Автор книги: Лев Толстой
Жанр: Русская классика, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 33 (всего у книги 71 страниц)
Рота Брыкова совершила геройский поступок, удививший всю армию. Она пробилась, как говорили, на штыки сквозь два батальона французских гренадер. Вот как это случилось. В то время, как искупительной жертвой в центре уничтожались два батальона мушкатер и рота Тушина, и на правом фланге в третий раз ходили в штыки, до половины уменьшенные, измученные роты гренадер, чтобы удержать за собой хоть еще на полчаса опушку леса, за которым отступали наши, в это время на левом нашем фланге[1893]1893
На полях: Генерал. Брыков его гонит и не слушает. Можно рота за дровами. Долохов оставлен. Только поспорили. Генерал подъехал к Брыкову спросить
[Закрыть] <офицеры и нижние чины еще менее знали о том, что делалось вообще, чем знали спорившие между собой полковые командиры, гусарский и пехотный. Рота капитана Брыкова стояла в цепи перед ручьем, одной стороной примыкая к мельнице, другою к саду и домику, против которого был мостик. Солдаты других рот собирали дрова, французов не было видно, только слышна была сильная канонада и перестрелка, похожая на трескотню в камине, верстах в двух направо. Перемирие и слух о мире, проникнувший и в роту, расположил к мирным предположениям. Теперь эту перестрелку объясняли тем, что отряд их возвращается назад по той же дороге, по которой пришел, что вся кутузовская армия стоит сзади, и потому слышимую перестрелку объясняли авангардным делом, считая себя в ариергарде.[1894]1894
Зачеркнуто: Капитан Брыков <сидел> лежал у самой мельницы под навесом <и дремал, стараясь просыпаться> рассказывал историю. Долохов лежал с другими солдатами правее мельницы в своей синей шинели и, сняв кивер, достал бумагу и карандаш и писал что то. Долохов лежал с Гарсонкой и гладил. Скука царствовала.
[Закрыть]
Изнуренность, усталость и, главное, скука царствовала над этой ротой. Впереди им ничего не было видно, кроме пустых полей, сзади виднелись свои в лесу, таскавшие дрова, и всё одно и то же два часа сряду, с тех самых пор, как привели сюда. Те же слышались [звуки], как трещание сырых дров в камине, перепалка налево. И звуки эти, сначала возбудившие их, теперь стали скучны, как трещание дров в унылый осенний вечер. В воздухе было сыро, холодно, что особенно чувствительно на голодный желудок после бессонной ночи. Брыков сидел на барабане и, опершись руками на колени, засыпал, опускался, сердито оглядывался, поднимаясь, и грыз усы. Субалтерн офицер с подвязанной щекой лежал, облокотясь на одну руку, другой выдергивал соломины и щепкой ковырял ямочки, плюя в них. Фелдвебель мужественно сидел, обняв одно колено, и рассказывал что то другим солдатам. Солдаты лежа, кто строгал палочку, кто курил, кто переглядывал ружье и ранец. Долохов в своей синеватой фабричной шинели лежал ничком, и выставляя хлеб в руке то с одной, то с другой стороны, заставлял ротную полулягавую собаку Гарсонку прыгать через себя и ласкаться. Молодой солдат, отходивший от своего места, прошел мимо него и, взяв Гарсонку за хвост, приподнял его.
– Ишь шустрый. – Гарсонка взвизгнул и хотел поймать за руку солдата. В то же мгновенье, как взвизгнул Гарсонка, вскочил Долохов.
– Ну! – крикнул он. – Я тебя! – и нога его поднялась и так ударила солдата в живот, что солдат едва удержался на ногах. Солдатский хохот, грохот раздался около.
– Не замай Гарсонку.
– А драться разве велят! Фелдвебель строго обратился на шум, но увидав, что это был Долохов, отвернулся.
Гарсонка подпрыгивал к лицу Долохова и лизал его.
– И не грех это собаке лизать? – сказал один солдат.
– Она лучше его, – сказал Долохов, указывая на солдата, которого он ударил ногой, и пошел к Брыкову.>
– Ну, что, батюшка, – сказал он, – не придется видно нам нынче?
Брыков сердито хмурился видимо от того, что не в силах был преодолеть свою дремоту.
– Подраться не придется, – повторил Долохов.
Брыков встряхнулся и улыбнулся своей робкой, тихой улыбкой.
– Так-то было раз в Туретчине, – начал он. Долохов тоже улыбнулся. Он знал, что это начиналось лганье.
– Ну, как-то было раз в Туретчине. Михаил Потапыч, подите сюда, послушайте, как было раз в Туретчине, – обратился он к субалтерн офицеру. Субалтерн офицер замазал, заровнял ямку и подошел.
– Сидели мы так-то, ничего не думали, а паша бестия пошел в обход, да обошедши речку – да какую речку, что три сажени глубины.
– Как же они перешли?
– Вплавь. Так стоймя и плывут, как утки плавают, только штаны раздуются. Обошел так-то да как гаркнет: «Алла», а у нас ружья замокли. Так что ж, бат[юшка] мой, сейчас отбежал к костру, все ружья в костер… Только повысохли, как крикнет: «алла, алла» – подбегая.
– Ваше благородие, – крикнул в это время фелдвебель, – гляньте ка сюда. – Он указывал назад. Но еще он не договорил, как послышались выстрелы, и сзади цепи видневшиеся в лесу роты, набиравшие дрова, с криком побежали назад. В лесу сзади показались солдаты.
– Это наши? – спросил Брыков, сам видя, что мундиры на этих солдатах были не наши. Слева двигалась колонна в мохнатых тапках, в которых нельзя было ошибиться; спереди, на той стороне реки, по чистому месту далеко видно было, как быстро и весело, казалось, подвигалась огромная масса, блестя штыками. Рота Брыкова была окружена и отрезана. Без команды все солдаты роты встали на ноги и молча оглядывались на все три стороны, с которых показался неприятель.
– Отхватили! – Была минута недоумения. Страха не было. Так они были спокойны до этого.
– Ну, брат, – послышался отчаянный голос среди мертвого молчания. И молчание, и нерешительность, и недоумение кончились и заменились страхом.
– Обошли. Пропали, брат. Со всех сторон! – послышались голоса.
Брыков вынул с трудом (она заржавела) тонкую шпажку и закричал что-то, чего никто не разобрал, потому что в эту же минуту молчанию последовал говор, шум и движенье. На лице капитана Брыкова менее всех других выражался испуг и замешательство, но его лицо было не спокойно. Его, видимо, пугало не столько положение его команды, сколько нравственное состояние этой команды, выражавшееся ясно в движениях, говоре. Некоторые солдаты уже тронулись к лесу, другие сжимались в одну кучку.
– Что ж стоять, всех заберут, – послышался отчаянный голос.
– Утикай до лесу![1895]1895
На полях: Брыков сидел унылый, жалкой, подня[лся] герой бестолковый.
[Закрыть] Фелдвебель, этот красавец и атлет, с испугом глядел на капитана.
– Ваше благородие, ваше благородие, – говорил он, – прикажите…, но нельзя было разобрать, чего он хотел. Губа его дрожала. Страх и отчаянье, выраженное одним, неудержимо сообщалось всем и всё более и более подчиняло себе этих людей. Брыков большими шагами, как на смотру, побежал к солдатам.
– Справа, по одному, – крикнул он. Многие солдаты, смотревшие на него, только хотели исполнить его команду, как Брыков оглянулся нерешительно, и они остановились.
– Вправо, вправо, в лес, – закричал в это время чей-то решительный голос, человека, бежавшего мимо. Он подбежал к Брыкову и, тронув его за руку, увлекая его, побежал в лес направо. Вся рота, в беспорядке перегоняя один другого, тронулась за ним.
– Василий Игнатьич, там занято, там французы, – догоняя капитана Брыкова, закричал субалтерн офицер.
– Вправо я вам говорю, – кричал Долохов хмурясь, – что вы погубить роту хотите? Тут пробьемся.
Едва только последние бегуны роты, в числе которых был и Брыков, запыхавшийся от бега, и Долохов, оглядывавшийся беспрестанно, [добежали] до опушки леса, как десятка [?] два мохнатых шапок отделилось слева и побежало за ротой.
Долохов, добежав до первого дерева, остановился, прицелился и выстрелил в переднего из гренадер. Мохнатая шапка остановилась.
– Стой! – закричал Брыков[1896]1896
Зачеркнуто: – Захарчук, останови роту! – крикнул он фелдвебелю. Страх видимо покинул его. Из за деревьев послышались выстрелы.
[Закрыть] и вслед за выстрелом Долохова раздались десятка два выстрелов наших. Солдаты подражали Долохову. За двадцатью гренадерами бежало не меньше батальона сплошной массой.[1897]1897
Зач.: – Отступать рядами, – командовал Брыков, выходя из опушки и махая шпажкой.
[Закрыть]
Еще раз наши выстрелили. Гренадеры остановились. Послышался залп французов,[1898]1898
Зач.: Брыков совсем стал другим человеком.
– Вперед, ура! – закричал он и побежал на французов.
[Закрыть] и сотни пуль просвистели, как оре[хи], обсыпали опу[шку] и два солдата упало. Долохов заряжал ружье.[1899]1899
Зач.: – Не стрелять! – кричал Брыков. Сзади в лесу послышалась перестрелка и Брыков побежал туда.
– Ваше благородие, отрезали.
– Молчать, ура! – Брыков бросился назад и, махая шпажкой, побежал в лес.
Брыков вскочил в лес.
– Отступать! – кричал он. <Но солдаты бежали и без команды>. Несколько десятков выстрелов раздались из леса. Французы приостановились. Наши бежали через лес, только Долохов и шесть человек солдат остались около него на опушке леса.
[Закрыть]
Гренадеры тронулись и побежали, но не за нашими, а в обход, по дороге, перерезавшей лес, очевидно с целью отрезать наших.[1900]1900
Зач.: Рота Брыкова бежала врассыпную. Долохов подбежал к Брыкову и указал ему на движение гренадер. – Дайте мне десять человек охотников и я их осажу.
Бегство уже было слабей, тем более что, перебежав лес, передние видели, что и с этой стороны были французы. Долохов, изгибаясь под сучьями, отбежал вперед на дорогу и сел.
[Закрыть]
Сначала Брыков пытался остановить роту, но голос пропал у него и он бежал с другими, ни о чем не думая. Долохов бежал почти впереди, но страх, сообщившийся всей роте, не сообщился ему. Он то оглядывался назад, то забегал вперед и соображал.
– Куда ж мы бежим? – сказал он Брыкову, подбегая к нему. Брыков остановился.
– А чорт их остановит. Стой! – закричал он – стройся!
Вопрос «куда мы бежим?», казалось, сообщился всем. Рота стала собираться. Брыков подозвал солдат.
– Ребята, дело гавно… надо напролом, умирать заодно…
Он послал отделенного унтер офицера осмотреть выход. Отделенный унтер офицер вернулся и сообщил, что и сзади были французы. Он говорил, что видимо – невидимо бежали в лесу по дороге. Долохов побежал к дороге.
– Капитан, ради бога, – сказал он, возвращаясь назад, – дайте мне двенадцать человек, я найду выход.
Близость неприятеля странно действует на людей. Вместо того, чтобы бояться больше, большей частью странно кажется, чего я боялся этой грозной массы издалека. Когда увидишь их вблизи, ведь это всё такие же люди и люди, которые боятся так же, как и я. Долохов испытал это чувство, когда он пошел на рекогносцировку. Он из за деревьев близко подкрался к французским гренадерам и ясно рассмотрел офицера и сержанта, которые говорили. На лице молодого, румяного офицера он ясно рассмотрел выражение нерешительности и робости, и это выражение уничтожило весь его страх. Он умолял капитана с такой уверенностью, что он не устоял. Долохову вдруг показалось так легко иметь дело, вместо этой грозной таинственной массы, с румяным офицером и его солдатом, так охватило его это охотничье чувство, которое говорит так сильно о том, как бы убить зверя, что заглушает всякое чувство опасности, что он не испытывал другого волнения, кроме радости, когда бежал с двенадцатью солдатами к дороге. Зверь его был румяный офицер. Не добегая несколько шагов до дороги, они увидали осторожно подвигавшиеся пары французов. Он оглядел канаву и бросился к ней. [Следует страница 90 и 91].
[1901]1901
На полях: Ахрасимов приятный служака гвардеец
[Закрыть] Майор Ахрасимов с улыбающимся лицом встретил Брыкова и его роту.
– Капитан, стройте роту.
– Где генерал? – спросил Брыков.
– Генерал ранен, – отвечал Ахрасимов.
Действительно, генерал, напутавший всё, ездил без дела под огнем до тех пор, пока был ранен.
– Хороши распоряженья, – сказал Долохов.
– Позвольте мне к вам. – Ахрасимов не ответил; он скомандовал сборной команде, над которой он принял команду, трогаться (его дух поддержал падающий дух. Приятно встретить новое мужество. Знать, что не мы одни работаем, а и другие, значит не пустяки) и, оставшись сам в арьергарде, пропустил весь остаток полка. Сзади слышалась перестрелка. Полк скоро столпился с другим полком, и перестрелка была уже далеко. Всё были свои. Так совершено было отступление и на левом фланге.
Смерклось. Все войска были уже вне вы[стрелов], шли [?] кто искал дороги, кто окликал друг друга, считали. Все думали, что они одни пострадали больше всех, все ругали начальство, как это всегда бывает. Но дело еще не кончилось. В темноте, на левом фланге угрожающе трещали и блестели огни перестрелки в темноте, в самой деревне Грунте.[1902]1902
На полях: Наконец, и это замолкло, раненных было мало. Поле сраженья осталось за французами и раненные и убитые б[ыли] т[ам].
[Закрыть]
Это был[1903]1903
Зачеркнуто: Ахрасимов
[Закрыть] знаменитый майор… засевший [?] с своей командой в деревне. Долохов был с ним.
Уже в темноте они подходили к Грунту, думая, что отделались, как вдруг французы, как бы озлобленные на эту кучку людей и их упорство, бросились на них.
– Стоять! – закричал Ахрасимов, выхватывая ружье из рук убитого солдата, и сам выстрелил.
– Маиор, в дома! – закричал Долохов и побежал назад.
Команда последовала его примеру, и два дома сделались крепостями. Из них то и около них слышалась последняя перестрелка.
Французы попытались взять дома приступом, но скоро отказались, и <рота французов> прошла мимо их, опять отрезав Ахрасимову с ротой Брыкова отступленье.
В это время три батальона французских гренадер обошли полк, рассыпанный в лесу, и открыли по нем огонь. Они открыли огонь в то время, как подъехал генерал, приказывая отступать. Брыков с своей ротой был в лесу. Генерал, ныряя, отъехал.
– Подлец начальство. Кто же поведет полк?
Солдаты испугались и побежали. Брыков стоял равнодушно, но не зная, испугался тоже, испугался преимущественно того, не виноват ли он? Испуг его был так силен, что он остановился под градом пуль с десятком солдат и не двигался с места. Труднее всего в сраженьи – начать. Перейти из обыкновенного человеческого положения в положение убийцы. Когда начинают атаку, то всё подготовляет, здесь чувство было застигнуто врасплох.
– Надо сбор бить – тревогу, – проговорил Брыков.
– Ваше благородие, видимо – невидимо, надо влево, к дубнячку, – говорил солдат. Брыков всё стоял. Двух солдат убили около него, остальные побежали, и он пошел скорым шагом, оглядываясь. Долохов нашелся первый.
– Бегите, я засяду. Кто со мной? – Они засели. Он видел близко и ясно французов и оттого не боялся.
На левом фланге рота отрезанная Брыкова пробилась на штыки, как писали в реляции, и на плечах удержала неприятеля и тем дала время полку собраться и построиться.[1904]1904
Поперек текста: Начинается, что вдруг всё побежало, рота в цепи, Бр[ыков] не может добиться и бежит.
[Закрыть] Вот как это случилось.[1905]1905
На полях: Долохов говорил, как засесть.
[Закрыть]
Начальники спорили, а полк продолжал собирать дрова; только один батальон был в прикрытии. В этом батальоне была рота Брыкова. Она стояла над оврагом, в котором была каменоломня, в редком лесу. Солдаты лежали на полугоре. Брыков сидел повыше, под кустом, у огня с др[угим] оф[ицером] и Долоховым, когда с правой стороны с криком показались бегущие солдаты, рубившие дрова. Один из них потерял фуражку и упал и, вскочив, засмеялся.
– Что вы? Что? Куда?
В то же мгновение Долохов с унтер офицером Ш. побежали к каменоломне.
– Он, хранцуз, по всему бугру, – были ответы. Не успели солдаты пробежать, как на противуположном бугре показались французы. Ему не верилось, но так это было. Они чуждые, далекие так близко, что и им странно было. Замешательство было в них. Прежде чем успел еще Брыков скомандовать и подбежать к своей роте, как послышался один резкий звук, другой выстрелов наших, и солдаты роты тронулись. В рядах послышались голоса: – «отрезали…» Вид бегущих дровосеков и неожиданность дурно подействовали на солдат роты Брыкова. Солдаты начали стрелять прежде команды и спутали ряды, что весьма дурной признак. Брыков[1906]1906
Зачеркнуто: был пьян
[Закрыть] нахмурился, подбежал к рядам и со всего размаху ударил рукой по щеке первого солдата, к которому подбежал. Это был здоровый рябой урод. Он вытянулся, подставя щеку.
– Кто велел стрелять? где команда? – Хмурое лицо Брыкова имело странный вид, не похожий на то, что было на смотру. Он хмурился нарочно. – Эка невидаль! – сказал он. Солдаты с уважением смотрели на него, и уважение это еще более увеличилось после того, как французы в это самое время дали залп по роте. Звуки свиста пуль, казалось, еще более придали тона голосу Брыкова. Он не оглянулся на французов и мрачно продолжал смотреть на вытягивающегося побитого солдата.
– Слышал команду стрелять? А? Отрезали. Я те дам – отрезали. Вы куда? – Но один стонал. – Двое снесут, – и Брыков отвернулся. Но рота смешалась и продолжала стрелять.
– Ваше благородие, обходят. – Справа забегали уже французские егеря и сзади с горы спускались гренадеры; два ловко бежали впереди. Увидав егерей справа, Брыков остановился, и видно было, что была минута, в которую он не знал, что делать. «Ну пропали» – сказал один. И это ободрило его.
– Долохов, назад!
– Нет, я останусь.
– В[асилий] И[гнатьевич], – в это время сказал ему голос Долохова, – посылайте туда под гору хоть отделенье с унтер офицером, мы засядем в камнях. Ни одна шапка не перейдет речки. А вы валите.
болезненный, щедушный и маленький артиллерийский офицер.
– Здравствуйте, Мих[аил] Зах[арович], – сказал артиллерист, подсаживаясь на бревно с видом изнуренного человека, который, находясь в беспокойстве, не знает, что с собой делать.
Белкин с уважительной учтивостью поздоровался и посторонился на бревне. Офицер этот был штабс-капитан Тушин, известный всем сослуживцам за тихого, смирного чудака, необыкновенного ума и учености и любящего выпить. Белкин, совершенно необразованный человек, видел в Тушине существо совершенно особенное, высшее по уму и учености, но жалкое по болезненной слабости тела,[1907]1907
Зачеркнуто: Тушин любил Белкина, видел в Белкине особое разв[итие] и более других офицеров уважал и любил
[Закрыть] и добродушно жалел артиллериста.
Артиллерист в этот поход с свойственным ему чудачеством особенно полюбил Белкина, постоянно отъискивал его и зазывал к себе.[1908]1908
Зач.: – Досталось нам на орехи, – с своей счастливой улыбкой сказал Белкин.
Умное и доброе лицо болезненного артиллериста поморщилось и глаза испуганно оглянулись.
– Да что, ведь плохо дело, – сказал он, – я боюсь – не то что боюсь – бояться нечего, а как начнет нас ожаривать Бонапарт <нам не сдобровать.> Не хватить ли партийку? Тушин, несмотря на свою слабую и неловкую фигуру, любил выражаться по его понятиям молодецким <военным> солдатским языком и вообще любил принимать не шедший к нему вид старого, боевого офицера (несмотря на то, что ему еще ни разу не довелось быть в деле).
[Закрыть]
– Ну что? Видели французов? А я по правде вам скажу – трушу. Дело наше плохо.
– Э! ничего. Только сначала жутко, а то и забуд[ешь] то распоряди[ться].
– Да, вам хорошо.
От дыма он не видел ничего, кроме лица гренадера.[1909]1909
Зач.: Он повернулся, бежит в гору, спотыкнулся и оглянулся.
[Закрыть]
На лице его пропала улыбка – он видно понял всю торжественность минуты. Один страх,[1910]1910
Зач.: ужас боли, страдания
[Закрыть] ужас смерти был на этом лице.[1911]1911
Зач.: Долохов был от него уже в двух шагах.
[Закрыть]
– А вот что надо с ним сделать,[1912]1912
Зач.: подумал он, увидав это выраженье, и невольно ноги его вцепились в камни, он страшно для себя самого закричал и махнул штыком, ударяя в тело. Его поразило, как остановился штык у ребер [?] и держал штык и как закричал он. – «Что я сделал? А, да, это то», – спросил он себя.
[Закрыть] – мелькнуло в голове Долохова при виде этого выражения. И, хватаясь за штык ружья Долохова, вошедшего ему в бок ниже ребер, француз страшно раскрыл глаза и застонал.
– Не бери пленных, коли![1913]1913
Зач.: он выдернул с озлоблением штык и полез выше, в гору… французы бежали. <Сзади>
– Сударь, назад! Назад, – закричал <солдат> унтер офицер. Долохову стало холодно, жутко, и он бросился под гору и низом к роте Брыкова, которая, удачно пробившись справа, отстреливаясь, стояла у кустов, пристроившись к другой роте и сбирая бегущих из леса солдат.
Шестнадцать человек Долохова заставили французов остановиться атакой и часть 6-го егерского полка успела собраться и отступать. До этого случая 6-й полк бежал, как стадо овец, и французы наступали; с этого времени началось правильное отступление и перестрелка и полковой командир появился перед фронтом, хоть не всего полка, но восьмисот человек, и несколько раз, хотя приходилось еще бежать, уже не было того бегства, как нач[алось]. Павлоградцы, пока спорили полковые командиры, вовсе были отрезаны и, не употребленные в дело, отошли гораздо левее, отъискивая дорогу и желая только одного: присоединиться к своим.
[Закрыть] – кричал Долохов, выдергивая штык, и побежал дальше в лес.
– Наши, наши, – послышались крики.
Это была та неожиданная атака, которая заставила французов оставить лес и наших бегущих заставила возвратиться. Эта атака была описана в реляции, что храбрый 6-й егерский полк неоднократно пробивался на штык[ах].
<Достигнув своей цели, т. е. приехав в отряд Багратиона, исполнив всё, что он считал своим долгом исполнить и[1914]1914
Зачеркнуто: получив приятное возбуждающее впечатление
[Закрыть] под влиянием впечатления этого бодрого, оживленного лагеря и, главное, устав сердиться и волноваться, и съев купленную булку, князь Андрей не только совершенно успокоился, но как это всегда с ним бывало, из состояния раздражения и безнадежности, перешел в противоположное чувство.>
– Le православное n’a pas tout à fait mauvaise mine tout de mêne,[1915]1915
Зач.: [всё таки выглядит не плохо,]
[Закрыть] – сказал он сам себе.
Он облокотился на одно из орудийи, <сняв перчатку, маленькой рукой лаская гладкий и холодный круг дула пушки, задумался. Он перенесся, как это часто бывает на войне, в совсем другой мир своего прошедшего. Он вспоминал чудака отца с его странными, резкими и умными речами, его сестра с своей кроткой набожностью и всеобщей любовью, и даже жена представлялась ему в том милом для него свете робкой преданности, в которой он любил ее. Он улыбался слегка, как милым детям, этим лицам, возникавшим в его воображении. Но в действительности в десяти шагах от него появилась фигура того самого офицера Ананьева, которого он видел без сапог у маркитанта <и он с той же улыбкой и с тем же чувством посмотрел на него. Ананьеву доложили солдаты, что адъютант стоит у орудий и офицер вышел, желая спросить, не нужно ли что адъютанту; но, подходя ближе, Ананьеву пришло в голову – не подумает ли адъютант, что он желает воспользоваться случаем сблизиться с штабным чиновником, и он, не доходя до князя Андрея, заробел и эта робость комически выразилась на робком и подвижном лице Ананьева. Он поднял руку было к козырьку, но потом раздумал и неловко почесал себе этой рукой нос в том месте, где он никогда не чешет[ся], потом повернулся прочь и опять повернулся назад, стараясь молодецки, по военному придержать рукой шпагу и, желая нахмуриться, сделал смешную гримасу. Князь Андрей, вспомнив его без запог и теперь, глядя на его неловкие движения, особенно смешные тем, что Ананьев видимо старался придавать себе воинственный вид, менее всего шедший к его наружности, князь Андрей смотрел на него с ласковой улыбкой снисхождения и первый поклонился ему.
Капитан подошел,> они разговорились. Князь Андрей с удивлением заметил, что офицер этот, несмотря на свою смешную фигуру, говорил необыкновенно просто, умно, дельно (в его выражениях не было ничего того, что, называясь дурным тоном, было более всего противно Болконскому). Кроме того, звук голоса его был чрезвычайно нежен и приятен. <Смешно было в нем только то, что он неестественно хотел всё казаться рубакой и старым военным, на что он походил меньше всего.
– Что ж не зайдете ли ко мне? – сказал Ананьев. – Я еще не обедал. Солдатских щей откушать.
Князь Андрей дал rendez vous[1916]1916
[свидание]
[Закрыть] штаб офицеру на этой батарее, ожидая его, ему делать нечего было. Он согласился зайти в балаганчик капитана. Но он согласился не столько потому, что ему делать нечего было, сколько потому, что ему хотелось побыть и поговорить с этим человеком. Кроме того, что необыкновенно симпатичен был ему этот человек, его гордость редко давала ему случай просто, без задней мысли и расчета, по человечески стать обращаться с людьми, как он мог обращаться с этим неизвестным ему офицериком, которого он никогда вероятно не увидит и который даже не знает его фамилии. Что Михаил Иванович, архитектор, был для его отца, то был этот офицер для князя Андрея. Но теперь, как они не знали друг друга, для князя Андрея была свобода и простота маскарада. И чем реже допускала его гордость до этих наслаждений, тем больше он любил их.
Ананьев командовал дивизионом – был начальник и потому в балагане он был один и балаган был построен хорошо. Ананьев не изъявил особенной радости при известии, что адъютант хочет удостоить его своим посещением, но и не выказал неудовольствия.
– Что ж[?], пойдем, – сказал он. – Вот молодцы мне какой сгородили дворец, – сказал он со своей воинственной аффектацией, оглядывая свое жилье. – Прошу покорно. Вот так мы и живём.
– Ну ка, Васюк; что в печи, то на стол мечи, – обратился он к денщику, такому же слабому, смешному и доброму человечку на вид, как и он сам.
«Необъяснимо, отчего слуги так похожи даже наружностью на господ», подумал князь Андрей. Он отказался, однако, от обеда и сел на койку, сплетённую из сучьев и прикрытую войлоком, которая занимала половину шалаша.
– Однако у вас книги какие то? – сказал он, заметив на столе связку книг и одну раскрытую на столе книгу.[1917]1917
Поверх текста поперек страницы написано карандашом: философ, наряженные
[Закрыть]
– Да, день долог. Нигде лучше не читается, как походами, – сказал Ананьев. Но тотчас же, как будто устыдясь этого мнения о книгах, постарался выказать свою воинственность. – Ну ка, Васюк, носогреечку, – обратился он к денщику. И получив коротенькую закуренную трубку из рук денщика, он закусил на бок чубук и стал воинственно пускать густые клубы дыма, глядя на князя Андрея, как будто говоря: видите, какой я счастливый молодец.
Князь Андрей невольно улыбнулся.
– Ну, как же вы это живете? – спросил он, как будто он расспрашивал китайца о его образе жизни.– Ну, как вы проводите время? С товарищами, я думаю, играете в карты или…
– О нет. Товарищи у нас отличные, славные люди, – сказал Ананьев. – И не только у нас в артиллерии, а и в полку в нашем такие есть ротные капитаны – чудо какие люди. Вот есть у нас Белкин капитан из молодых – удивительный человек… Это перл. Ну, и присяга – молодцы. Ну, вот с ними и проводишь время.
– Да, как проводить время? Карты, попойки, я думаю.[1918]1918
Зачеркнуто: – <Нет, – другие играют, а я терпеть не могу> да еще какие, – сказал Ананьев, который терпеть не мог ни вина, ни карт.
[Закрыть]
– Нет, сойдемся, поговорим, посудим, в свайку играем, в шахматы – читаешь…
«Ma parole d'honneur, je voudrais bien que beaucoup de mes camarades ayent des idées de cet individu»,[1919]1919
[Честное слово, я желал бы, чтобы многие из моих товарищей также думали, как этот человек,]
[Закрыть] – подумал князь Андрей и лицо его сделалось ласково приятное, когда он молча смотрел на Ананьева. Испытывая непривычное и веселое чувство для него маскарада, он продолжал интриговать своего собеседника.
– Вот что скажите мне, – сказал он после нескольких минут молчания. – Скажите мне, как вы смотрите на войну, на ваши обязанности, на опасность, которой вы подвергаетесь?
– То есть как? – спросил Ананьев.
– Я странный хочу вам сделать вопрос. Вот видите ли. Жизнь для чело[века] дороже почти всего – не так ли? – говорил князь Андрей, стараясь сколько возможно низойти до простоты понимания своего собеседника. – Ну из чего солдаты, из чего вы[1920]1920
Зач.: жертвуете
[Закрыть] рискуете жизнью в сражении?>
Ананьев слегка улыбнулся и улыбка его говорила, что он понимает, что он китайцем представляется этому адъютанту и что это отношение его к адъютанту не оскорбляет, а забавляет его.
– Живем – водку пьём, в свайку играли нынче утром. Пехотные офицеры заходят к нам. Ведь у нас, у артиллеристов, есть на чем свезти разную принадлежность.
– Но всё таки ваше артиллерийское общество гораздо выше стоит армейского, – сказал князь Андрей.
– Гм. Нет, всё одинакие люди, везде, не только в армии и артиллерии, но и цари амолияне [?] всё одни и те же,
– Вы однако философ, ну, так как же вы объясняете войну?
– Войну? Да, – Т[ушин] вылил в свой большой рот еще рюмку водки. – А вот как. По моему, разумеется. – Т[ушин], видимо лишенный долго удовольствия говорить с человеком, который бы был в состоянии понимать его, теперь вполне отдавался этому удовольствию.
– Война по моему есть крайняя степень неразумности человеческой, есть проявление самой бессмысленной стороны человеческой природы: люди, не имея на то никакой причины, убивают друг друга. Нарядятся большие, взрослые люди, кто в гренадера – мохнатую шапку наденет, кто в гусара, снурками разошьются, наберут пушек, ружей, лошадей и начнут бить друг друга и сами не знают зачем. Ведь это значит все сумашедшие. Как же при этом рассуждать? Вдруг он испугается, побежит, а вдруг разгорячится, вперед бросится. То пролетит пуля мимо, а то ударит в сам[ого] начальника, как же тут что-нибудь рассчитывать и разумно действовать? Напротив, надо как можно людей приблизить к животному, тогда только они будут годны для войны. Потеха.
– Как же вы служите с такими мыслями?
<– А вы отчего служите, а все отчего служат? – Разговор их прервал вошедший под балаган высокий, стройный красавец пехотный офицер, тот самый ротный, которого заметил князь Андрей рассчитывающим роту. Это был капитан Белкин, любимец полка, товарищ[ей], образцовый офицер, товарищ, весельчак и самый близкий человек Тушину.
Лицо Белкина было необыкновенно красиво. Особенно большие продолговатые глаза, ласковые голубые глаза и несколько толстые, румяные губы и густая черная шапка волос придавали веселую прелесть его лицу.
– Ну что, Николай Иваныч, – весело сказал Белкин, – обсушились? А я так пообедал и выспался и на французов поглазел. Вот книжечку вашу принес. – Вдруг заметив князя Андрея, Белкин остановил улыбку и надменно взглянул на князя Андрея, как будто говоря: «ежели вы, штабный, намерены гордиться со мной, так со мной взятки гладки». Князь Андрей, однако, ласково улыбнулся и пехотному офицеру, успокаивая его.
– Что же, можно, – сказал Белкин, выпивая ему предложенную рюмку водки.
И они разговорились о каком то брате юнкере, прибывшем в полк [?].
Князь Андрей, не желая стеснять офицеров, взял в руки книжечку, развернутую на столе. Это был томик Р[усского] В[естника] 1804 года. Книга сама собой открылась на статье Гердера «Ч[еловек] в о[бразе] б[ожества]». В статье этой излагались мысли о том Гердера, что ничто в мире не пропадает, что одно живое существо (мы видим) переходит в другое. Как например, трава в травоядное животное, животное в человека и т. д. и что потому душа человека тем менее может погибнуть, а вероятно перейдет в высшее существо.
Князь Андрей недавно читал тоже сериозное [?] сочинение Гердера. В книжке Е[вропейского] В[естника] статья была вся исчерчена заметками на полях и следующее место было всё подчеркнуто…
– Что вы согласны с этими мыслями Гердера? – спросил князь Андрей, указывая на книжку Е[вропейского] В[естника].
– Как вам сказать? То и согласен, а то и нет. Не согласен оттого, что какие же высшие существа нас едят – нет. А хорошо, очень хорошо.[1921]1921
Зачеркнуто: Т[ушин] взял книгу и прочел.
[Закрыть]
– Видно это место вам нравится? – сказал князь Андрей, подавая книгу.
– А эту вы мне давали книжечку, – сказал Белкин. – Тут хороша эта дюшесса Дозамбри и к[авалер] Ф[ериоль]. Я читал.>
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
