Текст книги "Как разграбили СССР. Пир мародеров"

Часть III
Россия гниет

Глава первая
Гастарбайтеры вместо нации. Демографическая яма

Эта глава особая. В ней всего одно интервью. Но какое! Уверен, оно не оставит равнодушным никого, поскольку посвящено демографии и проблемам, с ней связанным. Здесь также всесторонне рассмотрен феномен гастарбайтеров, социальных патологий типа гей-клубов, захлестнувших Россию. Эта глава посвящена холодной демографической войне, которую Запад, пользуясь тем, что связал Ельцина секретными соглашениями о невмешательстве в дела своей собственной страны, развязал и активно ведет против России уже второе десятилетие.

Да-да! Наша страна вымирает на миллион человек в год не спонтанно, а под бдительным оком дяди Сэма. Вспомните откровения Альфреда Коха, сменившего незадачливого Владимира Полеванова на посту руководителя Госкомимущества, о том, что такое количество русских людей, которое сегодня проживает в России, не впишется в Запад. Поэтому, мол, часть российского населения должна вымереть. Ни больше ни меньше! А что? Логично! Никто ведь не позволит уничтожить такое количество народа одним махом, а постепенный уход из жизни целой нации, да пускай хоть ее части – то, что надо «золотому миллиарду». Естественный, так сказать, процесс, не более того.

Да что Кох! Его «крестный отец» Чубайс, по словам Полеванова, как вы помните, считает миллионов 30 россиян, опять же не способных жить в новых условиях, историческим пустяком по дороге в капиталистическое далеко. Естественно, в газовые камеры или в печи просто так неразвитый и неповоротливый человеческий балласт России на пути на Запад не загонишь. Сами демократы заклюют. А вот сплавить его на пенсию и… не дать родиться новому поколению – отличный выход из положения.

В 2010 году сразу несколько лидеров стран Западной Европы в один голос вдруг озвучили дату окончательной интеграции России в Евросоюз. 2025 год. (Имея в виду даже отмену визового режима.) Ну, озвучили так озвучили. Этот год или какой-нибудь другой. Дерьма пирога. Российский обыватель за 20 с лишним лет устал от бесконечных посулов, когда его, неприкаянного, провинциального, вживят в подтянутый и продвинутый «золотой миллиард». Поэтому очередное обещание, конечно, пропустил мимо ушей. А зря. Ибо совпало оно, разумеется, не случайно, с заявлением председателя правления Института современного развития (ИНСОР) Игоря Юргенса о том, что ментальность российского народа будет готова воспринять «западные ценности»… в 2025 году! Кричащее совпадение, не правда ли?

Давайте разберемся, в чем тут дело.

Прежде всего, кто такой Юргенс? Говоря просто, Игорь Юрьевич – человек, формирующий идеологию вхождения России в западное сообщество. Но западник он не доморощенный, идеи свои культивирует не из любви к абстрактным мыслительным процессам, а для вполне конкретных целей. Достаточно сказать, что председателем попечительского совета ИНСОРа является президент России Дмитрий Медведев. Конечно, даже такая «крыша» автоматически не означает, что все пришедшие на ум либералу-западнику Юргенсу идеи тут же обретают формы конкретной политики, но что они в любой момент могут стать идеологическим зерном, зародившим реальный политический процесс на уровне руководителя государства, – факт. Иначе для чего нужны такого рода институты, идеологический ветер в которые дует с вполне конкретной половины земного полушария. С Запада.

А теперь о 2025 годе, если вы еще сами не догадались, к чему я клоню. К тому, что таких совпадений не бывает. И различные лидеры Европы, и Юргенс, и, я уверен, если покопаться в СМИ, можно найти еще не один десяток авторитетных голосов, которые озвучивают одну и ту же сакральную цифру – 2025, не случайность. Год 2025 от Рождества Христова – дата, когда Запад, наконец, вздохнет с облегчением: гомо советикус почил в бозе. Ушло из жизни советское поколение с его моралью, кондовыми подходами к жизни, совестливостью, устарелым чувством справедливости. А с новых что взять? Новые – это поколение «пепси», то бишь наши, хоть в большинстве своем и не знают иностранных языков. Из них и будем лепить нового россиянина-западника.

Я ничуть не утрирую. Запад не устраивает народ-«совок». Ибо он слишком много знает. Вернее, помнит. Например, что он первым отправил в космос человека. Что его спортсмены побеждали на олимпиадах. Что, наконец, он, а не второй фронт победил Гитлера. Такие знания вредны, ибо наделяют народ-«совок» гордостью и исторической самодостаточностью, которые мешают Западу им управлять. Поэтому этот народ должен исчезнуть.

Лично я принадлежу к последнему поколению советских людей. Когда не стало СССР, мне было 25 лет. То есть я уже был полноценно сформировавшимся в советское время человеком. Молодым, конечно, но ухватившим, если так можно сказать, код советского мышления. Да, в 2025 году большинство моих сверстников будут еще живы, но потеряют социальную значимость – уйдут на пенсию, перестанут быть активной частью населения, формирующей его мнение. А этого для Запада, по словам экс-руководителя аналитического управления КГБ СССР Николая Леонова, тоже достаточно. Горькая, циничная, но правда.

Но дело обстоит еще хуже. Спокойно дожидаться естественного ухода из жизни земной и общественной советских людей Западу не хочется. К 2025 году по его замыслу население России должно сократиться и, что страшнее, принципиально измениться. Как? Очень просто. С помощью замены одной нации на другую. Вернее, ее части. Уж слишком велик русский народ, чтобы его в такие сроки окончательно спустить в демографическую уборную.

Убывающий на миллион человек в год русский народ пополняется на приблизительно эту же цифру мигрантами. (Как правило, из Средней Азии и Закавказья.) Происходит это начиная с 1992 года. С момента официальной гибели СССР. (Конкретные цифры этого самоубийственного для русской нации процесса приведены в этой главе ниже.) Простые арифметические подсчеты позволяют понять, что к 2025 году в Евросоюз будет интегрирован национальный мутант, а не российское государство с традиционным составом населения. Да что там 2025 год. Современные москвичи уже проживают в городе, где славянское население составляет менее 50 %.

Читатель вправе одернуть меня вопросом: хорошо, все именно так и обстоит, но на кой лях цивильному и просвещенному Западу впускать в себя не более-менее продвинутых русских, а безграмотных варваров-азиатов? Ответ состоит из двух частей. Первая. Глядя на то, в каких диких условиях и за какую ничтожную работу с радостью соглашаются жить в России мигранты, несложно предположить, что им (или даже их детям) в Евросоюзе будет вполне достаточно чуть лучшей во всех смыслах доли. Они-то, почитай, в рай въезжают на чужом геополитическом горбу. А с избалованными цивилизацией русскими, того гляди, еще и придется считаться. Вдруг настырные потомки советских покорителей космоса осознают, что Европа – вовсе не волшебное место на земле, где дешевых автомобилей, что дерьма, а что трудиться там надо не меньше, а законы соблюдать строже?

Согласитесь, есть основания для подобных треволнений у западных дядь и теть, которые отвечают за национальные интересы своих стран. Это причина первая, из которой вытекает вторая. Разрушив Советский Союз, Запад поневоле отныне всегда обязан демонстрировать экс-советским людям свое несомненное преимущество над советской системой. В противном случае у потомков гомо советикус может зародиться нехорошее чувство: а надо ли было эту систему разрушать? До сих пор Западу этот идеологический гипноз неплохо удавался. Удаваться-то удавался, но ведь на расстоянии. (Туристические поездки наших граждан в Европу, конечно, не в счет.) А коли случится русскому народу на своей шкуре сравнить жизнь на Западе с жизнью в постсоветской, а еще хлеще – в советской России? А вдруг мишура в виде вымытых с шампунем тротуаров и приветливых полисменов спадет быстрее, чем русский народ окажется под пятой волчьих законов повседневной западной жизни? Вдруг он до срока узнает, что, например, за взятку дорожному полицейскому в Европе сажают в тюрьму, а не по-отечески напутствуют: «Дальше аккуратней поезжайте!»?

Понятно, что моральные метаморфозы вышеперечисленного толка возможны только в головах избалованной великим прошлым титульной российской нации. А вот мигранты, да и их потомки будут до смерти рады, если их новая российская похлебка на западный лад окажется хотя бы чуточку жирнее прежней. За это они будут готовы терпеть все невзгоды европейской жизни. И в самом деле, с чего их должны мучить геополитические обиды, боль за державу, потуги считать себя полноценной нацией – Россия ведь не их родная страна. И Запад это отлично понимает. Вот и скажите, с каким народом ему удобнее интегрироваться?

Хочу сказать пару слов о моем собеседнике. В некотором смысле он уникальнее всех представленных в этой книге экспертов. Во-первых, потому что он молод, хотя и директор института. Игорь Белобородов родился в 1980 году, соответственно, его становление пришлось на 2000-е годы, а деструктивные процессы 1990-х, положившие начало демографическому провалу России, который Игорь Иванович вынужден расхлебывать, знакомы ему лишь по детско-юношеским впечатлениям и по истории. И в этом главный сюрприз. Читатель ознакомится с непредвзятым мнением бесстрастного молодого ученого-профессионала, который без эмоций препарирует проблему. Лично меня отсутствие великорусских бестолковых стенаний, переходящих в шовинизм, устраивает не меньше отсутствия фальшивых зазываний в толерантность, попахивающую уже геноцидом русского народа.

У Белобородова все современно, корректно, по делу. В общем, судите сами.

Белобородов Игорь Иванович – директор Института демографических исследований. Родился в 1980 г. в Москве. Кандидат социологических наук. Руководитель оргкомитета Московского международного демографического саммита.

– Одной из главных бед глобальной геополитической катастрофы – гибели СССР – стало снижение численности русского населения в 1990-е годы. Вместе с тем увеличивался миграционный прирост населения России, который, на первый взгляд, должен был вытаскивать нашу страну из демографической ямы. Вытаскивал и вытаскивает ли?

– Нет, конечно. Прирост численности населения России за счет мигрантов – это лишь одно из оправданий миграции. Привозя мигрантов, мы решаем не демографическую проблему, то есть воспроизводства поколений, а проблему снижения численности населения страны. А это, согласитесь, разные аспекты.

Происходит элементарная подмена понятий, а также отвлечение государственного внимания и ресурсов, всего информационного дискурса на абсолютно ложные цели. Государству выгодно сказать, что его население увеличилось, но о том, что интенсивность рождаемости по-прежнему уменьшается, оно умалчивает. В результате сегодня мы имеем рождаемость даже ниже, чем в 1992 году, когда и началась депопуляция российского населения. Так что попытка замещения одного населения другим отнюдь не панацея от демографических проблем, а, напротив, аномальная процедура.

Более того, на примере почти всех стран Западной Европы видно, что как только мигрант из стран с высокой рождаемостью попадает в страну типа России или Франции, где тенденции рождаемости очень похожи, то уже во втором поколении рождаемость у него снижается в 2–3 раза. Есть соответствующие расчеты на кафедре социологии, семьи и демографии МГУ. Согласно им, если к 2050 году Россия примет даже до 60 миллионов мигрантов, то в любом случае общая численность населения России сократится до 80 миллионов, которое будет в основном состоять из потомков мигрантов, которые будут рожать даже меньше, чем сегодня рожают коренные жители.

– Недавно глава думского комитета по международным делам Косачев тоже называл пессимистичные в этом смысле цифры: к 2050 году доля мигрантов может превысить треть населения России. Реально ли, на Ваш взгляд?

– Абсолютно. Согласно официальной статистике, в Россию с 1992 г. въехало 6,5 миллиона мигрантов. Конечно, эта цифра далеко не полная, и все мы это прекрасно понимаем. В поле зрения миграционных служб не попало, по разным данным, от 15 до 18 миллионов мигрантов. Суммируя их официальное и неофициальное количество, мы уже видим, что общая численность мигрантов в России составляет около 20 % от общего числа ее коренного населения. Ну а к 2050 году, если коренное население будет продолжать снижаться – а пока я не вижу никаких переломных тенденций, – доля мигрантов в России будет даже не треть, а процентов 40–50. Так что по тенденциям господин Косачев, безусловно, прав, а наше с ним расхождение по цифрам объяснимо тем, что планировать их на столь долгосрочную перспективу – занятие всегда неблагодарное.

– Хорошо, пусть миграция на фоне демографического кризиса не очень-то и полезна, но так ли уж вредна?

– Очень вредна. Потому что миграция на фоне демографического кризиса – это наложение на слабое население, которое даже не способно к элементарному замещению поколений, более сильных этносов.

В каком смысле более сильных? В том смысле, что к переезду в чужие страны способны в основном пассионарные люди. То есть не старички, хромающие на обе ноги, а экономически дееспособные личности, физически сильные, выносливые и при этом еще и представители иной культуры и носители иной ментальности.

Все это крайне опасно. Практика США, особенно их южной части, да и практика большинства европейских государств, которые пошли этим путем, доказывает, что миграция – это лишь идеальный способ нагнетания межнациональной обстановки, а не способ решения демографических проблем. И именно это нагнетание сегодня и происходит в России. Поэтому-то и призывы к увеличению миграционных потоков звучат, опираясь в основном на экономическую аргументацию. Дескать, России необходимо увеличение экономически способного населения, расширение рынка труда, заполнение существующих вакансий…

– …на рабочие места лишь крайне примитивного труда?

– Да. Этот момент тоже очень важен. Миграция у нас сегодня – это, по сути, фактор стагнации российской экономики. Потому что, например, из 3 миллионов 600 тысяч – а я думаю, что на самом деле их больше 4 миллионов – эмигрантов, то есть тех, кто за это время уехал из России, очень много кандидатов и докторов наук, выпускников лучших вузов с самым современным образованием. Соответственно, и интернет-сегмент, и компьютерные технологии, и даже оборонная сфера тех же США во многом растет и развивается благодаря нашим эмигрантам.

На въезде же Россия получает принципиально иное качество миграции. Это люди, которые зачастую даже не имеют среднего образования, не говоря уже о профессионально-техническом. Естественно, это не только обуславливает их интеллектуальные способности и физические возможности, но и профессиональные навыки плюс склонность к криминальному поведению.

– Способна ли интеграция помочь мигрантам встать вровень с коренным населением?

– Нет. Потому что интегрироваться эти люди никуда не собираются. Да и вообще, интеграция как таковая – это миф. Никто не назовет ни одной страны, где бы произошла хотя бы частичная интеграция мигрантов. Есть ассимиляция. Но опять же, для того чтобы она успешно развивалась, нужна межнациональная брачность. Но возможна ли она в глобальных масштабах? Посмотрите, даже потомки русских эмигрантов первой волны – дореволюционных и послереволюционных – до сих пор демонстрируют достаточно устойчивую принадлежность к своей культуре. Хотя ассимиляция даже среди них, конечно, идет.

Но ведь надо понимать, что потомки русских дворян и выходцы из мусульманских регионов – это совершенно разные люди. У последних присутствует клановость. Референтная группа там всегда остается одной и той же – это страна материнской культуры и ее население. И любой, кто попытается как-то уж слишком активно интегрироваться в иную культуру, будет рассматриваться как предатель…

– …в том числе и как религиозный?

– Естественно. Поэтому все, на что способна в такой ситуации интеграция, – это обучать мигрантов владению русским языком. Но ведь это лишь инструмент повышения доходности определенной миграционной группы. Интеграция же как таковая – то есть вливание в российское общество – по определению невозможна. Никто к ней не стремится. В Европе происходит то же самое. Причем чем выше число мигрантов, чем сильнее их локализация в определенных местах, тем меньше у них желания куда-то интегрироваться.

Я вспоминаю нашумевший Черкизовский рынок. Во времена его активной работы там сложилась очень интересная ситуация. Было ощущение, что мигранты-торговцы не нуждаются в покупателях – коренных жителях. Они спокойно продавали товары друг другу большим оптом, и даже аудио– и видеопродукция, которую я там видел, была направлена на целевую этническую аудиторию.

– Напрашивается вопрос: возможно ли в такой ситуации возникновение, скажем, среднеазиатских гетто в Санкт-Петербурге и Москве?

– Я убежден, что в конкретных частях города в небольших пока масштабах оно уже существует. Потому что принцип поселения российских мигрантов именно такой. И для них он, конечно, оправдан. Экономических, а уж тем более криминальных целей легче достигать сообща. Это закономерность.

Вопрос в масштабах такого рода поселений. Уверен, что если ситуацию отпустить на самотек, а сейчас в России происходит именно так, то мы придем к практике бельгийского города Антверпен, который сегодня во многих районах уже не контролируется полицией. Приезжее население – марокканцы, турки – ввело там институт своей полиции, которая и отвечает за правопорядок в этих районах, а государственная бельгийская полиция боится и не рискует посещать эти районы. То же самое, как мы знаем, происходит в предместьях Парижа, некоторых голландских городах. Намечаются подобные тенденции в Греции, Испании, ну и Россия идет в русле этих деструктивных тенденций.

– Тем не менее вся Европа сознательно использует практику наращивания миграционных потоков?

– Это неправда. Во-первых, есть такие страны, как Ирландия, Польша, Мальта, Кипр. Они, наоборот, стараются дистанцироваться от такой миграционной политики. Кстати, и Скандинавия долгое время не спешила приглашать к себе мигрантов. Во-вторых, Германия, Голландия, Франция, Австрия сегодня очень жалеют, что когда-то пошли на поводу у практики наращивания миграционных потоков. Например, Германия уже платит деньги мигрантам, чтобы они возвращались обратно.

То есть дошло до абсурда! Мигрант ведь не приезжает сам по себе. Он приезжает со всем комплексом своих родственных связей, и его основная задача, как только он закрепился на месте, перевезти в страну пребывания как можно большее число родственников. Это доказывает миграционная история стран Западной Европы. Практически все мигранты в этих странах рано или поздно, воспользовавшись псевдодемократической риторикой, начинают требовать воссоединения с семьей, а парадигма прав человека в цивилизованном мире тут же лишает государство выбора. Мало того. После воссоединения с семьей со стороны мигрантов неизбежно начинаются требования расширения политических, экономических, образовательных прав.

В результате все это доходит до такого абсурда, как, скажем, позитивная дискриминация, которая, к примеру, действует сегодня в США по отношению к афроамериканскому и даже латиноамериканскому населению этой страны. Эти этнические меньшинства, например, получают преференции при поступлении в вузы только на основании национального различия и благодаря тому давлению, которое они регулярно оказывают на правительство США. Все мигранты очень хорошо вооружены такого рода политическим инструментарием, и, я думаю, подобные ситуации возможны в скором будущем и в России. Пример того же Косово, где албанское меньшинство со временем стало большинством со всеми вытекающими из этой ситуации последствиями, не так далек и призрачен.

– Как Вы заметили, «призывы к увеличению миграционных потоков звучат, опираясь в основном на экономическую аргументацию». То есть апологеты нынешней миграционной политики подразумевают, что мигранты в большинстве своем – явление в той или иной мере временное. Вернется, на Ваш взгляд, большая часть российских мигрантов на свою историческую родину?

– Нет, конечно. Большинство мигрантов из Средней Азии и республик Закавказья уезжать из России, то есть возвращаться в худшие экономические условия, конечно, не собирается. Что касается мигрантов из Украины, Молдавии и в меньшей степени Белоруссии, то отток населения из этих стран сегодня идет не столько в Россию, сколько в государства Европейского союза. Улучшения же экономической ситуации в Средней Азии и Закавказье, как мы видим, даже не намечается по ряду политических, геополитических, социальных причин.

Соответственно, приезжающий в Россию мигрант старается закрепиться в ней всеми правдами и неправдами. Мы же видим, в каких условиях они живут и на какую зарплату они порой соглашаются. Естественно, что в данном случае отдельные сегменты отечественного бизнеса играют не самую лучшую роль. Вместо государствообразующей – государстворазрушающую. Бизнесу выгодно платить людям как можно меньшую зарплату, и, соответственно, ему все равно, кто будет за нее работать. Конечно, нельзя сказать, что это свойственно всем российским предпринимателям, но некоторая их часть ведет себя именно таким образом.

– Так оказывают или не оказывают мигранты влияние на российскую экономику?

– Оказывают на ряд ее отраслей, не требующих высокой квалификации, таких, как строительство или торговля. Но к развитию экономики России мигранты, конечно, никакого отношения не имеют. Ни о каком интенсивном развитии отечественной экономики, ни о каких инновациях при помощи мигрантов, естественно, не может быть и речи. Ведь, по сути, происходит лишь процесс выжимания отечественным бизнесом всех соков из людей, имеющих в сравнении с коренным населением меньше прав и образования, но готовых трудиться в поте лица без всяких гарантий на будущее.

– Почему основным средоточием мигрантов являются Москва и Санкт-Петербург?

– Потому что мигрантов всегда притягивают только зоны экономического роста. Мигрантам неинтересно село, поскольку в него нет экономических вливаний, не создана схожая с городами инфраструктура. Да, в некоторых сельских регионах России трудятся мигранты. Но это неудачники, которым не посчастливилось закрепиться в городах посредством родственных связей или, как еще говорят, через миграционные сети, окутавшие Москву и Петербург. По этим же причинам самым густонаселенным городом Китая является Пекин, самым густонаселенным городом Франции – Париж, и так далее.

Не единственным, но достаточно редким в этом смысле исключением является Япония, которая принципиально закрывает свои двери перед мигрантами. Поэтому там и гомогенное, этнически однородное население. Конечно, японская практика более оправданна, чем российская, поскольку исключает межнациональные столкновения, но в условиях такой же, как и в России, сверхнизкой рождаемости японцы вынуждены отправлять своих стариков на Филиппины, чтобы местное население там за ними ухаживало. А этот факт порождает множество межнациональных недоразумений, поскольку у Японии и Филиппин сложная история. В годы Второй мировой войны Япония не очень достойно вела себя по отношению к Филиппинам. Поэтому японские старики не очень хотят туда ехать, но японская система социального страхования и здравоохранения просто захлебывается в обязательствах перед своими пожилыми гражданами и не в состоянии их выполнять на родине. Впрочем, даже если бы в Японии и была миграция, это мало изменило бы такую ситуацию.

– Количество правонарушений с участием мигрантов в пропорциональном отношении выше, нежели количество правонарушений с участием коренного населения. Но ведь даже чисто теоретически маловероятно, что в Россию в таких количествах едут сплошь антисоциальные элементы?

– Миграция сама по себе криминогенна. Дело в том, что, когда из традиционно закрытого общества человек попадает в общество либеральное, коим является постсоветская Россия, он лишается привычной системы координат. На те антиобщественные действия, на которые мигранты способны сегодня пойти в России, они ни при каких обстоятельствах не пойдут у себя на родине. Потому что там они за это будут жестко наказаны. Потому что там так не принято. Потому что там для них есть моральные авторитеты. Уже по одной этой причине миграция криминогенна, даже если у мигрантов не будет этого глубокого ощущения безнаказанности, которое у них сегодня, безусловно, есть в России.

Для мигрантов сняты табу в виде девушек в коротких юбках, в виде распития спиртных напитков и так далее. К такому моральному облику мигрант не готов и, естественно, получает некий психологический стресс. Конечно, это никоим образом не оправдание правонарушений с их стороны, но в данном случае объяснение склонности мигрантов к правонарушениям. Которые, повторяю, свойственны любой миграции.

– Значительное преобладание женщин над мужчинами влияет на демографию?

– Естественно. Соотношение полов всегда значимо для демографии, но превышение женщин над мужчинами в России на 10 миллионов далеко не так фатально, потому что наблюдается в основном в старших возрастах – после 29 лет и, соответственно, на демографическую ситуацию сильно не влияет. К этому периоду большинство нашего населения вступает в брак. Хотя, конечно, предотвратимая смертность мужчин в последующие трудоспособные годы по понятным причинам сказывается на демографии.

Есть схожая проблема и в Китае. Там количество мужчин трудоспособного возраста на 40 миллионов превышает количество женщин. Причем возникла эта ситуация искусственно, из-за политики селективных абортов. Большинство супружеских пар в Китае, имея разрешение на рождение только одного ребенка (что, конечно, является прямым геноцидом и современной формой фашизма), выбирают рождение мальчика, будучи традиционно патриархально настроенными. Это и ведет к огромным перекосам в демографической структуре китайского общества.

– Ну, в пропорциональном отношении для Китая такой разрыв, вероятно, все-таки не слишком ощутим?

– Зато он ощутим для нас, поскольку мы с Китаем соседи. Вопрос в том, куда в поисках невест ринется избыточная масса мужского населения Китая, – для России отнюдь не праздный. Я думаю, что в соседние страны, в том числе и в поисках хорошей жизни. Либо произойдет война. Когда рождается больше мальчиков, начинаются войны – это историческая константа. И третий вариант. Не исключено, что в Китае произойдет серьезное распространение гомосексуальной практики в этой среде.

– А откуда, кстати, эта разница в нашей стране? Эхо Великой Отечественной войны?

– Нет. Эхо войны закончилось еще в конце 1980-х. Этот разрыв – следствие высокой смертности мужчин в трудоспособном возрасте, употребление ими алкоголя, наркотиков, рискованного поведения за рулем, самоубийств, убийств и так далее.

– Перейдем к еще одному фактору демографии – абортам. «Четыре поколения наших врачей «заточены» на детоистребление», – как-то заметили Вы. Фраза, признаться, радикальная. Понятно, что аборты демографическую ситуацию не улучшают, но при чем здесь врачи?

– Врачи здесь ни при чем. Я не обвинял непосредственно врачей. Они лишь являются заложниками той кровавой системы, которая досталась нам от прежнего режима. Вы в курсе, что СССР первым в мире в 1920 году узаконил аборты? Остальные страны сделали это спустя 40–50 лет. Причем первыми были страны именно социалистического лагеря: Венгрия, Чехословакия, Румыния, Болгария, а США, Англия, Голландия, Франция и многие другие либеральные государства сделали это позже них.

На сегодняшний день из 220 стран мира, по которым имеется соответствующая статистика, только в 55 разрешены аборты. Причем далеко не во всех странах аборты разрешены в таком либеральном виде, как в России. Поэтому я и говорю, что 4 поколения наших врачей из-за той системы медицинского образования, которая у нас существует, и «заточены» на детоистребление. Ведь сегодня молодой специалист, который хочет в будущем состояться как акушер-гинеколог, обязан во время учебы в соответствии с квалификационными требованиями делать аборт, иначе его не аттестуют. Мало того что это фактически насилие над конкретным человеком, это и деформация психики будущего специалиста. Или в ряде стран абортарии и отделения родовспоможения разделены. И это правильно. Не могут в одних и тех же стенах идти борьба за жизнь недоношенного ребенка и проводиться искусственные роды, которыми фактически является аборт на позднем сроке.

– Играет ли роль в демографических процессах урбанизация, рост которой в 1990-е годы был высок, что фиксирует перепись-2010?

– Фиксирует, но не очень значительный, правда. Всего на 1 %. 73 % населения у нас живет в городах, а 27 % формально проживает в сельской местности. Но эта статистика не отражает реальности.

На мой взгляд, более 80 % населения России так или иначе вовлечено в городское производство, в городскую индустрию не только посредством жизни в городе, но и посредством работы в нем, в том числе и вахтовым методом занятости, и в других формах. Многие села за счет укрупнений переходят в нишу городских поселений. И все это очень плохо с точки зрения воздействия на рождаемость.

В этом контексте есть две закономерности. Во-первых, рождаемость начала снижаться именно в городах. Во-вторых, снижаться она начала в наиболее обеспеченных группах населения. Это объясняет негативную роль городов в процессе демографической деградации и полностью разбивает миф о материальных причинах падения рождаемости. Но это, конечно, не означает, что если мы сегодня снизим уровень жизни населения, то тем самым добьемся повышения рождаемости в стране. Тут нет прямой корреляции, здесь она сложна и многоступенчата. К примеру, у нас одинаково мало рожают и богатые, и бедные, а в Афганистане одинаково много рожают и бедные, и богатые. Большую роль в этой ситуации играют религиозный фактор, традиции, культура. Но, повторяю, урбанизация однозначно является детонатором, который закладывается под рождаемость конкретной популяции.

– Чем это объясняется?

– Целым рядом обстоятельств. В городах всегда менее просторные условия для жизни. Естественно, что в бетонных пятиэтажных депрессивных коробках серого цвета нет никаких условий для размножения. Если люди там и размножаются, то скорее вопреки своим условиям жизни, чем благодаря им. Так что даже по этой причине очень сильно затрудняется реализация даже самых небольших репродуктивных намерений. В городах выше уровень стрессов. Все, что происходит в городах, начиная с пробок, заканчивая потоком агрессивной информации, включая рекламу, конечно, отбивает желание размножаться. Многие попадают в щупальца разврата, который в городах сегодня шагает победным шествием. Ну и город, в отличие от сельской местности, – это зона, лишенная традиций. Живет в городах всегда население менее религиозное, что тоже негативно сказывается на рождаемости.