Текст книги "Высокие маки"

Глава 27

Нина зарегистрировалась в отеле «Флуэла». Она сразу же возненавидела Давос. Огромные отели, серые, словно присыпанные пеплом, дороги, забитые машинами, глазеющие по сторонам туристы с лыжами в охапку, устремляющиеся к бесконечным очередям на подъемники. Лыжи, лыжи, лыжи. Кажется, для этого города ничего на свете больше не существует. Снег, яйца с плавленым сыром и эти ужасные нейлоновые лыжные костюмы. Мир Элизабет.

Нина взяла ключ от номера и пошла наверх. Последний вечер с Генри выбил ее из колеи. Она чувствовала себя нервной и раздраженной, что ей было совсем несвойственно. Вся уверенность в себе куда-то пропала, в надежной броне появилась брешь. Тони должен появиться завтра, и Нина не могла понять, что она чувствует в связи с этим. Скоро ей возвращаться обратно в Лондон, с повышением по службе. Больше денег, солиднее статус… «Я готовлю аналитический раздел для доклада, – напомнила себе Нина, глядя в окно на ледяные поля. – Я буду реже видеться с Генри. Я вернусь в привычную колею, и снова все станет прекрасно».

Она подумала о Тони, набирая номер отеля Элизабет в долине. Похоже, он на самом деле по ней соскучился. Что ж, это хорошо.

Так почему же ей так не хочется, чтобы он приехал?

– Отель «Меллер». Доброе утро.

– Могу ли я поговорить с леди Элизабет Сэвидж? Это Нина Рот.

Через несколько минут Элизабет подняла трубку.

– Нина, отец сказал мне, что был бы рад увидеть тебя.

Расслабленность и некоторая растерянность Нины улетучились в момент.

Она вежливо ответила:

– Могу ли я тебя побеспокоить? Тони хотел бы получить отчет о работе.

– Ну конечно. Почему же нет? – Шелковый голос, как у папочки. – В три часа подойдет?

– Не очень. Если мы встретимся в три, то я не успею на поезд до…

– Сегодня это единственное время, когда я могу отвлечься.

Нина до боли прикусила губу.

– Тогда в три часа. Я приеду.

– Ну и прекрасно. Буду ждать.

* * *

Она прибыла в отель к Элизабет, изрядно поплутав по сказочным улочкам Клостерса, пытаясь отыскать «Меллер». Она замерзла, испачкала обувь, заляпала юбку. Нина злилась. Ей очень хотелось показаться перед этой сукой одетой в стиле Генри. Но Элизабет может донести Тони. Нина знала, как сильно они ненавидят друг друга, но одинаково не доверяла обоим. Не меньше, чем холодом, Клостерс доконал ее олимпийской символикой – этими безумных размеров олимпийскими кольцами, командами телевизионщиков на каждом углу, вообще всей этой полоумной атмосферой перед Играми. С плакатов, с обложки каждого более-менее что-то значащего британского спортивного журнала на нее таращились зеленые глаза Элизабет. Ревность захлестнула Нину. У Элизабет есть все. Но ей мало. Ради развлечения она хочет попастись в папочкиных закромах! Нацепить амуницию деловой женщины, ничего не сделав, ничего не заработав своим трудом. В Клостерсе Нина вдруг подумала – а если Элизабет на самом деле отхватит эту чертову олимпийскую медаль? Тогда она станет известной, настоящей героиней для британцев. Чемпионка мира – это прекрасно, но звания приходят и уходят, а олимпийский успех обладает особой магией. Неужели Элизабет получит еще один мощный рычаг, чтобы воздействовать на отца и публику?

Об этом было тошно думать. Сегодня она приехала сюда, потратила время впустую, морозила задницу, играя в какую-то глупую игру. Элизабет думает, что Нина захочет услышать отчет о витаминной таблетке, но ее по-настоящему интересует только Джек Тэйлор. Нина мрачно улыбнулась, когда ее новые ботинки заскользили на заледеневшей мостовой. Джек, еще один богатый ребенок, еще один снежный атлет. Да что такого уж хорошего в лыжах? Только богатые могут позволить себе кататься на них. Это не то что бег на дистанцию, футбол или еще какой вид спорта. Здесь нет слишком сильного соперничества. Возможно, девяносто процентов потенциальных чемпионов никогда не видели этих проклятых гор.

Отель леди Элизабет был рядом в Вальсерхофом, где в прошлом году останавливались Чарлз и Ди. Он выглядел богатым, но совершенно отгороженным от всего мира и хорошо охраняемым. Нина тут же заметила дюжих парней, не очень подходящих к интерьеру – к роскошным лифтам и респектабельному вестибюлю. Один из них перехватил понимающий взгляд другого и отвернулся. «Да ладно, я ведь не похожа на представительницу прессы, ты, деревенщина, – подумала Нина. – Мы в Бруклине научились замечать мускулы с первого взгляда».

Клерк в вестибюле указал ей, где подождать. Нина уселась. И ждала. Злость нарастала с каждой минутой. Она обдумывала обратную дорогу, потому что приходилось менять планы. Эгоистичность Элизабет сводила с ума.

Наконец дверь открылась и вошла Элизабет. Она была одета во что-то очень сексуальное, очень облегающее. Это был яркий, радужной расцветки лыжный костюм и черные спортивные ботинки. От солнцезащитных очков на загорелом лице остался след. Она явно возбуждена недавней тренировкой, волосы с рыжинкой собраны сзади в детский хвост, на левой руке блестит золотое кольцо. Элизабет походила на девочку из монастырской школы на каникулах. И эта, именно эта девчонка воображала себя чуть ли не Чарлзом Саатчи, пыталась уволить Нину?

Элизабет торжествующе улыбнулась и выложила перед ней целую кучу листков, вынутых из факса.

– Извини, я опоздала. Это из-за несчастного случая. Ужасно, одна лыжница-испанка вывихнула голеностопный сустав. Скорее всего она выпадает из соревнований.

– Ах! – «Да какое мне дело? Нина, будь вежлива, Нина». – А она участница? Где же в Испании можно кататься на лыжах?

Элизабет удивилась.

– Я полагаю, ты не слишком хорошо разбираешься в географии Европы. В Испании много подходящих мест для лыж. Сьерра-Невада, Формигаль, Бакерия-Берет… Про меня тоже могли бы сказать, что в Англии негде кататься.

– Ну, если не знать, что ты училась в швейцарской школе, – сказала Нина, не в силах сдержаться.

Элизабет наклонила голову.

– Ну ладно. А как Цюрих?

– Да дел полно. Столько всего. Это все равно что начинать новый бизнес с нуля.

– Значит, как и у меня. Почему бы тебе все это не просмотреть? И не сказать мне, что ты думаешь по этому поводу?

Нина потянулась, взяла кучу бумаг и притворилась, что просматривает. Рекламные фразы казались достаточно остроумными и зазывными. От Франции до Германии… Она просмотрит этот мусор в дороге. Так, на всякий случай, вдруг обнаружится что-то интересное.

– Дома дела идут хорошо. Торговля держится на уровне.

– Да, – гордо кивнула Элизабет. – Ты понимаешь, что прошло три недели после нашей рекламы на телевидении, а «Золото Дракона» все еще продается.

– Да, похоже, у тебя на самом деле нюх на рекламу.

– Именно. Талант, который ты могла бы использовать.

– Тогда мне нужно было другое – исследование рынка, леди Элизабет.

– Теперь я это понимаю, – надменно заявила Элизабет. – Как видишь, я сумела воспользоваться тем, чему ты меня заставила научиться. Я знаю гораздо больше других о том, в чем нуждается наш рынок. И когда в работе руководствуешься этим знанием, тебе очко.

«Ох, не могу я больше выносить эту мадам», – подумала Нина. Боже! Элизабет Сэвидж рассказывает ей, Нине, о рынке!

– Ну ладно, с этим все ясно. А как дела с лыжами?

– А что это они вдруг тебя заинтересовали?

Нина покраснела.

– Потому что это занятие полезно и для нашего дела.

– Думаю, да. Пока очень хорошо, а там посмотрим, – уклончиво ответила Элизабет.

– Ты тренируешься со своим бой-френдом?

Элизабет, казалось, застыла на секунду.

– У меня нет бой-френда.

Что?

– А разве Джек Тэйлор не твой любовник?

– Нет. Джек просто друг, – ответила Элизабет. – Мы катаемся вместе. Иногда. Но если у меня появляется свободное время, я посвящаю его работе. А не общению.

Она одарила Нину широкой белозубой улыбкой и поднялась, протягивая руку.

– Я спешу. У меня встреча с тренером. А очереди ужасные. Я увижу тебя на Играх? А может, уже в Лондоне? Передавай мои наилучшие пожелания Дино и привет отцу.

Нина взяла бумаги Элизабет, и сердце екнуло. Просто друг. Это что – прикрытие или на самом деле? Неужели они порвали отношения? Бумаг много – похоже, она всерьез взялась за дело. Может, эта легкомысленная голова на самом деле включилась в работу «Дракона»?

Тони это не понравится. И ей тоже.

Из окна спальни Элизабет наблюдала, как уходит Нина. Безукоризненно подстриженная, красиво одетая. Элизабет едва могла поверить, что они ровесницы. Неужели все женщины, которые делают карьеру, такие? Или только американки? Нина Рот ко всему относилась чрезмерно серьезно, как, впрочем, все выходцы из низших слоев общества. У нее такой вид, как будто она заявляет: я не позволю со мной шутить. Отец намеренно окружал себя такими людьми. Элизабет повидала их сотни за все эти годы – они были среди гостей в замке, среди партнеров по теннису, в толпе на приемах, которые устраивала Моника. Они были штурмовиками без лиц, ребенком она называла их про себя «пираньи». Но была одна особенность – этими лакеями всегда были мужчины.

Натягивая ботинки, потом шлем, Элизабет думала о Нине. Она спит с Тони. Но в этой связи есть что-то еще. «Надо присмотреться, – подумала Элизабет. – Она же ненавидит меня, но она хороша. Она действительно хороша». Да, Элизабет напряглась, когда Нина спросила про Джека. Что скрывалось за вопросом? Нине Рот совершенно не интересна ее любовная жизнь… Или ее отсутствие… Стоит об этом подумать, но позже.

Элизабет появилась в Дростобеле несколько напряженная. Небо было серо-голубое, тяжелое, облака заслонили солнце и кидали тени на склоны гор, создавая ощущение, что солнечные лучи падают сквозь тучи вертикально, столбом. Это напоминало средневековые картины, изображавшие Бога, посылающего свою милость на землю. Воздух был густ и холоден. Кажется, Ганс пока доволен ею. После беглого разговора с ним Элизабет почувствовала именно это. Хотя для всех остальных его бесконечные проповеди про углы, позу, его «еще раз попробуем…» казались невыносимыми. Ганс мог поддержать только раз, когда выиграна медаль. Или проиграна.

Ее тренировки в Кенте дали результат. Изматывающая работа на снарядах добавила телу силы и гибкости. Она уже отыграла у самой себя одну секунду, если сравнивать с результатом на Кубке мира, но рассчитывать только на это нельзя. Ходили слухи, что швейцарская команда тоже тренируется изо всех сил.

Хейди и Луиза катались на лыжне в Вербьере. Австрийцы тренировались в Гриндельвальде, французы – во Флимсе. В общем, участники по взаимному согласию распределили между собой все лыжни. Они с Гансом не будут сидеть на одном месте. Хейди и Луизе, конечно, очень повезло. Каждая встреча для них проходила дома. Но кое-что волновало Элизабет гораздо сильнее. Несчастный случай, задержавший ее. Она живо представляла себе Грейс Кортес, лежащую с дергающейся ногой, выгибающую в агонии спину. Кошмар для любого лыжника. Бедная Грейс. Она ведь в прошлом году чуть не получила все десять баллов. Теперь мечта участвовать в этих Играх уплыла вместе с лыжами: может, она больше никогда не встанет на них. Во рту у Элизабет пересохло от внезапно пришедшей в голову мысли. Одно падение может означать полное забвение.

«Сосредоточься, сосредоточься», – уговаривала она себя. Ганс взял ее с собой вниз, в Дростобель, на менее страшный склон, чем Вэнг, но такой же крутой. Разница лишь в том, что он огорожен. Элизабет вздохнула. Слалом и супергигант – это ее самые слабые места, им придется поработать.

Она соскользнула с подъемника на снег и принялась закреплять завязки на шлеме. Оглядываясь. Где же он? Она уже должна была увидеть Ганса в толпе…

Кто-то легонько постучал по шлему с изображением государственного флага Соединенного Королевства. Элизабет зло отозвалась:

– Эй, прекратите! Ах, Джек! Привет! Я искала Ганса.

– Он не приедет.

– Но мы договорились встретиться, он никогда не пропускает тренировки.

– Я уверен, у него есть уважительная причина, – ответил Джек. – Но он не поделился со мной, и мне это не нравится.

Она вдруг очень обрадовалась, что на ней шлем, потому что ей не хотелось, чтобы Джек заметил щенячью тоску в ее взгляде. Голос Джека был пропитан горячим техасским солнцем, и от этого мрачный день, сразу стал ярче. Он сегодня в черном костюме, без солнцезащитных очков и похож на головореза из шпионского фильма. Было что-то внушающее благоговение в его мощи, в звездах и полосах на груди – эмблеме американской команды.

– Спасибо за новости. Увидимся, – сказала Элизабет.

Но он огромной лапищей схватил ее за перчатки, прежде чем она успела оттолкнуться.

– Он просил меня тебе помочь.

– Ганс просил тебя тренировать меня? – повторила Элизабет.

– Да, – сказал Джек и пожал плечами, устремив на нее взгляд темных глаз. – Сегодня я должен навести блеск на свой супергигант, но ничего не имею против того, чтобы указать на твои ошибки.

Ганс. Вот неожиданность. Это, конечно, для нее полезно, даже хорошо, Ганс понимал, но он ведь не может думать ни о чем, кроме лыж. Это самоубийство – получить урок у Джека Тэйлора. «Указать на твои ошибки»! Она должна это скушать, потому что Джек в супергиганте неподражаем. Этот вид спуска получается у него лучше всего. У Тэйлора есть чему поучиться. Да о чем она? Разве у нее есть выбор?

– Спасибо. Это было бы прекрасно, – пробормотала Элизабет.

Она избегала его с того дня, как появилась в Давосе. До нее вдруг дошло, что она впервые после Кубка мира видит его на лыжах.

– О’кей, – ровным голосом сказал Джек, выругав про себя Ганса Вольфа.

Он слишком многим обязан Гансу, чтобы отказать, но старик сам не понимал, о чем просит. Эта Элизабет… Ему надо выбросить ее из головы, не думать о будущем с такой испорченной маленькой стервой. Сначала она отвергла все его доводы о необходимости уехать из Англии и начать тренировки, как будто Олимпиада – это ничто, как будто ее работа в «Драконе» – на самом деле все. Отец никогда не даст ей шанса, она должна это понимать.

«Ей надо было приехать сюда одновременно со мной, – со злостью думал Джек. – Потом она наконец появилась и устроилась в своем отеле, нарушила расписание, вопит на меня…»

Джек относился к лыжам очень серьезно. На последних соревнованиях Элизабет завоевала его уважение, а сейчас пошли слухи из британского лагеря: она взялась за прежнее, ведет себя словно примадонна. На этот раз ее увлек «бизнес», а не мальчики. Но это все равно. Игрушки. Игры.

А он все это время тосковал по ней. Не был с ней рядом. Не видел, как она себя ведет. Когда Элизабет появилась в лагере, она была очень слаба. Это убило его. Ведь до Игр оставалось всего несколько недель! Она приехала с опозданием, на взводе… А у Сэвидж ведь на самом деле есть все данные, чтобы стать одной из самых великих лыжниц. Джек это понимал, чуял, как лис чует лисицу. Возмутительно так наплевательски относиться к своему дару. Если бы кто-то из его детей вел себя подобным образом, он бы не задумываясь высек его розгами. Эта Сэвидж просто сводит его с ума.

Но была еще маленькая проблема – в нем самом. Действительно, легко злиться на Элизабет. Но не так легко не обращать на нее внимания. Или забыть. «Почему меня должно раздражать, что какая-то англичанка не отвечает на мои телефонные звонки?» – сердито думал Джек. Но его раздражало то, что она расстраивала его планы. Он не мог забыть поцелуя морозным утром в Англии. То ожидание, что обостряло предчувствие удовольствия. Ощущение того, как тает ее сопротивление. Встреча в коттедже, когда было все так, как он воображал, но только еще лучше. Длинные медового цвета волосы Элизабет, накрывшие его грудь, ее плоский живот, вздрагивающий у него под руками, ее бесконечно длинные ноги и мускулистое тело, извивающееся над ним, ее маленькие почки-соски на бледных грудях…

Элизабет смотрела на него из-под шлема. Бесстрастно. Она вскидывала голову, и это раздражало его.

«Ну ладно, Джек, она, конечно, хороша, но таких полно вокруг. А сейчас тебе надо тренироваться с ней и смирись с этим».

Ладно. Он будет ее тренировать. Он ей покажет, какой уровень требуется от олимпийского чемпиона. Может быть, тогда она наконец бросит свои глупые игры и привычку прерывать тренировки. Пусть попотеет.

«Я тебе покажу, моя дорогая», – подумал Джек.

– Сначала я понаблюдаю сверху. Мы откатаем три дистанции слалома, а потом супергигант. Ты будешь выполнять мои указания. Если захочешь прекратить, просто крикни.

– Я не захочу, – сказала Элизабет, глядя на него в упор.

Джек холодно улыбнулся.

– Посмотрим. Ну, пошли на старт. В левые ворота.

Глава 28

В дверь позвонили. Нина испуганно подпрыгнула. Она только расчесывала волосы и еще не занималась макияжем. На часах восемь утра. Не может быть, чтобы это был он. Ошибка. Она решила не обращать внимания на звонок. Боже, как она устала! Она поднялась в пять, чтобы успеть помыть и высушить волосы, а ведь вернулась домой в полночь и до двух не спала, пытаясь что-то придумать насчет леди Элизабет. Тело ее, похоже, уже преодолело барьер, после которого усталость переходит в переутомление, но прилив энергии был какой-то фальшивый, как от чрезмерного количества крепкого кофе.

Но звонок раздался снова. Черт. Нина сунула ноги в шлепанцы и спотыкаясь кинулась к домофону.

– Тони, извини, ты так рано. Давай, поднимайся.

Она кинулась обратно в ванную, торопливо собрала нижнее белье, сунула его в корзину; на косметику не осталось времени. Тони, о Боже! Сердце бурно заколотилось, Нина почувствовала, что спина покрылась потом. Она распахнула окно, чтобы утренний морозный воздух развеял пар от душа. Зеркало просветлело, и она увидела в нем свое отражение, а в дверь все трезвонили и трезвонили. Темные волосы все еще мокрые и скользкие. На Нине была голубая с белым юбка и крахмальная рубашка «Прада». Самое дорогое, что у нее есть. Она не может себе позволить обычные спортивные штаны с джемперами, которые надевает с Генри. Для Тони ничего другого, только самое лучшее. «Ты должна соответствовать, ты должна выглядеть так, чтобы способствовать его славе». Правда, на лице нет косметики, но сейчас уже не до нее.

– Сейчас, Тони. Подожди, одну секунду.

Она спрыснула себя духами «Джой», его любимыми, и кинулась открывать дверь.

В дверях стоял Генри Нэймет. В руках у него была видеокассета и пакет с кукурузными хлопьями.

Нина ахнула, но очень быстро пришла в себя.

– Генри? Проходи. Извини, я ожидала кое-кого другого.

– Я догадался. – Генри вошел, глядя на нее сверху вниз. Он был в джинсах, в беговых туфлях, в свитере, с плеча свисал потрепанный рюкзак цвета хаки. – Тони? Я думал, он всегда «граф» или «лорд Кэрхейвен». Какая-нибудь феодальная чепуха вроде этой.

Нине хотелось умереть.

– Ну, обычно я называю его так при посторонних – он все-таки босс, я должна выказывать уважение.

– А что – не на людях вы друзья?

– Ну, я бы не сказала – друзья, – уклончиво ответила Нина. – Не в прямом смысле друзья…

– Это хорошо. – Красивое, открытое лицо Нэймета сморщилось в легкую гримасу недовольства. – Он энергичный человек, но я слышал об этом типе довольно много дурного.

– Ну, удачливым людям врагов не занимать.

– О’кей, о’кей, если он тебе нравится… – Генри подал ей кассету и воздушную кукурузу. – Принес тебе игру и еще кое-что. На случай, если для тебя это так много значит… В общем, прощальный подарок.

– Как это? – спросила Нина, прижав видеокассету к груди. Она поверить не могла в то отчаяние, которое вдруг ее охватило. – А ты куда направляешься?

– В Англию, дорогая. Помнишь? В Лондон.

– Но я думала…

– И я тоже так думал. Но Лилли должна находиться в одном месте, она говорит, что ожидает интересных результатов в последней группе мышей.

– А для чего ей надо, чтобы ты с ней ехал? – Нина откинула волосы с глаз. – Ты же занимаешься компьютерами.

– Она настаивает. А я не люблю ее подводить, – ответил Генри. Он подошел к ней немного ближе. – Похоже, ты взволнована? Так что все эти крики, борьба…

Нина опустила голову, чтобы он не видел ее лица. Он смеялся над ней, но ей было совсем не весело. Волна одиночества, чувства потери накрыла ее. До нее вдруг дошло, как будто ее ослепила молния, какая у нее была здесь жизнь с Генри. Как она привыкла полагаться на него. Без Генри она станет совершенно несчастной. Вчера она так хотела, чтобы он уехал, но теперь, когда он собрался в дорогу, почему она не радуется?

Нэймет подошел к ней, взял за подбородок и нежно приподнял лицо. Она такая красивая, несмотря на то что не успела привести себя в полный порядок. Волосы мокрые. Он вдохнул слабый аромат шампуня. Желание и разочарование сплелись в нем, он тотчас напрягся, едва подошел к Нине. В тот вечер, когда она его отвергла, он просто изнемогал от желания. Всю ночь Генри не мог заснуть. А вчера вечером подхватил в баре какую-то туристку, отправился к ней в ее отель и взял безжалостно и грубо. Но и это не помогло. Еще одной ночи он просто не выдержит.

– Кажется, я смогу наконец избавиться от головной боли, – слабо улыбнувшись, сказала Нина. Она понимала, надо убрать его руки со своего лица, но не двигалась.

– Я думаю, мы увидимся через месяц. – Он смотрел ей прямо в глаза. – Могу я получить прощальный поцелуй?

– А ты хочешь? – прошептала Нина.

Генри секунду смотрел на нее, потом наклонился и очень медленно коснулся ее губ, потерся о них легонько, сухо – это напоминало эхо поцелуя.

– Только так? – прошептала Нина.

Генри словно этого и ждал. Он тесно прижался к ней губами, она чувствовала жар его тела, слышала горячее дыхание; волна желания захлестнула ее, она не могла больше терпеть и вся так и потянулась ему навстречу. Генри прижал ее к себе и стал целовать, покусывать, облизывать изнутри нежную губу, потом приник лицом к шее.

– О Боже, как ты хороша! – пробормотал он.

Нина почувствовала, что колени ее слабеют, она выгибалась ему навстречу, совершенно беспомощная, отвечала на его ласки. Генри провел рукой по ее спине, потом стал спускать рубашку с плеч…

– Боже, – ахнула Нина, когда он коснулся ее груди.

– Детка.

Большими пальцами он гладил ее соски и тихо стонал от удовольствия. Нина забыла ему сказать, чтобы он остановился. Она не могла произнести ни слова. Он продвигался очень медленно, но Нина хотела этого, она, наверное, умерла бы, если бы Генри остановился. Не было смущения, двусмысленности, которые она испытывала с Тони, сейчас все было честно и открыто.

Другой рукой Генри провел по ее ноге, стал задирать юбку. Он потянул колготки вниз, осторожно вытряхнул ее из трусиков. Тони должен приехать в десять. «А что, если он появится раньше?» – мелькнула было мысль, но быстро улетучилась. Нина чувствовала, как ноги невольно раздвинулись; его рука скользнула по гладкой коже между бедер, пальцы невероятно нежно гладили внутри. Генри дышал отрывисто и неровно, а потом вдруг надавил рукой, и сладкая волна удовольствия пробежала по телу Нины, словно рябь по воде. Она вскрикнула, но Генри заглушил ее крик поцелуем. Ноги Нины подкосились, голова пошла кругом, ее желание стало нестерпимым. Они на что-то повалились – кажется, на диван.

– Но у тебя же самолет!

– К черту самолет! Полечу следующим рейсом.

– Но мы не можем, – с трудом сказала Нина.

Генри наклонился и потерся губами об ее ухо. Какой он тяжелый и сильный. Нина двигалась под ним, почти ничего не соображая; ее переполняла животная страсть, и Нина тонула в ней.

– Как ты не права, – прошептал Генри, обхватывая ее руками и слегка приподнимая, податливую, как тряпичная кукла.

Он перевернул ее на живот. Нина откинула голову назад, волосы, словно тяжелый занавес, упали на лицо. Сквозь спутанные пряди она увидела, как Генри расстегивает ремень, сбрасывает рубашку, стаскивает джинсы. Грудь его, покрытая колечками жестких волос, оказалась гораздо бледнее лица; замечательные мускулы бугрились, крепкие, но не от тренировок, а естественные и потому совершенные. Сильными бедрами Генри прижал ноги Нины, она чувствовала, как он трется о ее бедра. В животе у Нины что-то сжалось, ее затопило желание. Генри схватил подол тысячедолларовой юбки и бесцеремонно задрал до талии. Она резко втянула воздух и приподнялась на локтях. Генри хотел закричать во все горло: Нина была само совершенство. Его возбуждение было так велико, что он мог причинить ей боль. Пальцы Генри немного дрожали, когда он расстегивал лифчик. В позолоченном зеркале напротив он увидел Нину: лицо ее пылало, невероятные груди с черными, словно вишни в сметане, сосками, свисали из расстегнутой рубашки. Круглая попка была такой аппетитной. Генри приводил домой нескольких девиц и заставлял их раздеваться, но у них были такие скучные, совершенно несексуальные задницы. Но Нина, его Нина! Вот это женщина! Ему надо немедленно войти в нее – или он сейчас же кончит. С невероятной осторожностью Генри раздвинул ее бедра, но Нина нетерпеливо подалась назад, ее тоже мучило желание. Генри наконец взял ее и почувствовал, как она стиснула его внутри и задвигалась вместе с ним. Боже, какая она страстная…

– Тебе нравится? – выдохнул Генри.

Нина почти рыдала. Она чувствовала каждый толчок, видела свое отражение в зеркале, видела, как Генри двигается сзади нее. Руки его нежно ласкали грудь и все тело, он делал это мягко, нежно, терся грудью о ее спину, волосами щекотал кожу, от чего удовольствие Нины становилось все нестерпимее.

– Да…

– Вот так мы должны заниматься любовью. Мы, люди. – Он говорил быстрым шепотом, тяжело дыша. Его возбужденная плоть снова и снова проникала в нее, и Нине казалось, что это как поцелуй на рассвете, как нежнейшая ласка. Каждый атом ее тела был переполнен наслаждением. – Это самый лучший способ.

– Почему? – задыхаясь, спросила Нина.

Генри еще раз ударил, еще быстрее, еще сильнее, в невероятном ритме – он словно что-то вбивал.

– Потому что так глубже входит. – Он горячо дышал возле ее уха, чувствуя, как она пятится назад, теснее и теснее прижимается к нему, извиваясь от его прикосновений. О Боже, какая она страстная! И такая красивая. Он снова толкнулся. – Просто потому, что вот так глубже входит.

– Генри, – проговорила Нина со странной печалью в голосе.

Но она жаждала его, несомненно. Она двигалась вместе с ним, и Генри ощущал, как чувственность захлестывает ее. Нина вцепилась ему в руку, потянула ко рту и стала целовать. Генри увидел, как она закрыла глаза, приоткрыла губы.

…Нина не могла ни думать, ни двигаться. Удовольствие, желание были настолько огромны, что, казалось, она поднимается на высокой волне, все выше и выше… Генри подхватил Нину под мышки и притянул еще ближе, он двигался сильнее и сильнее; стена вдруг взорвалась, все поплыло перед глазами. Сотрясаемая оргазмом, рыдая, она выкрикивала его имя.

Стоило Нине закричать, как Генри тоже взорвался и рухнул на нее, расслабившись. Он был абсолютно счастлив. Ему хотелось остаться здесь навсегда.

– Ты должен уйти, – задыхаясь, сказала Нина.

Генри потянулся, поцеловал ее сзади в шею, теплую и мокрую от пота.

– Правда, – настаивала Нина.

Она с трудом встала на ослабшие ноги. Генри смотрел на нее. Черные волосы падали на красивое лицо.

– И это все, что я могу услышать от тебя?

– Все было замечательно. – Нина подошла к нему и поцеловала в затылок. Она что-то скрывает, с неудовольствием подумал Генри. – Правда. У меня встреча, я не могу предстать на ней вот в таком виде.

– Мы повторим. Когда ты приедешь в Лондон.

– Конечно. – Нина бросилась торопливо подбирать одежду, пока Генри натягивал джинсы. – Слушай, может, ты успеешь на свой самолет… Позвони мне, когда долетишь.

Нина чмокнула его в щеку, когда он уходил. Смущенный, Генри обнаружил себя в прихожей в расшнурованных спортивных тапках.

Нина дождалась, когда услышит шаги Генри на лестнице. Потом, ослабев, села на пол и заплакала.