Текст книги "Леди Чудо"

Декабрь 31
Действие первое

– Питер, ты погладил свою рубашку? – Передавая хлеб сыну, спрашивает мама.

– Да, господи, я не ребёнок, – брат закатывает глаза, а я тихо смеюсь, доедая рагу из овощей.

– Фрэнк, Кэрол просила…

– Ма, успокойся, мы не идиоты и знаем, куда нас пригласили и что просила моя жена, – вздыхает мужчина, хлопая сына по плечу, разрешая убежать из-за стола, и вернуться к игрушкам.

Дверь хлопает, и всё наше семейство оборачивается к влетающему на кухню Айзеку.

– Так, я не понял? Вы чего ужинаете? Там же готовят для вас? – Возмущается он, размахивая какими-то пакетами.

– А что, поесть нельзя? – Бурчит Питер, цепляя вилкой отварной картофель.

– Боже, что за люди? Ладно, в общем, я поехал. Лорд Марлоу не может без меня и столько людей сегодня было, что жуть. Натоптали, грязнули. Эндж, привёз тебе подарок от лорда Марлоу. Ну и всё, я ушёл. Не забудьте, в половине двенадцатого я приеду, – торопливо произносит брат, ставя пакеты рядом с моим стулом.

– Мы помним всё, сынок. Мы все будем готовы, не волнуйся, – кивает папа, откидываясь на стуле.

– И пожалуйста, не забудь то, о чём я вас просил, – брат смотрит непонятным взглядом на родителей и те, переглянувшись, кивают.

– До встречи, – бросает Айзек, вылетая из дома и оставляя после себя аромат прохлады.

Бросаю взгляд на большие пакеты, что стоят возле меня, но не вызывает никакой радости. Совсем. Я не узнаю себя, потому что есть не могу, спать не могу, жить не могу. Всё тяжело, даже каждое движение. Словно чем больше минут проходит без Артура, тем слабее становлюсь внутри, тем силы покидают меня ярче. И сердце давит, намного сильнее, чем раньше, началось ранним утром. Словно ударили меня по сердцу молотом, а оно не разбилось. Подскочила с постели и пыталась унять испуг, что творился во мне. Это очень странно, обычно такое происходило, когда видела его, или же ощущала аромат. А сейчас пыль…

– Ты не хочешь посмотреть, что там, Энджел? – Поднимаю взгляд на маму и легко качаю головой.

– А я хочу. Ну, давай, – тянет Питер.

– Мне неинтересно, – равнодушно пожимаю плечами, отодвигаясь подальше от пакетов. Катаю горох по тарелке и снова абстрагируюсь от мира. Я не хочу в новый год, желаю остаться в этом, чтобы не дать надежде испариться…

– Боже, какое оно красивое! – Восклицает мама, а за ней присвистывают братья. Поворачиваю голову, глаза распахиваются шире, когда замечаю изумительное платье, переливающееся серебром на лазурном шёлке.

– Какая ткань приятная и ты только посмотри, Энджел, тут ещё и туфельки, – мама выуживает из пакета пару переливающейся обуви. – И размер твой! Шестёрка!

– Удивительно, откуда же это лорд Марлоу узнал? – Фыркает Донна, а я покрываюсь красными пятнами.

– А в другом что? – Интересуется папа.

– Матерь божья, – восхищённо шепчет мама, отложив платье и туфли и вынимая из пакета белую шубу. – Это мех, самый настоящий мех. Какая красота! Вот это подарок! Как же замечательно!

– Я не могу это принять, – мотаю головой, отходя от шока и отворачиваясь.

– Как не можешь? Это ведь подарок, милая моя! И ты сегодня будешь в этом на празднике, как принцесса…

– А вас никого не волнует то, что лорд Марлоу дарит такое обычной девушке? – Перебивает маму Донна, поднимаясь со стула.

– Дочь, прекрати, – обрывает её папа, а мне голову поднять стыдно.

– Вы слепые все? Кто делает такие подарки? Только любовник. И, наверное, надо было идти к старику, а не следить за девочкой. Молодец, Энджел, ты действительно привнесла в свою жизнь что-то новое, после жизни в Нью-Йорке. Теперь понятно, кем ты там работаешь, раз так быстро раскрутила этого старика, – неприятный смех Донны отвратителен, а я жмурюсь от таких обвинений.

– Ты понимаешь, что ты несёшь? Если ты беременная, то это не означает, что можешь оскорблять Энджел. Запарила уже, прекрати завидовать ей. Приструни свою жену, – зло повышает голос Фрэнк.

– Донна…

– Ах, да, давайте и дальше не будем ничего замечать. Не просто так она проводила там времени больше чем нужно. Притащила старика и эту гадкую девчонку к нам на праздник. Вы что, тупые все? Она спала с ним! Ваша милая Энджел обычная шлюха, а вы все потакаете ей! Такая добрая, такая отзывчивая, конечно, она будет такой, ведь самого старика ублажала!

– Донна, закрой свой рот! Как ты можешь? – Возмущается папа.

– А вы знаете точно, чем она занимается в Нью-Йорке? Нет! – Визжит сестра. – Никто из нас не знает. Присылает подачки, накупила дорогих игрушек. Откуда у неё такие деньги? Мы все горбатимся тут, ради неё. А она там развлекается, работая девочкой по вызову. И вот это тому подтверждение! Кто дарит шубу обычной прислуге? Никто! За красивые глазки нас всех пригасили в замок на Новогоднюю ночь? Не смешите, это он делает ради своей любовницы. Старый маразматик!

– Хватит! – Кричу я, уже не в силах терпеть таких слов по отношению к лорду Марлоу.

– Прекрати, Донна. За что ты так ненавидишь меня? – Уже тише с ужасом смотрю на сестру, своим взглядом убивающую меня.

– За то, что дышишь, – цедит она.

– Донна…

– Нет, мама, пусть скажет. Она же долго терпела это, не так ли? Так пусть всё скажет и не надо останавливать её, – злость появляется в моей душе, заполоняя первый раз в жизни так разум.

– Сказать, как ты всех достала уже? Так мне несложно открыть тебе глаза. Каждый из нас имеет по две, а то и три работы, чтобы выжить. Мать и отец брали ссуду, чтобы оплатить твоё обучение, а мы все платили за тебя! Ты развлекалась, уехала одна из нас и развлекалась в большом городе. Шиковала, когда мы жрали пластиковое мясо и овощи, которые в печёнке сидят. А тут приехала и все вокруг тебя прыгают, ты носом водишь, бегая в этот замок. Не просто так! Знай, что ты лишь шлюха, которая удачно раскрутила тупого старика. Не стыдно?

– Хочешь знать, как я живу? Так и я расскажу тебе. Работа с утра и до ночи, криминальный район, где людей убивают и ранят каждый день. Маленькая комната, в которой я жила, а напротив меня семья, где отец лупил жену и детей, а они прятались у меня. Ни единого праздника, вечная мгла вокруг. Да, я шиковала, ужимаясь до куска чёрного хлеба на ужин, обед и завтрак, чтобы отправить вам деньги, отблагодарить родителей и вас всех! И меня уволили, Донна. Ты рада этому? Меня сократили, даже не объяснив ничего, и в лицо боялись сказать это. Просто письмо прислали и немного денег, чтобы я не обращалась в суд. Да свои последние сбережения, которые копила, я потратила на подарки, дабы вы были счастливы. Мне хотелось увидеть ваши улыбки и не нужна мне была благодарность за это. Ты хоть знаешь, что это такое ходить по дорогим магазинам, где из-за твоей одежды тебя за человека не считают? Тщательно проверяют каждую смятую купюру и принимают нехотя? Нет! Ты ничего обо мне не знаешь, как и о моей жизни. А твои обвинения просто уму непостижимы. Лорд Марлоу замечательный человек, умирающий внутри от скорби из-за смерти своего сына и потери другого! Он ни разу не видел внучки, потому что ей говорили, что он ужасный и злой! Они желали ему смерти! За что? Почему и в твоём сердце столько ненависти? Но можешь меня ненавидеть, как и все вы, потому что признаю, я падшая. Но не с тем, с кем ты думаешь. И не так, как ты думаешь. Да, имела связь с его сыном и ни о чём не жалею. Ни об одном поцелуе, что подарила ему. И знать, что человек, которого ты любишь, женат, это ужасно. Человек, которого ты полюбила не за деньги, как ты, Донна, думаешь, а за то, что он хороший и невероятный сердцем, бросил тебя, обвинив в краже, которую ты даже не совершала! Да, я такая! Плохая и гадкая для тебя, но знаешь, мне всё равно! Не смей, – поднимаю руку и указываю на неё пальцем, задыхаюсь от нехватки кислорода, но так не оставлю это.

– Не смей оскорблять их. И Венди. Это ты не смогла увидеть в этом ребёнке хорошее, потому что никогда этого сама не видела и не хотела. А она такая, замечательная и добрая, лишённая любви. Обычной материнской любви. Ты счастлива узнать, что я раздавлена предательствами? Счастлива, что мертва внутри, как будто куски от меня оторвали? Счастлива сейчас? Надеюсь, ты рада услышать, что я на мели и без каких-либо перспектив на будущее. Меня уволили, и я не вернусь в Нью-Йорк больше, потому что смысла нет. Я спала и наслаждалась этим с неподходящим для меня мужчиной. С чужим и теперь уже женатым. И, возможно, я буду беременна от него. Но никогда в своей жизни я не потребую ни за что денег! Никогда, поняла? Потому что моя любовь не продаётся. Радуйся, Донна. Радуйся и возликуй, что все мои ужасные тайны ты вынудила меня сказать, дабы отбелить благородных людей, которые не заслуживают твоей ненависти. Обрати её на себя, только вот мне жаль твоего ребёнка, который тоже никогда не увидит в своей матери добро и любовь. Мне жаль тебя, потому что ты не знаешь, каково это – любить, даже если больно. Ты ни черта не знаешь обо мне и не вправе судить меня. Простите, – выскакиваю из-за стола, несясь в свой подвал, и падаю на кровать, сотрясаясь в громких рыданиях.

Кажется, что больнее быть не может. Но есть. Меня разрывает от своих слов и ярости, которую выплеснула. Разрывает от стыда за свои поступки и за то, что это выглядело крайне отвратительно.

– Милая моя, – мягкое поглаживание по волосам, и я, поднимая голову и стирая слёзы, вижу печальные мамины глаза.

– Прости меня, что такая непутёвая. Прости, что меня уволили, мам. Прости, что не сказала. Прости, – плачу я, оказываясь в её объятиях.

– Тише, Энджел, тише. Ничего страшного, это лишь мелочь в жизни. Все теряют работу, но главное, ведь другое. Тише, не плачь, Донна очень плохо поступила с тобой, но отец её приструнит…

– Нет, мама, она права. Я ужасный человек, таила же ото всех, что делала, что разрешила себе полюбить его, а он бросил меня. Бросил, – признание, которое теперь имеет силу слов, причиняет такую боль, что хочется взвыть.

– Ох, доченька, не бросил он тебя, не бросил. Просто обстоятельства были против вас, и так тоже часто бывает. Он любил тебя и когда-нибудь поймёт это, если уже не понял. Будет корить себя, – заверяет она.

– Не хочу… ничего не хочу, мама. Не хочу дышать. Не хочу двигаться куда-то, даже шаги делать больно, так тяжело. Не хочу верить… вера для меня самое страшное, как оказалось, – грудь разрывает от рыданий.

– Нет, Энджел, послушай, – поднимает меня со своей груди и обхватывает лицо руками. – Послушай, не изводи себя. Отпусти хотя бы на эту ночь. Ведь я верю в то, что ты заслужила сказку, которую ты сама создаёшь вокруг себя…

– Я не пойду. Никуда не пойду, принеси мои извинения…

– Пойдёшь, Энджел. Ты наденешь это платье и пойдёшь. Уважь хотя бы немного старика, который хочет отблагодарить тебя так, как умеет. Не гневись на него за это, за то, что вызвал зависть. Ведь он увидел, какая ты на самом деле. Увидел и ответил именно так своей добротой ко всем нам. Отблагодари и ты его за такой подарок, ведь не известно сколько уготовано всем нам, а он уже стар. Подари ему хотя бы немного ещё своей доброты, Энджел, она ему необходима сегодня, как и тебе, как и всем нам. Хотя бы на эту ночь, дорогая моя, позволь себе поверить в последний раз, что всё возможно.

– Не хочу. Не могу больше, мама. Всё понимаю, но не могу. Каждый день и каждый час обращается против меня, словно теперь судьба наказывает за то, что натворила. За то, что наслаждалась и мне не стыдно. За то, что полюбила его. Вернуться туда не могу, ведь буду видеть иное. Не боль и злость, обиду на него, что обманулся. А его улыбку и счастье, что жила в нём и умерла в тот самый миг, когда обрушил на меня реальность. Возможно, пришло время окончить свои муки и признать, что глупа я. Нет никакой магии и волшебства, есть только жизнь, в которой одна мгла.

– Ты не глупа, а подавлена сейчас, таишь сама от себя, что хочешь верить, а боишься. Ты никогда ничего не боялась, поехала сама в незнакомую страну и выучилась. Нашла работу, и мы горды тобой, Энджел. Неважно, что произошло и то, что тебя уволили. Ты добилась того, чтобы твоя мечта сбылась. Разве это глупость? Нет. А люди будут завидовать твоему счастью, это в них говорит неуверенность в себе и желание быть такими, как ты. Ты идёшь дальше, а они остаются позади тебя. И мне стыдно, что мы не увидели раньше, насколько одна из наших дочерей подвластна злости, упустили этот момент. Но всегда есть возможность всё поправить. Даже если кажется, что это тупик, то найти дверь можно, главное, захотеть. И ты хотела, верила и получила то, что так желала. Разве это плохо? Нет. Ты должна собой гордиться, надеть прекрасное платье и увидеть, что ты принцесса. Внутри достойна короны и будешь нести её гордо. Потому что только ты имеешь на это право. А мы счастливы тому, что ты наша дочь. Ты наш свет, который мы всегда будем любить и поддерживать, что бы ни произошло, – в её глазах появляются слёзы, а свои унять не могу. И катятся по щекам, но я отвергаю. Всё теперь отвергаю. Страшно. Очень страшно даже дышать.

– И как вы будете гордиться, если я беременна? – Тихо спрашиваю я.

– Будем. Ведь дети – счастье наше. Ты сама познала любовь материнства, которую подарила Венди. И если в тебе уже зародилась жизнь, так не обрекай её на обиду и существование без веры. Тебе преподнесён дар, который только ты сможешь понять. Этот ребёнок будет продолжением тебя и твоей любви. И сейчас он знает, насколько его мама страдает. Ты хочешь этого?

– Нет. Но как же мне жить дальше? Я… мне боязно, очень боязно, – шепчу я.

– Жить так, как раньше. Дети не забирают ничего, наоборот, дарят столько счастья, а я познала его довольно много, чтобы заверить тебя наверняка. И пока рано переживать об этом, да и стоит ли. Радуйся, что именно так судьба показывает тебе, что она нуждается только в твоей вере и любви. Не бойся, родная моя, не бойся желать даже того, что неосуществимо, – гладит меня по щеке.

– Но я не могу… сил нет никаких. Хочется заснуть и не просыпаться, ведь во сне я вижу радость, а когда глаза открываю, всё исчезает.

– Так представь, что это сон. Незабываемый и яркий, где ты будешь самой красивой в замке, о котором мечтала. Пусть это будет миражом, который сегодня для тебя создаст другой человек. Позволь этому сбыться, найди в себе силы принять этот дар. Найди, потому что я верю в тебя больше, чем в кого бы то ни было. Я верю, что моя Энджел может всё. И в это верит ещё несколько человек. Наша вера также сильна, так не предавай её. Себя не предавай, иначе будешь корить ещё больше. Хорошо?

– Я отдам все эти вещи…

– Конечно, отдашь, только обидишь этим лорда Марлоу. Порадуй его, он вернулся только ради тебя, чтобы и ты узнала – всё осуществимо, – дарит поцелуй в лоб.

– А сейчас немного отдохни, пока я тебе приготовлю ванну. Потом сделаю причёску, и мы отправимся в новую сказку, где моя дочь будет принцессой, готовой идти дальше.

– Спасибо, мам. Спасибо за всё, – шепчу я, смотря, как она поднимается с кушетки и улыбается, стирая слёзы.

– Это тебе спасибо, что озарила нашу жизнь. Выбрала именно нас своими родителями, и мы горды. Не забывай об этом, Энджел, что есть люди, верящие в твою силу и любящие тебя всем своим сердцем.

Вздыхаю и киваю ей, не имея никакой возможности больше ответить. Выжата до предела, но должна встать и улыбнуться. Поддалась этой злости, которая когда-то вела другим человеком. Но раз он смог увидеть радость, то и я смогу. Ведь я люблю его, люблю моего Артура, даже сейчас. Даже в таком подавленном настроении люблю и этого не вырвать. Надо найти какой-то смысл. И, возможно, теперь принять то, что во мне живёт она. Пусть будет именно так, хоть какое-то подтверждение тому, что любовь не была сном.

Декабрь 31
Действие второе

– Конрад! Вот приспичило тебе сейчас пить сок? – Зло кричит Донна, пытаясь очистить платье от яркого оранжевого пятна.

– Так тебе и надо, – смеётся он, продолжая спокойно сидеть за столом и допивать вторую чашку.

– Мама! Где мои туфли? – Орёт Питер с верхнего этажа.

– Я тебе говорила, чтобы ты подготовился? – Так же отвечает мама, выглядывая из комнаты в бигудях.

– Я готовился! Они исчезли!

– Пет, у меня пуговица отлетела, – папа появляется в коридоре.

– Боже, вы меня с ума сведёте! Переодень рубашку!

– Остальные мятые…

– Мама! Где мой галстук? – К крикам и шуму, что происходит недалеко от меня, покорно стоящей рядом с входной дверью, присоединяется голос старшего брата. Хрюкаю от смеха, хотя не хочется, но это всё же вызывает улыбку.

– Где твой галстук, Фрэнк? Я тебе задам…

– Пет, я вторую пуговицу оторвал! Где утюг?

Дверь входная распахивается и веет оттуда ледяным холодом, что ёжусь, обнимая себя руками.

– Привет, – тихо произношу я, когда Айзек входит в дом и приоткрывает рот от криков и суматохи. – Какой ты красивый.

– Лорд Марлоу одолжил костюм, рубашку и туфли. Всё, в общем. Это новое, от Энтони осталось, а мы с ним были одной комплекции. Я прямо как настоящий лорд, – улыбается брат, вставая рядом со мной.

– И долго они так? – Спрашивает он, указывая на выскакивающего отца, а мама бросает в него рубашкой.

– Примерно полчаса, – пожимаю плечами.

– Мда. Просил же, там всё готово и лорд Марлоу ждёт. Вот же чёрт, – вздыхает раздражённо брат.

– Па! Ну в чём дело? – Кричит Айзек.

– Прости, сынок, у нас тут небольшая накладка, – отвечает папа, уворачиваясь от туфли, что полетела из спальни.

– Вас ждут! Уже половина двенадцатого! Вы опоздаете! И Кэрол психует!

– Милый, мы опоздаем, сейчас наваляю твоему отцу и братьям. Отвези пока Энджел, она готова. А за нами чуть позже, – мама выскакивает из спальни, на ходу разматывая бигуди.

– Но…

– Чёрт! Вы как всегда! Вас никуда нельзя приглашать! – Перебивая меня, Айзек закатывает глаза и поворачивается ко мне.

– Хоть ты готова, уже спасибо. И платье тебе подошло. Где шуба? – Спрашивает он.

– В пакете, наверное. Я не могу…

– Конрад, ты облился! Фрэнк, переодень своего сына! – Не слушая меня, Айзек идёт в гостиную и через несколько минут мальчик вылетает оттуда, уверена, получив оплеуху, чуть ли не сбивает на ходу младшего брата, играющего в машинки рядом со мной.

– Так, давай, – брат расправляет в руках шубу, но я делаю шаг назад.

– Боже, Эндж, хотя бы ты не заставляй меня орать. Нашу семью первый раз пригласили на такое торжество, а они позорят меня. Лорд Марлоу же уже ждёт, так готовился. И ты хоть представь, как будет чувствовать себя, если ужинать начнёт один? – Знаю, что он давит на мою жалось, выпячивая нижнюю губу, как в детстве.

– Ладно. Но мне так не комфортно…

– Научись принимать подарки, сестрёнка. Не только ты должна их дарить, – одним движением надевает на меня шубу, выправляя завитые волосы, и чмокает в щёку.

– Мы уехали! Чтобы были готовы к моему возвращению, а то оставлю вас тут! – Кричит Айзек, хотя в новом потоке шума его вряд ли кто услышал.

– Больная семейка, – бубнит он, открывая мне дверь.

– Айзек, они просто волнуются. Да и… – голос пропадает, когда поднимаю голову, и мой взгляд упирается в четвёрку лошадей, ржущих и бьющих копытами от недовольства. Из их ноздрей выходит густой пар, создавая дымку вокруг них.

– Это… это…

– Ах, да. Это карета, – радостно заканчивает за меня брат, обнимая за талию и помогая спуститься.

– Что она здесь делает? – Шепчу я, рассматривая, белоснежную карету и такого же цвета сиденья, обтянутые бархатом.

– Я полдня учился управлять ей. Оказывается, так сложно и намного медленнее, чем машина. Но таков приказ лорда Марлоу. Позволь помочь тебе, – а я как во сне разрешаю подсадить меня вовнутрь, оглядываясь, и ошарашено садясь на диванчик.

– Держись крепче, – кричит Айзек и меня впечатывает спиной назад. Пытаюсь ухватиться за что-то, а меня подбрасывает вверх, затем в бок. И кажется, что всю душу из меня вытряхивает, мотая из стороны в сторону. Никаких мыслей, кроме одной – конец. Брат что-то кричит и радуется, свистит и поёт песни, а я видеть это не могу. Жмурюсь от страха, продолжая подпрыгивать на сиденье.

Прислушиваюсь к ощущениям, отмечая, что хоть и трясёт немного, но уже меньше, как и Айзек сбавил ход. Открываю один глаз, а затем второй. Моя рука тянется до стен, обшитых замысловатыми тканями белоснежного цвета. Поверить не могу, это самая настоящая карета, как у принцессы. Только вот самозванка я, а никакая ни принцесса. Грустно улыбаюсь, поворачиваясь к окну.

– Матерь божья, – наверное, удивляться больше невозможно, но задерживаю дыхание, когда мы приближаемся к замку и медленно проезжаем ворота. А по обе стороны, прямо из земли зажжены фейерверки, озаряющие наш путь.

Словно во сне, ведь такого не бывает в этой жизни. Не откроются двери кареты, и брат не поможет мне выйти из неё, слегка заторможенную и оглядывающуюся вокруг. Не будут стоять по бокам от парадной лестницы люди в ливреях, склоняясь в поклоне передо мной. Сказка… моя ли?

– Эм… я… сошла с ума? – Шепчу я, поворачиваясь к брату.

– Значит, мы все сошли. Потому что я вижу то же самое, что и ты. Лорд Марлоу решил воплотить все сказки разом, так позволь себе войти в неё, Энджел. Иди и даже не оглядывайся, тебя ждёт волшебная ночь, о которой ты мечтала, – с этими словами он подталкивает меня к лестнице. Ступаю на бордовый ковёр, очищенный, словно тут никогда не было снега. И не по себе как-то, когда прохожу мимо людей, которых вижу в первый раз, а они склоняют головы передо мной. Могу ли я поверить, если это будет новый крах? Могу ли вновь поддаться власти магии, которая обернулась против меня?

– Добро пожаловать, миледи, – произносит один из мужчин, когда я дохожу до двери.

– Я… вы ошиблись… – мотаю головой, но не дают мне больше говорить, открывая передо мной двери, и ударяет по моему сердцу невероятное тепло, зажигая его изнутри. Слабо, слишком слабо, чтобы верить.

Делаю шаг в молчаливое пространство, оглядывая лестницу, что так и осталась украшенной, как в первый раз. Ничего не изменилось здесь, даже воздух. Но я другая. Я будто несу с собой холод, ведь свет надо мной начал тухнуть, оставляя неясный сумрак вокруг меня.

– Миледи, позвольте мне помочь, – резко поворачиваюсь, встречаясь с улыбкой Освина, протягивающего ко мне руки.

– Вы… вы тут, – шокировано шепчу я. Голос пропал, оставил меня и могу только заметить его быстрый кивок. Обходит меня и стягивает шубу, перекладывая на сгиб локтя.

– Бал уже в самом разгаре, только вас ждут. Я проведу вас, – произносит он, двигаясь к столовой. И я иду за ним, улыбаясь доброте лорда Марлоу-старшего. Он пытался, но, к сожалению, сказка для меня навсегда потеряна. Мы проходим столовую, хмурюсь, не понимая, отчего не накрыт стол? Ведь должен быть ужин. И он сказал бал? Но… музыки неслышно, да и разговоров. Тишина и наши шаги до дверей, ведущих в большой танцевальный зал, где проходил иной бал, предсвадебный.

– Прошу, вас уже ждут. И, входя сюда, откройте своё сердце для нового, – таинственно говорит Освин, распахивая передо мной дверь.

– Лорд Марлоу там? – Уточняю я.

– Да, вас ожидает он именно там, – подтверждает мужчина. Делаю глубокий вдох, чтобы шагнуть в безмолвное пространство. Множество свечей, зажжённых вокруг меня, играют золотистыми отблесками на белоснежном полу, отполированном словно зеркало, или же лёд на катке.

Каблуки стучат по полу, отдаваясь эхом в стенах. Ничего не могу понять, ведь я здесь одна. Совершенно одна. Нет ни Кэрол, никого. Ожидала встретиться с ней тут, но, возможно, она на кухне. И стол всё же не накрыт…

Мой слух привлекают медленные и мягкие шаги, сердце отчего-то начинается биться быстрее, пропуская удары и ломая ритм.

– Анжелина, приветствую тебя, – этот голос я узнаю из тысячи. Ладони леденеют, а дышать становится сложнее. Оборачиваюсь и моргаю, не веря своим глазам. Всего в нескольких шагах от меня, облачённый в тёмный фрак и бабочку, с распущенными тёмно-каштановыми волосами, руками, сложенными за спиной, стоит тот самый, о ком я продолжала грезить эти дни.

– Артур… простите, лорд Марлоу, – из меня вырывается писк, который вызывает на его лице ухмылку. Приподнимает подбородок, чтобы я увидела, как сильно блестят его глаза и очень странно. События с самой первой встречи проносятся перед глазами и останавливаются в том дне, когда я видела его в последний раз. Удар по сердцу, что отшатываюсь и прикладываю руку к груди. Невероятно больно, физически больно.

– Ты невообразима, ангел мой, – издаю хриплый вздох, судорожный и даже истеричный.

– Я уйду… простите, это какая-то ошибка, – торопливо перебираю ногами, пролетая мимо мужчины, так и не шелохнувшегося, только его аромат донёсся до меня и разлился по венам, ожесточённым молотом ударяя вновь по сердцу.

– Ты не выйдешь отсюда. Дверь заперта, – слышу я и замираю прямо возле двери.

– Что? Зачем же так? – Жалостливо произношу я, поворачиваясь к нему.

– Пока не выслушаешь, не выйдешь, Анжелина, – тоже оборачивается ко мне. Да разве он не видит, как мне плохо сейчас? Как дрожит всё моё тело от боли и любви? Как глаза начинают слезиться от очередного укола его красоты?

– Ты должна знать, что я люблю тебя. Люблю с невероятной силой, о которой даже не подозревал. Люблю, как солнце небо, как луна купается в объятиях звёзд. Люблю, хотя это всего лишь слово, и оно никогда не опишет всего, что творилось и продолжает происходить со мной. Люблю…

– Хватит… прошу хватит… ты не можешь… ты женат, – шепчу я, мотаю головой и рву себя на части внутри. Счастье, что омрачено сейчас, напрочь выбивают почву из-под ног. Они сильно трясутся, как и я вся. Внутри меня что-то происходит, очень неприятное и душа противится этому. Тепло, которого не ощущала все эти дни, прорывается внутрь.

– Нет, ангел мой, я никогда не был женат, – вскидываю голову, распахивая шире глаза.

– Это ложь… зачем ты врёшь? Так наказываешь меня за то, что я сказала? За что так со мной? Я…

– Послушай меня, Анжелина. Не наказываю, только сам был наказан за свою глупость. Не врал, только себе, отрицая твою власть над моим сердцем. Я не женат, ангел мой, хотя думал так же. Но у меня есть человек, которого всю жизнь проклинал и ненавидел, а он всё видел. Он всё знал обо мне и чувствовал, что без тебя моя жизнь закончится. Мёртв внутри был, пока не увидел тебя, не узнал, как приятно быть любимым и любящим. Только страх предательства, о котором мне постоянно твердили, заставил меня причинить тебе боль. Я раскаиваюсь каждую секунду за свои слова. Но прости слишком мало для них. Я не женат. Каково было моё удивление, когда, подписав все документы, и приехав в Лондон, чтобы найти выход и вернуться к тебе, меня оповестил Джефферсон, что нашёл в одной из служебных комнат человека, утверждающего, что он священник и на него напали, оглушив ударом по голове. Он пробыл всё время там без сознания, пока меня расписывал обычный трудяга, переодевшийся в него. Это был спектакль, до которого я не додумался, в ту секунду понимая, что только ты была со мной честна, а моя мать предала меня, очернив твоё имя и мою любовь. Мой отец, он помог мне вернуться сюда за тобой. За твоим прощением. Несколько дней, в которых я доказывал недействительность брака, были невыносимыми от желания поскорее окончить. Связи, которые подняли я и мой отец, чтобы добиться бумаги о моей свободе, были тысячными. И она у меня. Меня признали неженатым, как и брак фальсификацией. Хелен поставлена в курс дела, как и мать, но им уже ничего не сделать против этого, – он замолкает, а я голос потеряла. Только сквозь слёзы смотрю на него, делающего ко мне осторожные шаги. И даже смысл слов не могу уловить.

– Но я здесь и первый раз за всю жизнь загадал желание, бросив монетку, что подарила моя возлюбленная, с самой высокой башни замка, – продолжает он, опускаясь передо мной на одно колено. Закрываю рот рукой, не давая себе в голос расплакаться.

– Анжелина Эллингтон, ангел моего сердца и души, появившийся в то время, когда отчаяние полностью заполонило собой мою жизнь. Позволишь ли ты мне стать твоим мужем, готовым защищать и оберегать тебя против всех? Позволишь ли ты мне молить о прощении каждый час нашей жизни? Позволишь ли ты мне войти в твою сказку, чтобы обрести своё сердце, которое забрала ты с собой? Позволишь ли ты мне увидеть своего ребёнка и узнать, каково это быть полноценным? Позволишь ли быть рядом с тобой, продолжая учиться у тебя, каково это быть настоящим? Позволишь ли? – Протягивает руку с бархатной коробочкой, где переливается кольцо, ослепляя меня.

– Я…я…мне кажется… я… – голова резко кружится, а пол уходит из-под ног. Огни ярко мигают перед глазами, а грудь так давит.

Подхватывают меня тёплые руки, поддерживая и прижимая к себе. Аромат парфюма и огня доносится до меня, пока пытаюсь дышать. Меня бросает в пот, а потом в жар. Распахиваю глаза, встречаясь с испуганным взглядом тёмных глаз.

– Артур… это ты, – словно вижу его в первый раз. Дрожащими руками тянусь к его лицу, а он улыбается, поддаваясь моей ладони, ложащейся на его щёку.

– Я, ангел мой, это я. Ты пугаешь меня, Анжелина. И я боюсь твоего отказа, исчерпанного лимита доброты и понимания ко мне. Да, я совершил столько ужасных ошибок, но готов быть повинен в них только тобой. Так скажи мне, что будет дальше? – Шепчет он, поднимая руку с кольцом.

– Боже… я поверить не могу… не могу, и всё, – слёзы градом капают из глаз, а он то улыбается, то хмурится. – Я… ты не женат… а Венди?

– Моя, теперь она моя дочь. Документ подписан и его признали действительным. Хелен отказалась от всех прав на этого ребёнка, что так же загадал желание иметь настоящую маму, которая полюбит её всем сердцем, – отвечает он. Невероятный и сильный взрыв происходит внутри, обнажая полностью мою душу.

– Артур, – плачу и смеюсь, уже и второй рукой ощупывая его лицо.

– Анжелина, ответь. Прошу не терзай меня больше, я спать не мог, есть не мог и жить не мог, пока не получил документ. А утром сегодня… ранним утром уже был здесь, готовил для тебя эту малость, которую хочу подарить. Меня рвало на части, и время казалось, играет, смеясь надо мной, тянулось так долго до этой минуты. Любишь ли ты меня ещё? Или же мои слова напрочь отвернули тебя от меня? Но я так не думаю… о тебе только и думаю, живу тобой и хочу дышать каждый день тобой. Я узнал, как красива и горька бывает любовь, если нет ответа. Разреши мне показать тебе, что сказка существует. Ведь именно ты научила меня этому, я…

– Да, Артур. Да, я хочу быть с тобой до конца наших дней. Хочу любить тебя и никуда это не ушло. Никогда не уйдёт из моего сердца, и я простила тебя, потому что люблю. Всё понимаю, хотя таила обиду, но недолго, в момент отчаяния и слабости позволила себе думать о тебе плохо. И ты меня прости, прошу простить меня, что так долго соображаю сейчас. Но я в лёгком шоке, я вся дрожу внутри и снаружи, пока тает моё сердце. Благодаря тебе тает, и я люблю тебя, больше чем люблю. Ты во мне, так глубоко, что не убежать и не скрыться. Да, Артур, быть с тобой это то, о чём прекратила мечтать. Потеряла веру…