Текст книги "Леди Чудо"

Декабрь 22
Действие пятое

Артур

Жизнь на то и есть жизнь, чтобы существовать до смерти. Именно существовать, не знать ничего, кроме программы, которую выстраиваешь для себя. И это удачно, если всё получается именно так. А если на секунду ты задумываешься – бывает ли иначе? Если бы всё было по-другому. Одна семья. Два брата. Полная семья, путешествующая вместе, празднующая Рождество за одним столом. Был бы я другим? Но ничего не изменить, буквально ничего. Всё получилось так, как оно есть.

Вздыхая, смотрю на огонь. И налить бы ещё себе коньяка, да лень вставать. Наконец-то, внутри всё пришло к спокойствию, и мысли отсутствуют в голове. Вот это я люблю. Никто меня не трогает, никто не дёргает. Одиночество. Это я.

Скорее всего, злой рок наступил в моей жизни. Как только я могу дышать ровно, раздаётся стук в дверь. Кривлюсь на него, откидывая голову назад на мягкое кресло.

– Входите.

Дверь открывается и, наверное, это опьянение, но кажется, что девушка вплывает в кабинет, опустив голову, не желая смотреть на меня. А я испит, до дна испиты за сегодня мои силы, чтобы говорить сейчас с ней, видеть её, но всё же что-то внутри… не знаю, что это такое, дрожит. Отдаёт в голове звоном, пока изучаю вновь тёмные волосы, собранные в тугой узел на затылке, выбившиеся вьющиеся пряди, обрамляющее лицо формы сердца.

– Лорд Марлоу, прошу прощения за свою наглость, – тихо произносит Анжелина, теребя пальцами фартук. Никаких накладных ногтей, модного маникюра, загара. Белоснежные. Аккуратные. Именно такие руки, какие должны быть у ангела. Но вряд ли ангелы имеют вызывающе пухлую нижнюю губу, которую постоянно смачивают языком. Вряд ли ангелы могут вызывать смешанные чувства и путать твои желания. Ангелов не существует, а она вот, окружённая золотистым сиянием. И я пьян.

– Что вы хотите, Анжелина? – Интересуюсь я, не двигаясь и буквально лёжа в кресле.

– Дело в том, что сегодня первый день празднеств в городе. Они начнутся в восемь. Моя мама… ей нужна помощь, и я бы хотела отпроситься. После ужина, если я не буду вам нужна. Завтра я приду раньше, чтобы всё отработать, приберусь в северном крыле. Венди обещала лечь в десять, сейчас она читает книжку, которую мы нашли в её комнате. Она занимается, книжка на французском. И мы немного погуляли, думаю, она сегодня будет спать крепко…

– Вы хотите уйти, – и это не вопрос, обрывающий её тихую речь. Всегда люди уходят. И ангелы взмахнут крыльями, оставив тебя внизу, в собственном проклятом месте, забыв о том, как ты в ней нуждаешься.

– Да. Пораньше, – кивает она.

– Идите, – вздыхая, отворачиваюсь к огню.

– Правда? Вы не будете злиться на меня? – Мягкие шаги, приближающиеся ко мне. Приподнимаю уголок губ, ожидая чего-то ещё. Неприятное чувство этой необходимости в чём-то.

– Нет. Идите, – вскидывая голову, смотрю в её светящиеся глаза. Ей не по себе быть так близко ко мне, и мне это не нравится. Но она стоит зачем-то рядом, осматривает меня беглым взглядом.

– Я могу вам обновить бокал, если вы хотите, – предлагает она, указывая на мою руку.

– Решили меня споить, Анжелина? – Усмехаюсь, медленно осматривая форму на три, а то и четыре размера больше, чем сама девушка.

– Если вам будет легче, то да, – пожимает плечами. Равнодушно, словно предлагает мне молоко или же… как там эти… имбирные пряники. Такая, как она может предложить именно их. Никаких взглядов с укором, отвращения, вызывающего защитную реакцию, нет… она смотрит на меня тем самым взглядом, говорящим – я полностью тебя понимаю. Но ни черта она не знает.

Приподнимаю руку, делая движение пальцами, вышвыривая её отсюда. Пусть идёт, куда хочет. А я посижу и буду наслаждаться лёгкой головой, слишком горячим огнём, сжигающим мой кислород, и, надеюсь, усну прямо здесь. Смотрю, как она уходит, замешкавшись у двери. Оборачивается, бросая на меня задумчивый взгляд, но тут же выскакивает за пределы кабинета, ловя мой.

– Анжелина, – с губ срывается её имя, улыбаюсь на него, продолжая смотреть на закрытую дверь. Слишком много думаю о ней, а всё из-за скуки и желания не вникать в проблемы этого места, не тревожить прошлое и не совершить глупость, которую хочу сделать с детства. А она… вот эта девушка, отвлекает меня, хотя это всего лишь фантазии, мои выдумки, но облегчает моё пребывание здесь. И поёт. Поёт она очень красиво и глубоко. Я слышал много оперных певцов, мировых знаменитостей, и ей, конечно, до них не дотянуть, но что-то есть в её голосе. Он притягивает, словно сирена собирает вокруг себя ауру теплоты, мягкости, уюта. И хочется попасть в круг избранных, хочется, чтобы заметила. Странный ангел.

Ладно, надо трезветь, а то ещё немного и в жителей поднебесья её возведу. Ещё ужин. Не следовало давать разрешение. Сегодня мне необходимо собрать всю выдержку в кулак. Роджер решился встретиться лицом к лицу со мной в моём доме на парадном ужине, который ввёл сам, и ни разу так и не посетил. Оставлял нас с матерью одних, не предупреждал о своих отлучках и лишь отмахивался, а брат был рад, ведь вчера он стрелял из лука, а позавчера отец его повёл в бильярд, вместо встречи с нами.

Заправляю чёрный платок с серыми полосами на шее заученными годами движениями, вдеваю запонки и поправляю манжеты чёрной рубашки. Надеваю такого же цвета свитер. Холодный душ вернул полностью всё самообладание, вытеснив неподобающие мысли из головы, касающиеся мисс Эллингтон.

Спускаюсь по лестнице, встречая Венди, улыбающейся мне. Но мне не нужно это, и она это понимает. Насколько она сейчас выглядит противно. Превосходно, всё как раньше. Тихий обеденный зал, свечи и слуги, не смеющие смотреть на меня.

– Ты сидишь на моём месте, Роджер, – холодно замечаю я, подходя к столу.

– Этикет, Артур. Во главе стола сидит…

– Лорд Марлоу. А ты уже не он. Вставай и ищи себе место по своему статусу, – перебиваю его, встречаясь с тёмными глазами, выцветшими, потухшими и безвольными. Ненавижу его. Ненавижу этого человека, напоминающего мне об этикете. Наблюдаю, как он подзывает рукой Джефферсона, помогающего ему пересесть.

Сажусь на свой стул и киваю Освину в знак разрешения подавать ужин. Мне противно сидеть за одним столом с Роджером, но годы выдержки благоприятно сказываются, и я буквально отрезаю его присутствие за столом.

– Милая, расскажи мне, как прошла покупка ёлки?

Кривлюсь от его голоса, наполненного любовью. Конечно, это ведь ребёнок Энтони. Он будет ей пятки лизать, как и ему. Но больше этого не позволю.

– Этикет, Роджер, за столом запрещается говорить, а лишь поглощать пищу. Вот и займись этим, – и так хорошо внутри от своих слов. Наслаждение от его выражения лица, от боли, что он испытывает. За все мои года изгнания и предпочтение брату. За чувство одиночества и зависти. За всё я могу теперь мстить ему, ведь я жив, а его любимец нет.

Как и предполагал больше ни единого слова не было произнесено, пока я ем. Можно было и вкуснее приготовить утку, но и так сойдёт. Окончив ужин, встаю, бросая салфетку на стул, и ухожу. В молчании. Без предупреждения, как делал он это, не объясняя ничего в короткие встречи, просто уходил. Оставлял меня обиженного и угнетённого, но мама была моей отдушиной. Учила, как надо жить. Показывала, что никто недостоин и эмоции от меня. Никто не заслужил этого, как и отец, которого у меня никогда не было.

Захлопываю дверь в кабинет, а заняться совершенно нечем. Пить? Не хочу. Почитать? Тоже нет никакого желания. Здесь неимоверно скучно, а в Лондоне я бы отправился в клуб джентльменов, где происходят совершенно непристойные нашему положению вещи. А это место буквально спит, и мне неимоверно скучно.

– Артур, я хочу поговорить с тобой.

– Я не разрешал сюда входить, Роджер, – оборачиваясь, смотрю на старика, каким он стал за год, опирающегося на трость.

– Мне и не требуется твоё разрешение, – холодный взгляд, лишённый хоть мало-мальской доброты по отношению к своему сыну. Ничего нового.

– Требуется. Напомню, дом мой. Ты живёшь здесь только благодаря моей щедрой душе, – усмехаюсь, замечая промелькнувшее сожаление в его глазах. Ещё бы, нелюбимый ребёнок владеет всем, что было подарено любимому. Он жив. И за это его можно ненавидеть.

– Я понимаю, насколько ты сердит на меня. Но прошло много времени с тех пор. Остались только мы. Потеряв Энтони…

– Хватит. Твой Энтони мёртв, понял? Мёртв, покончил с собой, его достала твоя любовь, которую ты обязан был дарить всем своим детям. Но ты сам убил его, а мне с тобой говорить не о чем, – обрываю его, моментально вспыхивая.

– Ты жесток, – тихо произносит он.

– Ты сделал меня таким. Не нравится? Тогда проваливай туда, где тебе будет комфортно. Проваливай, никто тебя держать не будет, Роджер. Мать терпит тебя только ради общества. Но скоро и ты отправишься к своему любимому сыночку, освободив всех нас от себя. Я запрещаю говорить со мной. Запрещаю, – широким шагом выхожу из кабинета, подхватывая так и лежащее пальто на спинке кресла, хлопая дверью.

Хватит с меня этого. Завтра же вышвырну. Завтра его здесь не будет. Не хочу больше видеть его морду, слышать его голос. Нет.

– Дядя Артур…

– Отвали, Венди. Иди спать! Живо! – Срываюсь на ребёнке, спускаясь по лестнице.

Что там она, эта мисс Умница говорила про любовь ко всем? Так вот ни черта такого не бывает. Эта девочка стала для меня обузой, как и её мать. Мне никто не нужен. Никто.

Нахожу машину, которую пригнал обратно Айзек. Завожу мотор и выезжаю из гаража, от скорости заносит. Выправляю руль. Ненавижу так. И так больно. До сих пор больно, чёрт бы побрал его. Пусть уже подохнет. Пусть оставит меня. Пусть освободит. Хватит.

Не знаю, куда я несусь, туман перед глазами. Успеваю нажать на тормоз перед семьёй, что переходит дорогу. Машина глохнет. Снова завожу, мотая головой, чтобы избавиться от мыслей. Вижу огни и толпу людей, что находится на центральной площади. Идиоты. Бедны и радуются этому.

Вынимаю ключ, выходя из «Мерседеса», блокирую его. Смех и музыка доносятся до меня, как и громкий гул голосов. Несколько палаток, вокруг которых толпятся люди. Каток, где звучит музыка, и пары наслаждаются ночным, морозным воздухом. Дети пробегают мимо меня, что я отскакиваю. И она где-то здесь. Зачем пришёл сюда? Не знаю. Но не могу быть в замке. Потираю переносицу, закрывая глаза.

Ладно, немного пройдусь, это остудит меня. Вздыхаю и поворачиваюсь в сторону площади, проходя мимо людей. Меня словно никто не замечает. И это хорошо. Чем меньше меня видят – боятся больше. Дьявол. Усмехаюсь от этого, обходя горожан.

От одной из палаток пахнет глинтвейном, втягиваю в себя этот аромат. Поднимаю голову, замечая белоснежную шапочку, распущенные тёмные волосы. Вижу, как губы девушки улыбаются, обращаясь к кому-то. Анжелина. И так легко она передаёт глинтвейн, у неё это получается настолько правдоподобно, как и улыбка. Тёплый белый жилет и свитер в этом же цвете оттеняют её каштановые волосы, превращая в чёрные. Моё внимание привлекает низенькая женщина, копошащаяся рядом. Её мать, они невероятно похожи. Та же улыбка и приятное лицо. Возвращаю свой взгляд, где стояла Анжелина. Но её там больше нет. Нахожу взглядом белую шапочку, удаляющуюся от меня.

Не знаю зачем, но двигаюсь за ней, не желая потерять из вида. Практически догоняю, замечая, что её за руку держит парень. Он что-то быстро говорит ей, а она кивает, смеётся от его слов. Джек. Тот самый Джек. Они встречаются? Прищуриваясь, следом иду за ними. Затягивает её за одну из палаток, а я остаюсь сбоку, подходя ближе.

– Энджел, давай ещё раз, – говорит звонкий голос. Мужчины не могут иметь такие ноты в тембре, словно соловей. Это противоестественно, даже противно слушать его. Мужчина должен говорить чётко, равнодушно и без лишнего. А с женщинами играть голосом, заманивая в свои сети. Но не петь, как кастрированный тюлень.

– Нет, Джек, мне одного раза было достаточно, – смеётся Анжелина.

– Брось, тебе будет ещё лучше, – заверяет он её. Шуршание одежды. О чём они говорят?

– Мне и после первого раза было хорошо. Второй не требуется, Джек.

– Господи, Энджел, давай, ещё раз, а то с ума сойду. Я же обещал, – настаивает на своём парень. Да он её разводит на секс. Вот, значит, какая Леди Чудо. Милая и краснеющая, когда я смотрю на неё, а со своими готовая раздвинуть ноги. Стерва.

– Завтра. Хорошо? На сегодня достаточно, правда, достаточно, Джек, – и вновь шуршание одежды. Целует его? Играет так с ним?

– От тебя так вкусно пахнет.

– Это всё глинтвейн, – смеётся она. – Мне надо идти, я должна помочь маме.

– Тогда позже, я буду ждать тебя.

– Хорошо, Джек, до встречи.

Отхожу назад, прячась за толпой, смотрю, как девушка выходит и её щёки пылают румянцем. Вот и вся тайна мисс «возлюби ближнего своего». А она его уж очень тесно любит. Нью-Йорк имеет свойство менять людей, превращая их в актёров. И её это не обошло. Играет свою партию, являя всем добропорядочную девушку, а на деле обычная шлюха. Так должен ли я чувствовать угрызения совести за то, что чуть было не поцеловал её? Да ни черта. Пришло время открыть её порочную натуру. Вывести на чистую воду и воспользоваться. Да, именно так, разоблачить искусственно напущенную пелену благопристойности. Сорвать… да, сорвать.

Улыбаясь себе, двигаюсь за ней, догоняя девушку.

– Вам не надоело притворяться? – Шепчу я. Вздрагивает, останавливаясь, что налетаю на неё. Оборачиваясь, смотрит в мои глаза, и читается в них полное удивление.

– Артур… лорд Марлоу, – лепечет она.

– Верно. Так вам не надоело играть? – Приподнимаю уголок губ. Сдвигает брови. Ах, ну да, включила снова глупую простушку.

– Я слышал, Анжелина, ваш разговор с Джеком. Отчего не повторить первый раз? И был ли он первым? – Ехидно добавляю я.

– Вы подслушивали? – Изумляется она.

– Случайно заметил вас и решил поприветствовать, пока дошёл, то пришлось послушать. А кто-то ещё знает об этом?

– Мне двадцать пять, лорд Марлоу, и я могу пить алкоголь хоть литрами, – возмущается она.

– Вы о чём? – Спрашиваю я, понимая, что уводит меня от разговора.

– Это вы о чём. Да, боже, ну выпила я раз глинтвейн. Это что, преступление? Больше не хочу, я и так согрелась, – продолжает она, обиженно поджимая губы.

Артур, ты придурок.

– Глинтвейн? – Разочарованно переспрашиваю я, прокручивая в голове разговор.

– Да. А вы о чём подумали, лорд Марлоу? – Кивает она.

– Эм… да так, ни о чём, – равнодушно отвечаю я. Чёрт. Они говорили о чёртовом глинтвейне. Не о сексе, а о глинтвейне. Но этот парень всё же хочет большего, возможно, поэтому и уговаривал её на второй раз.

– Господи, только сейчас поняла, что вы здесь! На ярмарке! В городе! Венди с вами? – Голубые глаза загораются радостью.

– Нет. Она спит, – отстранённо произношу я, продолжая обдумывать свою глупость.

– Понятно. Но вы здесь. И это… здорово! Хотите глинтвейна? Он сегодня необычайно крепок. По себе знаю, – смеётся Анжелина. И теперь понятно, отчего этот румянец и слабый аромат корицы.

– Да. Не отказался бы, – киваю, хотя надо уйти отсюда. Она хватает меня за руку, прикасаясь своей горячей кожей к моей. Покалывание на ладони, ведёт меня, пока я перебарываю внутри поднимающуюся злость. Она трогает меня. Трогает, а я ничего сделать не могу. Не хочу. Но всё же вырываю свою руку из её. Даже не замечает, насколько это было для меня неприятно. От её тепла до сих пор кожа горит. Вытираю ладонь о пальто.

– Мам, я отойду, – кричит Анжелина, возвращаясь ко мне с двумя пластиковыми стаканчиками.

– Держите, – протягивает мне напиток.

Мда, так я ещё не пробовал его и на вид он не особо приятен. Поднимаю взгляд от стаканчика на девушку.

– Вы решились на второй раз? – Интересуюсь я.

– Ох, нет, это для папы. Будьте здесь, я сейчас. Покажу вам, насколько тут весело, – говорит она, идя спиной, и разворачивается, скрываясь в толпе.

А я что? Как придурок стою здесь и принюхиваюсь к пойлу. Отравление определённо будет знатным. Делаю глоток, ожидая вкуса, сравнимого с помоями. Но, на удивление, горечь корицы и сладость вина благоприятно сочетаются. Оказалось, что это вкусно. Очень горячо, но вкусно. Не люблю напитки с высоким градусом, предпочитаю со льдом. Не люблю жару, а выбираю холод. Только без снега. Сухой морозный воздух и никакого солнца. А сейчас же выпиваю половину стаканчика, наполняя голову разноцветными огнями.

– Ну как? Понравилось? Мама варит самый вкусный глинтвейн в мире, – перевожу взгляд на Анжелину, стоящую напротив меня и быстро дышащую. Чёрт, она красива.

– Это необычный опыт, – сдержанно отвечаю, крутя в руках стаканчик.

– Знаете, что она туда добавляет? – Заговорщически шепчет она, подходя ко мне ближе. Приподнимаю брови, не замечая сам, как делаю глоток, приятно протекающий по венам.

– Магию. Особый вид магии. Скоро вы сами узнаете, – хихикает, она определённо пьяна. Немного, но пьяна.

– Вы ещё и в магию верите, – себе под нос говорю, допивая напиток.

– Конечно, ведь я верю и в вас, – подмигивает, забирая из моих рук стаканчик, выбрасывая его в урну.

– Пойдёмте, я вам покажу всё, – хватая меня за руку, снова тащит за собой. Странно так. Не чувствую ничего, кроме сладкого привкуса вина на губах и лёгкости в голове. И даже её прикосновения не чувствую. Ничего не вызывают они, точнее, никакого отвращения. Ни капли.

– Вот здесь завтра будут проводиться танцы и песни. Каждый год, сколько себя помню так было. Выступали на сцене, готовились с осени и радовались тому, что родители развлекаются, а мы можем не спать до полуночи. Носились везде, катались на коньках, а потом вытворяли что-нибудь эдакое. Удивлялись, почему нас не ругают. Теперь понимаю. Они просто пили волшебный глинтвейн, – тараторит Анжелина, подведя меня к самодельной сцене, украшенной гирляндами.

– Вы трогаете меня, – думаю и тут же произношу. Оборачивается, глаза распахиваются. Вот чёрт, слишком высокий градус, он необычно влияет на меня. Очень.

– Ох, простите, – её рука в моей расслабляется. Сейчас снова испугается. Убежит.

– Это приятно, – да заткнись ты уже, Артур. Ты напился от одного пластикового стаканчика. Алкоголь тебе ударил в голову, и ты ведёшь себя, как полный идиот. Девушка совершенно сбита с толку, а я крепче обхватываю пальцами её горячую руку.

– Вы поёте, – долбануть бы себя чем-нибудь, но это не контролируется. Слова сами срываются с губ.

– Да. Пою, точнее, пела в детстве. За эти года ни разу этого не делала для кого-то, только для себя. Даже когда прилетала на летние каникулы… всего на неделю, но не пела, – тихо говорит она кивая. Прячет взгляд, опуская голову и теперь, видимо, понимает, насколько непристойно мы стоим близко друг к другу.

– Не хотите потанцевать? – Неожиданно вскидывает подбородок. И если бы я мог, то моя челюсть бы отвалилась. Но из-за продолжающегося тумана в голове и мишуры ничего не могу ответить.

– Я мёрзну… а пить… вы тут, – нервно издаёт смешок. Боже, ангел, я могу согреть тебя. Я готов согреть тебя.

– Наверное, вам здесь уже наскучило. Простите, пойду, – вырывает свою руку из моей, и становится снова холодно. Не хочу. Мне так уютно было. И пока мой мозг медленно соображает, Анжелина сбегает. Нахожу взглядом её шапочку, двигаясь за ней. Я тоже хочу согреться, очень хочу. И могу предложить это ей. Аромат глинтвейна притягивает меня к палатке, не противлюсь, а иду туда. На стойку выставляются стаканчики.

– Сколько с меня? – Спрашиваю у мужчины, уже стоящего за прилавком.

– Парень, это бесплатно. Угощайся, – смеётся он, протягивая мне стаканчик.

Парень? Этот назвал меня парнем? Чёрт, да плевать. Беру стаканчик, разворачиваясь, иду на поиски Анжелины. Не дам ей убежать… бесплатно? Они отмороженные. Но вкусно. Вкуснее, чем коньяк. Почему я никогда не пил глинтвейн? Теперь буду пить каждый вечер. Каждый час. Делая быстрые глотки тёплого напитка, брожу среди людей. Так и не найдя её, обиженно останавливаюсь. Допиваю алкоголь, бросая в урну стаканчик. Обожаю это чувство. Когда ноги пружинят, а ты словно паришь. От коньяка наоборот, тебя притягивает в земле, а от горячего вина к небесам.

– Эй, где здесь танцуют? – Хватаю молоденького парня, останавливая его.

– А это за катком. Там, – указывает пальцем.

Ну вот ты и попалась, Анжелина. Я словно окунулся в другую реальность, где люди все улыбаются, радуются этой ночи. И я другой. Совершенно другой. Не я. Но хочу побыть таким хотя бы немного. Не думать о злости и проблемах, как все они. Хочу быть пьяным и больным, как она.

Обойдя каток, останавливаюсь, смотря на танцующие пары. Все возраста, кто-то один, кто-то с друзьями. Иду медленно, очерчивая круг, и не понимая, почему они радуются. Чему? Неужели, быть такими приятно? Ищу взглядом белую шапочку, но её нет. Поднимаю голову к небу, коря себя за то, что, вообще, приехал сюда. Уверил же себя – меня не интересует ничего, касающееся Анжелины. Но я здесь, стою как полоумный и смотрю на небо, улыбаясь ему. Придурок.

Опускаю голову, взгляд падает на покачивающиеся бёдра в светлых джинсах, на тёмные волосы, качающиеся из стороны в сторону. Сглатываю, делая шаги вперёд, чтобы лучше рассмотреть. Сколько нежности и в то же время грации, с которой двигается девушка. Ни капли пошлости в её движениях, наоборот, они примитивные, дополняющие звуки музыки, раздающейся из колонок. Но как это сексуально. Её руки вздымаются вверх, а тело медленно изгибается в такт. Не замечаю, как дышу ароматом корицы и тепла, стоя рядом с ней. Сошёл с ума окончательно, когда моя рука тянется вверх, обхватывая её пальцы и разворачивая к себе.

– Анжелина, – выдыхаю я, крепче хватая её за руку, и ладонь скользит по её талии.

– Артур? – Шокировано шепчет она.

– Вы пригласили меня потанцевать, а сами убежали, – да, это мой голос, но незнакомый. Медленно двигаюсь, хотя даже не предполагаю это делать. Двигаюсь, утягивая её за собой.

– Я подумала, что вам это надоело, – тихо отвечает она, слабо улыбаясь.

– Надоело, – отталкиваю её, заставляя прокрутиться и вновь в моих руках. Охает, но уже свободнее двигается рядом со мной.

– Тогда вы не логичны, – смеётся она, дотрагиваясь до моей груди.

– Это всё магия, – улыбаюсь ей.

– Вам она идёт, – вновь кружу её, вырывается из моих рук, отходя на шаг.

Останавливаюсь, наблюдая, как хитро блестят её глаза, и она двигается одна. Больная. Просто невероятно заражает меня этим взглядом, притягивая к себе. Вдыхаю аромат её волос, пахнущих морозом и терпким коктейлем из сладкого. Забываюсь, кто я такой. Мои руки исследуют тонкое тело, забираюсь пальцами под жилет, опаляя их. Она горит. А я сгораю. Она прожигает меня дыханием на шее, и я сумасшедший. Не я. Никого вокруг нет, только она и я. Мои пальцы продолжают лежать под её жилеткой, а другая рука поднимается по спине, ощущая дрожь в этом теле. Сердце стучит. Слышу его. Горячий воздух, и даже прикосновения к моей шее вызывают принятую тяжесть в паху. Распахиваю глаза. Поднимая голову, смотрит на меня затуманенным взглядом. Мы не танцуем, а просто стоим, пока снежинки падают сверху на её волосы, образуя белоснежное свечение.

– Анжелина… – шепчу, находясь под гипнозом этих глаз, манящих к себе. Этих губ, приоткрытых и жаждущих.

– Коньки, – резко отталкивает меня. Отшатываюсь, недоумённо смотря вокруг. Люди продолжают танцевать, а я возбуждён. Они не замечают ничего, а я сошёл с ума.

– Не хотите покататься? – Продолжает Анжелина, обходя меня.

– Но… – не понимаю, она же была готова. Она ждала, да и я не против. Ничего в этом нет. Ничего хорошего.

– С детства катаюсь на коньках. Даже участвовала в соревнованиях, – оборачивается, ожидая от меня слов. Чёрт, это всё алкоголь. Надо уходить. Уходить самому от неё, ведь она… она что-то делает со мной. Превращает в кого-то иного.

Мысли скачут в голове, не смея даже сформулироваться. Протягивает руку, перевожу на неё взгляд. Приглашение. Откажись, Артур, откажись, не для тебя это.

– Конечно, – улыбаюсь ей, а ноги уже идут к девушке, обхватываю её руку.

– Умеете кататься? – Интересуется она, ведя меня за собой. Первый раз иду за кем-то и это приятно. Приятно, что не думаю, не размышляю, а просто иду.

– Нет. Не умею, – отвечаю, когда мы подходим к стойке.

– Какой у вас размер?

– Девять с половиной.

– Отлично. Садитесь пока и разувайтесь, наденьте вот это и ждите меня, – вкладывает в мою руку белоснежные одноразовые носки, отворачиваясь, и болтая с мужчиной.

Что я делаю? Да не я это! Не я. Но иду к лавке, где сидят люди. Обычные люди, а я не могу остановиться. Снимаю обувь, которая стоит дороже чем вся эта площадь, натягиваю носки и перед моим носом появляются коньки.

– Я помогу, – говорит Анжелина. Задерживаю дыхание, наблюдая, как она натягивает на меня изношенные коньки, с усердием затягивая шнурки. Никто. Никогда. А она… чёрт, мне и так неудобно в штанах, а теперь ещё хуже.

– Отлично, сейчас я быстро переобуюсь и буду вашей учительницей, – хихикая, она ловко сбрасывает угги и надевает коньки.

– Пойдёмте, держитесь за меня, – встаёт, уверенно держась на них. А я в жизни этого не делал. Кое-как, с третьего раза, удаётся найти равновесие. Так ещё и идти в них до льда. Уму непостижимо, что я делаю.

– Чёрт, – шиплю я, хватаясь за бортик.

– Артур, расслабьтесь. Лёд любит нежность и твёрдость. Покажите ему, кто здесь хозяин. Сначала твёрдо, а затем нежно. Пожёстче и нежнее, – произносит она, смеясь над моей неуклюжестью. Но её слова о том, как надо обращаться со льдом смахивают на обучение флирту или заманивании хорошеньких темноволосых голубоглазок в свою постель.

– Лучше покажите, что вы умеете, а я постою. Привыкну, – подаю голос. Да не буду я посмешищем. Я, чёрт возьми, лорд. А ноги разъезжаются.

– Никуда не уходите. Смотрите, – отъезжает от меня. Волосы развеваются, и она катается насколько завораживающе, что забываю о том, где я.

Грация. Она наполнена ей. Она что-нибудь не умеет? Хотя бы немного, как я? Нет, эта женщина умеет всё. Она нереальная, такой не бывает. Смотрю на Анжелину, смеющуюся и помогающую ребёнку подняться.

Тёмная фигура движется прямо на неё, а я не могу податься вперёд, коньки не дают. Мужчина буквально накрывает девушку, поднимая в воздух.

– Анжелина! – Громко кричу, пытаясь предупредить. Но слышу смех, и мужчина отпускает её, держа за руки. Двигается на неё, а она от него, создавая идеальную пару. Перевожу взгляд на мужчину. Джек.

Чёрт, она со мной! Она была со мной, а этот проходимец взял и укатил её. И она счастлива… она счастлива с ним. Что здесь делаю я? Я выше всех их по своему положению. Я богат. Я лорд, в конце концов, а как глупый юнец испытываю неприятные ощущения внутри, смотря, как не моя даже девушка развлекается на льду со своим парнем. Другого объяснения нет. Они вместе. А это не моё. Эти люди, окружающие меня. Грязные коньки, воняющие чьими-то ногами.

По щелчку разум возвращается. Отвращение. Да такое сильное, что тошнит. Хватит. Хватит это делать. Ты никогда не станешь ниже своего положения, Артур. Она простая девица, завлекающая тебя. Она метит только на твои деньги. Она играет именно тобой, а вот Джек ей приятен настолько, что она позволяет трогать себя всю.

Хватит. С меня довольно.