, по мнению, вероятно, большинства людей, погиб из-за несоответствия личностей его последних правителей масштабам страны. Кто, по-Вашему, в российско-советской истории из наших правителей ощущал этот самый масштаб страны?

– Ну, во-первых, это некоторые наши государи. Конечно, Столыпин, Сталин ощущали.

– Кстати, о государях… После развала СССР, в 1990-е годы, появилась масса рецептов, как дальше выстраивать отечественную государственность. Вы, Никита Сергеевич, убежденный сторонник монархии в нашем государстве. Реалистично ли это?

– Я был бы полным идиотом, если бы долбил бы всем в уши: «Давайте восстановим монархию!» Я говорю о том, какой формы правления в России я в принципе сторонник и какая форма правления для России более естественна.

– Ваш главный постулат, на который опирается это Ваше убеждение: царь априори не может плохо править, ибо ему передавать страну собственному ребенку. Мол, не подставишь же собственное дитя. Но Николай II как раз сначала и пытался оставить бурлящую Россию на сына Алексея… Да и вообще родственно-династические отношения с точки зрения морали и ответственности, как показывает история, мягко говоря, не идеальны.

– Если Вы хотите вдаваться в серьезный экскурс о монархических династиях – это один разговор. Другое – Николай II. Вы меня ставите в тяжелое положение, потому что Николай II причислен к лику святых, он – государь-мученик, и мне очень трудно говорить о нем объективно, с моей точки зрения, беспристрастно. Николай II был расстрелян…

– …но прежде отрекся!

– О! Это самое главное! Это самое страшное, что им было совершено! Я думаю, что он не очень понимал исторические масштабы происходящего. Повторяю, я в трудном положении. Мне, как верующему, обсуждать, а тем более осуждать житие святых мучеников не очень к лицу. Николай II одна из самых трагичных фигур в русской истории. Но на ее примере дискредитировать идею монархии как явление, как институт невозможно!

Есть один очень простой внутренний тест на доверие к тем или иным историческим персонажам. Спросите себя: мы что, сейчас умнее всех, кто до нас жил на земле? Умнее Александра Невского?! Дмитрия Донского?! Пушкина?! Достоевского?! Толстого?!.. Нет! Но они, порой протестуя или выражая недовольство, никогда не покушались на незыблемость тех постулатов, по которым страна сама начала жить естественным путем тысячу лет назад, кровью, войнами… Почему я должен верить тому, кто мне вдруг скажет, что все раньше было плохо, и предложит взамен демократию или революционное собрание? Кстати, как ни парадоксально, Ленин в борьбе за власть и строительство нового был одним из самых реальных и безжалостно последовательных политиков. Либералы, Керенский… милейшие люди, думали больше о том, как бы им «рыбку съесть и в партию не вступить». Ленин же понимал, что это невозможно. Поэтому и ответил на белый террор красным. И будь здоров каким! Это чудовищно, но это и есть политическая воля, приводящая к результату. Важно, чья это воля и к какому результату она может привести.

– Кодекс строителя коммунизма не чужд духовным постулатам. Согласны?

– Да, это Евангелие, только без Бога. А как же может быть Евангелие без Бога?! Беззаветная любовь к вождю – это разве не религиозная любовь? А колхозы – это разве не соборность?..

– Что-то я не пойму, Никита Сергеевич… Так дали что-то все-таки взамен или не дали? Может, просто переформатировали веру?

– Не дали! Отобрали веру и заставили верить в другое! Но это «другое» – скоропортящийся продукт. Страна ведь до этого жила тысячу лет по своим законам. А потом только на страхе. Страх вынули, и все рухнуло!

– …Ну уж какой там страх был в восьмидесятые-семидесятые…

– Был. И сейчас синдром этого страха существует. И когда его вынули, выяснилось, что больше держаться-то не на чем, почвы нет! Идея – скоропортящийся продукт! Если спокойно и с пониманием, не загоняя никого палкой в церковь, не кликушествуя, дать развиваться приобщению народа к религии – это и будет тем рецептом любви к своей стране, о котором вы спрашивали. Дети четырех-пяти лет сейчас по воскресеньям ходят с бабушками в храмы, ничего не понимая. В школе им будут объяснять, что и когда было, кто о чем говорил… Вот тогда, надеюсь, вырастет поколение, которое хотя бы будет понимать основы тех нравственных принципов, по которым жила страна. Все же нравственные вопросы остались те же! Жизнь, смерть, страх, любовь к детям, уважение к родителям, алчность, зависть… Ничего же не изменилось!

Религия должна быть основой нравственного иммунитета человека. Она не отменяет ни компьютера, ни всего остального. Если человек будет иметь такой внутренний иммунитет, он может что угодно читать, куда угодно ездить… Имея такой иммунитет с детства, он будет потом сам решать, по какому пути идти. А если у него ни черта нет, он открыт как раковина, в которую втекает все подряд – он будет морально искорежен. Вот сегодня идет передача по «РЕН ТВ» про изменение пола… В час дня! Когда все могут случайно включить телевизор!!!

– Но ведь и Вы в 1990-е годы, где лежат истоки всякого рода телемерзостей, отметились в двусмысленном в этом смысле фильме. «Жмурки» разве не вода на мельницу чернухи?

– Абсолютно нет! Когда Балабанов предложил мне сыграть эту роль всерьез, я ответил: «Нет! Мне это неинтересно!» Но Балабанов ведь очень тонкий человек. В «Жмурках» Балабанов как бы поднялся над «Братом» и закрыл для себя эту тему жестким гротеском. Это был стеб над стебом. Вот это мне было уже интересно. Это очень тонкая штука, чтобы вся эта кровища не воспринималась реально. Это очень тонкая степень гротеска, которая в результате превращается в искусство. Когда меня спрашивают: «Зачем ты снялся в «Жмурках»?» – я отвечаю: «Я как-то увидел учетную карточку какого-то артиста, где была запись: «В отрицательных ролях не снимать». Он сыграл Ленина и закончился как многоплановый артист. А мне интересно все, я не хочу превращаться в собственный образ, который мне и так уже создали». Образ некоего барина, что ли…

Нижегородская область, июль 2009 г.

Проханов Александр Андреевич – главный редактор газеты «Завтра». Родился 26 февраля 1938 г. в Тбилиси. Автор романа «Последний солдат империи». Получил Бунинскую премию за подшивку передовиц «Завтра». Увлекается рисованием в стиле примитивизма, коллекционирует бабочек.

– После гибели Советского Союза его история подверглась остракизму. Но, согласитесь, Александр Андреевич, именно большевики первыми в нашей стране занялись вымарыванием истории?

– Да, действительно, старые большевики так и говорили: «Настоящая история началась в 1917 году. Все, что было до этого, лишь прелюдия к ней». Но, как ни парадоксально, именно Сталин, хоть и не до конца, но во многом, вернул в историческое сознание народа мысль, что история страны началась не в 1917 году. Именно Сталин вернул в русскую историю такие имена, как Невский, Суворов, Кутузов. Сталин был религиозным, а может быть, даже глубоко религиозным человеком, поэтому соотносил русскую историю с крещением. А раз соотносил с крещением, то соответственно признавал дохристианскую Русь.

Именно при Сталине начались бурные археологические раскопки русского неолита. Сталин считал, что русский язык должен стать главным языком планеты, и при нем были лингвисты, которые считали, что санскрит – язык во многом русский, а все остальные вышедшие из санскрита языки – испорченные русские. Короче говоря, Сталин понимал значение истории. Он понимал, что история – это не артефакты, не черепки, кости, надгробия или даже радиоактивные угли, позволяющие установить их возраст, а непрерывное сражение мифов.

– Вот-вот! И мифологизация отечественной истории тоже на совести советской власти. Что ж тут хорошего?

– Надо иметь в виду, что, конечно, исторический творец – это народ, он создает историю в войнах, переселениях, саморазрушениях, но есть метафизики истории, которые формулируют и создают исторические мифы. А вместе с ними над историей всегда работают крупные правители. Они все мифотворцы. Одни мифы побеждают другие. Втаптывают их в грязь. Потом странной мистикой эти затоптанные мифы воскресают. И воскрешение мифов каждый раз сопровождается революциями. Социальными или духовными. В результате господствующие мифы отступают. И сами падают в грязь.

Поэтому, кстати, к истории России надо относиться бережно. С мифами надо быть осторожным. Силы, которые заинтересованы в развитии русской государственности, понимают, что разрывы исторического световода, постоянное высечение из истории тех или иных фрагментов, оказывание предпочтения тем или иным историческим периодам – губительны для исторической энергии как таковой. Сегодня, например, она не долетает до исторического цветка, который взращивается нашей страной. И цветок чахнет. Поэтому главная задача – слить все эти исторические потоки, свинтить места, где этот исторический световод разрушен.

– Не трудно догадаться, что речь идет о 1917 годе. Получается, что преемственность времен сегодня важнее для левых?

– Для всех, кто реально заинтересован в русском развитии. В этом смысле одна из самых важных задач – свинтить романовский период империи с советским. Найти формы такого соединения. А те, кто в этом не заинтересован, все время рассекают этот один из самых сложных моментов нашей истории. И битва за историю сегодня происходит именно на этом отрезке: последний царь – первые вожди и Сталин. Здесь идет драма, схватка. И, как ни странно, соединение романовской и советской истории проходит через странное соединение двух фигур: последнего царя-святомученика Николая II и Сталина.

Дело в том, что последним русским монархистом – именно монархистом, а не только монархом – был как раз Николай II. Царская семья ему изменила. Церковь продала. Мы знаем, как себя повел по отношению к царю народ. Армия? Мы знаем, сколько там было предателей, начиная с Алексеева. Все вместе они выдали Николая II на Голгофу большевикам. Поэтому Николай II был последним одиноким царем-монархистом. А Сталин, исторически, конечно, был первым монархом следующего периода. Ведь именно он воссоздал разрушенное в период Гражданской войны имперское пространство. Вернул в него классическую имперскую культуру. Далее. Празднование 100-летия со дня смерти Пушкина в 1937 году. Толстой. Вся классика. Памятник Долгорукому в Москве. Его дружба с патриархами. Поэтому преемственность двух империй посредством последнего русского царя и не венчанного на царство русского монарха Сталина очевидна.

– Не перебарщиваете со Сталиным-монархом?

– То, что Сталин одержал победу в 1945 году, сделало его помазанником божьим. Ведь это была священная война, священная победа. В центре которой фактически святой помазанник. Удивительно, но в современной церкви существует целое движение сталинистов. Монахи, старцы, батюшки, верующие образуют целую среду православных сталинистов. Вы, наверное, знаете об этих курьезах со стрельнинской иконой? (Икона с изображением Сталина в стрельнинском храме. – Прим. ред.). Отец Евстафий. Или отец Петр. Эти персоны просто вышли наружу, приобрели характер скандала, а на самом деле это огромное движение.

– Какие исторические несостыковки, на Ваш взгляд, есть еще в отечественном «историческом световоде»?

– Я убежден, что следующим отрезком такого рода истории будет отрезок 1990-х годов. Который, например, близкие мне люди отрицают начисто и хотят из истории его вымарать. Но это тоже неправильно. В следующем поколении, идущем за мной, обязательно найдутся философы, которые и этот период русской истории органически и метафизически впишут в глобальный исторический световод. Потому что история не может разрываться.

– Разовью немножко тему СССР. Редкий телеканал, начиная с 1990-х годов, не обходится без передачи, посвященной советской эпохе, а «Ностальгия», к примеру, полностью посвящена ей. Телеведущие Молчанов, Парфенов, которых сложно заподозрить в симпатиях к советскому прошлому, вспоминают его быт, нравы, вкусы и, главное, атрибутику. В чем смысл этого феномена?

– Ну, прежде всего, вы сами сказали, ностальгия. Люди действительно испытывают ностальгию по этому периоду. Людям вообще свойственно испытывать сожаление по поводу любого утраченного прошлого. В Советском Союзе сожалели по поводу царского прошлого. Немцы – по поводу фашистского прошлого, хотя их за это и очень сильно бьют по башке. Ну, а поскольку наша телеиндустрия во многом развлекательная, она стремится потрафить и такого рода настроениям зрителей, хочет понравиться им за счет воспоминаний о Советском Союзе. Хотя, конечно, все они носят очень поверхностный характер. Тот же Парфенов никогда не станет воспроизводить советскую идеологию, а только ее топчет. А то, что он топчет ее на фоне советских реквизитов и коммуналок, ничего не меняет.

Но ведь есть же и другие примеры. Помните фильм «Мой друг Иван Лапшин»? Прекрасный фильм о советской эпохе. Там как раз на фоне всех этих коммуналок, на фоне чудовищно бедного послевоенного быта живет дух победившего народа, который пробивается через весь этот кошмар преступности и нищеты к грядущему свету. К космической мечте человека! В этом фильме режиссер таким вот образом обходится с атрибутикой послевоенной советской жизни, с этими коммуналками. И, между прочим, пафос этого фильма тоже, как и передач Молчанова – Парфенова, адресован другой реальности – брежневской – из сталинско-послевоенной.

– Почему в 1990-е стала модной апелляция к достижениям советской эпохи?

– Чем дальше мы уходим от советского опыта, тем отчетливей он проступает. Ведь надо понимать, что в самом Советском Союзе философия его предназначения была зашифрована, ее смысл был закамуфлирован, затерт, замылен, особенно после 1956 года. А как мы видим теперь, Советы предложили человечеству альтернативную форму бытия. Слагалось общество, небывалое по своей форме и сущности, которое было асимметрично всему тому, что демонстрировал мир. Это было общество, которое заявило, что оно готово основать свое бытие на принципах справедливости. Оно заявляло, что готово создать идеальный, по существу, райский социум. Социум, в котором бы отсутствовали все издержки, дефекты, все несовершенство, а осталось лишь совершенное бытие. Совершенный народ. Говорилось даже, что будет создаваться совершенное человечество.

По существу, советское общество было гигантским красным монастырем, в котором формировалось почти мистическое монастырское братство, ориентированное на сверхцели. На преодоление зла. А поскольку самое большое зло для человечества – это смерть, тема ее преодоления нашла отражение в мировоззрении «красных». Тем более что русские космисты уже глубоко занялись этой темой ранее.

Был же Циолковский, рядом с которым был Чижевский, а учеником Циолковского был Николай Федоров, который разрабатывал концепцию воскрешения из мертвых. Так что «красная» мистика была связана с тем, что задачей «красного» человечества было уничтожение энтропии – тепловой смерти. Победа над смертью в пределах Земли, в пределах Вселенной.

– Что конкретно Вы имеете в виду?

– Грубо говоря, советские должны были лететь в отдаленные, не погасшие углы Вселенной и зажигать там звезды. То есть советский опыт имел космическое измерение. Которое, конечно, было остановлено страшной войной. Но и сама война имела космический смысл. Она поддается только космической трактовке. Это было событие, соизмеримое с пришествием Христа. И жертва, которая была принесена Советским Союзом, – 30 миллионов жизней, соизмерима с Христовой жертвой.

Советский смысл, советская метафизика состоит в том, что Советы дерзновенно посягнули на то, на что никогда не посягали другие народы. А роль русских, находящихся в недрах этого проекта, колоссальна. Она, повторяю, космическая. Но сегодня нашему несчастному, сбитому с толку, потерявшему цели и ориентиры народу об этом рассказать некому. Напротив, ему сегодня объясняют, что прожитая им жизнь – историческая бессмыслица, причем как советская, так и вообще вся русская.

– Но ведь, как ни крути, «красная» попытка не удалась?

– То, что эта попытка не удалась, то, что этот проект в конце концов провалился, не отменяет его величия. Человечество обязательно попробует осуществить его еще раз. Человечество обязательно попытается еще раз построить общество на основах справедливости. В данном случае под справедливостью я имею в виду не социальную справедливость, как ее понимали советские, а универсальное явление, принцип, на котором основано мироздание. Движение планет вокруг Солнца и звездные материи.

Москва, август 2011 г.

Часть V
Гримасы постсоветизма

Глава первая
Срам интеллигенции

Заключительная часть книги, как вы видите из названия, посвящена разного рода трагикомичным, абсурдным и нелепым явлениям жизни нашего общества в 1990-е годы, которые стали прямым следствием развала Советского Союза. Собственно говоря, вся ельцинская эпоха была сплошной чередой народного разочарования, но были, как бы поточнее выразиться, вещи нарочито гротескные, изумлявшие и убивавшие наповал. И ярче всего они проявлялись в непоследовательности, алчности, «демократической» суетливости и странной погони за временем экс-кумиров советского народа. Попадавшие то и дело впросак герои вчерашних дней разочаровывали, лишали веры в будущее и отнимали своими поступками у народа прошлое, ибо были когда-то его воплощением.

О спортсменах мы поговорили в соответствующей главе, теперь предлагаю рассмотреть под историческим микроскопом людей творческого предназначения, властителей и инженеров советских человеческих душ, так сказать.

Когда Андрей Макаревич стал вести на телевидении кулинарную передачу, лично я, без преувеличения, был поражен, сражен и морально раздавлен. Вы уж простите, но никак не мог по моим тогдашним меркам кумир юности, андеграундный мученик КГБ, хиппи и антисоветчик, принародно и добровольно взять в руки поварешку. Нет, конечно, я подозреваю, что даже в дефицитное советское время питался Андрей Вадимович не небесными рок-н-ролльными картошками, а даже, как показывает его «Занимательная наркология», гурманом и сибаритом стал в довольно молодом возрасте [30]30
  Петр Подгородецкий, экс-клавишник «Машины времени», пишет в своей книге «Машина с евреями», что еще в брежневское время «машинисты» питались в лучших столичных ресторанах, а Макаревич всегда подчеркивал свой особый статус в группе, например, селился в отеле «Прибалтийский» в Ленинграде исключительно в двухэтажном люксе.


[Закрыть], но, согласитесь, одно дело кухня у кумира дома, а совсем другое – кумир на кухне в телевизоре.

Это спустя несколько лет благодаря СМИ мы узнали, что западные рок-звезды, несмотря на то что дергают струны в рваных джинсах и на словах сплошь хиппи да бессеребреники, оказывается, вполне состоятельные люди и, что важнее, хваткие и циничные бизнесмены, переложившие, впрочем, это нетворческое бремя на менеджеров. Быть может, такой мягкий обман небогатой в своей массе аудитории и полезен для рок-имиджа, не спорю, но мне в начале 1990-х, увидев Макаревича в поварском колпаке, стало не по себе, ей-богу, господа. Лично для меня Макаревич в поварском переднике, наверное, и стал тем последним камушком в той лавине абсурда, которая унесла в тартарары остатки моей веры в разумность всего происходящего вокруг. Ибо не за что стало держаться, господа! Если уж Макаревич и – туда же…

Конечно, виновато в этом было кондовое советское воспитание, ведь именно оно внушало, что Павка Корчагин не может быть одновременно героем и владельцем ресторана, а Штирлиц, конечно, погиб при бомбежках Берлина, а не стал, вернувшись на родину, секретарем обкома. Наивные люди, чего говорить. Ведь мы были лишены золотой возможности лицезреть «простонародное» (взгляните, кто сидит в зале!) паясничание какого-нибудь Галкина, а потом, после концерта, прочесть в «Комсомолке», что на достройку стомиллионного особняка (в долларах, конечно) последнему любовнику пенсионерки Пугачевой не хватает денежек. Треклятая советская власть наделила народ здоровым чувством предубеждения, вместо того чтобы с детства воспитывать равнодушие.

Но, с другой стороны, ведь в то же самое время, когда вся страна узнала о кулинарных талантах Андрея Вадимовича, он, а никто иной, в своей книжке «Все очень просто» посетовал на то, что свежие ветры перемен унесли его зрителя прочь, к «Ласковому маю» и прочей клюкве. С обидой поведал, с болью в сердце, мол, мы боролись-боролись за свободу, а вы, наши фаны и поклонники, перекинулись с серьезной музыки на попсу.

Думаю, это была ваша плата за «Смак», Андрей Вадимович. Справедливая реакция ваших бывших поклонников. Ибо в противном случае получалось, что вы можете одной рукой наигрывать «Свечу», а другой ковыряться ножом на разделочной доске. Так не бывает.

Вообще рок-личности в 1990-х тотально разочаровали. (Повезло только Виктору Цою, погиб до срока, в 1990-м.) Взять хотя бы тот факт, что их стало можно банально купить. Если у кого-то из читателей этой книги есть большие деньги, то он может выписать себе на несколько часов хоть самого Макаревича, называться это будет корпоративная вечеринка, гонорар за нее будет исчисляться десятками тысяч долларов, зато вы сможете, вприкуску с салатом, насладиться «Поворотом». Демократия, матерь божья! Вадим Самойлов из «Агаты Кристи» будет доказывать вам, что на договорняках все-таки можно блюсти рок-н-рольную честь. Нельзя, Вадим Рудольфович. (Да и не пойму, на кой они вам были нужны, небось не бедные уже были люди.) Нельзя и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Нельзя провести прекрасную «Агату» сквозь жестокие законы шоу-бизнеса 1990-х, не запеть фальцетом и не сесть в самолет под названием «Голосуй или проиграешь», а потом в одночасье продаться Суркову за Общественную палату. Ну, в самом деле, зачем она вам? Или отказать побоялись? Ну, уж не страшнее советской власти господин Сурков, под нее не прогибались, зачем под него-то? Ведь никуда теперь не деться от «Полуостровов»!

Срам творческой интеллигенции открылся миру в конце 1980-х – начале 1990-х, что называется, по полной программе. Известный художник, верующий человек, Никас Сафронов (интервью ниже) в погоне за славой умудрился даже написать икону с голыми девками. Поимел эпатажное внимание у экзальтированной публики, правда, мимоходом убил веру в святое у нормальных людей. Или. Помню сообщившего мне разве что не шепотом приятеля: «А ты знаешь, что Кобзон – мафиози?» Усмехнулся в ответ, а вскоре воспоследовала знаменитая статья Кислинской в «Советской России» о дружбе народного артиста СССР с «вором в законе» Япончиком и бандитом Квантришвили, затем, как в одноактной пьесе, уже все СМИ сообщили, что в гостинице Интурист взорван офис компании «Московит», которая принадлежит Иосифу Давыдовичу Кобзону, потом выдающегося певца арестовали в Израиле, не пустили в США… Успевай только переводить дыхание, несовременный советский обыватель! И ведь не могу сказать, что, подобно Макаревичу, Иосиф Кобзон был моим кумиром. Скорее наоборот. Антикумиром. Обычным советским приспособленцем, от песен которого тянуло зевать. Но что же тогда получается? Хиппи Макаревич, который, как Кобзон, комсомол не воспевал, в годы демократической анархии ограничивается всего лишь корпоративами да сменой рок-имиджа, в то время как партийный соловей Кобзон оказался по уши в криминале, а в друзьях держит бандита и убийцу, на котором проб негде ставить.

Если вы скажете, что, всерьез задумываясь над такими вещами, у вас не шла кругом голова, уж извините, я вам не поверю. Конечно, шла. Беда в том, что именно тогда и именно потому, чтобы не сойти на досуге с ума, и перестал в массе своей постсоветский народ задумываться. (Спасибо вам, наши кумиры в том числе!) А с недумающим, в каком времени он живет, народом, как известно, справиться, как два пальца обслюнявить. Что говорить, недаром ели свой хлеб сотрудники семидесяти (sic!) советологических институтов в США. В их лабораториях прорабатывались нюансы тайного договора Госдепартамента США с товарищем Ельциным.

Кстати, сами кумиры вовсе не прочь брать на вооружение политику, если им надо оправдаться. Тот же Кобзон, как и скульптор Церетели – тоже присутствующий в этой главе, изуродовавший благодаря дружбе с Лужковым постсоветскую Москву немыслимых размеров поделками (вот дали волю-то!), причины своих проблем с правоохранительными органами, журналистами, общественным мнением объясняет в этой книге тем, что на самом-то деле, мол, мстили не ему, белому и пушистому, а Лужкову, до которого добраться впрямую у врагов руки были коротки. Полноте, Иосиф Давыдович! Только одного вашего рукопожатия с Япончиком довольно, чтобы отныне делить вашу биографию на «до СССР» и после его гибели. К слову, сам Иосиф Давыдович считает, в отличие от Макаревича, разрушение Советского Союза злом, и хорошо, если к такому выводу он пришел не в минуты травли и общественного остракизма, а на основании объективных наблюдений и впечатлений. Хотя в последнее мне, честно говоря, верится с трудом, ибо помнит Россия заливающегося соловьем у Белого дома в августе 1991 года Иосифа Давыдовича Кобзона, новоиспеченного защитника демократии и ее будущую жертву.

Выходит, поделом?

Вопрос, признаюсь, сложный. Конечно, можно снисходительно пожать плечами: сложное время, общий раздрай в умах, занесло мальца творцов не туда, куда надо, так ведь все наладилось, сидят они теперь смирно: один с орденом на лацкане пиджака, другой в Госдуме, про Общественную палату мы уже вспоминали. Так-то оно так. Но, во-первых, прикиньте, если бы, скажем, время сейчас на дворе стояло не стабильное путинское, а демократическое чубайсовское, как бы вели себя наши кумиры? Быть может, сливались бы в общем хоре у стен Кремля по поводу очередной годовщины независимости Московского государства. (Макаревич, кстати, тоже пел в августе 1991-го у Белого дома). Им-то что страна? Пространство для чеса, а он и за границей – в Уральском, например, государстве – чес. Напоминаю, моя книга посвящена последствиям распада Советского Союза, а не анализу творчества уважаемых певцов. А их роль и в разрушении Советского Союза, и в последующих разрушительных уже для российской государственности процессах вполне осязаема.

Косвенно идеологическую ее сторону мы уже рассмотрели, но ведь были у наших героев и вполне антигосударственные, так сказать, дела. Макаревич вместе с «Машиной», например, несколько лет поддерживал Союз правых сил, выступал с концертами в его поддержку и даже, если верить Подгородецкому, выгнал его прочь из группы по просьбе Чубайса. Правда, сегодня, когда антигосударственная суть СПС нашла официальное подтверждение у власть предержащих, Макаревич от этой партии и ее наследницы шарахнулся как черт от ладана, сидит и аполитично поит пивом Медведева. «Я не занимаюсь политикой», – сказал мне Андрей Вадимович за рамками интервью. Давно ли? Политика отныне вас сама найдет. Даром, что ли, коготок увяз? Как это там у вас? «Он пробовал на прочность этот мир каждый час. Мир оказался сильней». Советский мир.