Текст книги "Увлечь за 100 слов. С чего начинается бестселлер?"

Правила Оруэлла

Когда речь заходит о языке, вы из каких будете – из Тупорылых или Яйцеголовых? Тупорылые, согласно ядовитому описанию Кингсли Эмиса в «Королевском английском», «развязны, грубы, необразованны и вульгарны. Отдай в их власть английский язык, и он захлебнется нечистотами». Он имел в виду ремесленников, злоупотребляющих апострофами, и их защитников, заявляющих «ай, да перестаньте, ребята, язык все время меняется». Яйцеголовые, напротив, «чопорны, дотошны, чванливы и чересчур строги. Отдай в их власть английский язык, и он помрет от истощения». Другими словами, это педанты.

Что заставляет меня задаться вопросом не слишком приятным: а не был ли Джордж Оруэлл Яйцеголовым? Его шесть правил хорошего письма, перечисленные в конце эссе «Политика и английский язык», десятилетиями мусолились журналистами и писателями[135]135
  Вот они, заповеди Оруэлла: никогда не пользоваться слишком распространенными метафорами; никогда не употреблять длинного слова, если можно обойтись коротким; не использовать пассивного залога, если можно использовать активный; не употреблять иностранных слов, научного жаргона или жаргонизмов, если имеется эквивалент из английского; если слово можно убрать – убирайте; и наконец, лучше «нарушить любое из этих правил, чем написать заведомую дичь» (Здесь и далее цитаты из эссе Джорджа Оруэлла «Политика и английский язык» в переводе В. П. Голышева. (Коммент. переводчика)).


[Закрыть]. И некоторым из них эти правила кажутся слишком строгими, лишающими язык веселья или живости. Журналист Стивен Пули называет эссе «слишком переоцененным», его в особенности смущает призрак ксенофобии в нелюбви Оруэлла к «иностранным» фразам. В залихватски полемической статье, в которой употребляются такие причудливые термины, как «фульгурация», Уилл Селф критикует Оруэлла за авторитарность и элитарность, а его эссе называет «просто ложным». (Отличное использование доступного английского, Уилл!)

Я же попытаюсь доказать, что Оруэлл никакой не Яйцеголовый. Во-первых, он заявляет, что в своих правилах он говорил «не о языке художественной литературы, а только о языке как инструменте для выражения, а не сокрытия или подавления мыслей». Лаконичность – первейшая потребность копирайтеров и журналистов, цель которых – как можно четче выразить мысль определенным количеством слов. Я обнаружила, что все сильнее стремлюсь к минимализму, стараясь использовать не только как можно меньше слов в предложении, но и слов с как можно меньшим количеством слогов. Если так пойдет и дальше, я рискую превратиться в автора заголовков в Sun, которые пишут «копы» вместо «полицейские». Так что попробую все-таки соблюдать некую сбалансированность (гляди-ка, целых шесть слогов!).

А еще мне кажется, что некоторые из критиков Оруэлла его просто переели, совершенно забывая о том, до какой степени бодрящими оказываются его эссе для тех, кто читает их в первый раз, какие они ясные, понятные и оригинальные. Его метафоры (Англия – это «семья, в которой слишком много глав») по-прежнему свежи.

Правила Оруэлла сделали из него того писателя, которого мы знаем. Когда поэтесса Рут Питтер, с которой он подружился еще будучи полунищим молодым человеком, увидела его первые сочинения, она назвала его «коровой с ружьем». И помогла ему отмыть это теперь уже знаменитое окно в английский язык. Как отмечает автор и редактор Ричард Коэн, «не Питтер наделила Оруэлла даром рассказчика, но она научила его составлять эти истории».

Обратите внимание, что последнее правило Оруэлла гласит: «Лучше нарушить любое из этих правил, чем написать заведомую дичь». И это важная оговорка. Все мы порой упрямимся. Думаю, люди, которые не доверяют фанатам чистоты языка, полагают, что они имеют дело с доморощенной версией Académie Française, этой почтенной организацией, члены которой (les immortels) изо всех сил стараются уберечь французский язык от зловредных внешних влияний. Но даже кампания за чистоту английского языка (чьи принципы явно были сформулированы под влиянием Оруэлла) допускает нарушения правил грамматики: судя по их сайту, они уже кое с чем смирились.

При этом все авторы игнорируют свои собственные рекомендации. Стивен Кинг – известный ненавистник наречий, но то, как он использовал наречие для описания улыбки своей жены («опасно прелестная»), говорит о том, как он ее любит, и этого я не забуду никогда. По его словам, «я обыкновенный грешник… Когда я так пишу, то только по той причине, по которой это делает любой писатель: я боюсь, что читатель меня не поймет, если я этого не сделаю». Эта потребность быть понятым – ключ к «Политике и английскому языку». Каждый, кто хочет, чтобы написанное им было понято максимально точно, должен и писать ясно и понятно, насколько это возможно. А что, если он не хочет, чтобы смысл написанного было легко уловить? Вот тут-то и начинаются проблемы.

Оруэлл считает, что все – политика. Коррупция языка проистекает из коррупции политической мысли, и наоборот. Когда хотят солгать или слукавить, выбирают слова, которые затуманивают истинные намерения. Он пишет: «Великий враг чистого языка – неискренность. Когда есть разрыв между вашими истинными целями и провозглашаемыми, вы инстинктивно прибегаете к длинным словам и затрепанным идиомам, как каракатица, выпускающая чернила». Переход от абстрактной идеи к конкретной метафоре – в этом весь Оруэлл[136]136
  Эта же комбинация праведного гнева и бытовых деталей – в его характеристике политических текстов: «Проза все реже состоит из слов, выбранных ради их значения, и все чаще – из “фраз”, приставляемых одна к другой, как детали сборного курятника». Историк Тимоти Гартон Эш заметил: «Только Оруэлл знал, как получить с козла молока и насадить на вертел ревизиониста».


[Закрыть].

В качестве гораздо более мрачного примера того, как вполне конкретное подменяется расплывчатым, Оруэлл пишет: «Беззащитные деревни бомбят, жителей выгоняют в чистое поле, скот расстреливают из пулеметов, дома сжигают: это называется миротворчеством». Слова прикрывают убийство. Политика полна эвфемизмами, этим фиговым листком, прикрывающим злодейства.

Альбер Камю, французский собрат Оруэлла – поскольку тоже: а) критиковал Сталина; б) писал четко и понятно – отмечал в своей сильной работе «Размышления о гильотине», направленной против смертной казни:

Никто не решается напрямую говорить об этой церемонии. Чиновники и газетчики, которым волей-неволей приходится о ней распространяться, прибегают по этому случаю к своего рода ритуальному языку, сведенному к стереотипным формулам, словно они понимают, что в ней есть нечто одновременно вызывающее и постыдное. Вот так и получается, что за завтраком мы читаем где-нибудь в уголке газетного листа, что осужденный «отдал свой долг обществу», что он «искупил свою вину» или что «в пять утра правосудие свершилось». Чиновники упоминают об осужденном как о «заинтересованном лице», «подопечном» или обозначают его сокращением ПВМН – «приговоренный к высшей мере наказания». О самой же «высшей мере» пишут, если можно так выразиться, лишь вполголоса[137]137
  Цит. по изданию издательства «Фолио», Харьков, 1998 г. (Коммент. переводчика)


[Закрыть].

Эвфемизмы всегда скрывают что-то гадкое. В четвертом сезоне сериала «Корона» Маргарет Тэтчер (ее играет Джиллиан Андерсон) отказывается одобрить санкции против режима апартеида в Южной Африке. Она раз за разом отвергает все предложения лидеров Содружества из-за слов «санкции», «меры», «действия», документ перебрасывают туда-сюда, пока на помощь не призывают профессионального писателя и он находит слово, которое Тэтчер наконец-то одобряет: «сигналы». Помимо того, что этот эпизод не может не зачаровывать любителей слов, он блистательно демонстрирует, каким образом намеренно затуманенный язык теряет какой-либо смысл вообще[138]138
  Еще более яркий пример такого профессионального ловкачества мы видим в комедии 1980-х годов. «Да, министр». Самая уничижительная характеристика, которую сэр Хамфри может дать какому-либо политическому предложению – «оригинально» и «впечатляет». А если он говорит «новаторски», значит, предложение – вообще кошмар. «Противоречивое» решение – то, которое не набрало достаточного количества голосов, а «бескомпромиссным» считается тот политический деятель, который проиграл выборы.


[Закрыть].

И теперь, когда политический язык настолько девальвирован, как будто мы оказались в какой-то гротескной комнате смеха (фейковые новости, украденные выборы, возвращение контроля – все на этом языке сказанное означает полную противоположность), Оруэлл помогает нам видеть искажения в словах других и искать ясность в наших собственных словах. Какой же он Яйцеголовый? Как пел Джарвис Кокер, «суки по-прежнему правят миром», и пока они у руля, без правил Оруэлла нам не обойтись.

В свете всего этого блербы кажутся чем-то несущественным. Но даже при том, что мне в моих 100 словах приходилось прибегать к маленькой белой лжи, я все равно всегда держала в уме максимы Оруэлла. В блербе, который он написал для первого издания своего эссе «Лев и единорог: социализм и английский гений», Оруэлл следует собственным правилам, и мысль, и язык его кристально чисты. Блерб заканчивается словами: «Это книга для тех, кто, с одной стороны, не стыдятся быть англичанами, а с другой недовольны той Англией, какой она стала сейчас».

Совершенно очевидно, что Оруэлл очень пристрастно относился к выбору слов, которые появлялись на обложках его книг. В написанном в 1948 году письме своему редактору Роджеру Стенхаусу – речь шла о предстоящей публикации «1984» – он пишет: «А что касается блерба, то я не думаю, что черновик, который вы мне прислали, верен по подходу. В нем книга выглядит помесью триллера и любовной истории». Вместо этого он предпочел бы сосредоточиться на «сущности тоталитаризма». И суперобложка первого издания свидетельствует о том, что он добился желаемого:

Все это произошло в 1984 году. Мир разделен на три огромные враждующие между собой сверхдержавы – Океанию, Евразию и Остазию.

Далее в блербе говорится о новоязе, полиции мысли и Большом Брате, а об Уинстоне и Джулии – в самом конце. Возможно, сейчас, когда эти термины вошли в сознание людей, которые книгу даже не читали, мы можем иначе смотреть на сложную, отчаянно грустную историю их любви. Но в те времена текст на обложке книги Оруэлла выполнял ту задачу, которая перед ним стояла: знакомил читателя с миром антиутопии.

Подобная ситуация складывалась и с блербом, который Оруэлл написал для суперобложки первого издания «Скотного двора», вышедшего в 1945 году в издательстве Secker & Warburg[139]139
  Перед этим книга была отвергнута несколькими издателями, одни мотивировали тем, что там критиковался Сталин, союзник Британии в войне, а Т. С. Элиот отказался по причине того, что в книге нет «общественно мыслящих свиней».


[Закрыть]. Простым, взвешенным тоном он сообщает нам:

Это история о революции, которая пошла не так, как задумывалось, – и о том, как превосходно можно оправдывать каждый шаг, искажающий изначальную доктрину.

Написанный Оруэллом текст использовался и годы спустя, в издании Penguin Modern Classic 1960-х годов он повторен почти дословно. А фраза «революция, которая пошла не так, как задумывалось» цитируется и в некоторых современных изданиях[140]140
  В первом издании также использовался подзаголовок, который упомянул Оруэлл в письме издателю Виктору Голланцу, – «Притча».


[Закрыть].

«Скотный двор» за прошедшие годы переиздавался много раз, и в разных обличьях, совсем недавно – в виде комикса. Он была ориентирован на студентов, хипстеров или юных читателей. Но сатира Оруэлла – это не книга для детей. Она может быть простой, как стишок, однако она жестока, как море. И все-таки когда читаешь ее, вспоминается детство – время, когда мы чувствовали несправедливость и беспомощность куда острее, чем на любом другом этапе жизни.

Думаю, именно поэтому некоторые из наиболее успешных блербов к «притче» Оруэлла опубликованы на изданиях для юных читателей, и написаны они очень простым языком, вроде такого:

Давным-давно в Англии была очень необычная ферма, которая называлась «Усадьба». На этой ферме жили множество удивительных животных, они помогали заботиться о ферме, но сами эти животные были не очень счастливы…

И все же самый сильный блерб к Оруэллу из недавно мной встреченных был вовсе не к книге. Он был написан для видеоигры «Скотный двор», вышедшей в 2020 году к семидесятипятилетнему юбилею романа. Думаю, Оруэлл – любитель популярной культуры, от историй для мальчишек в Boys’ Weekly до детективов, – его одобрил бы. Этот текст, появившийся на сайте Steam – эквиваленте Amazon для геймеров, – использует язык, который дойдет до всех, кто понимает, что такое честная игра:

В «Скотном дворе» Оруэлла животные свергли своих эксплуататоров – людей. И теперь они сами за все отвечают[141]141
  Основатель видеоигрового проекта «Скотный двор Оруэлла» пишет о том, что «судьба фермы была мне слишком близка, поскольку я рос в тоталитарной Венгрии».


[Закрыть].

Далее следует объяснение, почему «Скотный двор» стал культовым: «Благодаря пониманию того, как можно злоупотреблять властью, и того, как поколение за поколением стремятся к более справедливому и равному обществу, где многие не будут страдать под властью немногих». Но больше всего мне нравится конец:

Играйте, чтобы почувствовать себя внутри классической притчи. Играйте, чтобы попробовать себя в управлении фермой – или потому, что хотите, чтобы анимализм распространился по всей планете. Играйте, потому что всегда хотели взглянуть на проект с точки зрения коров. Играйте, потому что Боксер заслуживал лучшей доли.

Упоминание о Боксере отсылает нас к самой сути: детскому ощущению того, что «так нечестно». Об этом как раз и писал Оруэлл: о том, что в малом и доходчивом скрыта грандиозная мысль.

В «Политике и английском языке» Оруэлл дает грандиозный совет всем копирайтерам: позвольте мысли самой найти слова: «Может быть, лучше всего не прибегать к словам, покуда вы не проясните для себя смысл через образы и ощущения. После можно выбирать, а не просто принимать, слова и обороты, которые лучше всего выразят значение…» Поэтому, чтобы не утратить ясности, думайте о чем-то конкретном из того, что вам надо описать, будь то факт, число, запомнившаяся фраза, заметная деталь или же старая рабочая лошадь, отправленная на живодерню. И слова придут сами. Просто, прежде чем произнести что-то, подумайте, о чем вы хотите сказать.

Чепчик уберите!
Джейн Остин

Всем известно, что каждое посвященное Джейн Остин сочинение должно начинаться словами «Всем известно, что…». И, опять же, как всем известно, Джейн Остин – самый раскрученный бизнес-проект во всей английской литературе, за исключением разве что Шекспира.

Маргарет Дрэббл сказала: «Если б обнаружился дотоле неизвестный роман Джейн Остин, возрадовались бы так, как не ликовали бы по поводу никакого иного литературного открытия». Читатели ее любят, и за дело – за шесть великолепных романов.

Разве существует какой-либо другой писатель, который вызывал бы такое обожание? По всему миру – от Пакистана до Австралии, от Италии до Бразилии – существуют общества «джейниитов». Двухсотлетие «Гордости и предубеждения» в 2013 году было отмечено, помимо всего прочего, тематическими трансатлантическими круизами и выпуском банкноты в 10 фунтов[142]142
  «Джейнииты» были в восторге, когда на обороте банкноты, выпущенной в 2017 г., увидели портрет Джейн Остин и слова «Говоря откровенно, я не знаю удовольствий, подобных чтению» – принадлежат они Кэролайн Бингли, даме, куда более увлеченной ценностями материальными, нежели литературными.


[Закрыть]. В продаже есть книги кулинарных рецептов «от Джейн», советы, как вести себя на свидании «в стиле Остин», эмодзи, фигурки зомби «по-остиновски», танцующие уточки и, конечно же, морские свинки в чепчиках (пример рекламы: «О пушистом мистере Дарси можно только мечтать!»). Размах мерча потрясает: сумки-шопперы, формочки для кексов, носки и занавески для душа – лишь некоторые примеры из списка товаров, которыми поклонники могут выразить свою любовь к Джейн.

Ну и поскольку Остин – это очень большой бизнес, он сопровождается постоянным выходом ее романов, причем каждое новое издание нацелено на разные группы потребителей, отражая интересы, вкусы и, конечно, предубеждения, характерные для данного времени.

В 1811 году, когда из печати вышел первый роман Джейн Остин «Чувство и чувствительность» («Гордость и предубеждение» был написан раньше, но издан только в 1813-м), романы переплетались вручную: их издавали без обложек, и те читатели, что побогаче, затем отдавали их переплетать в кожу для семейных библиотек. К концу девятнадцатого века переплеты стали более декоративными. Классическим, и самым прекрасным, воплощением наиболее популярного романа Остин «Гордость и предубеждение» считается издание 1894 года, осуществленное Джорджем Алленом, с великолепной обложкой, дизайн которой принадлежит художнику Хью Томсону: на обложке вытиснен золотой павлин, символ гордости, тщеславия, внешнего блеска и показухи. Сегодня за этим изданием гоняются коллекционеры, однако за пару сотен фунтов вполне можно приобрести и сумочку-клатч с такой вышивкой.

«Павлинья» обложка была повторена в издании 2015 года дизайнером Корали Бикфорд-Смит. Оно переплетено в искусственную кожу, на которой оттиснуты блестящие павлиньи перья: такой дизайн, с одной стороны, вторит викторианскому оригиналу, с другой – делает его более современным. Как говорит Бикфорд-Смит, «это было сделано в честь издания 1894 года. У меня даже есть оригинал, это моя самая любимая обложка. Я должна была отдать ей дань восхищения».

Vintage Classics в 2014 году тоже переиздала романы Джейн Остин в ярких обложках признанной художницы и писательницы Линн Шэптон – поистине ценное приобретение для любого читателя. Дизайн обложек Шэптон – изящный, но вовсе не слащавый.

Но эти работы, скорее, исключение. Когда просматриваешь различные издания книг Остин разных времен, то видно, что издатели зачастую не могут решить, что важнее – упаковка или содержание и каким образом отразить сложную реальность ее романов. Проще говоря, они часто не в состоянии отдать Джейн должное.

Например, на многих обложках конца девятнадцатого – начала двадцатого века изображены герои, одетые по моде того времени, а не по моде эпохи Регентства. На обложке «Гордости и предубеждения» 1872 года мы видим Лидию Беннет в платье с кринолином, жеманно беседующую с группой военных, наряженных в подозрительно викторианские мундиры. А выпущенное в 1950 году издание «Эммы» (издательство John Murray) представляет нам решительную дамочку с нахмуренными бровями, алой помадой, осиной талией и прической, более подходящей Деборе Керр[143]143
  Дебора Керр (1921–2007) – британская кинозвезда 1950-х годов. Для нее была характерна надменная, холодная красота. (Коммент. переводчика)


[Закрыть], нежели главной героине романа.

Обложки 1960–1970-х годов раскованные и забавные, с героинями, одетыми из модного тогда универмага Biba, с черными «стрелками» на веках и развевающимися волосами – психоделическая Элизабет Беннет, хипповый капитан Уэнтворт из «Доводов рассудка», ногти, покрытые красным лаком, и блербы, начинавшиеся словами: «Полная страсти комедия…»

Но это еще не самое ужасное. Пальма первенства по части полного несоответствия временам Джейн Остин принадлежит дешевым изданиям 1990-х фирмы Tor, которые позиционировали ее романы как любовно-эротические, с грудастыми дамочками на обложках и бульварными слоганами. На «Доводах рассудка» значится: «Влюбленная, последует ли она советам отца или будет слушать свое сердце?» На «Чувстве и чувствительности»: «Две сестры. Две романтические истории. Трагический рассказ о любви и обмане». (Ах, мой любимый приемчик – с числами. Хотя еще очаровательнее было бы написать: «И один трагический рассказ о любви и обмане».) А безусловным победителем становится слоган к «Гордости и предубеждению»: «Матушка ловит мужей – дочки охотятся за любовью». Нет, это не соседи стену сверлят – это Джейн Остин в гробу переворачивается!

Еще я в восторге от издания Harper для подростков. Оно выполнено в стиле «Сумерек»: темные, мрачные обложки с похоронными лилиями, вампирским шрифтом и слоганами типа «Любовь – игра» (для «Эммы»), «Любовь – начало всему» («Гордость и предубеждение»), «Любовь безмерна» («Доводы рассудка»). Блербы тоже интересны, в совершенно готическом стиле («Дарси никогда не был так околдован женщиной»). Сама себе удивляюсь, но мне это даже нравится!

Еще более невероятно издание «Гордости и предубеждения» 2013 года, выпущенное Pulp! The Classics: нарочито безвкусная обложка в стиле 1950-х с мрачным мистером Дарси с волосатой грудью (привет, Колин Ферт!), который курит сигарету и носит гал-стук. Здесь же предупреждение: «Запирайте дочерей… Дарси в городе!» Ну и, конечно же, пародия 2009 года «Гордость и предубеждение и зомби»: Элизабет, у которой пол-лица – обнаженные кости черепа.

Это все новая фишка: пересказ не просто известных, а слишком хорошо известных историй. Что ставит авторов блербов в идиотское положение: выдать сюжет сразу, хотя можно потерять интерес читателя? А может, попытаться, в зависимости от целевой аудитории, дать литературный контекст? Но это опасно, потому что вы мгновенно возвращаете потенциального читателя в школу со всеми ее «прелестями»: «“Гордость и предубеждение” начинается с самой известной фразы во всей английской литературе, это ироничный бытовой роман». Ну и так далее, простите Wordsworth Editions![144]144
  Wordsworth Editions – британское издательство, специализирующееся на дешевых изданиях классики. (Коммент. переводчика)


[Закрыть] По этой обложке плывет розовый чепчик, что характерно для последних изданий Остин: пастельные тона и аксессуары. В 2006 году Headline выпустило Остин явно для поклонниц «милоты»: обложки нежных тонов усыпаны звездочками, птичками, чепчиками и цветочками.

Многие сегодняшние издания (без учета тех, что про зомби) слишком уж вежливые и слащавые, и, боюсь, язык, которым описываются романы Остин, тоже не избежал этой тенденции. Слишком уютный, слишком приторный, слишком… чепчиковый. Хотя когда я недавно перечитала «Гордость и предубеждение», то была поражена, что книга куда более стремительная и современная, даже модернистская, чем мне помнилось. Она полна четкими, яркими диалогами, больше похожими на диалоги в фильмах Говарда Хоукса[145]145
  Говард Хоукс (1896–1977) – американский кинорежиссер, сценарист и продюсер, лауреат «Оскара» за вклад в киноискусство. Его фильм «Лицо со шрамом» (1932) входит в число лучших гангстерских картин. Среди самых знаменитых его фильмов – «Джентльмены предпочитают блондинок», «Глубокий сон», «Иметь и не иметь». (Коммент. переводчика)


[Закрыть], чем на вежливые беседы. К тому же ее ирония безжалостна, а герои, подобно героям шекспировских комедий, прежде чем все завершится свадьбой и гармонией, балансируют на грани полнейшей беспросветности.

Конечно, я наверняка читаю в Остин то, что мне хочется, – как и поколения читателей до меня, но примечательно, что такие темы, как деньги, нищета, сковывающие женщин условности, совпадают с настроениями сегодняшних читателей и создателей кино– и телефильмов. Пока что лучшей киноадаптацией Остин был фильм Уита Стиллмана «Любовь и дружба» 2016 года, намеренно далекий от приторности. В его основе – ранняя новелла «Леди Сьюзан» о вдове-интриганке, и здесь невозможно не вспомнить о том, что Стюарт Келли называет «капелькой ироничного садизма», присущего Остин в ее ранних работах, а это, по словам одного кинокритика, «как-то оживляет все эти клише: бриджи, пуговки и бантики».

В 1998 году в эссе, посвященном гению Остин, Мартин Эмис сказал: «С каждым новым поколением проза Остин без всяких усилий обновляется. В каждой новой эпохе мы находим в ней нечто созвучное, и вот этот посвященный Остин фестиваль демонстрирует наши собственные сегодняшние заботы. Все вместе мы радостно барахтаемся в интонациях и внешних атрибутах мира Джейн, но, оказавшись с нею наедине, читатель, как правило, мрачнеет». Я, как и любой другой копирайтер, виновна в миловидности и пушистости текстов ко множеству прошедших через меня переизданий Остин, наверное, поэтому в недавних текстах я постаралась сконцентрироваться на некоторых более серьезных аспектах романов, не упуская из виду их блеск и баланс между светом и тенью.

И, как часто случается с классикой, ближе всего к сути оказались издатели литературы для детей. Мне нравится блерб на «Гордость и предубеждение», выпущенное издательством Scholastic: «Миссис Беннет отчаянно пытается найти для своих дочерей богатых мужей». Прямо в точку, не скрывая денежной темы – как поступила бы и сама Джейн Остин.