Текст книги "Увлечь за 100 слов. С чего начинается бестселлер?"

Златовласка и три блерба
Правильное приготовление

Речь пойдет не о каше. «Принцип Златовласки»[159]159
  Принцип Златовласки назван по аналогии с детской сказкой «Три медведя», в которой девочка по имени Златовласка пробует три разные миски каши и обнаруживает, что предпочитает кашу не слишком горячую и не слишком холодную, а как раз нужной температуры. Концепция «как раз такое, как надо» легко понимается и применяется в широком спектре дисциплин, включая психологию развития, биологию, астрономию, экономику и инженерное дело. По-русски это было бы «Принципом Маши», потому что волей Льва Толстого, пересказавшего старинную английскую сказку, девочку переименовали в Машу. (Коммент. переводчика)


[Закрыть], гласящий, что все должно быть таким, как надо, применим ко всему: от условий, необходимых для возникновений жизни во Вселенной, до хорошо сбалансированной экономики. А уж к блербам он относится на все сто процентов.

Каждый рекламный текст рассказывает свою историю. Хороший блерб должен быть идеально сбалансирован: описывать атмосферу и место действия, включать достаточное количество деталей, не выдавая при этом лишней информации. Слишком мало всего – и читатель останется в недоумении, слишком много – утратит интерес. Он должен установить с читателем эмоциональный контакт – через саспенс, интерес, интригу, страх, юмор или радость – и быть таким, чтобы читатель захотел узнать больше. Хороший блерб – это минидрама, с собственным конфликтом и движением.

Как мы этого добиваемся? Позвольте познакомить вас с моими тремя, наверное, самыми любимыми блербами всех времен. («Наверное», потому, что сама написала тысячи блербов, а прочитала во много раз больше.)

Я отдаю честь тем, кто написал эти рекламные тексты, потому что они заставили меня что-то почувствовать, заставили меня прочесть эти книги. Они очень умно распорядились местом действия, временем действия и персонажами, но при этом сделали это все легко и без какого бы то ни было насилия. Деталей столько, сколько надо. И, что самое главное, они погружают тебя в мир книги. Итак…

Блерб № 1

«Шпиль» Уильяма Голдинга

У настоятеля собора Джослина было видение: Господь избрал его, чтобы он украсил собор гигантским шпилем. Знакомый каменщик предостерегает: у старого собора нет фундамента. Однако шпиль растет – восьмерик за восьмериком, пинакль за пинаклем, пока не возопили каменные своды и не поплыла под ними земля. Тень шпиля, падающая на простиравшийся внизу мир и на настоятеля Джослина, становится все темнее.

Я влюбилась в этот блерб еще в университете. На самом деле из-за него я и стала копирайтером. Он начинается с простого вступления, создает напряжение, использует необычные слова (вопящие камни – раз, поплывшая земля – два) и, это замечательнее всего, у него по-настоящему зловещая концовка. Я вздрогнула, прочитав о павшей на настоятеля Джослина тени. Текст поднимался, поднимался прямо в небо и вдруг упал, накрыв человека. Вы видите, что должно произойти что-то очень плохое, и вам не терпится узнать, что именно.

Текст, появившийся на позднейшем издании, практически не отличается от первого, опубликованного в 1964 году. На самом деле почти все блербы на поздних изданиях Голдинга либо идентичны, либо очень близки к оригинальным, как, например, чертовски хороший блерб на «Наследниках»: «Когда пришла весна, люди – те из них, кто еще оставались, – отправились по старым тропам прочь от моря».

Наследники Голдинга рассказали мне, что все блербы написал Чарльз Монтейт, его редактор в Faber, и он всегда посылал их Голдингу для окончательного утверждения. Монтейт распознал талант Голдинга, когда тот принес в издательство свой дебютный роман «Повелитель мух», выудил рукопись из кучи тех, что были отвергнуты, и их партнерство было одним из самых прочных и творческих во всей истории издательского дела. Накануне посмертной публикации последнего романа «Двойной язык», вдова писателя добавила посвящение: «Прежде всего, эта книга для Чарльза».

Блерб № 2

«Риддли Уокер» Рассела Хобана

«Уокером меня кличут, такой я и есть. Риддли Скороход. Хожу себе, куда меня кличут, риддлы всякие разгадываю, вот и сейчас про то пишу».

Написанный на том английском языке, на котором никто никогда не писал, и в той устной традиции, которая предшествовала написанному слову, «Риддли Уокер» поджидает нас в самом конце ядерного пути. Это книга о мире без людей, опасная и терзающая – современный шедевр.

Вот это концовочка! «Риддли Уокер» невозможно описать, не заставив читателя кинуться наутек. Действие происходит в Кенте через две тысячи лет после ядерной катастрофы, и написана книга на ломаном эстуарном английском[160]160
  Эстуарный английский – диалект английского языка, на котором говорят в Юго-Восточной Англии, по большей части вдоль реки Темзы и ее эстуария. (Коммент. переводчика)


[Закрыть], том языке, который только и помнят искалеченные обитатели выморочных земель – язык этот что-то вроде призрака навсегда погибшей культуры. Читать книгу непросто. Я считаю, что начинать блерб со странного языка, на котором написан роман, как это сделало издательство Bloomsbury, – самое правильное решение, потому что таким образом мы сразу попадаем в ее мир и слышим голос Уокера.

Этот блерб скорее показывает, чем рассказывает. Мне это не всегда по душе, но в этом случае все сделано отлично. Прилагательные неожиданные и тщательно подобранные: книга – опасная? Отсылка к языку, на котором не пишут, к древней устной традиции именно в той степени сильна и загадочна, чтобы стало понятно: книга важная, но не пижонская. А в самом конце блерба вы оказываетесь в конце ядерного пути. Рекламный текст похож на сонет, безысходный и депрессивный. Все завершается гнетущей нотой, и дело сделано. Да, книга явно не для всех, но если вы – почитатель мрачных и тревожных антиутопий, вы точно ее полюбите.

Блерб № 3

«Песнь льда и пламени. Книга 1. Игра престолов» Джорджа Мартина

Такая книга хоть где-нибудь да должна была появиться, разве не так? Признаюсь, целиком я не читала все книги «Игры престолов» (по телику, конечно, видела). Но первую все-таки осилила, и блербы к ней – настоящее совершенство. Они написаны возвышенным, но зловещим языком самих книг и телесериала. Интригующими деталями они завлекают читателя в свой мир (зима длиной в жизнь? Железный трон?), а заканчиваются обещанием волнения и возбуждения, которое предстоит испытать читателю. И, что самое важное, всего лишь несколькими словами внушается мысль о богатстве и щедром вознаграждении – очень мудрый прием, благодаря которому в ограниченном пространстве умещается целый мир:

«Играя в престолы, можно только победить или погибнуть. Середины не бывает».

«Лето длиной в десять лет. Зима длиной в жизнь. Борьба за Железный Трон начата».

«Короли и королевы, рыцари и предатели, лжецы, лорды и люди чести… В “Игру престолов” сразятся все».

Услышьте эти величественные струны и представьте вращающуюся золотую астролябию.

Работая, я часто вспоминаю эти блербы, их свет и тень, их мелодику и ритм, даже если мне надо писать рекламный текст для увесистого исторического труда или научной книги. Потому что эти принципы универсальны. Захвати внимание – и удерживай его. Заставь что-то почувствовать. Не ленись, выбирая слова. И что бы ты ни писал, всегда помни о крепкой концовке.

Гегель едет в Голливуд
Что такое питч

Противоположности – судя по тому, что говорит наука, философия и популярная в 1980-х поп-певица Пола Абдул[161]161
  У Полы Абдул есть песня Opposites Attract – «Противоположности притягиваются» (1989). (Коммент. переводчика)


[Закрыть], – притягиваются. Или, как говорил Карл Юнг, «если нет напряжения между противоположностями, энергия отсутствует». Это напряжение лежит в основе написания питча, который лежит в основе написания любого хорошего блерба.

Голливудский питч или, как его иногда называют, лифтовый питч – то есть умение продать идею сценария за то время, сколько занимает поездка в лифте, – вызывает в нежных душах издательских работников настоящий ужас, однако это жизненно важное умение[162]162
  Однако, если судить по питчам, которые мне приходилось порой выслушивать, зданий такой высоты просто не существует.


[Закрыть]. Один известный литературный агент говорил, что не возьмет нового клиента, если тот не в состоянии изложить идею своего произведения, или провести питчинг, в двенадцати или менее словах. Каждый фильм, телесериал или книга могут быть изложены в виде питча. Если помните, романистка Элизабет Бьюкен называла такое краткое изложение «спинным хребтом» книги. Оно заставляет нас думать о том, что на самом деле важно, о сути сюжета или идеи, и для этого требуется определить, в чем противоположность, противостояние. Что рождает напряжение, в чем суть конфликта, от чего мурашки бегут по коже? Столкновение каких элементов высекает искру интереса и цепляет нас?

Я намерена теперь обратиться к диалектике Гегеля, но прошу вас сильно не пугаться. Это всего лишь разработанная немецким философом девятнадцатого века теория противоречия. У вас имеется тезис, или идея, которая вступает в противоречие с антитезой, или противоположной идеей, что ведет к возникновению синтеза, то есть чего-то нового. И такое происходит постоянно. Именно таков алгоритм нашего существования как человеческих существ – мы все время меняемся, нас все время что-то меняет, – следовательно, именно это должно лежать в основе всех историй, которые мы рассказываем. Или, как говорил драматург Дэвид Мамет: «Теза, антитеза, синтез: мальчик встречает девочку, мальчик теряет девочку, мальчик снова обретает девочку – акт первый, акт второй, акт третий».

Сценарист Крэйг Мэйзин, на счету которого удостоенный наград сериал «Чернобыль», большой мастак по части гегелевской диалектики. Он объясняет, что она значит в применении к процессу написания сценария: «Это постоянные изменения. Каждая сцена начинается с какой-то истины, потом что-то происходит. И в конце сцены возникает новая истина, и поехали, поехали, поехали». Конечная цель, говорит он, «нарушение равновесия». Должна образоваться точка, в которой возникает противоречие, предмет разногласий, спора, поиска доказательств. «Мужчины и женщины не могут быть просто друзьями. Лучше смерть, чем жизнь в рабстве. Жизнь прекрасна, даже если кругом сплошной кошмар. Если верить в собственное величие, станешь великим. Любишь – отпусти. Вот все это и требует доказательств».

Вот все это и есть питчи, и я готова поспорить, что вы узнали фильмы, о которых он говорит. Лучшие голливудские питчи как раз и воплощают эту идею противопоставления или контраста. Мой список лидеров таков. «Я – легенда»: «Последний человек на Земле вовсе не одинок». «Социальная сеть»: «Нельзя завести 500 миллионов друзей, не нажив ни одного врага». «Феррис Бьюллер берет выходной»: «Борьба одиночки за легкую жизнь». И бонусом – питч к «Бонни и Клайду» за виртуозное использование эллиптической конструкции: «Они молоды… Они влюблены… Они убийцы».

Что касается книг, то такая техника противоположности, противоречия отлично представлена на обложках, например, «Конклава» Роберта Харриса: «Божья власть. Человеческие амбиции», или «Найти Элизабет» Эммы Хили: «Как разгадать тайну, если не помнишь зацепок?» Этот прием также хорошо срабатывает в нон-фикшн, как, например, для книги Джона Аллена Паулоса «Математик играет на фондовой бирже»[163]163
  На русском языке издана другая книга Джона Аллена Паулоса «Математическое невежество и его последствия». (Коммент. переводчика)


[Закрыть]: «Он просчитал все шансы. А его все равно кинули». В этой формулировке есть что-то очень привлекательное: ритмика хорошей шутки.

Конечно же, такие короткие и емкие строчки вовсе не обязательны. Множество книг становятся бестселлерами и без ярких каламбуров. Их цель, скорее, развлечь, порадовать. Заставить нас рассмеяться или задуматься, но все-таки попытаться написать что-то такое особенное стоит. Ведь подобные строчки нацелены в самую суть того, ради чего книга написана, и на них уже можно строить что-то более подробное.

Взгляни на арлекинов!
Точки и тире

Ну как, поискали их глазами, верно? Уверена, что да. В конце концов, восклицательный знак – самый громкий (если так можно сказать о чем-то присущем только письменной речи), самый привлекающий внимание знак препинания. Здесь я хочу поговорить о силе знаков препинания, но не в том смысле, как их расставлять по правилам. На эту тему книг хватает. Меня интересует использование знаков препинания (которые изначально были предназначены для того, чтобы мы могли без потерь добраться из конца в конец предложения) для достижения литературного эффекта. Речь пойдет об еще одном оружии в арсенале копирайтера, который использует их и как средство убеждения, и просто ради удовольствия – даже когда это делается с нарушением правил. Причем в особенности если с нарушением. Как говорит Стивен Кинг, «язык не обязательно должен всегда быть при галстуке и в зашнурованных ботинках».

Одной из величайших радостей тинейджеров 1980-х годов – помимо фильмов Джона Хьюза и возможности носить длинные волосы – чтение журнала Smash Hits в пору его расцвета. Рассказы о непочтительной, фееричной, эгоистичной поп-музыке с веселой беспечностью нарушали все правила грамматики английского языка. Благодаря гениальности авторов, я до сих пор думаю о сэре Поле Маккартни как о «Макка-Вакка-Пальцы-Вверх», а о вокалисте норвежской группы A-ha Мортене Харкете как о «Мортене-Снортене-Фортене-Хортене».

Но самое изумительное – это как вольно они пользовались знаками препинания. Саймон Ле Бон из Duran Duran был исключительно «поп-звездой Саймоном Ле Боном». Одного восклицательного или вопросительного знака было явно недостаточно, если можно использовать три и более. Когда какая-нибудь звезда возвращалась после недолгого перерыва в карьере, писали: «опять! Опять! ОПЯТЬ!!!» Smash Hits, помимо того, что помог мне полюбить английский язык, показал, что точки и тире – это чертовски весело.

Поэтому имеет смысл начать с восклицательного знака, который, как предполагается, произошел от латинского восклицания, выражавшего радость, – io, что можно перевести приблизительно как сегодняшнее «ура!». До середины семнадцатого столетия он считался «символом восторга» или «указанием на восторг». Затем он стал чаще использоваться для выражения тревоги или как предупреждение: «Стоп! Огонь!», но с началом нашей цифровой эры снова начал возвращаться к своим более радостным корням, стал приветливее и позитивнее, веселее и дурашливее, дружелюбнее и теплее, хотя порой и взывает о помощи.

Почти все мои знакомые (ну да, я работаю в издательстве, где люди приветливы и дружелюбны) пользуются им в деловой переписке: «Большое спасибо!», «Удачи!», «Хороших выходных!» А я порой даже ставлю несколько воскликов подряд. Терри Пратчетт, как-то написавший, что «пять восклицательных знаков подряд – верный признак больного ума», наверняка усомнился бы и в моем душевном здоровье.

Многие языковые педанты жутко злятся из-за чрезмерного использования восклицательных знаков, иные даже готовы прибить за это. Марк Форсайт, автор книги «Введение в красноречие», пишет: «Обычно я спокоен как удав по части знаков препинания, но восклицательные знаки доводят меня до бешенства. Нет, я нисколько не возражаю, если их используют именно для восклицания (“О, Господи!”) или как предупреждение (“Стоп!”). Но того, кто использует восклицательный знак, чтобы выразить удивление каким-либо фактом (“Пирамидам уже более 5000 лет!”), мне просто утопить охота». Марк, не надо, оно того не стоит!

У восклицательного знака славная литературная история – как в названиях книг, так и на обложках. Особенно много их в названиях детских книг из-за мгновенной ассоциации с удивлением, волнением и весельем. Особенно их любил доктор Сьюз[164]164
  Доктор Сьюз написал «Зеленые яйца и ветчину», поспорив с издателем, что можно написать целую книгу, употребив не более пятидесяти слов. Сьюз выиграл.


[Закрыть]:

Поздравляю!

Сегодня твой день.

Ты очутился в Великих Краях!

Ты теперь далеко-далеко!

Набоков в названии своей книги «Взгляни на арлекинов!» поставил этот знак, чтобы подчеркнуть детскость («Взгляни на арлекинов!.. Играй! Создавай мир! Твори реальность!»). Свои мемуары выдающийся физик Ричард Фейнман озаглавил «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»[165]165
  На русском языке книга Ричарда Фейнмана «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!» вышла в издательстве «АСТ» в 2014 г. (Коммент. переводчика)


[Закрыть], и это сразу говорит нам о том, что у ученого было отличное чувство юмора и что он в душе оставался ребенком. Что же до книг Джилли Купер «Клево!» и «По местам!», то какой еще знак здесь поставишь? Ну а если серьезно, то вспомним великую американскую сагу Уиллы Кэсер «О, пионеры!» – заголовок она позаимствовала из стихотворения Уолта Уитмена, а также «Эй, Нострадамус!» Дугласа Коупленда: здесь восклицательный знак как бы понижает, уравновешивает серьезность темы.

Многие писатели считают, что восклицательный знак следует использовать экономно. Элмор Леонард подсчитал, что «на каждые 100 тысяч слов прозы дозволено не более двух-трех восклицательных знаков», хотя при тщательном исследовании выяснилось, что сам он на 100 тысяч слов использовал аж сорок девять воскликов. Диккенс швырял их тоннами, что вряд ли может шокировать его читателей, но куда более удивительно то, что Джеймс Джойс употребил целых 1105 восклицательных знаков в 100 тысячах слов. Вот тебе и раз!

Признаю, что порой восклицательный знак выглядит слишком уж крикливым, как аниматор, который веселит детишек, а сам помирает от скуки. В лучшем же случае он действует как некий литературный насос для накачки текста, приподнимая его в более высокую, волнующую тональность. Восклицательные знаки передают восторг или нарастающее отчаяние, например Нора Эфрон пользуется этим в совершенстве: «Я в листе ожидания! На сумочку! На сумочку за десять тысяч долларов, которая по итогу будет забита старыми коробочками от “Тик-Така”!»

Более функционально и столь же полезно тире[166]166
  Оно длиннее, чем дефис или знак переноса, – обычно в ширину прописной буквы N, хотя американцы предпочитают тире, равное ширине буквы M, – и с обеих сторон отделено пробелами.


[Закрыть], оно отделяет вводные компоненты в предложении – другими словами, дополнительную информацию – и помогает копирайтеру прерывать повествование, при этом предложение выглядит привлекательно и добавляет абзацу живости. Я использую их очень часто, возможно даже слишком (вместо скобок).

Вопросительный знак – также очень удобный инструмент, я применяю его в трех случаях:

1. В начале блерба к книгам нон-фикшн, чтобы привлечь любопытного читателя.

2. Как часть списка внутри текста, тем самым давая понять читателю, что книга отхватывает множество тем и что читатель сможет получить ответы на многие вопросы.

3. В конце блерба, когда больше уже и сказать нечего, особенно потому, что в книге не так уж много событий, но я не хочу, чтобы потенциальный читатель об этом догадался, поэтому намекаю ему, что впереди его ждет нечто невероятное.

Вообще-то я думаю, что в названиях серьезных книг вопросительного знака быть не должно, за исключением книг из серии «помоги себе сам» или произведения Филипа Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?». Я как-то работала с одним автором, который непременно хотел поставить вопросительный знак в названии каждой своей книги, вроде «Британия: Демократия?». В таких случаях книга выглядит как студенческая курсовая или как анахронизм из 1940-х – «Куда идешь, Германия?». В общем, когда хотите применить вопросительный знак, то спрашивайте себя: он будет вам полезным союзником?

А теперь переходим к моему любимому знаку препинания… к этим трем могущественным точкам, знакам судьбы, напряженного ожидания или непристойного предложения, намекающим на то, что остается несказанным или недосказанным. Если вы считаете, что восклицательный – знак с плохой репутацией, то готовьтесь к встрече с настоящим предметом ненависти всех педантов.

Немецкий философ и критик Теодор Адорно, который очень ревностно относился к пунктуации и считал, что точка с запятой похожа на вислый ус, был весьма строг к многоточиям и считал их признаком небрежного письма, халтуры, «предполагающим, что горе-журналист не взял на себя труд додумать мысли и ассоциации, или что их у него попросту нет и теперь типографика вынуждена их симулировать».

Многие критики усматривают в многоточиях склонность к коммерческой, шаблонной манере письма, ленивый способ выразить что-то волнующее, или пугающее, или судьбоносное (та-да-да-дам!), или когда в старомодных любовных романах с помощью многоточия хотят намекнуть, что пара намерена предаться любовным утехам, но пусть читатель сам вообразит, как все там обстояло. В книге Eats, Shoots and Leaves Линн Трасс[167]167
  Английская писательница Линн Трасс выпустила книгу, посвященную современной тенденции пренебрегать знаками пунктуации, которая называется Eats, Shoots and Leaves. Если бы в названии не было запятой, то оно значило бы «Ест ростки и листья», а с запятой оно выглядит как «Ест, стреляет и уходит». (Коммент. переводчика)


[Закрыть] цитирует скетч Питера Кука и Дадли Мура, в котором они признаются, что до сих пор, видя в тексте многоточие, «испытывают неловкость».

Умберто Эко именовал многоточия «бледной немочью», а Елена Ферранте недавно написала, что решила вообще обходиться без многоточий, поскольку ничто, ни в жизни, ни в литературе, не должно оставаться недосказанным (хотя и допускает, что визуально и в переносном смысле они привлекательны, как «торчащие из воды камни, прыгая по которым можно перебраться через ручей, не замочив ног»).

Я думала, что Трасс примется палить по многоточиям изо всех орудий, однако она на удивление к ним терпима, правда, оговаривает, что их можно использовать только в следующих случаях:

Для указания на то, что в цитате пропущены какие-то слова.

Чтобы закончить пассаж на интригующей ноте (что касается «интригующей ноты», то она считает, что это «отличный способ заканчивать все на свете»).

Я, конечно, будучи бесстрашным рубщиком цитат, согласна с ней по первому пункту, а уж тем, что она одобряет многоточия в конце предложений, особенно довольна. Когда пишешь блербы для определенного рода книг – триллеров, шпионских романов, ужастиков, – это сокращение очень удобно, оно интригует, вызывает любопытство, даже вопреки намерению. Достаточно глянуть на шкаф с книгами Лена Дейтона в нашем доме: блербы к половине из них заканчиваются многоточием, и каждому понятно почему.

Эти таинственные точки можно видеть на первых обложках большинства триллеров:

Не стоит недооценивать женщину, которой нечего терять…

Далекий остров. Приглашение умереть за…

Вы полагаете, что вы в безопасности, но что, если… за вами кто-то наблюдает!

В художественной литературе эти три точечки встречаются гораздо реже, но все же порой попадаются, при этом в самых неожиданных местах, вроде блерба на обложке сатирического романа «Какое надувательство!» Джонатана Коу[168]168
  Роман Джонатана Коу «Какое надувательство!» вышел на русском языке в издательстве «Фантом-пресс» в 2003 г. (Коммент. переводчика)


[Закрыть] о пришедшем в упадок аристократическом семействе. Блерб заканчивается следующим образом: «И как только незадачливый биограф отправляется по следам жадности, коррупции и аморальных поступков семейства Уиншоу, для них наступает возмездие…» А вкупе с восклицательным знаком в названии (книга – настоящий кладезь знаков препинания!) это многоточие – словно ироничный намек на комедийный ужастик, снятый по ее мотивам. Или, может, копирайтер хотел создать напряжение…

Налет театральности присутствует и в блербах к книгам Анджелы Картер: «Из логова фантастического и сказочного, из области бессознательного…»; «Вкусите запретный плод хаоса…»; «Кто она, Софи Февверс, любимица европейских столиц, полуженщина-полулебедь… Или это все фальшивка?»

Вы можете возразить, что во всех примерах – как коммерческой, так и «серьезной» литературы – многоточия совершенно не обязательны, и, скорее всего, будете правы. Эти предложения вполне могли бы обойтись и без них. Но, как сказал Стивен Фрай в ответ на критику – мол, он вполне мог бы обойтись без бранных слов, поскольку в них «нет необходимости»: «Необходимости в этих цветных носках нет. Как и в том, чтобы здесь лежали вот эти подушки. Но хоть кто-нибудь взял да и написал: “Я был шокирован, увидев здесь эти подушки. Они что, так уж необходимы”? Так ведь нет же. То, в чем нет необходимости, и делает жизнь такой интересной».

Другими словами: почему бы, черт возьми, не украшать свою прозу такими волнующими милыми многоточиями? В писательском деле все, что доставляет удовольствие, хорошо и правильно.

А теперь преклоним колена пред богиней пунктуации. Все писатели, которых я уже цитировала, чистой воды любители по сравнению с признанным мастером этой формы, которая возвела многоточия до уровня искусства. Это Колин Руни[169]169
  Колин Руни – журналистка и телеведущая, жена знаменитого английского футболиста Уэйна Руни. «Вагата Кристи» – от аббревиатуры WAG (Wives and Girlfriends) – «жены и подружки футболистов» и известной британской писательницы Агаты Кристи. (Коммент. переводчика)


[Закрыть].

Случилось это в октябре 2019 года, когда она опубликовала в Twitter результаты расследования того, кто слил ее частные посты в соцсетях в газету Sun:

Теперь я знаю, с чьего аккаунта это все исходило.

Я сохранила и сделала скриншоты всех историй, и по ним видно, кто именно их читал. Это был один и тот же человек.

И это аккаунт……… Ребеки Варди!

Это заявление не только вызвало бурю в средствах массовой информации и подарило Колин прозвище «Вагата Кристи», но и продемонстрировало всем, что многоточие способно создать ситуацию куда более волнующую, чем свисток судьи и жест, означающий пенальти. Да, не одна, не три, но ДЕВЯТЬ точек подряд. И когда она колотила по клавише, она прекрасно понимала, в чем сила этого знака. Феноменально, Колин… Салютую тебе!