Текст книги "Увлечь за 100 слов. С чего начинается бестселлер?"

Всуе не упоминать
Брифинг: очень ценные указания

МИРАНДА: Мне нужно десять или пятнадцать юбок от Кельвина Кляйна…

ЭНДИ: Каких именно юбок?

МИРАНДА: Извольте терзать своими вопросами кого-нибудь другого…

Пример брифинга из фильма «Дьявол носит Prada»

«Это должно бросаться в глаза!» «Взбодрите это!» «Рождество правда такого красного цвета?» «Нельзя ли сделать так, чтобы лед выглядел теплее?» «Цвета отличные. Просто измените их». «Вот что я придумал. Можете сделать похоже?» И особенно продуктивное: «Я узнаю это, когда увижу, но пока это не то». Вот лишь некоторые из невнятных, раздражающих или откровенно дурацких инструкций, которые получала группа ирландских художников и иллюстраторов и которые они решили превратить в постеры – просто чтобы поднять себе настроение.

Каждый, кто зарабатывает на жизнь своим творчеством, в какой-то момент вынужден следовать инструкциям. И, надо отдать должное, копирайтерам приходится намного легче, чем дизайнерам. Считается, что дизайн обложки может сильно улучшить ситуацию с проблематичной книгой. Один издательский гений – не буду его здесь называть – как-то раз во время брифинга записал особо выдающиеся инструкции по части обложки, и у него получилось что-то вроде хайку:

 
Коллеги, круглый стол,
Улыбки, обсужденье.
И вот моя обложка…
 

И далее:

 
«Нет, что-то тут не так,
Что? переделывать опять?»
Молчат, кивают равнодушно…
 

Помимо того, что эти хайку так и просятся в какой-нибудь поэтический сборник, по нему понятно, до какой степени брифинги сбивают дизайнеров с толку. То же касается и копирайтеров: все, что выносится на обложку, становится поводом для погружения в экзистенциальную сущность слов. Заголовок, вынос, блерб часто видятся чем-то вроде стикеров, которые просто наклеиваются на книгу, при этом мало кто в состоянии объяснить, какими эти стикеры должны быть, – объясняют скорее от обратного. Вот мои любимые высказывания: «Как это, но явно не так», «Ну вы же понимаете, что так же, но по-другому», «А не можем ли мы заменить эту строчку на что-то получше?» (Вот это «мы» что означает? Что они просто рвутся помочь?) «А получше цитаты не нашлось?» (Ну как же, есть просто потрясающая, но я нарочно ее припрятала.)

Копирайтеры умеют приспосабливаться. Это наше sine qua non – обязательное условие существования. То, что мы не являемся экспертами в каждой из тем и подходим к ним с точки зрения неспециалиста, может быть даже преимуществом. Мы должны выделять определенные аспекты текста и пытаться говорить на разные голоса, таково условие игры. Нам часто приходится писать тексты для книг, которые еще не дописаны или которых вообще пока не существует в природе, но это даже помогает процессу, поскольку мы вынуждены мыслить нестандартно и не потонуть в подробностях. Просто дело в том, что писать блербы прикольно.

Но все же, когда я принялась расспрашивать коллег (их имена я унесу с собой в могилу) о самых немыслимых инструкциях, плотину прорвало. «Меня как-то попросили написать блерб для книги, и клиент прислал мне – в качестве “примера” – блерб для другой книги, которая не имеет ничего общего с книгой, над которой мне надо было работать, то есть вообще ничего общего ни по интонации, ни по всему остальному. Но клиент всегда прав…»; «Мне приходилось работать над книгами, не имея никакого текста, и надо было изобрести наживку для читателя из ничего. Были книги, когда редактор или автор ставили обязательным условием чего-то не упоминать – например, книга была эротическая, а требовалось, чтобы ее покупали не из-за секса, а потому, что это Классическая Романтическая История Всех Времен и Народов. Вот так-то…»; «Из-за дизайна обложки мне надо было написать короткий, но завлекательный блерб для супердлинной и знаменитой книги. Уложиться буквально в один абзац. Знаете, что это была за книга? Библия!»

Особенно сложная задача – блербы для коммерческой литературы известных авторов, это настоящая головная боль. Вот история с заданием написать блерб к готовящемуся к печати роману знаменитого автора: «Рукопись была, но мне не разрешено было ее читать, сказали только, что книга не очень занимательная, а моя задача – сделать так, чтобы она казалась занимательной. И еще мне надо было придумать название». Или была книга, в которой много говорилось про верховую езду, но инструкция была «нигде ни слова про лошадей».

Это как сценаристу Аллану Бернсу сказали «переделать сценарий так, чтобы было на двадцать пять процентов смешнее». Через какое-то время он позвонил на студию и сообщил: «Та часть, что я уже переписал, пока получилась смешнее на восемнадцать процентов, значит, оставшуюся мне надо делать смешнее на тридцать один процент…» Шутки они не поняли.

В телесериале W1A[272]272
  W1A – продолжение комедийного сериала «Двадцать двенадцать»: герой становится главой одного из каналов Би-би-си. (Коммент. переводчика)


[Закрыть] упоминается объявление о поиске режиссера. Зачастую копирайтер тоже проваливается в эту кроличью нору абсурда:

Кандидат должен быть внимательным слушателем, иметь скорее будущий, чем прошлый, богатый опыт, быть способным поднимать большие вопросы, прежде всего выдвигая ответы на них, и трудиться, отталкиваясь от ответов, при этом сохраняя спокойствие, и при необходимости работать в Солфорде.

Другими словами, «мне нужна звезда с неба, но звезду не упоминать. И небо тоже».

Как-то раз, давно уже, меня попросили написать блерб для книги, в которой повествование ведется человеком среднего возраста, но упоминать человека среднего возраста было запрещено («сосредоточьтесь на дочери, для рынка это более привлекательно»). Мне также пришлось описывать книгу, в которой одним из персонажей был Иисус – великолепный роман Джима Крейса «Карантин», – но не упоминать при этом слово на «И», поскольку это может «кого-то смутить или рассердить». Я постаралась превратить это в преимущество, построив интригу вокруг таинственной личности, которая присоединяется к группе странников в Иудейской пустыне. («Вдалеке видна едва различимая фигура, этот человек постился сорок дней, он Галилеянин, который, как говорят, может творить чудеса…») Хотя я полагаю, что из этого описания совершенно ясно, о ком идет речь. Интересно, что в современном издании Picador уже упоминает Иисуса на задней обложке, что, по-моему, куда честнее.

Самую ужасную на свете историю об инструкциях и указаниях мне рассказала одна копирайтер, текст которой взбешенный редактор разорвал прямо у нее на глазах. Но и это еще цветочки: ей пришлось, следуя инструкциям, снова и снова переписывать блерб для популярного романа: «Редакторша удовлетворилась только на двадцать первом варианте. В какой-то момент она позвонила и сказала, чтобы я тут же явилась к ней (это было примерно на четырнадцатом варианте). В этот момент я была в яслях с грудной дочкой. Она потребовала, чтобы я оставила дочку и немедленно мчалась к ней. Издатели часто теряют адекватное восприятие действительности».

По-моему, я отделалась сравнительно легко.

Все мы ящеры
Про науку

Что происходит у нас в голове, когда мы читаем блербы? Нажимают ли определенные слова на определенные психологические кнопки? Другими словами: существует ли наука убеждения? Мне это всегда было интересно. Идея витала в воздухе еще с 1950-х – времени, о котором говорится в сериале «Безумцы», со всеми этими слухами о «действующей на подсознание рекламе» через кинофильмы, в которых якобы проскакивали рекламные слоганы типа «Пейте кока-колу»: эти истории породили настоящую этическую панику, хотя и оказались обыкновенной выдумкой.

Идея о том, что маркетологи манипулируют нашим подсознанием, достигла пика в 1970-х, когда вышла книга Уилсона Брайана Кея «Подсознательное соблазнение», в которой он обещал раскрыть «секретные методы, которыми рекламщики вызывают желание, чтобы продать продукцию». «Вы испытали сексуальное возбуждение, глядя на эту картинку?» – вопрошала фраза на первой обложке, пущенная по фотографии мартини со льдом (сомнительные, конечно, в те времена были вкусы). Блерб на задней обложке тоже слегка тошнотворный, в нем говорилось о «медийном изнасиловании», а также обещалось открытие некоторых тайн вроде: «То место в телевизионной коммерческой рекламе, где скрыт половой акт». Смахивает на настоящую паранойю.

В принципе, у меня стойкий иммунитет против подобного образа мыслей. Как по мне, это типичное мышление сторонников теории заговора, твердо уверенных, что «кто-то где-то что-то замышляет». В 1977 году в статье для Washington Post автор «Подсознательного соблазнения» уверял даже, что отдел художественного оформления издательства, в котором вышла его книга, спрятал в кубик льда на обложке изображение эксгибициониста. На что большинство дизайнеров наверняка откликнулись бы фразой: «Эх, если б у нас было на это время!»

Если отставить в сторону паранойю, вопрос все-таки остается: а существуют ли какие-либо свидетельства эффективности методов убеждения? Может ли наука подтвердить мои копирайтерские догадки о том, что какие-то слова срабатывают (а какие-то – нет)? Я попыталась выяснить это, и вот что обнаружила.

Что за все этим стоит

С огорчением вынуждена признать, что самым успешным политическим лозунгом последних лет стал лозунг «Вернем контроль». Вся пиар-кампания тех, кто хотел, чтобы Британия покинула Евросоюз, была антирациональной и потому сработала. Она игнорировала статистику и экономические выгоды и играла непосредственно на эмоциях – страхе и ностальгии. Очень похоже на историю с лозунгом «Сделаем Америку снова великой». Это уже не собачий свисток, это скорее клаксон[273]273
  В этих формулировках используются простые слова, состоящие из малого количества слогов. Согласно индексу удобочитаемости Флеша (мера определения сложности восприятия текста читателем), речи Трампа были рассчитаны на навыки чтения девятилетнего ребенка (анализ проводили в 2015 г.).


[Закрыть].

Чем больше я читала о том, как работает мозг, тем понятнее мне становилось мнение большинства специалистов, что мы далеко не так умны, как нам кажется. Наш мозг нелогичен, хаотичен, полон предрассудков, ленив, самовлюблен, противоречив и склонен к ошибкам. Короче, совсем как Дональд Трамп. Мы неправильно понимаем статистику. Мы неверно считываем ситуации. Наши решения иррациональны, даже важные – за кого голосовать или какой дом купить. Как сказал нобелевский лауреат, исследователь поведенческой экономики Ричард Талер: «Все мы, сознавая или нет, тащим к кассе наши эмоции, чудачества и идиосинкразии».

Но если мы не образцы разумности, значит что-то еще, находящееся за пределами нашего контроля, внутри матрешки, которую представляет собой наш мозг, управляет происходящим. Писатели-романисты могли бы назвать это подсознанием. Сьюзен Купер так говорила о писательской фантазии: «Мы не до конца осознаем, что именно мы делаем. Что-то там шевелится в фантазии писателя, что-то непонятное и даже неощутимое, что заставляет его выбирать фантазию в качестве средства сообщения. И это действительно не сознательный выбор. За все отвечает бессознательное».

Современные психологи, в свою очередь, могут не называть это подсознанием, но результат тот же. Нобелевский лауреат, психолог и экономист Даниэль Канеман считает, что у нашего мозга есть две «системы мышления». Система 1 – быстрая и инстинктивная, система 2 – медленная и требует усилий. Канеман говорит: «Система 1 запускает это шоу. А нам всем нужно, чтобы оно продолжало действовать».

Возьмем для примера знаменитый эксперимент «Линда». Прочтите его описание:

Линде тридцать один год, она не замужем, привыкла высказываться откровенно и очень умна. У нее степень по философии. Будучи студенткой, она глубоко интересовалась вопросами дискриминации и социальной справедливости, а также участвовала в антиядерных демонстрациях.

Какой из вариантов наиболее возможен?

Линда – кассир в банке.

Линда – кассир в банке и активистка феминистского движения.

Что вы выберете? Восемьдесят пять процентов умных студентов Стэнфорда предпочли кассира-феминистку, хотя наиболее логичный и подтвержденный статистикой ответ, что она, скорее, просто кассир в банке. Что-то там в нашем мозгу складывает два и два и получает пять. Биолог Стивен Джей Гулд так описывает эту ситуацию с Линдой: «Маленький человечек у меня в голове прыгает и орет: “Она не может быть просто кассиром в банке, почитай описание!”»

Некоторые уподобляют это эмоциональное состояние езде верхом на слоне, другие говорят о «внутреннем шимпанзе». Для экстравагантного гуру рекламы Клотера Рапая все дело – в ящерах (но не в тех, о которых талдычит Дэвид Айк[274]274
  Дэвид Айк – британский конспиролог, в частности, утверждающий, что нами управляют инопланетяне-рептилоиды. (Коммент. переводчика)


[Закрыть]). В книге «Культурный код»[275]275
  Книга Клотера Рапая «Культурный код: Как мы живем, что покупаем и почему» вышла в русском переводе в издательстве «Альпина Паблишер» в 2015 г. (Коммент. переводчика)


[Закрыть] Рапай говорит, что слова, которыми мы первыми овладели в детстве, оставляют свой примитивный эмоциональный отпечаток и влияют на все принимаемые нами в жизни решения. Он говорит: «Рептильный мозг всегда побеждает. Если вы хотите добиться успеха в продаже, обращаться надо к нему».

Подобно гуру детей-цветов шестидесятых Энди Уорхолу и Тимоти Лири, Рапай, чтобы добраться до внутреннего ребенка, укладывал своих клиентов на кушетку в темной комнате и задавал им вопросы. А затем превращал их ответы в коды – глубокие, символичные значения слов, в разных культурах разные.

Он использовал этот метод, чтобы установить, что американским кодом для слова «джип» был конь. Это означало свободу, природу, просторы. Поэтому у машины должен быть открытый верх и круглые, а не квадратные фары. Компания «Крайслер» последовала этому совету и значительно увеличила свои доходы. Рапай добился такого же успеха в Европе, использовав коллективные воспоминания о войне, чтобы определить кодовое слово для «джипа» во Франции – им оказалось слово освободитель.

Да, все это стереотипы, и вообще, возможно, лошадиный/джиповый навоз, но это напомнило мне о том, что у слов редко бывает только одно значение – или то значение, которое нам кажется присущим слову. Язык ускользает от нашего контроля, и очень сильно нагружен эмоциями. Никогда не забуду мою учительницу английского мисс Уокер, которая говорила, что слово «лодка» ассоциируется у нас с путешествиями или отпуском, а тысячи лет назад, во времена викингов, оно ассоциировалось совсем с другим – опасностью, страхом, бегством и, наверное, со смертью.

Вирджиния Вулф говорила: «Слова – самое своевольное, самое свободное, самое безответственное, самое неукротимое, что есть на свете… Слова живут не в словарях, они живут в разуме».

Значения слов влияют на нас на самом глубинном уровне.

Любимые слова нашего мозга

Слова не только нагружены коннотациями, они по-разному влияют на сознание.

Почему кампания американских республиканцев против налога на наследство в 1990-х, переименовавшись в кампанию против «налога на смерть», одержала победу? Почему столь многие рекламные тексты для триллеров пользуются языком страха: «Они хотят тебя, они хотят, чтобы ты умер»? Ответ в том, что наша реакция на негативные слова более мощная. Нейробиологи провели тысячи экспериментов, чтобы посмотреть, какие участки мозга «загораются», например, когда человек эмоционально возбужден. Канеман говорит: «Эмоционально заряженные слова быстро привлекают внимание, и плохие слова (война, преступление) привлекают внимание быстрее, чем слова счастливые (мир, любовь)».

Этот выбор плохого – лишь один из бесчисленных предрассудков, которым подвержен наш разум. Каждый день мы принимаем множество мелких решений (перерабатывая при этом около одиннадцати миллионов частиц информации), поэтому нам нужно срезать углы, искать короткие мыслительные пути. Это называется «эвристикой», что, полагаю, просто новомодный способ называть «вещи, о которых писатели догадывались всегда».

Как вы думаете, почему хороший блерб всегда начинается с чего-то бьющего в глаза и почему журналист всегда старается вложить как можно больше информации в лид статьи? А потому, что мы все пленники эффекта первичности: мы запоминаем то, что услышали или прочитали в самом начале. Наш мозг начинает моделировать слова, едва мы их увидели – еще до конца предложения, так что следует всегда начинать с того, что мы хотим, чтобы запомнилось.

Мы также в первую очередь реагируем на живые, специфические, конкретные детали, апеллирующие к нашим чувствам – нейронным сетям, связанным с осязанием, вкусом, запахом и звуком, которые активизируются, стоит нам увидеть нужное слово. Это лежит в основе хоррора или саспенса. Хороший пример – блерб для «Женщины в черном» Сьюзен Хилл, который начинается словами «Ее истерзанное лицо было маской», а далее говорится о «белых болотах» и «запертых комнатах». Психолог назвал бы это «формированием имиджа».

Когда на глаза нам попадается метафора, даже знакомая, активность мозга повышается – и чем свежее и новее метафора, тем активность выше. Во вступлении к «Приготовить, съесть, повторить» Найджела Лоусон пишет: «Сравнение и метафора часто вызывают более острые вкусовые ощущения от блюда, чем прямое описание вкуса» и вспоминает когда-то прочитанное ею описание первого ощущения от шампанского: «На вкус это было словно яблоко, очищенное острым стальным ножиком». Блербы, чтобы запомниться, тоже часто используют метафоры, подобно той, что содержится в рекламном тексте к моему затрепанному экземпляру «Неизвестного Лондона», где о книге говорится, что она «столь же захватывающе-возбуждающая, как Портобелло-Роуд субботним вечером», а в блербе к «Благословению» Нэнси Митфорд сказано, что книга «скроена так же блистательно, как платье в стиле нью-лук от Диора».

Блербы для юмористических книг тоже полны метафор. Сколько же их пришлось использовать бедному копирайтеру, писавшему тексты для обложек Джереми Кларксона! «На полном ходу», «под капотом», «он вдавил педаль в пол», «надеть ремни безопасности», «это произведение похоже на езду без тормозов, поэтому сидите себе ровно на заднем сиденье и получайте удовольствие». Такие языковые трюки, какими бы банальными они ни были, прочно застревают в наших головах и радуют нас на базовом уровне. Прямо чувствуешь, как нейроны прыгают от восторга!

В заключение нельзя не сказать о склонности к упрощению. Когда мы пересказываем какую-то историю или пишем рекламный текст, мы инстинктивно пытаемся его упростить и выбираем самые яркие подробности, мы, подобно парфюмеру, готовим вытяжку, очищаем от всего лишнего. Вот почему каждый нормальный копирайтер следует формуле KISS (Keep it simple, stupid! – «Проще, болван!» – Ред.) Поэтому упрощение лежит в основе (или должно лежать) каждой коммуникации, особенно если от слов зависит жизнь. Когда я в начале пандемии ковида спросила психолога Кэти Ньюби, как должны выглядеть обращения государства к населению, она ответила: «Они должны четко и коротко обозначать правила поведения, и в этом смысле лозунг “ОСТАВАЙТЕСЬ ДОМА” очень правильный. А худший вариант – “БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ”. Это как раз ни о чем». Это как раз пример конкретики против туманного. Наш рептильный мозг стремится превратить хаос и путаницу жизни в нечто простое и понятное. Что возвращает нас к историям, к тому, что наш мозг любит больше всего.

Машины для создания историй

Различий между художественной и документальной литературой в привычном нам понимании не существует: есть только история, повествование.

Э. Л. Доктороу

Что произойдет, когда мы увидим стоящие рядом слова «банан» и «рвота»? Мы немедленно начнем соединять их, пытаться увидеть причину и следствие, представляя последовательность событий, которая привела к куче желтого месива. Мы чувствуем отвращение. Как считают психологи, это потому, что наш мозг представляет собою «ассоциативную машину», когда одна ментальная картинка включает другую, а та следующую и так далее – другими словами, создает историю, повествование.

Более всех своих прочих наклонностей, человеческие существа склонны посредством историй упорядочивать хаос мироздания. Это называется нарративной парадигмой. Мы – создания, рассказывающие истории и придумывающие истории. В книге «Внутренний рассказчик» Уилл Сторр[276]276
  Книга британского журналиста Уилла Сторра «Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории» вышла в русском переводе в издательстве Individuum в 2020 г. (Коммент. переводчика)


[Закрыть] пишет: «Столкнувшись с самыми серьезными вопросами существования, человеческий мозг обращается к историям». Мы подсели на повествования. И это объясняет все – от пари на то, кем окажется «Н» в сериале «По долгу службы», до мифов о сотворении мира и религий[277]277
  Знаменитый маркетолог и гуру рекламы сэр Джон Хегарти договорился до того, что христианство – самая грандиозная рекламная кампания на свете, с узнаваемым логотипом и незабываемым описанием бренда.


[Закрыть]. Сами того не осознавая, «рассказчики приводят в действие ряд нейронных процессов, по разным причинам сложившихся в ходе эволюции и ожидающих, что на них сыграют, как на инструментах в оркестре…».

Одна из вещей, на которые мозг реагирует острее всего, – это перемена, сбой, что приводит к всплеску нейронной активности. Наши серые клеточки вопрошают: а что это там происходит, что еще случится? Вот почему многие книги захватывают нас уже с первой строчки, в которой содержится нечто, чего мы совсем не ожидаем («Был холодный ясный апрельский день, и часы пробили тринадцать»), вот почему хороший блерб подстраивает такие неожиданности: «Наивная юная секретарша отправляется из Кливленда в Сан-Франциско, устремляясь в смелый новый мир лотаргинцев из прачечных самообслуживания, жестокосердых дебютанток и мужских танцевальных конкурсов в обтягивающих трусах», – так начинается блерб на обложке «Городских историй» Армистеда Мопина: Мэри Энн вступает в незнакомый мир. Или возьмем «Незримые фурии сердца» Джона Бойна: «Изгнанная из родной деревни в Вест-Корке, шестнадцатилетняя и беременная Кэтрин Гоггин уезжает в Дублин, чтобы начать там все заново»[278]278
  Роман Джона Бойна «Незримые фурии сердца» вышел на русском языке в издательстве «Фантом-пресс» в 2018 г. (Коммент. переводчика)


[Закрыть].

Мы бесконечно любопытны, нам постоянно подавай что-нибудь новенькое: как уверяет Сторр, «младенцев в возрасте девяти недель уже больше интересуют новые образы, чем те, которые они уже видели». Человеческим существам необходимо открывать тайны. Так разве блербы не есть способ подогревать эти инстинкты? Ведь в них намеренно что-то умалчивается, но при этом обещается, что секрет будет открыт в самой книге. Наш мозг заинтригован другими человеческими существами, особенно человеческой непредсказуемостью. Вот почему так хорошо срабатывают блербы, в которых говорится о характере главного героя со всеми его недостатками, как, например, в рекламном тексте к «Квини» Кэндис Карти-Уильямс:[279]279
  Роман Кэндис Карти-Уильямс «Квини» вышел в издательстве Livebook в 2020 г. (Коммент. переводчика)


[Закрыть]

У Квини Дженкинс все не слава богу, крутится, не зная передышки. Правда, ее «поставил на паузу» собственный бойфренд, Том. Но это передышкой вряд ли назовешь, а есть еще босс, который ее не замечает, и ее семья – выходцы из Ямайки, которые ее не слушают (они вообще ничего не слушают, если это не про Иисуса или не про тарифы на воду). Она все пытается встроиться в два мира, которые на самом деле никак ее не понимают. Так что неудивительно, что ей приходится крутиться…

Наше любопытствующее и постоянно придумывающее истории воображение все время пытается заполнить пробелы. Как говорится в книге Ника Чейтера «Разум плоский», жизнь – лишь одна большая галлюцинация: «По большому счету мозг – это биологическая машина, которая создает, импровизирует, мечтает и воображает… Наш поток сознательных мыслей, в том числе объяснения нашего собственного поведения и поведения других, – это творения данного момента». Короче, никаких глубин или внутреннего «я». Мы просто по ходу дела все придумываем, мы даже не можем быть уверены, что все происходит на самом деле.

«Отец рекламы» Дэвид Огилви говорил: «Проблема в том, что люди не думают то, что чувствуют, не говорят то, что думают, и не делают того, что говорят». Наверное, копирайтеры всегда понимали, что мы рассеянные и бестолковые существа, реагирующие на что-то, чем мы не в состоянии управлять.

А мне вот интересно, может ли наука о словах предложить хоть что-то более для меня утешительное, а именно то, что средства повествования – таинственность, метафора, яркость, – которыми пользуются в книгах, в блербах, в рекламе и в большинстве форм убеждающих коммуникаций, – это не просто какие-то причуды: они неотъемлемая часть нашего существования. Мартин Эмис говорил: «Стиль – это не только то, что привносится в обычную прозу, он присущ нашему восприятию».