Автор книги: Лев Толстой
Жанр: Русская классика, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 53 (всего у книги 71 страниц)
Это был невысокий, ширококостый, худой человек лет шестидесяти с[3140]3140
Зач.: длинными
[Закрыть] седеющими, нависшими бровями над блестящими[3141]3141
Зач.: черными
[Закрыть] карими глазами.
Pierre снял ноги со стола, встал и перелег на кровать, изредка поглядывая на вошедшего.
Проезжающий[3142]3142
Зач.: которого смотритель называл превосходительством
[Закрыть] имел[3143]3143
Зач.: угрюмый, твердый и спокойный вид.
[Закрыть] вид вместе ученого и помещика. На нем была черная бекеша, застегнутая до верху, и высокие сапоги; седая большая голова была коротко обстрижена, и на указательном пальце был большой чугунный перстень с каким то изображением.[3144]3144
Зач.: адамовой головы.
[Закрыть]
Он сел у стола, расстегнулся, шепнул что-то слуге и, получив от него книгу, которая показалась Pierr’y духовною, стал читать, изредка взглядывая на Безухова и раза два встретившись с ним глазами. Строгое и спокойное выражение этого взгляда[3145]3145
Зач.: успокоительно
[Закрыть] раздражительно действовало на Pierr’a. Ему всякий раз хотелось заговорить с проезжающим и сообщить ему свои мысли, но всякий раз он опаздывал и уже проезжающий опять читал. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинками желтый старичок без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, но никогда и не росли у него. Поворотливый старичок слуга[3146]3146
Зач.: не только учтиво и подобострастно, но благоговейно служил своему господину. Он
[Закрыть] разбирал погребец, приготовлял чайный стол и принес кипящий самовар. Налив себе один стакан чаю, проезжающий налил другой безбородому старичку и подал ему. Этот поступок поразил Pierr’a. Он положил свою книгу и стал пристальнее вглядываться в проезжающего. Ему казалось, что он прежде где то видал его и что еще прежде он замечал твердый, строгий и полный жизни старческий взгляд этого человека.[3147]3147
Зач.: «Тоже едет, как и я из Москвы в Петербург», думал Pierre, «и совершает путешествие, как будто может быть для него какая нибудь разница в том, что он будет в Петербурге или в Москве. Тоже читает книгу (я бы желал знать, какая это книга), точно он узнает что нибудь из нее; тогда как уже близок для него переход, который ничего не откроет, а все закроет для него…»
В то время, как Pierre, при виде этого старого человека, опять в мыслях своих пришел к тому же безвыходному углу отчаяния и безнадежности, проезжающий сделал знак своему слуге, чтобы тот вышел, и пристальным, ласкающим и вместе строгим взглядом, таким взглядом, каким смотрят только люди, привыкшие к власти, стал смотреть в лицо Pierr’a.
[Закрыть]
Проезжающий выпил свой стакан, налил другой слуге и опять взялся за книгу. Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ступай, отдохни, – сказал проезжающий басистым голосом.
– Прокоша, – окликнул он уже выходившего слугу, – скажи смотрителю, чтоб к вечеру были сдаточные.
Когда слуга вышел, проезжающий опять углубился в чтение.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон. – Никто один не может достигнуть до истины, только камень за камнем с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени воздвигается храм Соломона, который должен быть достойным жилищем великого бога. Ежели я знаю что нибудь, ежели я дерзаю сам, ничтожный раб, приходить на помощь ближнему, то только от того, что я есмь составная часть великого целого, что я есмь звено невидимой цепи, начало которой пропадает в небесах. Вот как мы стараемся постигнуть бога, граф. В чем же состоит ваше созерцание творца и его творения? Скажите мне его, граф, – сказал масон и закрыл глаза.
<– Да… я …да, отчего же?… – сказал Pierre. —Да, я бы желал знать, в чем состоит истинное… франмасонство. Какая цель его? – спросил Pierre.
– Цель? Воздвижение храма Соломона, – сказал старичок и закрыл глаза. «Вы ничего не понимаете… так и должно быть», говорило его выражение.
– Познание натуры, любовь к богу и любовь к ближнему, – прибавил старичок после молчания. И он опять закрыл глаза с выражением, говорившим: «это ты можешь понять». Они помолчали минуты две.
– Но это отчасти цель христианства, – сказал Pierre, всё притворно смеясь. Старичок не отвечал.
– Познание натуры… познание натуры, – потом повторил несколько раз Pierre.
– Какими же путями вы дошли до того, чтобы постигать натуру?
– На это есть целый свод наук. Науки открыто стремятся к этому. Есть физика, химия, ботаника, которые стремятся к постижению натуры.
Старичок кивал головой, как бы одабривая каждое слово Pierr’a. На последних словах он остановил Pierr’a, входившего в умственное, раздраженное одушевление.
– Да, но чем более они стремятся к этому, тем более они развиваются, тем более теряют из вида свою главную цель – постижение гармонического целого натуры. Наука одна, – сказал старичок.
– Какая это наука? – сказал Pierre.
И в то время, как он говорил это, он боялся, что старичок не будет в состоянии ясно ответить ему, он боялся, что старичок даст ему слишком слабые и мистические аргументы. Он желал поверить старичку, и с нетерпением ждал его ответа. Старичок не торопился.
– Поражало ли ваше внимание, граф, – начал он, – то природное явление, что живые силы природы поддерживаются одна в ущерб другой? Растение питается соками земли и удобрением, животное пожирает растение, человек питается животным и вновь содействует произрастанию растений. Видите ли вы в этом явлении случайность или известную цель, ведущую к общей гармонии?
– Я вижу в этом закон натуры, – отвечал Pierre.
– Очень хорошо. Но ботаника, физиология, или физика, или какая из натуральных наук научила вас видеть эту гармонию в натуре?
– Все они, – отвечал Pierre.
– Но вы сделали вывод из всех этих наук, граф, и вывод этот есть вывод одной единственной науки – натуры, которая имеет задачей понять гармонию и цель всего существующего, вещественного и невещественного, – человека – его место в природе, его цель и назначение. Во всем своде наук, о котором вы упомянули, граф, нет науки, которая бы открыла нам тайну назначения человека и его отношения к творцу, а это есть главный вопрос, представляющийся человеку. – Старичок замолчал. Pierr’y понравилась эта мысль одной науки, включающей в себе всё и отвечающей на все те страшные вопросы, которые он последнее время мучительно задавал себе; он быстро в голове своей дополнял всё недосказанное. Он чувствовал, особенно последними словами старичка о боге, что вся наука натуры, всё учение масонства должно было быть основано на признанном существовании всемогущего, живого творца, которого он никогда не чувствовал необходимости допустить.
<В ту минуту, как князь Андрей вышел из под полога, в воспоминании его проснулся вдруг со всеми подробностями его разговор с Ріеrr’ом на пароме, как будто этот разговор имел самую твердую связь с тем, что теперь произошло в душе Андрея.
«Да, да, да», подумал князь Андрей, «это всё одно и то же. И он прав, тысячи раз прав», подумал князь Андрей, вспоминая слова Pierr’a.
И с той поры все мечтания Pierr’a, над которыми он почти смеялся, когда он оспаривал в разговоре с ним, он, никому не говоря о них, начал приводить в исполнение. В Богучарове был отведен флигель для больницы, была выписана ученая повивальная бабка для крестьян, священнику было внушено и даны деньги, чтобы он учил детей, барщина уменьшена и начато то, чего не начинал Pierre. Князь Андрей решил отпустить на волю своих крестьян, зачислив их в вольные хлебопашцы. Он написал о том письмо в Петербург.>
<Pierre около года провел то в Киеве, то в Одессе, то в своих огромных южных имениях, постоянно переписываясь с своим руководителем и работая, как ему казалось, для достижения предназначенных себе целей. В разъездах, в хлопотах по делам время его проходило незаметно, но в конце года он убедился, что он почти ничего не сделал из того, что предположил себе и что достижение его целей гораздо труднее, чем как он прежде это думал, что без помощи руководителя он заблуждается на своем пути опять и впадает в свои пороки и заблуждения.
Главные его цели, одобренные его руководителем, состояли в следующем: 1) физическое улучшение быта своих крестьян – менее отяготительная барщина, разведение лучших пород скота и более выгодных растений, устройство богаделен и больниц, 2) нравственное улучшение быта крестьян – школы, улучшение, образование духовенства и 3) освобождение всех крестьян от рабства.
К удивлению своему Pierre, кроме своей слабости, нашел два неожиданных препятствия к осуществлению своих целей, а именно: противодействие всех, считавших дурным то, что он считал хорошим. Для достижения этих целей первое, что было нужно, – это были большие деньги, а их то и не было.>
Ему скучно было и более всего страшно было, что его надежда найти объяснение жизни в масонстве окажется тщетною. Через несколько времени дверь отворилась и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел приглядеться Пьер, быстрыми шагами вошел очень низенький человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот вдруг остановился, потом осторожными шагами подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками руки. Пьер поспешил подвинуться к нему, старался рассмотреть его лицо.
Маленький человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что-то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое старческое, брюзгливое лицо, с выступавшею нижнею челюстью.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил маленький человек поспешным, пронзительным голосом, очевидно еще не рассмотрев в темноте собеседника, но по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения, – быстро говорил маленький человек, видимо торопясь сказать скорее всё, что ему было нужно.
В первую минуту, как дверь отворилась и взошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким по братству людей человеком. Но как только ритор (так назывался в масонстве брат, приготавливающий ищущего к вступлению в братство) заговорил своим пронзительным, поспешным голосом, Пьер тотчас же узнал в нем Павла Ивановича Смольянинова, весьма богатого человека, которого он в прошлую зиму встречал в обществе старых дам, скучно и неприятно проповедующего всем известные истины. Пьер не только узнал в нем Смольянинова, но он узнал в нем человека, неприятного человека, и он мгновенно потерял надежду найти в масонстве объяснение жизни.[3148]3148
Зачеркнуто в четвертой редакции: Как только Пьер услыхал этот пронзительный и торопливый голос, он вдруг понял, что всё, что он думал и что ему говорили, – было вздор. Ему стало стыдно.
[Закрыть]
– Да, я… я… хочу истины, – сказал Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов и тотчас же продолжал:
– Имеете ли понятие о средствах, которыми наш орден поможет вам в достижении вашей цели? – Пьер не успел еще ответить, как ритор продолжал:
– Какое понятие вы имеете о франмасонстве?
– Иногда я думаю, что это есть истина, иногда я думаю, что это есть обман, которому невольно подчиняются те, кто его составляют, – сказал Пьер, стараясь говорить всю правду, и взглянул на ритора, боясь не оскорбил ли он его.
– Хорошо, – сказал он поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом, – искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою и не следовал ей, – отвечал Пьер.
– Хорошо. Вы ищите истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – спросил он.
Смольянинов прокашлялся, собираясь говорить, сложил руки в перчатках и начал быстро, иногда по нескольку раз повторяя одно и то же слово, но ни на секунду не прерывая пронзительного звука своего голоса:
– Теперь я должен открыть вам главные цели нашего ордена, – сказал он, – и, ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая, главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоторого важного таинства… важного таинства… таинства, от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства может быть зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его… обрести его.
Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного.
Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся, в третьих, исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Орден наш предписывает… – Он вдруг остановился.
– Подумайте об этом и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
«Какое может быть таинство и как мне уйти отсюда, не огорчив их», думал Пьер, когда он остался один. «Теперь я ясно вижу, что всё это пустая игра»…
Через полчаса вернулся ритор и тем же быстрым голосом и странным языком передал ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность, соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых, старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… другом… другом, который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
Сказав это, ритор, взяв у Пьера его шляпу и шпагу, которую ему вручили при входе, опять вышел.
Оставшись вновь один, Пьер, загибая по пальцам, перебирал все семь добродетелей и недоумевал, почему их было семь и почему скромность поставлена наравне с любовью к ближнему и почему любовь к смерти была добродетель.
«Нет, все это пустяки», думал он. «Не ухожу сейчас только потому, что боюсь напрасно огорчить их, потому что желаю знать, как смотрит на всё это Иосиф Алексеевич, мой торжковский знакомый, и потому, что хочу видеть, чем всё это кончится».
В третий раз ритор вернулся скорее и, спросив Пьера, всё ли он тверд в своем намерении и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется, и, не давая времени Пьеру договорить утвердительный ответ, сказал:
– Орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами.
– То есть как же иероглифами? – спросил Пьер.
–
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.[3149]3149
Зачеркнуто: Прошло два года.
[Закрыть] Никто уже не поминал о Буонапарте – корсиканском выходце и антихристе: не Буонапарте был, а был великий человек – Наполеон. Два года мы были в союзе с этим гением и великим человеком – императором Наполеоном. Два года его посланник Коленкур был чествуем в Петербурге и Москве, как ни один из посланников. В 1809 [году] император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с своим новым другом и только и было речи в высшем обществе, в обществе Анны Павловны, что о величии этого торжественного свидания двух властелинов мира и о гениальности императора Наполеона, бывшего корсиканца Буонапарте, антихриста, которого год тому назад по высочайшему манифесту, как врага рода человеческого, по всем русским церквам предавали анафеме. В 1809 году дружба двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла даже до того, что поговаривали о браке Наполеона с одной из сестер императора Александра и, когда Наполеон объявил войну Австрии, то русский корпус выступил на границу для содействия своему прежнему врагу Буонапарту и для воевания с прежним союзником, австрийским императором. Но в обществе чувствовалось, что мы не примем серьезного участия в этой войне, и общество не было занято ею.
Главное внимание русского общества обращали в это время внутренние преобразования,[3150]3150
Зач.: на образец французских
[Закрыть] которые были производимы в это время императором[3151]3151
Зач.: с помощью возвышавшегося тогда из ничтожества Сперанского.
[Закрыть] во всех частях государственного управления.
Был тот молодой период царствования, следующий после продолжительного царствования (царствования Екатерины), в который всё бывшее, прежнее кажется устарелым, негодным, в который, кроме побуждения изменить надоевшее, дать разгуляться молодым силам, кроме той причины, что недостатки старого порядка видны и выгоды его незаметны, представляются еще бесчисленные причины, почему нужно уничтожить старое и ввести новое.[3152]3152
Зачеркнуто: тогда как сущность побуждения изменять лежит только в том, что старое надоело, что из старого устройства видны только невыгоды, а удобства незаметны, что уже забыт тот труд, который был положен на то, чтобы ввести это старое, когда оно еще было новое, и что молодости нужно положить свои силы.
[Закрыть] Всё переделывалось, как новый жилец непременно переделывает квартиру, в которой долго до него жил его предшественник. Был тот молодой период царствования, который всякий народ переживает раз пять в столетие – период революционный, отличающийся только тем от того, что мы называем революцией, что власть при этих революциях находится в руках прежнего правительства, а не нового. В этих революциях, как и во всех других, говорится о духе нового времени, о потребностях этого времени, о правах человека,[3153]3153
Зач.: и т. п. фразы, служащие только предлогом для того, чтобы удовлетворить потребности молодости разрушать старое и творить новое, т. е. после старого жильца – убрать квартиру по своему вкусу, покуда еще есть на то энергия и охота.
[Закрыть] о справедливости вообще, о необходимости разумности в устройстве государства и под предлогом этих идей и выступают на поприще самые неразумные страсти человека. Пройдет время и охота, и прежние нововводители точно также упорно держатся за свое бывшее новое, а теперь старое, и отстаивают свое убранство квартиры против подросшей молодежи, которой опять хочется и нужно удовлетворить своей потребности попробовать свои силы. И точно также обе стороны говорят друг другу аргументы, которые они считают истиной: одни о новом духе времени, правах человека и т. п., а другие о освященном временем праве, о выгодах известного, привычного и т. п., и обе стороны стремятся удовлетворить потребностям возрастов человека.
Как и всегда, нововводители в 1809 году имели пример к подражанию, к которому они стремились. И пример этот был отчасти Англия, отчасти Наполеоновская Франция.[3154]3154
Зач.: Эти нововводители совершенно разумно говорили, что во Франции и Англии учреждения лучше: там например есть ответственность министров, есть конституция, есть доступ всех сословий к высшим должностям, есть habeas corpus [хартия вольностей] и такие же постановления делали у нас.
[Закрыть]
Давно уже вышел указ о уничтожении коллегий и учреждении Государственного совета и министерств, вышел указ об экзаменах для получения чинов[3155]3155
Зач.: Они были совершенно правы, но забывали только одно, что эти преимущества вынесли Франция и Англия из революций, принесших вместе с преимуществами и много зол, и что нельзя взять одни преимущества без невыгод, что нельзя удержать самодержавную власть и конституцию, что лучше бы было бессомненно, ежели бы корова могла и под верхом ходить, но что нет на свете коровы-лошади и что надо выбирать одно из двух: или верхом ездить или молоко пить, а к лошади нельзя пришить коровье вымя, а к корове лошадиные ноги. Консерваторы, Карамзин с своей запиской о старой и новой России и другие, были тоже правы, но они забывали, что тот старый порядок, который они защищали, был точно также когда то новым и тоже, по примеру других, насильственно пришит к еще прежнему порядку.
[Закрыть] и указ о уничтожении преимуществ придворных чинов, и готовились другие, еще важнейшие, еще разумнейшие преобразования, которые пугали стариков, которые знали, что им не дожить до плодов этих семян, и радовали молодежь, потому что молодежь любит новое. Как и всегда, и те и другие, полагая, что они приводят аргументы, и думая, что действуют вследствие мысли на основаниях разума,– и те и другие удовлетворяли только своей инстинктивной потребности. И так же, как и всегда, и те и другие, вследствие спора, забывали даже и свои мнимые доводы и действовали только вследствие[3156]3156
Зачеркнуто: одного желания: оскорбить друг друга.
[Закрыть] одной страсти.
– А, так вы говорите, что дворянство было опорой трона, так вот, не угодно ли, пятидесятилетним надворным советникам держать экзамен, – говорил Сперанский.
– А, вы говорите, что новый дух времени лучше, так я вам докажу, что при Иоанне Грозном русские были счастливее, чем теперь, – говорили Карамзин и противники. И те и другие думали, что судьба человечества и наверное России и всех русских зависит от решения их спора о введении или не введении в действие указа о министерствах или экзаменах. И в этом то, как и всегда, они более всего заблуждались. Никому, кроме тех, которые в споре о том находили счастье жизни, не было никакого дела ни до министерств, ни до экзаменов, ни до освобождения крестьян, ни до введения судов и т. п.
Жизнь с своими существенными интересами: здоровья, болезни, богатства, бедности, любви брата, сестры, сына, отца, жены, любовницы, с своими интересами труда, отдыха, охоты, страсти, мысли, науки, музыки, поэзии, – шла вне указов о министерствах и о коллегиях, как и всегда идет вне всех возможных правительственных распоряжений.
Приехав в Петербург в 1809 году, князь Андрей велел себя везти прямо в дом Безухового <(не собственный дом, но дом, занимаемый им на Мойке со времени женитьбы, из которого Pierre, несмотря на дороговизну, не переехал, и жил один)>. Въехав в ворота, он спросил, дома ли? уверенный, что вопрос этот мог относиться только к Pierr’y, так как графиня была в Эрфурте, с тех пор приезжала в Петербург и опять уехала за границу.
– Графиня выехали, – отвечал дворник.
– Так стало быть Петр Григорьевич не живет тут?
– Они дома.
Князь Андрей был так удивлен этим известием, что он едва удержался от выражения недоумения перед дворником. Он послал наверх слугу спросить, может ли остановиться тут, но сам пошел вслед за слугою.
Дом был большой, половина Pierr’a была наверху в низеньких комнатках. Он остановил слугу и вошел сам. Pierre в выпущенной рубашке, с голыми, толстыми ногами в туфлях сидел за столом и писал. <Низкая комната была накурена.
– Что я вижу? – радостно закричал Pierre и бросился к своему другу. – Разумеется, у меня, нигде, как у меня.
– Да, как же ты с женой? – с улыбкой сказал Андрей.
Pierre интересовался не вопросом, а тоном, которым он был сделан, звуком голоса, улыбкой и в особенности лучистым светом глаз. Он в мгновение, с чутьем любящей женщины понял, что друг его – другой человек и ожил.
– Да с женой, – отвечал [Pierre], – я вам объясню всё: с женой и очень рад и спокоен, что с женой. Я расскажу, как это всё сделалось. Но как я рад. Ах, как я рад. А я вот за работой, – начал он, – аббат… вы не знаете его, это – удивительный человек. Я вас с ним непременно познакомлю. Можете представить, это – проект мира вечного. Он мне оставил. Много есть маниака, но мысль глубокая; я делаю отметки и увлекся, пишу целый traité,[3157]3157
[трактат,]
[Закрыть] ну, да после. Ведь мы два года не видались. Помните паром?… Что за прелесть была весна. Как вы, зачем вы? Как я рад.
Он говорил, что рад, и Андрей понимал, что друг его был рад не только видеть его, но видеть его ожившим. Он не только не скрывал этого, но, чтобы дать тон своего положения, тотчас сказал ему:
– Зачем? Ты удивишься.[3158]3158
Зачеркнуто: Служить в комиссии составления законов.
[Закрыть] Дела с тестем. Тебя посмотреть и отсюда в Крым. Я нездоров, и очень нездоров.
– Что вы!
– Да, ну что нового? Окончил ли работы <Сперанский?>
– Да, капитальные перевороты. Но вы читали записку Карамзина?
– Я ни сперанцист и ни карамзинист, но, признаюсь,[3159]3159
Зач.: вижу громадность дела и хочу помочь. Меня вызвал Кочубей, ну я и приехал.
[Закрыть] имею свое мнение, в котором схожусь с Монтескье. Но как ты опять с графиней? Donnez moi le mot de l'énigme.[3160]3160
[Дайте мне ключ к загадке.]
На полях: у Hélène важнейший дом в Петербурге. Партия – французские дипломаты, умнейшие люди: Билибин, Разумовский.
[Закрыть]
– Я? – Pierre слабо улыбнулся и одной этой улыбкой сказал всё. Сказал, что его окрутили и свели с женой против его воли. – Я? Au fond c’est une bonne pâte de femme, elle a ses défauts, je n’ai pas le moindre amour pour elle,[3161]3161
[В сущности она не плохая женщина, у нее есть недостатки, я не чувствую к ней ни малейшей любви,]
[Закрыть] но надо было ей помочь и спасти. Она гибла, а мне – всё глупости, всё пустяки. Душа моя, как я вам рад.[3162]3162
Зач.: Так вы серьезно смотрите на эти преобразованья. Дай бог.
[Закрыть] Сперанский, что за человек… Ах, да, Ростовы здесь, у них сватьба: старшая дочь за Берга, – сказал он.
– Ведь вы их знаете? Меньшая говорила мне про вас. Это – лучшее было известие о вас…
Он не договорил. Андрей смутился и не мог скрыть смущения. Pierre сгорел, как маков цвет.
– Что за прелесть, что за девушка. Я не знаю…
– Очень милая.
Опять они заговорили о Сперанском, о указе и избегали говорить о Наташе. Они слишком хорошо знали друг друга и поняли, что для каждого из них она была – лучшая надежда в жизни. Андрей рассказал, что всё таки одно, что он любил (а Наташа?) – была война и он ехал в Турцию принять полк. Притом праздность – мать всех пороков, причина ошибок, заблуждений («женитьба на Наташе», подумал Pierre) и он ехал делать что нибудь.
На четвертый день своего приезда, как четыре года тому назад, Андрей получил розовую записо[чку] от Анны Павловны, узнавшей, что он тут, и поехал к ней вместе с Ріеrr’ом. То же было, только вместо эмигранта был секретарь французского посольства и похвалы Наполеону воздавались.
Князь Василий заглушал сам себя бессмысленным мычаньем, хваля Бонапарта [avec] empressement [?].[3163]3163
[с торопливостью.]
[Закрыть]
«L’amitié d'un grand homme
Est un bienfait des Cieux».[3164]3164
[«Дружба великого человека – дар небес».]
[Закрыть]
Князь Андрей. – Да, особенно, когда эта дружба после драки.
– Ваша бедная жена.
– Да, ежели бы женщины не рожали, они бы были совершенно вам приятны, только Наполеон не того был мнения в своем разговоре с m-me Staël, a V[icomte] такой приятный юноша. Pierre держал себя прилично, пока не стали говорить о континентальной системе. Он вдруг напустился на Наполеона с точки зрения республиканца.[3165]3165
На полях: Однако, надо сходить к твоей жене. Очень неприятно. Она с большим тактом кокетничает, но кажется Борис признанный любовник.
Графиня Hélène очень с тактом себя держит.
А[нна] М[ихайловна] спрашивает пренебрежительно о Ростовых. – Allez, Boris, vous me ferez plaisir, ils ont été si bon pour vous [Съезди, Борис, ты мне доставишь удовольствие, они были так добры к тебе.]
Hélène обожает франц[узов]
[Закрыть] А[нна] П[авловна]: Несчастная война.
– Да, в особенности вследствие потери NN, а сорок тысяч человек– ничего. К[утузов] вдруг стал глуп, это часто бывает. Борис с приятным достоинством рассказывает о чувствах императора. Оттуда едут к Ростовым на ужин. Дорогой говорят о Б[орисе].
– Он уйдет очень далеко, потому что он один не пошлый дурак между ними, идиотами, и вместе с тем имеет такт не оскорблять их своим превосходством и притворяется равным им. Многое он уступает, многое он принял от них.
– Мне его жалко. Чтоб умереть, нужно узнать тщету жизни; иному, как мне, дается это ударом, сразу, потом дотираешь пустую форму, а другим, бедным, как ему, раздувают эту форму и всё кажется, что что то есть, пока не лопнет этот осторожно надутый пузырь. О А[нне] П[авловне]. О них судить нечего. Это – эхо, а голоса нет и эхо все перевирает, опаздывая. Они – никогда не в такте. Когда подступает новое, они все верят в старое. Когда новое сделается отсталой пошлостью и передние умы уже видят новое, они только разжуют ее. Так теперь с Наполеоном. Ежели бы я мог еще допускать великих людей, как четыре года тому назад, я бы давно разочаровался в Бонапарте и я с тобой согласен. Теперь это – ничтожество, пустота, близкая к своей погибели, сама себя заевшая. – Князь Андрей был в умственном раздражении, как и всегда возбужденный Ріеrr’ом. И насколько ни возвысился Pierre за это время, он всё видел это громадное пространство между собой и Андреем и радовался ему. Князь Андрей еще больше ушел в область мысли.[3166]3166
На полях: Приятно после скучного вечера.
– Ну давай ругать хозяев. —
Не Бонапарт, a le droit des gens [народное право]. Свобода, конституция.
Pierre разговаривает с Андреем о Наташе.
– Я бы женился, коли бы я знал и смел.
Pierre, сам не зная зачем, бежит и рассказывает это Наташе. Он не думает, что любит, но уважает ее больше всего в мире. Не понимает, как решаются обнять ее, танцуя, как лакеи не слышут, как стена не посторонилась.
Поперек текста написано: Pierre считает столь ничтожной всю жизнь, что не стоит и не сойтись.
В 1810 князь Андрей был опять проездом.
На полях: Андрей узнает от Pierr’a и от Бориса о отношениях Наташи с Борисом и мучается и вследствие того воздерживается от предложения.
[Закрыть]
У Ростовых была сватьба и вечером бал. Дела Ростовых шли всё хуже и хуже. Они жили в деревне; чтобы спасти имение, надо было продать родовой дом. Старый граф медлил. Он приехал в Петербург искать место для поправления дел и вместе с тем последний раз повеселить дочерей, прежде чем зарыться в деревню. Но несмотря на московские обеды, на знакомства со всеми в мире, место не получалось. Надо было просить или через Аракчеева или через Сперанского. Оба презирали таких людей, как старый граф. А тут Берг, который устроил свою судьбу, про которого все уже переставали говорить, что он глуп, потому что он был уже полковник, несмотря на то, что только потому он и был полк[овником], что все соглашались, что он слишком глуп для того, чтобы не сделать ему того, о чем он так наивно просил, – Берг сделал предложение, Лиза согласилась. Отец, мать и брат поморщились и согласились. Отец морщился особенно оттого, что надо было дать приданое, деньги, а их не было. Он хотел дать вексель, но Берг не согласился, чуть не расстроилась сватьба. Граф занял восемьдесят тысяч и дал. Но это была брешь, после которой нельзя уже было колебаться в продаже дома и подмосковной. Nicolas приехал из полка, где он служил, рядовым, гусарским, честным, храбрым товарищем (на таком он был счету), штаб ротмистром, чтобы быть шафером сестры. Nicolas загрубел после Тильзита. В доме было грустно. Он отделился всеми интересами в полковую жизнь.[3167]3167
Поперек текста написано: Уговаривают Nicolas жениться.
[Закрыть] Езда, ученье, игра, попойка, война, производства, дружба и главное праздность, эта полная прелести полковая праздность. Сидит у заваленки, ничего не делает, не ждет, не думает. Придет на новую стоянку, люди все милы и просты кажутся. А тут поход, сражение – убьют может быть. Он загрубел. Ни новой музыки, ни новых песен, книг, интересов. Кроме того, он бежал из дома оттого, что его хотели женить на богатой невесте, и тут ему Соня жертвовала собой. Всё это было скучно. В Петербург он приехал с Васькой. В этот вечер, когда приехал Андрей с Pierr’ом, все обожатели Наташи были налицо: Борис, Андрей, Pierre, Денисов, и Наташа была на себя не похожа от радостного волнения; она вся дрожала и радостно светилась. Она была теперь вполне прелестная собой девушка, в полной силе красоты и молодости.[3168]3168
На полях: Анатоль с Nicolas. Nicolas презирает его.
Князь Андрей боится потерять ее при виде ее действия на других, но всё не изменяет сво[его] р[ешения].
[Закрыть]
Ростовы в Москве без сомнения принадлежали в высшему свету, но в Петербурге они не могли быть высшего круга. Их общество было смешано. Были В. Денисов, сам жених Берг и был Анатоль Курагин, который в то время был львом Петербурга (он как то раз вошел в связь с замужней женщиной высшего света, убедился, что это нетрудно, стал смелее с другими и сделался лев), и Борис, державшийся в самом высоком кругу. Старые Ростовы не чувствовали и знать не хотели, к какому они принадлежат кругу, но, как и всегда, молодые чутче на эти оттенки и особенно Наташа по своей тщеславной натуре чувствовала это.
Pierre и Андрей приехали раньше других. Еще никого не было. Наташа одна в бальном платье ходила, постукивая каблучками, по зале с веером в руках (она была рада, что она как большая) и напевала. Она увидела Pierr'a и весело улыбнулась, но, увидав Андрея, она задрожала ясно от радости, но как будто она испугалась. Она справилась. Князь Андрей сиял лучистыми глазами, говоря с ней самые пустые, ничтожные вещи. Pierre видел это и грыз пальцы. Он бессмысленно ревновал. Вошел гусар с усами, загорелый, особенно обрадовался Андрей. Жених с невестой классически сидели, и тот веселый, поэтический бог, который парит над соединяющейся четой, стоял в воздухе. Тут был и Денисов, но невестой всех их четырех была одна Наташа. В ней был фокус всего света. Она была счастлива, кокетничала со всеми, но не выпускала из виду Андрея и перед одним им робела. Она потребовала от него вальса и он, пощелкивая шпорами, пошел один, потом другой. Она кокетничала и с Анатолем, но не обращая на него внимания. Борис по[пался] ей и она, как бы желая наказать его, заставила его пожалеть, что они [1 неразобр.] разошлись. Она и Бергу велела подать себе опахало и он улыбался и отец улыбался, глядя на нее издалека.
– Моя то, моя то!
– Послушайте, – сказала она Андрею, – как я рада, что вы теперь тут. Нам веселее будет.
– Я еду послезавтра.
– Как? – строго спросила она. – Нет, – умоляюще сказала она. – Не может быть.
–
Ночью, вернувшись домой, Pierre отмалчивался от речей князя Андрея, потом он вдруг повалился на подушку и заплакал.
– Боже мой! Что со мной, Андрей, я влюблен, до безумия влюблен, я без нее жить не могу.
– А, так вот оно когда пришло, – сказал князь Андрей, стараясь говорить просто.
– Да, а она любит вас. И слава богу, но я несчастлив. Я знаю, что я сделаю, я сопьюсь с круга.[3169]3169
Зачеркнуто: И, несмотря на увещания князя Андрея, он потребовал вина.
[Закрыть] Сколько жизни, тонкости, сколько пороков и сколько прелести, – говорил он, соглашаясь и вспоминая каждую ее фразу, ее мину… А она в то время не спала и тоже плакала.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
