Текст книги "Смертоносная зона. Остросюжетный детектив"

– Никуда не денется твоя фирма. Два месяца никто не звонил, значит не очень нужна. А поездка всего на неделю. Подождут, если что. Зато вернешься с деньгами.

Все аргументы директрисы были весомыми. Шоира и сама понимала, что деньги сейчас важнее, но что-то внутри нее яростно сопротивлялось и говорило «нет». Но после недели уговоров скрепя сердце согласилась.

В кружке в спешном порядке начали готовить новую программу для выступлений. Софья Михайловна заказывала новые костюмы: чересчур открытые, полупрозрачные, с яркими блестками. Она придирчиво отбирала девочек-конкурсанток и перед самым отъездом едва не забраковала Машку.

– Тебе, Мария, только кадриль танцевать, да каблучищами стучать. А восточные танцы – дело тонкое. Да и сексуальности в тебе маловато…

Но Шоира встала горой и заявила, что без подруги никуда не поедет. Пришлось директрисе пойти на уступки.

В аэропорт они решили отправиться заблаговременно. Заранее вызвали такси и без спешки погрузили вещи.

Софья Михайловна стояла у окна и следила за отправлением из-за занавески. Убедившись, что все в порядке, прошла в прихожую к телефонному аппарату.

– Але… Передайте хозяину – поехали все понравившиеся девочки, как и договаривались. И черненькая, что на фотографии слева, тоже…

Июль 1996 г., Пафос, Кипр

Фрэнки потянулся и шумно зевнул. Ну и ночка! Что-то есть захотелось… В животе урчит… Он потихоньку расстегнул молнию на брюках. Складки жира на животе тут же вырвались на волю и легли на колени. Полицейский любовно погладил себя по выпущенному пузцу.

– Послушайте, старина, – обратился Фрэнки к портье, – сделайте одолжение, принесите-ка нам по гамбургеру и кетчупа побольше.

– И пива…, – тут же вставил Кристос.

– Нет. Пива не надо, дружище. Мы ведь при исполнении. А мой желудок требует свое… Я, когда голодный, плохо соображаю. А нам еще четверых свидетелей опрашивать…

– Конечно, конечно. Может, еще и сосисочек прихватить?

– Не стоит, дружище. Я и гамбургером обойдусь.

Портье галопом помчался в ночной бар за едой. А Фрэнки в предвкушении развалился на стуле.

– Давай-ка, Кристос, приглашай этих… Кто там у нас на очереди? Начни, пожалуй, с пожилой леди. Она, наверное, притомилась, бедняжка.

Кристос вышел за дверь и невольно залюбовался сонной идиллией. Двое немцев, похоже супруги, уснули, трогательно притулившись друг к другу. Время от времени они раскачивались из стороны в сторону и клевали носом, мелодично похрапывая.

Пышнотелая дама неизвестной национальности посапывала на соседнем кресле. Ее собака, свернувшись калачиком, тихо повизгивала во сне.

И только один свидетель, с виду чопорный англичанин, никак не мог угомониться. Он ерзал от нетерпения с угрюмым видом.

При появлении Кристоса старушка немедля открыла глаза, резво вскочила, будто и не спала вовсе, и ринулась в кабинет. Однако англичанин ее опередил.

Допрос первого свидетеля близился к концу, когда появился портье с подносом в руках.

– Я на всякий случай три гамбургера взял. Вдруг не хватит…, – сообщил он услужливо и с чувством исполненного долга удалился.

– Будешь? – спросил Фрэнки напарника и, не дождавшись ответа, придвинул к себе все тарелки.

– Хорошо, – прошепелявил полицейский с набитым ртом, обращаясь к порядком уже измочаленному свидетелю. – Подведем некоторые итоги, так сказать… Значит, сегодня, то есть уже вчера, вы неоднократно видели погибшую в сопровождении одного и того же, неизвестного вам молодого человека.

– Да, – коротко ответил англичанин.

– А когда вы видели их вместе в последний раз?

– После ужина. На пляже.

– В котором часу?

– Я на часы не смотрел. Но было уже довольно темно. Я сидел на мостках, а они протопали мимо. Парень чуть на руку мне не наступил впотьмах…. Да… вот еще что… Мне показалось, будто они были в ссоре.

– А почему вы так решили? Ведь было темно, и лиц не разглядеть. Они что, спорили, громко разговаривали, ругались?

– Нет. Шли молча, отстраненно, будто чужие.

– Молча? Это вовсе не доказывает, что молодые люди поссорились.

– Ну, не скажите! Если двое только и делают, что ходят в обнимку и целыми днями лижутся у всех на виду, без стеснения… А тут… Тут было заметно, что ей совсем не хочется купаться.

– А с чего вы это взяли? Она упиралась? Сопротивлялась?

– Нет. Не знаю. Было заметно, и все… Девушка что-то резко говорила, кажется, по-русски…, словно оправдываясь. Я слов не разобрал.

– Это ничего не доказывает и к протоколу не пришьешь. Купаться ночью – противоестественно для любого нормального человека. Нет ничего удивительного в том, что девушка не изъявляла горячего желания лезть в холодную воду. Жаль только, что она не смогла убедить своего спутника, и пошла у него на поводу… Что же было дальше?

– Они дошли до самого конца волнореза и остановились у площадки для прыжков. Там парень снял свою жуткую майку и повесил ее на перила. Знаете, такую… яркую, с надписью «I love Cyprus» и изображением Острова на груди. На каждом углу продают…

– Так, отлично. А дальше?

– Дальше ничего… Я не имею дурной привычки подглядывать за молодыми парочками, и, разумеется, незамедлительно удалился. Ходят слухи, что русские зачастую купаются голышом. – Варвары! Дикари! Штрафовать их за это надо. И никто им не объяснит, что есть специальные пляжи – для нудистов.

– Правильно – штрафовать! – неожиданно встрепенулся Кристос.

За время допроса он не проронил ни слова, лишь старательно записывал показания и умирал от скуки.

– Совершенно с вами согласен. А деньги – в бюджет, на оборону Кипра!

Фрэнки пропустил высказывание напарника мимо ушей. Пока тот со свидетелем обсуждал животрепещущую тему собираемости налога на оборону, который вот-вот собирались ввести местные власти, старый полицейский о чем-то сосредоточенно размышлял. Его указательный палец скользил по лбу, от переносицы к виску и обратно…

– Майка! – вдруг громко произнес он, прервав оживленную беседу. – Куда подевалась майка?

– Может, ветром снесло? Штормит как-никак…, – робко заметил Кристос.

– Допустим. Тогда почему вся одежда девушки осталась на мостках? А, кстати, где же брюки и обувь этого типа? Тоже ветром сдуло? Нет никаких следов, что рядом с девушкой кто-то был. Какой из всего этого напрашивается вывод?

В комнате повисла напряженная тишина.

– Парень был вообще без штанов… и без обуви, – неуверенно промямлил молодой напарник.

Фрэнки закатил глаза. Господи, с кем приходится работать?

– Шевели, шевели мозгами…, сынок.

– Ааа… Тогда так. Он плюхнулся в море прямо в одежде. Ботинки тут же наполнились водой и потянули его ко дну. Девушка бросилась его спасать… и…, – начал фантазировать Кристос. – А может…, может парня и не было вовсе? А нашему свидетелю просто пригрезилось в темноте… Показалось…

– Как это показалось?! – возмутился англичанин. – А кто мне, по-вашему, чуть ногу не отдавил?

– Вы же прежде говорили, руку? – не унимался Кристос.

– Ну, руку. Не цепляйтесь к словам, молодой человек. Я же сказал чуть. Это могла быть любая часть моего тела!

Фрэнки внезапно прекратил эту перебранку.

– Успокойтесь. Успокойтесь, господа. Ни руки, ни ноги нашего уважаемого свидетеля, которые, к счастью, не пострадали и не имеют отношения к расследованию.

Он встал и дружески похлопал англичанина по плечу.

– Благодарю за помощь. Не смею больше вас задерживать, дружище. Вы оказали нам неоценимую услугу. Надеюсь, вы сможете подтвердить свидетельские показания в суде?

От этих слов беднягу Кристоса перекосило. Фрэнки, наверное, слетел с катушек или спятил на старости лет… К чему вся эта преувеличенная благодарность? Неоценимую услугу?! Что такого сумел сообщить свидетель? В каком еще суде? И кого судить-то, утопленников? И причем тут майка?

Когда за англичанином закрылась дверь, полицейские в тишине уставились друг на друга. Слышалось только жужжание мухи, которая проснулась от яркого света лампы и теперь яростно кружилась по комнате. Фрэнки смотрел на молодого напарника торжествующе…

Кристос, не получив объяснений, свернул трубочкой протокол и прихлопнул жужелицу метким ударом. Вот и четвертый труп появился…

Январь 1996 г., Нижнекамск, Россия

Вера почувствовала, как сильные руки подхватили ее, не дав удариться головой об косяк, и провалилась куда-то в пустоту.

– Как вы, Вера Прокофьевна? Вам лучше? – услышала она какое-то время спустя.

– Вы меня слышите? Говорить можете? – спрашивал тот же голос. – Пошевелите пальцами.

Она с трудом разлепила тяжелые веки и увидела незнакомца, который склонился над ней чуть не в три погибели. Прямо в лицо ей с беспокойством смотрели его красные воспаленные глаза.

– Простите меня, дурака. Простите. Я не мог… Не знал как… Всю дорогу думал… Хотел подготовить… И не смог. Простите.

Вера ничего не ответила, только облизнула пересохшие губы. Она теперь лежала на диване в гостиной, заботливо укрытая пушистым пледом.

– Может, воды? Или скорую вызвать?

Вера отрицательно покачала головой. Ничего ей теперь не нужно, ничего… Ну, почему, почему она не умерла сразу? Кто этот человек? Что ему от нее надо?

– Верхний свет погасите. Режет…, больно, – прошелестела несчастная женщина и безучастно уставилась в потолок.

Незнакомец включил ночник и подоткнул одеяло под Верину спину.

– Я – Шалымов, – сказал он негромко.

Шалымов. Шалымов? Где-то она уже слышала эту фамилию… Ах, да. Лешкин хозяин. Из московского офиса. «Интерра», кажется, или «Инверра»…? Зачем он здесь? Что ему от нее надо?

– Я был там. У Него. Это утром случилось. Вылетел немедленно, как только узнал. Потом – сразу к вам.

Шалымов вглядывался в ее расширенные в полутьме зрачки.

– Вы меня слышите, Вера Прокофьевна?

Он хотел спросить, понимаете, но осекся. Хоть бы она заплакала или закричала. Было бы легче. От вида ее окаменевшего лица у него самого сводило скулы.

– Мы сделаем все возможное, чтобы найти убийцу. Объявили приличное вознаграждение за любую информацию, которая поможет следствию.

Вера молчала. Он не знал, что ей еще сказать. Что? Вот, опять глупость сморозил. Как ее передернуло, когда он брякнул про приличное вознаграждение. Слово «приличное» так некстати слетело с языка, совершенно не к месту. Да, он мог нанять, купить, заплатить. Он был в состоянии сделать все, что она попросит, только мужа вернуть ей не мог. Шалымов отвернулся, не в силах вынести ее отрешенного взгляда. Она не спрашивала, ни как это произошло, ни за что, ни почему. Ничего не спрашивала.

Мертвая тишина давила. А в ушах вопреки законам физики громко стучали отбойные молотки, разрывая барабанные перепонки.

– Его дворничиха нашла. То есть велосипед… Колесо в кустах заметила, когда подметала, – наконец решился прервать он зловещее молчание. Должен же кто-то супруге все рассказать.

– Не надо, – донесся до него ее слабый голос. – Я не хочу знать никаких подробностей.

– Хорошо. Я думал… что лучше уж мне… Рано или поздно все равно придется узнать. От следователя…

– Пусть так. А сейчас уходите. Пожалуйста. Вы уже сделали свое дело и все, что надо, сказали.

Шалымов запротестовал.

– Как хотите, а я не могу оставить вас одну!

– Нет, уходите. Мне никто сейчас не нужен, никто.

– Я не буду мешать.

– Нет.

– Ну, можно я побуду у вас до утра, а? Мой рейс только в семь тридцать. Я сегодня с самолета на самолет, восемь часов в полете. А в перерыве – морг, опознание тела показания в милиции, объяснительные записки и бесчисленные заявления.

– Нет. Это все из-за вас, из-за вас. Будьте вы прокляты со своими деньгами, – сказала Вера и неожиданно позволила Шалымову остаться.

Эта ночь была самой страшной в его жизни. Он сидел в кресле с закрытыми глазами, тщетно пытаясь заснуть. Но вместо этого прислушивался к прерывистому дыханию Веры. Он вскакивал от малейшего шороха или стона. Иногда ему казалось, что он способен различить стук ее сердца даже из дальнего угла комнаты. Напрасно он взял на себя столь трудную миссию. Плохой из него получился утешитель – чуть бедную женщину в могилу не свел. Пару раз, когда тишину вдруг нарушали всхлипы, Шалымов стискивал зубы, чтобы самому не заплакать или не закричать. Впервые чужое горе он ощущал так близко, будто свое.

Он забылся только под утро и проснулся, едва забрезжил рассвет. Полчаса сна не принесли ни отдыха, ни желаемого успокоения. Вера уже поднялась и гремела на кухне чайником.

– Я рад, что вам лучше, – тихо сказал Шалымов, осторожно пробравшись на кухню. – Вера… Вера Прокофьевна, простите меня, если сможете…

– Господи, когда же вы, наконец, уйдете, – в изнеможении произнесла она и выронила наполненный чайник из рук.

– Ой, давайте, я помогу. Где у вас тряпка? А то сейчас протечет…

– Прошу вас, уходите.

– Ну, тогда до свидания. Извините. Да, вот еще что. Мы решили… То есть Совет директоров решил…, решил похоронить Алексея Ивановича в столице. Надеюсь, вы не будете возражать?

– Что?! Вы лишили меня мужа, а теперь хотите еще отнять у меня возможность приходить к нему на могилу?!

– Ну что вы, что вы, Вера Прокофьевна. Как вы могли такое подумать? Фирма, разумеется, купит вам квартиру в Москве. О работе не беспокойтесь – мы поможем трудоустроиться. Я и для вашего сына место зарезервировал. Закончит учебу – милости прошу. И должность престижную… и зарплату высокую… вам обоим… А если не захотите работать, то тоже нечего волноваться. Обещаю, что вы никогда и ни при каких обстоятельствах не будете нуждаться в деньгах. Гибель Алексея Ивановича – тяжелая утрата для нас. И в производственном смысле и вообще… Прошу вас, поверьте.

Вера ничего не ответила. Шалымов развернулся и потопал в прихожую в мокрых носках.

Декабрь 1995 г., Фамагуста, Турецкая Республика Северный Кипр

Шаги часового раздавались все громче. Бум-бум-бум-бум. Характерный стук американских солдатских ботинок по пустынной мощеной улице.

Шоира притаилась у двери, не смея высунуться наружу. Сердце от страха выскакивало из груди. Ну почему, почему она замешкалась и не успела вовремя выскользнуть из этого странного дома?! Вовремя! В темноте! Как часто тут делают обход? Она спустилась на цокольный этаж и осторожно посмотрела в маленькое половинчатое окошко. Оттуда ей были видны лишь ноги удаляющегося солдата.

Вскоре шаги послышались вновь – пограничник возвращался на свой пост. Надо засечь время – сколько раз, и с каким интервалом он ходит туда и обратно. А ей теперь торопиться не стоит, лучше уж подождать, иначе запросто можно нарваться… И не мешало бы подкрепиться – второй день ничего не ела. Вдруг в заброшенном доме остатки съестного найдутся? Какие-нибудь консервы… Где тут у них кухня или кладовая на крайний случай? Но взгляд натыкался лишь на голые стены.

Маленькую кухню она обнаружила на первом этаже, куда поднялась из полуподвала по широким деревянным ступенькам. В холодильнике было шаром покати, не считая остатков заплесневелого сыра, который хозяева забыли выбросить второпях. Зато на подвесных полках нашлось кое-что съедобное: пара пачек спагетти, банка оливок и упаковка несладкого крекера.

Однако включить плиту, чтобы вскипятить воду и сварить макароны, не получилось. Электричества не было, да и самой воды тоже. Пришлось всухомятку жевать пресные сухарики и заедать их чересчур солеными оливками.

Наскоро перекусив, Шоира снова заняла наблюдательный пост у окна. Не прошло и пяти минут, как она услышала стук ботинок, а затем увидела пограничника. Теперь можно было сделать нехитрый подсчет. Значит, так: примерно десять минут она провела на кухне, плюс еще семь-десять – возле окна, итого получается около двадцати. За это время можно добежать… Непонятно только, в какую сторону…, чтобы выбраться из города. Еще неизвестно, где у часового пролегает маршрут. А если пограничный пост где-то рядом, и ее сразу заметят? Ее схватят, как только она выйдет из дома… Немного поразмыслив, Шоира решила снова дождаться темноты, чтобы не рисковать.

От нечего делать, она отправилась «на разведку» на второй этаж. Ступала тихо, как вор… Под ногами вдруг что-то оглушительно хрустнуло – оказалось, наступила на целлулоидную куклу. Тут, похоже, была когда-то детская… В полутьме Шоира разглядела две кроватки, низкий шкаф для одежды и повсюду разбросанные игрушки…

– Бедняжка, я оставила тебя без руки», – прошептала девушка, осматривая искалеченного каблуком пупса с пластмассовыми ярко-рыжими волосами. – Боже, как ты похожа на Машку…

***

После исчезновения подруги жизнь стала совершенно невыносимой. Она всегда знала, что все эти поездки, так называемые «гастроли», могут плохо кончиться. Но никогда, даже в страшном сне, не представляла себе, что Машки не будет рядом.

Их первый вояж в Сингапур закончился благополучно. Правда, смутные сомнения зародились уже вовремя выступлений. В залах всегда было полутемно, и публика странная – одни мужчины. После концертов в гримерную вламывались какие-то типы и осматривали девчонок, словно лошадей на продажу. Но Елена, которую Софья Михайловна назначила старшей, успокаивала:

– Ничего страшного, это продюсеры…, импресарио, хотят контракты продлить…, и «товар» лицом, так сказать, посмотреть, пощупать. Есть шанс разбогатеть и карьеру сделать. Так что терпите.

При отъезде, уже в аэропорту, вдруг не досчитались двух девочек. Шоира не сразу заметила их отсутствие, так как все без исключения конкурсантки проспали после долгого ночного выступления. Собирались в спешке. Суетливо покидали в чемодан вещи и полусонные ввалились гурьбой в автобус.

– Не волнуйтесь, Света и Катя заболели, пришлось их утром срочно госпитализировать, – объяснила Елена, когда остальные сгрудились на терминале, заполняя декларации. – Медицина тут на самом высоком уровне. Врачи говорят, что быстро поправятся и смогут вернуться в Москву уже через неделю.

И тогда никому такое объяснение не показалось подозрительным. Оно было простым и естественным. В Сингапуре в то время разбушевался сезонный грипп, и многие в их группе чихали и кашляли.

Однако ни Света, ни Катя, так и не появились больше на занятиях в московской школе.

– Не беспокойся, детка, – сказала Шоире Софья Михайловна спустя два месяца, – твои подружки живы и здоровы. Звонили мне, звонили. Но, к сожалению, решили бросить танцы. Поэтому больше и не приходят.

– А дайте мне, их телефоны, пожалуйста.

– Ты что мне не веришь?! – обиделась директриса

– Просто хочу пообщаться. Может, удастся уговорить их вернуться в кружок.

– Спасибо. Спасибо, детка… Только… Только Света сказала, замуж собирается, что ли… Телефон у нее, наверняка, уже сменился. А Катин – поищу, конечно же, поищу…

Через неделю Шоира напомнила о своей просьбе. Директриса долго смотрела с изумлением, морщила лоб, якобы что-то припоминая.

– Катин телефон? Какой-такой Кати? Ах, Кати… Да, да, забыла тебе сказать – в тот же день посмотрела. Но, увы, в анкете номер не был указан. Она, как и ты была приезжая…

– А адрес есть? – спросила Шоира с надеждой.

– Да какой там адрес! Девчонка квартиру по три раза в год меняла, с хозяевами не везло, никак прижиться нигде не могла. И что ты о ней так печалишься понапрасну? Хотела бы вернуться в кружок – так вернулась бы… Ты же знаешь, я своих учеников люблю и забочусь о них, как о родных…, пока они – мои ученики. А их дальнейшая жизнь вне школы меня не интересует.

Больше они к этому разговору не возвращались, и сингапурская история потихоньку забылась.

Следующие гастроли в Турции складывались удачно. Сначала выступали в Стамбуле, потом отправились на побережье – в Кемер, Белек и Анталью. И везде московских красавиц ждал неизменный успех. К липким взглядам мужчин девчонки постепенно привыкли и больше не обращали на чересчур назойливую публику никакого внимания.

Вечером, за день до отлета они неожиданно столкнулись в коридоре отеля с Еленой с чемоданами в руках…

– А вы куда, Елена Петровна? Мы ведь, кажется, завтра днем улетаем?

С тех пор, как приемная дочь директрисы, стала над ними старшей, девчонки безотчетно ее побаивались… и не смели назвать ее по-прежнему Леной.

– Мне нужно срочно уехать… Софья Михайловна при смерти. Боюсь, не успею застать ее в живых… Пришлось поменять билет.

– При смерти? – недоверчиво произнесла Машка. – Да на ней пахать…

– Все мы в руках Божьих, – трагическим голосом произнесла Елена, пропустив колкость мимо ушей. – Сегодня – здоровы, а завтра…

Она поставила на пол чемоданы, отвернулась к стене, и с силой потерла сухие глаза кулаками, через минуту повернув к девчонкам красное «заплаканное» лицо.

– Сочувствуем. Только как вы могли уехать, ничего не сказав?

– Мне сейчас каждая минута дорога, девочки. А завтра Мехмет вам бы все объяснил. Он заедет за вами в гостиницу и отвезет в аэропорт.

Мехмет, низкорослый турок с бегающими черными глазками и длинным вездесущим носом, был представителем фирмы, организовавшей концерты. Он безотлучно сопровождал девчонок в турне, исполняя также обязанности гида и переводчика. По-русски изъяснялся плохо, английским – вообще не владел, а говорил, в основном, по-немецки. Как выяснилось в дальнейшем, понимала его одна Елена, учившая с грехом пополам этот язык в школе.

– А теперь идите в свой номер, пока за вами не придут. По вечерам молодым женщинам тут гулять небезопасно…

– А где наши паспорта? – вскричала встревоженная Машка.

– Возьмете утром на ресепшн.

Осторожный стук в дверь разбудил их затемно.

– Кто там? – спросила Шоира, вылезая из-под одеяла.

– Мехмет Алтун, – ответили за дверью.

Девушка набросила халат и впустила ночного гостя. Вслед за Мехметом в комнату ввалился мужчина плотного телосложения.

– Их бин драйвер, – пояснил гид по-немецки в ответ на недоуменные взгляды девчонок. – Это ест наш шо… шофар Гючлю. Давай, бистро.

– Рано же еще. Наш рейс только в полдень.

– Потом, потом разговор. Давай бистро. Билет менял. Эроплан Москва ту-ту одна…

Девчонки наскоро оделись, пока сопровождающие о чем-то шептались в маленькой прихожей. Когда все вещи были собраны, Гючлю одним рывком поднял, будто пушинки, тяжелые сумки с костюмами и реквизитом, и потрусил с ними к лифту.

– Гючлю – на туркиш очень «силни», – пояснил Мехмет, указывая на мускулистого шофера. – Давай за него, бистро, бистро.

У входа в отель ждал легковой автомобиль с открытым верхом.

– А где остальные девочки? Где автобус? – удивилась Шоира. – Мы тут все не поместимся.

– Потом, потом разговор. Давай, бистро. Билет менял, авто менял. Эроплан Москва ту-ту одна… Друга девочка – друга авто.

– Что он там лопочет? – шепотом спросила у подруги Машка.

– Говорит, вроде остальные на другой машине поедут…, или уже уехали, – также вполголоса ответила Шоира. – Надо торопиться, а то на самолет опоздаем.

Девчонки уселись на заднем сидении, тесно прижавшись друг к другу.

– Стойте! – вдруг заорала Машка, едва машина рванула с места. – Паспорта, паспорта забыли!

Автомобиль резко затормозил. Гючлю обернулся, не выпуская баранку из рук, и что-то грозно прокричал по-турецки.

– Их бин тут, – спокойно сказал Мехмет. – Тсс. Не надо шум.

Он похлопал себя по нагрудному карману и знаками указал шоферу следовать дальше. Девчонки переглянулись.

– Это что же, получается? – громко возмутилась Машка. – Любой, совершенно посторонний нам человек, может прийти в отель и забрать наши паспорта? Без нашего ведома?!

– Тише, не кричи. Никто все равно нас не понимает. Возможно, Елена предупредила дежурного на ресепшн, что теперь Мехмет за нас полностью отвечает. Приедем в аэропорт – разберемся.

Переводчик радостно закивал головой и произнес на ужасающем наречии, безжалостно путая русские и немецкие слова:

– Я, я. Их бин понимай. Их бин отвечай за руссиш девочка. Их бин сажай девочка аэроплан.

Вскоре показались огни аэропорта, и девчонки вздохнули с облегчением. Гючли вывернул автомобиль прямо на взлетную полосу и остановился.

– Давай, шнелле, – прокричал Мехмет, указывая на маленький частный самолет, стоявший неподалеку.

– Ой, а что в Москву теперь и такие летают? – удивилась Машка.

– Я, я. Потом, потом разговор. Их бин билет менял. Шнелле, – нетерпеливо подтолкнул в спину переводчик.

Девчонки залезли в самолет, испуганно озираясь. Мехмет забрался в кабину вслед за ними.

Они не успели опомниться, как взревел мотор. Самолет быстро набрал высоту. Машка прилипла к иллюминатору, Шоира последовала ее примеру. Какое-то время они летели над морем, потом – над горами, затем – снова над морем. Господи, какая красота! Только дома лучше… Восточная красавица, размечтавшись, закрыла глаза и задремала. Верная подруга тоже провалилась в сон…

Машка вылезла первой и сладко потянулась. Затем несколько раз присела, разминая конечности. Здравствуй, столица, здравствуй, Москва!

Шоира сзади тихонько ойкнула. Она тоже выбралась из самолета и теперь смотрела куда-то неподвижно, в одну точку. Подруга проследила за этим застывшим взглядом – за низким забором аэропорта виднелась раскидистая южная пальма…

Июль 1996, Пафос, Кипр

– Слушай, Фрэнки, по-моему, пора заканчивать…, – устало произнес Кристос. – Не понимаю, чего было в благодарностях рассыпаться перед этим англичанином? Ничего ценного он нам не сообщил, да и другие свидетели вряд ли что-то толковое скажут. Давай их отпустим, а сами вернемся в участок.

– Ну, не скажи, – возразил Фрэнки. – У нас теперь есть ценная улика – пропавшая майка!

– Вот именно, пропавшая! Значит, ничегошеньки у нас и нет. И скажи на милость, причем тут майка? Девица утопла, а парень со страху сбежал. Вот и все дела.

Фрэнки почесал свой раздутый живот, в котором покоилось три съеденных гамбургера, и изрек глубокомысленную фразу:

– Как говорил знаменитый русский писатель Чехов, «если на сцене есть ружье, то в конце пьесы оно обязательно должно выстрелить». Хотя… Может, это их Станиславский сказал, не помню точно. Но в данном случае не имеет никакого значения, главное – суть высказывания. Русские – очень тонкие люди, здорово все подмечают.

– Нет, ну тебя сегодня черти куда заносят… Сначала майка, потом ружье… Ну где…, где ты видел здесь ружье, а?

– Эх, Крис, Крис… В этой крылатой цитате, дружище, заложена глубочайшая философия. Нельзя все воспринимать в буквальном смысле. Я уверен, что исчезнувшая майка рано или поздно приведет нас к настоящему убийце. И тогда эта самая майка, то есть «ружье» в переносном смысле, действительно выстрелит. Теперь понимаешь?

– Да иди ты, знаешь, куда… со своими аллегориями и со своими русскими, на которых ты явно сдвинулся. Не знаю, как там твое «ружье» у Чехова, а мое собственное… уже давно готово залп произвести, если ты меня сейчас же не отпустишь.

– Не понял… Куда это?

– Эх, Фрэнки, Фрэнки…, – передразнил напарник. – Спустись на грешную землю, старина. Отлить мне надо. Уразумел, философ? Или еще как-нибудь попроще выразиться, специально для тебя, чтобы яснее было?

– А-а. Ну, так бы сразу и сказал…

– Так ты по-человечески уже не понимаешь. Тебе какого-то Стани… с Чеховым подавай. Ладно, не скучай, а я пойду – служебный сортир поищу…

– О’кей, дружище. Только смотри не загуливайся. И помни – потенциальный убийца, возможно, бродит где-то поблизости. Держи ухо востро, как бы чего не вышло.

– Смотри, сам в штаны не наложи, – огрызнулся Кристос и отправился на поиски туалета.

Свет в вестибюле уже погасили, и Кристосу пришлось рыскать в потемках. Полицейский на цыпочках прошелся по первому этажу. Проскользнул мимо спящих свидетелей и завернул за угол.

Заветная дверь с табличкой WC отыскалась лишь в конце коридора. Рядом на стене горела тусклая лампочка, служившая ориентиром. За спиной вдруг раздалось подозрительное шуршание, и Кристос, внезапно испугавшись, буквально ввалился в крохотную уборную и закрыл за собой задвижку. За дверью явственно слышались чьи-то удаляющиеся шаги, от чего по спине поползли мурашки.

Из туалета он решился выйти разве что минут через двадцать, да и то, когда в конец замучили угрызения совести, что напарника надолго одного оставил, а иначе отсиживался бы до утра.

Кругом было все спокойно. И Кристос, осмелев, отправился в обратный путь по длинному коридору. Тихонько прошмыгнул мимо сопящих свидетелей и с осторожностью прокрался в комнату для допросов. Сказать по правде, ему было ужасно стыдно перед Фрэнки, который теперь-то уж точно не преминет устроить ему настоящую выволочку. И никакой Чахов или Чуков, окажись он сейчас на его месте, от язвительных замечаний не спасет…

Однако Фрэнки на появление Кристоса почему-то никак не отреагировал. Пожилой полицейский сидел за столом в неестественной позе, уставившись куда-то в бок остекленевшими глазами. Из маленькой дырки на виске вытекала тонкая струйка крови…

Январь 1996 г., Москва, Россия

Через три дня Алексея Ивановича похоронили. Людей на траурной церемонии было не так уж много. Немногочисленные сотрудники московского офиса «Инферра» и скромная делегация директоров других предприятий из глубинки. Между ними сновали пронырливые журналисты, охочие до разных скандалов.

Перед входом на кладбище работники спецслужб всех без исключения подвергли досмотру. Но никто не роптал – вдруг убийца находится среди тех, кто пришел попрощаться с покойным?

Шалымов одиноко маячил на некотором отдалении, за спинами телеоператоров. Его черная, слегка всклоченная ветром шевелюра была хорошо заметна поверх других голов. Ему первому и предоставили слово.

Он подошел ближе и долго стоял в скорбном молчании, прежде чем начать. Потом произнес несколько скупых фраз, в основном о том, что всегда будет помогать семье погибшего. И все. Нахальные репортеры остались недовольны – даже процитировать нечего.

Вера Прокофьевна тоже держалась особняком, с неприступным видом, гордо расправив плечи, будто застыла и хотела сказать – всех не перестреляете. Она не плакала.

В последнее время вдова сторонилась и родных, и друзей, не говоря уже о чужих людях. А те в свою очередь, боялись к ней подойти, чтобы утешить или просто выразить соболезнование, и помимо воли испытывали какое-то странное чувство вины за случившееся.

Пожилой мужчина в темном пальто с бобровым воротником выдвинулся вперед и замер возле края могилы.

– Пуля убийцы прервала жизнь замечательного человека, отличного руководителя, мужа и отца семейства. Нам всем будет его не хватать. В то хмурое утро он не смог, как обычно, обогнать меня на велосипеде, и теперь уже никогда не обгонит…, – сказал он с надрывом и схватился за сердце.

У Веры подкосились ноги. К ней тут же подбежала рыжеволосая девушка с букетом алых роз, стоявшая поодаль, и подхватила несчастную под руку, спасая от неминуемого падения. Что-то прошептала вдове на ухо и продолжала поддерживать до окончания официальной процедуры прощания. Вера в ответ склонила голову, неожиданно уткнулась носом в подставленное хрупкое плечо и всхлипнула. А когда подошел Шалымов, девушка смутилась и деликатно отошла в сторону.