Текст книги "Немного тьмы (на краю света)"

Когда я увидела Лорну впервые, я хотела спросить вслух: «Что это за рыжая блядь? Что это за уродская карлица? Где обещанная тобой магесса-кетаминщица в лесбийском гламуре?» Я видела перед собой какую-то худенькую, бледнолицую и рыжую уродку в нескладной пуховой куртке какой-то мерзкой расцветки, которую я не надела бы ни за что на свете. Я, правда, частенько забывала, что мое осеннее пальто мне купил Йостек, а до этого я ходила в демисезонном плаще, который мне купили еще в школе. Вира, мне нужно быть с тобой предельно честной, поэтому рассказываю все-все, как есть.

Тогда, в день нашего с Лорной знакомства, я не выдержала напряжения, которое исходило от нее. И я просто убежала. Пошла в парк. Была золотая осень. Мне в голову лезли до невозможности придурковатые картинки. Не знаю почему, но из них самой навязчивой и самой сексуальной была та, где я беру Лорну за складки жирка на животе и трясу ими. Мне казалось, что у нее этого жирка должно быть не много и не мало, а в самый раз, так чтобы его можно было собрать пальцами в складки и потрясти, пожмакать.

Вечером я не могла сосредоточиться на конспекте. Я не вытерпела и стала искать в телефонном справочнике ее домашний номер. Йостек звонил мне на мобильный раз, может, сорок, но я не отвечала. Мне показалось, если я услышу его голос, то закричу. В справочнике было несколько человек с ее фамилией. Тогда я попробовала вспомнить, в каком районе живет Лорна, но это было безнадежно. Хуже того, я не знала даже, как ее звать по-настоящему. Когда-то Йостек рассказывал, что Лорна – это не настоящее имя. По-настоящему ее звали как-то совсем просто: не то Мирося, не то Галя… Она себя стала называть Лорной лет в шестнадцать, после какого-то сна, где какие-то потусторонние существа открыли ей это имя.

Я не смогла решить задачу более экономным методом, поэтому начала звонить наугад и просила позвать к телефону Лорну. Ты не поверишь, как я хотела услышать ее голос в тот момент! Я просто не могла себе найти места. Поэтому я решила перезвонить по второму разу в те квартиры, где с первого раза трубки не подняли. И снова просила к телефону Лорну. Пока в конце концов кто-то не ответил мне: «Это я. Что надо?»

Я онемела. Насилу выдавила из себя, что хочу ее видеть. Она совершенно спокойно ответила: «Я тоже. Выходи гулять».

«Сейчас?!»

«Другого раза может не быть».

Как только я это услышала, я поняла, что в самом деле другого такого дня, такого часа и такого напряжения чувств не будет. Мы договорились встретиться в центре через час. Моя мобилка показывала, что было уже полдвенадцатого ночи. Я положила трубку, а мое сердце колотилось как бешеное. В памяти я прокручивала слова, произнесенные ее голосом: «Я тоже… Выходи гулять… Я тоже… Выходи гулять». Тоже хочет меня видеть! Я старалась вслушаться в ее интонации, понять, насколько сильно она тоже этого хочет… одним словом, я сошла с ума от этой девушки. Я не знала, что меня ждет сегодня ночью, не знала, к каким последствиям это может привести завтра. Я знала только одно: сейчас полдвенадцатого, через час я буду в центре и увижу Лорну. Единственная проблема: я не могла ничего придумать для родителей, объяснить им, куда я собралась. Это был один из последних раз, когда я говорила неправду. Я сказала, что срочно иду к подружке, которую бросил мальчик и которую нужно вытаскивать из депрессии.

В центр ехала на такси, тратя последние двадцать гривен. Я понимала, что назад вернуться мне уже будет не на что. Во всяком случае, меня это не должно волновать.

Лорна опоздала чуть больше чем на час. В эту ночь ударили заморозки. Но и кроме заморозков за это время я пережила такой ад, что мне уже стало все равно.

Когда на Ратуше пробило полвторого, пришла Лорна, та самая, которую я видела каких-то семь или восемь часов назад. Целая жизнь прошла. Пока я ждала ее, обдумала тысячу способов, как встречу ее. Может, я брошусь ей на шею и прижму к груди? Может, я поцелую ее взасос? Но когда я увидела Лорну, я просто расплакалась и все. Она обняла меня.

«Надо купить вина», – сказала она. Я молча поплелась за ней. Я никогда не пила такого дешевого вина, какое взяла Лорна. А оно было самым дешевым. На это и еще на пачку сигарет для Лорны мы потратили наши последние деньги. Было дико холодно, а у меня не было даже перчаток, даже шапки. Мы решили идти к Йостеку, хотя это уже было полным абсурдом. Мы молчали, только передавали друг другу бутылку с портвейном. Может, потому что я долго стояла на холоде, я срочно захотела в туалет, о чем и сказала Лорне. «Ты хочешь в туалет или ты хочешь писать?» – уточнила она с присущей ей прямотой. Я сказала, что второе. «Ну так сходи», – ответила она мне. Я ничего на это не смогла ответить.

Тогда Лорна стала прямо под фонарем, который висел над дорогой. Улица была пустой, но время от времени тут, бывало, проезжали такси. Лорна расстегнула куртку, быстро спустила джинсы с трусиками и присела. Я отвернулась. Лорна подошла ко мне и сказала, чтобы я сделала так же.

«Я не могу», – призналась я.

«Если ты хочешь дружить со мной, тебе нужно быть гибкой. Иначе нам не по пути».

Меня ее слова напугали. Но и подстегнули. Я, наверное, была уже достаточно пьяная, иначе ни за что в жизни не сделала бы такого. Я только начала думать, как бы отреагировала мама или бабка, если бы им рассказали, что я мочусь посреди улицы. Почему-то это придало мне храбрости, и я повторила то же, что до меня сделала Лорна. Пока я писала, пробовала представить, как из окна вон того дома напротив выглядит писающая девушка в дорогом кашемировом пальто, полы которого придерживает, чтобы не забрызгать мочой. Лорна в это время смотрела на меня с нескрываемой прямотой.

Когда мы двинулись дальше в направлении Йостекового дома, Лорна сказала:

«Есть две вещи, которые делают меня такой, какая я есть. Я всегда говорю только правду, и я всегда делаю только то, чего на самом деле хочу. Делай так же, и наши дороги будут идти рядом».

Я подумала, что в тот миг самым честным будет сказать, что боюсь ее.

«Жанка, не ссы, – ответила она. – Я тебя в обиду не дам».

«Ты будешь меня защищать?»

«Я тебя научу быть собой».

Где-то через час мы таки оказались перед бронированными дверями подъезда Йостека. Кода на домофоне мы не знали. Йостекова квартира была на девятом этаже. Лорна сперва попробовала силой открыть двери. Потом, пнув пару раз их ногой, успокоилась. Все это время меня мучил страх, что вот сейчас кто-нибудь выйдет, начнет на нас кричать или, чего доброго, вызовет милицию. Я в панике оглядывалась по сторонам. Было полчетвертого утра, и температура, кажется, достигла минимальной за всю ночь отметки. Улицы покрылись ледяной пылью, игравшей в свете ночных фонарей. Когда Лорна перестала колотить ногой в двери, я смогла услышать, как тихо сейчас вокруг. Казалось, все звуки просто вмерзли в этот ледяной воздух. Я любовалась тем, как играл натриевый свет в темном, обжигающе холодном воздухе. Я любовалась тем, как пусто и тихо сейчас на улице. На какое-то время я забыла тревожиться, что мы, возможно, не достучимся до Йостека, что придется провести здесь время до утра, я даже забыла волноваться, что меня дома ждут долгие объяснения с родителями. Существовал только этот миг, такой затяжной, глубокий, я бы даже сказала, космический. В самом деле, было в этом миге что-то космическое и очень щемящее. И тут неожиданно меня посетило озарение. Я поняла, как все просто, когда живешь так, как говорит Лорна: никогда не ври (в первую очередь себе) и делай только то, что хочешь. И пусть творится что угодно. На меня напала такая свобода, такая радость, что я, не успев обдумать, что же я делаю, начала орать во всю глотку: «ЙОСТЕК! ОТКРЫВАЙ! ЙОСТЕК! ОТКРЫВАЙ!».

Лорна сразу же поддержала мою инициативу, и через каких-то пять минут кто-то отворил нам двери изнутри. На пороге подъезда в домашних штанах и майке стоял Йостек. Он пробовал расклеить глаза и рассмотреть нас лучше. Когда его взгляд упал на Лорну, процесс пробуждения пошел намного быстрее. «Ну заходите», – буркнул он.

Уже через десять минут я принимала горячий душ в Йостековой ванной. Я поливала себя почти кипятком, который казался мне хоть и горячим, но ласковым. Что-то во мне разворачивалось, будто из семени в ускоренном темпе проклевывается растение. И чем больше я думала над теми простыми правилами, которые мне дала Лорна, тем счастливее я становилась. Можно сказать, что я никогда еще не чувствовала такой уверенности в себе и в том, что мне делать и что говорить. Никаких оправданий, никакого сожаления об упущенных возможностях…

Еще, пока я мылась, я поняла, что мне больше не хочется стать хозяйкой этого душа, и этой ванной комнаты, и этой квартиры. Я не знала, что будет со мной завтра. И самое прикольное – я и не хотела этого знать.

Впрочем, я наверняка знала, что не буду спать отныне с Йостеком в одной кровати. А буду спать в одной кровати с Лорной.

А Йостек тем временем сидел на большой холодной кухне с Лорной и пил травяной чай. Лорна тоже пила чай, к тому же курила. По ее напряженным губам я поняла, насколько напряжена сама ситуация. Йостек ждал объяснений. От меня. От нас.

«Я звонил тебе, – сказал он, заваривая еще одну порцию чая, для меня. – Дать меду к чаю?»

«Не надо меду», – сказала я, уставившись на свои руки и никак не прокомментировав первую часть обращения. Пока Йостек хлопотал у плиты, я смотрела на него и размышляла: вот как выглядит человек, живущий намеками. Ищущий намеков и полунамеков, лишь бы понять, что ему хотят сказать другие. Вот человек, который сам говорит намеками и который начисто запутался в этом. Как легко с Лорной. Когда Лорна говорит «хуй», она имеет в виду именно это, и больше ничего.

Йостек, как всегда, делал вид, будто ему все равно. А я знала, что он обиделся и что сейчас он подавляет это чувство в себе.

«Вы можете хоть шо-то мне объяснить?» – в конце концов спросил он.

«Я хочу спать», – сказала Лорна.

«Можешь нам постелить?» – спросила я.

«А ты не ляжешь со мной?» – спросил он уже с определенным вызовом.

«Нет. Постели нам в каминной».

Лорна за этим всем наблюдала уголком глаза, ее губы посасывали сигарету. Пальцы, державшие сигарету возле губ, ласкали эти губы. Напуганная домашняя курочка затрепыхалась во мне. Казалось, эти сексуальные жесты настолько явны, что Йостековы нервы не выдержат и он выгонит нас.

Клянусь, Йостек все прекрасно видел: и обольстительные Лорнины прикосновения к губам, и мои взгляды на нее. Йостек вышел из кухни и пошел в еще совсем пустую комнату, где, кроме паркета и дорогих штор, единственным предметом интерьера был большой диван-ебодром. В неопределенному будущем, по Йостековым планам, там должен быть построен камин.

Мы сидели на пустой, звонкой кухне и смотрели друг на друга. Я видела, какие мы разные. Я в темном пиджаке классического стиля, в гольфе, в прямой юбке. А она – в какой-то несвежей клетчатой рубашке без пуговиц на рукавах, с бессмысленными веревочками на кистях, в расписанных ручкой заношенных джинсах. С задворков сознания пробивался вопрос: «Что ты здесь делаешь, с этой немытой мандавохой?! Ты губишь свою жизнь!» Но я продолжала смотреть на ее лицо, и красота его была неземной. Точнее – вне-земной. Передо мной сидело какое-то потустороннее создание. Какое-то холодное существо из космических далей. Через секунду это видение потускнело, и я снова пережила сильное влечение к Лорне. Ее губы. Ее манера сидеть, курить сигареты…

«Можете ложиться», – послышалось где-то за стеной. Йостек, не попрощавшись, пошел к себе и закрыл двери. Обиделся… Мягко говоря.

«Я хочу быть с тобой», – сказала я Лорне. Она, не отрывая взгляда от сигареты, ответила: «Ну так будь».

Лорна первой пошла в спальню, а я отлучилась еще на несколько минут в ванную. Как и всякую хорошо воспитанную невротичку, меня грызли мысли: вот сейчас Лорна начнет меня ласкать (боже, это же так стыдно), возможно, ртом (господи, я умру от смущения), а потом, возможно, захочет, чтобы я ее ласкала (фи, это же так гадко)… ртом (я не смогу этого)… а она в душ не ходила (точно, она в душ не ходила, фи-фи-фи). Но когда я пришла в кровать, Лорна уже спала. Причем легла она, почти не раздевшись: в джинсах и рубашке. Я облегченно вздохнула, потому что не была готова пока что к физиологическому продолжению нашей симпатии. У меня еще было много (очень много) мыслей, которые нужно было додумать, среди них и тревожных – очень много тревожных мыслей, которые нужно додумать. Но на это уже не было сил. И я, примостившись с краю кровати, заснула.

Утро наступило отчаянно быстро, через каких-нибудь два часа. Мое тело было не готово к этому. Каждый раз, изо всех шести или семи раз, когда я оставалась на ночь у Йостека, меня всегда ждало то же самое: побудка в полседьмого, в лучшем случае – в без пятнадцати семь. К восьми часам Йостек должен был уже быть на работе. Каждый раз Йостек предлагал мне остаться еще на часок, доспать, а уж потом передать ключи при встрече на обеде. И я всегда отказывалась. Я ужасно боялась, что подумают обо мне соседи Йостека.

Поэтому я даже боялась чересчур громко говорить в этом доме. Я знала, что сквозь стены все прекрасно слышно, а соседи внимательно прислушиваются к каждому нашему резкому слову, к каждой выделенной интонации, не говоря уж о малейшем скрипе и шуршании, которое соседи трактовали бы известно как.

Всех этих вещей я ужасно боялась, потому что моя бабка была такой. Когда она слышала, что этажом выше начинается какая-то ссора, бабка выключала в телевизоре звук и вся превращалась в слух. Так она получала материал для разговора с подругой.

А еще бабка любила глазеть, кто ходит к нашим соседям в гости, особенно под вечер. Я боялась, что тут живут такие же люди, как моя бабка. И когда я буду выходить из Йостековой квартиры, когда я буду запирать ее на ключ, они уже будут сидеть на лавочке возле подъезда и будут ждать моего выхода, чтобы лучше рассмотреть меня, чтобы удостовериться в том, что я та, за кого они меня принимают (известно, за кого они меня принимают).

Поэтому я старалась приходить к Йостеку затемно и удирать из этого дома до рассвета. Хотя именно в то утро я бы не боялась быть там одна (то есть с Лорной). Но Йостек, кажется, обиделся всерьез.

Утром мы обменялись буквально двумя-тремя словами, молча выпили кофе и так же молча пошли на свои маршрутки. Я видела – он ищет возможности поговорить со мной наедине, и этого я желала меньше всего. Но, даже зная, как ему будет больно, я все равно вскочила в маршрутку вместе с Лорной и даже не посмотрела в окно, как он там – смотрит ли нашей маршрутке вслед. Я поняла, что полностью охладела к этому человеку, а точнее, никогда особенно и не симпатизировала ему. Невольно я заметила: чем больше я пользуюсь двумя простыми заповедями Лорны, тем легче мне становится.

«Если жить по этим принципам, – сказала мне в то утро Лорна, – однажды ты станешь ведьмой».

Мы прогуливали первую пару (каждая свою), потому что у нас обеих был бодун и от обеих разило перегаром. Лорна курила сигареты, и я подумала, что тоже хочу научиться курить.

«Ведьма – это хорошо или плохо?»

«Ведьма – это не хорошо и не плохо. Это прикольно. Я ведьма. Я делаю только то, что я хочу. Все вокруг меня делают то, что я хочу. Все происходит только так, как я хочу. Это означает, что я ведьма. Ты хочешь быть ведьмой?»

Я даже не знала, как воспринимать ее слова. С Лорной всегда так. Никогда нельзя быть уверенной, шутит она или говорит всерьез. Хотя слово «шутит» – это не про Лорну. Она не шутила – никогда. Она высмеивала. Издевалась. Подтрунивала. Язвила. И если ты не успевала понять, что сказанное ею – прикол, высмеивание, издевательство, подтрунивание и язвительность автоматически переходили и на тебя.

«Я думала, ведьмы другие».

«Ты отвечай: хочешь быть ведьмой?»

Ко мне будто вернулось на минуту мое старое видение. Я ужасно перепугалась, потому что подумала: я схожу с ума. Я не ночевала дома. Я спала в одной кровати с этой неопрятной, некрасивой рыжей жабой, я ушла от своего кавалера, с которым надеялась следующим летом вступить в брак. И эта лилипутка, от которой несет перегаром, эта извращенка хочет от меня слышать однозначные ответы на абсурдные вопросы. Например, хочу ли я быть ведьмой.

«Ну, хочу».

Лорна изучала меня взглядом.

«Тогда встретимся сегодня на “Грохоте”, – Лорна имела в виду клуб, где каждую среду происходили вечеринки тяжелой музыки. – Я буду в восемь ждать тебя возле входа».

И уже развернулась, чтобы идти.

«Подожди, – потянула я ее за рукав. – Я… Я не могу сегодня прийти домой так поздно. Я не ночевала, и, понимаешь, я…»

«Тогда не приходи вообще», – буркнула она. Я снова не поняла: касалось это нашего с ней вечера или моих родителей. Оба варианта выглядели одинаково ужасно.

«Не будь такой со мной, – не выдержала я. – Не мучь меня».

На что Лорна спокойно ответила:

«Ты сама себя мучаешь. Я тут ни при чем. Хочешь быть ведьмой – живи, как живут ведьмы».

Развернулась и ушла. Я насилу подавила в себе слезы и еле сдержалась, чтобы не броситься за ней. Я укусила себя за ладонь, но почему-то ничего не чувствовала. Я сжала челюсти так сильно, как только могла. Что-то горячее и соленое, словно разновидность слюны, вдруг набежало мне в рот. Где-то очень далеко в прокушенной ладони я ощутила горячую, тупую боль. Пиликнул телефон, сигналя о новой эсэмэске. Все вскипело в груди – я надеялась, что это от Лорны. Однако писал мне Йостек: «Малая как дела. Надо встретиться». Йостек был программистом. Презрение к гуманитариям, как он звал меня и мне подобных, было у него в крови, а также в текстах, которые он время от времени порождал.

Я отложила телефон, не собираясь отвечать. И тут пришла следующая эсэмэска: «Давай в 15.00 пообедаем в нашем месте». Как бы в такой ситуации повела себя ведьма?

Я подумала, что а) я больше никогда не вру (в том числе самой себе) и б) делаю только то, что хочу. И вместо того, чтобы горделиво не отвечать письменно, выбрала в списке ответов заготовку: «Ответ: Да». Я хотела увидеть Йостека. И хотела поговорить.

На пары я таки попала в этот день, но была абсолютно к ним не готова: ни морально, ни физически. Сидела на лекциях в душной аудитории только потому, что не знала, куда себя девать до обеда. Я изнемогала от мысли, как будет правильнее: прийти сегодня поздно домой (и нарваться на неприятности) или сохранить домашний статус-кво, зато не пойти на вечеринку и не увидеть больше Лорну.

Не увидеть Лорну меня пугало намного больше, чем если меня вычитают дома. В аудитории я сидела в полубессознательном состоянии, как всегда никому не нужная и никому не интересная. Меня не просто клонило в сон – периодически я вырубалась, будто что-то выдергивало меня в сновидение, где я успевала пережить несколько коротких кошмарчиков (длиной по несколько миллисекунд каждый) и с болью вырваться в наш мир. Снилось что-то муторное – про Лорну, про Йостека, какие-то ссоры, погони… Насилу досидела до конца третьей пары. Будто зомби, вышла на улицу и купила себе на последние копейки пять сигарет «ультралайт» и пачку спичек. Я попросила, чтобы мне к сигаретам дали пустую коробку, чтобы не поломались.

Никогда до этого я не курила. Первая выкуренная сигарета произвела плохое действие: меня затошнило, голова пошла кругом. Мерзкие ощущения в груди были такими, что само собой стало ясно: одной сигареты в день мне хватит. Я ловила пренебрежительные взгляды однокурсниц – по крайней мере, я считала их презрительными. Наверное, для них сейчас я опускаюсь на самое социальное дно. Помятое лицо, синяки под глазами, несвежая одежда, несвежее дыхание. Еще и берется курить, проститутка. «Да пошли вы», – сказала я мысленно.

Пора было идти на встречу с Йостеком.

Он ждал меня при входе в бистро, где мы часто встречались на обеденный перекус.

Когда я узнала фигуру Йостека, стало очевидно: я прихожу на встречу в последний раз. Больше его видеть не хочу. Если я буду говорить себе другое, я буду врать. Йостек обнял меня и сразу же, не допуская неудобных пауз, начал рассказывать, что близится конец месяца, у него снова будет куча работы, придется допоздна сидеть в офисе, но уж после аврала – после этого у него будет море времени, и мы пойдем по магазинам, купим мне что-нибудь классное. Возможно, тот строгий костюм, который так хорошо на мне сидел, ерунда, что он дороговат… К чему эти слова? – думала я.

«К чему эти слова?» – я не заметила, как слова сами слетели с языка. Йостек мгновенно заткнулся и посмотрел на меня. Я пережила секунду острой потери контроля над собой. В эту секунду мне показалось, что я способна на любое сумасшествие. Буквально любое. Я тут же напряглась, чтобы не выпустить эту часть себя на волю. Страх выбил из моей кожи холодную испарину.

«Ты что? – ошалело спросил Йостек. Он взял меня за плечи и развернул к себе. – Малая, объясни, что с тобой творится?»

«Отстань», – я сбила с себя его руки и отвела взгляд.

«Чем я провинился? Что не так я сделал на этот раз?»

«Ничего, просто молчи, хорошо?»

Йостек в самом деле замолчал.

«Будешь мясо?» – сдержанно спросил он.

Я кивнула. Мы взяли по мясной запеканке и сели за свободный столик. Я чувствовала, что мое поведение привлекает внимание присутствующих, но у меня не было сил контролировать себя. Мои мысли были хаотичными, прыгали с одной темы на другую. Я словно думала обо всем одновременно, хотя не могла назвать ничего конкретного, до чего бы додумалась или о чем я думала вообще.

Я думала, что буду проголодавшейся, но от нервов почему-то расхотелось даже пробовать эту долбаную запеканку. Мясная запеканка была самым дорогим блюдом в бистро, и Йостек, остановив на ней свой выбор, явным образом делал мне намеки. Он искал тропку в мою душу. Чтобы не обидеть его еще и этим, я начала меланхолично ковыряться вилкой в дымящейся массе грибов, картофеля, сыра и телятины. Это месиво вызывало тошноту.

Пока Йостек ел, я смотрела на небольшую царапину, которую заметила на стене напротив. Стена была насыщенно-зеленого цвета, а царапина была какой-то странной формы, напоминала невесть что.

Йостек поднял глаза, отложил принадлежности для еды, в своей снобистской манере вытер салфеткой рот и начал говорить. А поскольку мое внимание потеряло способность к сосредоточению, смысл его речи оставался для меня загадкой. Я вылавливала разве что отдельные фразы.

«Ты знаешь, у меня была очень сложная ситуация в семье… Ну, ты знаешь, она болела раком… даже среди ночи… часто посылал меня за лекарствами… И раз… выпили с друзьями пива… а маме тогда было очень плохо… А еще приезжал один врач… Мы перед тем с отцом очень ссорились… Он меня побил… Мама уже ничего не понимала… и тогда он сказал… это был такой шок… хоронили… просто ад какой-то».

Вдруг я поняла, что мне напоминает та царапина, к которой был прикован мой взгляд. Она – будто маленькая летающая тарелка, НЛО, сфотографированное любительским фотоаппаратом высоко в зеленом небе.

«…а потом всё, ты понимаешь, всё поменялось… Я получил эту работу… мечтал встретить такую, как ты… ты на меня произвела впечатление… уникальная девушка, думаю…»

Офигенно, думала я. Зеленое бездонное небо, а посредине – летающая тарелка. Надо иметь везение, чтобы поймать такой миг… И такое небо… А как она еще развернулась, эта тарелка, как на любимой фотографии агента Малдера… И здесь я поняла, что мне нужна эта зеленая стена. Я хочу иметь ее дома и смотреть на эту парящую летающую тарелку, сфотографированную с большого расстояния каким-то фотографом-любителем, наверное начинающим, потому что начинающим всегда везет на такие вещи.

«Ты знаешь, я дорого заплатил бы, лишь бы узнать, о чем ты сейчас думаешь», – сказал Йостек таким романтическим тоном, будто я, в его воображении, должна была думать о том, как беру ему в рот посреди яблоневого сада.

«У тебя есть взаймы двести гривен?» – спросила я.

Йостеку будто влепили пощечину этими словами. Я не хотела. Вру, хотела (я больше никогда не вру). И сделала. Его щеки запылали. Я всегда подозревала, что он на самом деле осмотрительный жлоб, только корчит из себя транжиру перед теми, у кого ищет симпатии.

«Зачем тебе? Ты во что-то вляпалась?»

«Не важно. Есть или нет?»

Йостек покраснел еще сильнее, потом побелел.

«Нет», – выдавил он со злостью.

«А сто гривен можешь одолжить?»

Йостек вынул из внутреннего кармана своего клерковского пиджака портмоне, не глядя вытащил оттуда все купюры, какие были, и положил передо мной. Поднялся и ничего не говоря, вышел из кафе. Я попробовала сосчитать деньги, но функция сложения вдруг перестала работать. Я забыла, как это делается. На глаз я узнала, что это может быть около тридцати-сорока гривен.

Вот жлобяра, подумалось мне. Этот жест, какой он подлый по своей сути! Сделать вид, что отдает мне последнюю копейку. А сам хранит сбережения только на пластиковых карточках, цыкает из банкомата по двадцатке. Он весь в этом. Ненастоящий, показушный.

Меня начала бить нервная дрожь. Я сгребла деньги, засунула их помятыми, несложенными в нагрудный карман. Бросила на руку пальто и тоже вышла из бистро.

Меньше чем через минуту услышала за спиной чей-то голос: «Девушка, а сумачку каму аставили?» Официант подбегал ко мне, в руке у него болталась моя косметичка. Я, ничего не говоря, забрала у него сумку и быстро отвернулась. На глаза набегали слезы.

Прошлась к статуе Божьей Матери, села на лавку чуть в стороне и вытащила сигарету. На этот раз курилось легче, можно было затягиваться глубже.

Я попробовала вернуться мыслями к тому моменту в бистро, когда слова сами вылетали из моего рта, без всякого моего участия. Будто моим ртом говорил кто-то другой. Я почувствовала ужас… А еще, вдобавок к ужасу, я почувствовала, что в тот миг способна на какой-угодно сумасшедший поступок. Перевернуть стол. Швырнуть в Йостека пепельницей. Заорать во всю глотку. Разбить витрину.

Почему-то мне показалось, что настоящая ведьма – такая, про которую говорила Лорна, – живет в этом состоянии свободы постоянно. Настоящая ведьма спонтанна до сумасшествия. Ее ничто не сдерживает. Настоящая ведьма таки сумасшедшая. Потому что только так она способна на магию.

Мысли дальше двигались в этом направлении. «Как это? – думала я. – Как это – быть сумасшедшей? Быть совсем, совсем сумасшедшей? Не иметь ничего святого, не держаться ни за что на свете, не иметь ничего, что привязывало бы тебя…»

И здесь что-то во мне будто перевернулось. Я поняла, что быть сумасшедшей очень просто. Что на самом деле никакого «сумасшествия» не существует. Существует просто другая реальность, в которую попадают те, кого зовут сумасшедшими. И эта реальность – такая же настоящая, как и реальность «здоровых», просто она менее вытоптана. Она – как нетронутая степь, где не ступала нога человека.

Эти мысли привели меня в какое-то приподнятое, но нервозное настроение. Я ощутила, что сейчас мне не нужно переживать из-за родителей – не нужно больше отчитываться перед ними. И мне не нужно переживать, чем занять себя до восьми вечера. Всё просто. Я пойду куда-нибудь, куда раньше я никогда сама не ходила.

Стая ворон полетела над моей головой и указала на Высокий замок. Мне стало страшно – я в самом деле всегда боялась гулять по Высокому замку одна, потому что миллион раз слышала, как там то кого-то изнасиловали, то кого-то прирезали. Но только я почувствовала малейший намек на тревогу, как ноги сами меня подняли, и я поняла: если я хочу быть честной с собой, нужно пойти на Высокий замок.

Какая-то частица меня украдкой подумала: хорошо, что сейчас только пять, еще до темноты два часа, может, ничего и не случится плохого засветло.

Как только я заметила, что замечаю это, как сразу же должна была принять решение абсолютно противоположное: остаться на Высоком замке до ночи и прогуляться по нему в полной темноте.

«Боже, что ж я делаю?» – только и смогла подивиться я, и мир снова стал ярким и «нетоптаным»: меня во второй раз перенесло в реальность ведьм.

Я гуляла на Высоком замке, смотрела, как падают листья. Встречала влюбленных и следила за туристами. Потом я поднялась на самую верхушку Замковой горы и стала наблюдать, как садится солнце. Дул сильный ветер, и закат солнца выдался необычно багряным. Мир погрузился в красную краску, и все, кто был в этот момент на площадке, удивлялись, какое все вокруг сделалось чудное и непривычное.

Какие-то парни, которые сидели с бутылками пива возле обзорного бинокля, все время посматривали на меня и старались поймать мой взгляд. Мне это почему-то понравилось – хотя в любой другой день я никогда бы не разрешила себе признаться в этом. Невольно я улыбнулась одному из юношей в ответ.

Парни стали между собой пересмеиваться, в конце концов один из них, тот, которому я улыбнулась, подошел и с напускной решительностью спросил:

«Малышка, а мо’ с тобой познакомиться?»

Я не знала, что ответить.

«Ну, давай», – сказала я.

«Я Макс, превед».

Я посмотрела на Макса-Преведа. Он был высоким, худым, с русыми волосами, которые спадали ему на глаза, закрывая пол-лица. Солнце золотило довольно прыщавую кожу Макса в приятный бронзовый цвет.

«Жанна», – ответила я и поправила волосы, упавшие на лицо. Боже, он же подумает, что я заигрываю с ним.

Макс, наверное, так и подумал.

«А ты чё тут одна стоишь? Такая симпотная девушка, и одна гуляешь?»

«А я теперь люблю одна ходить, – сказала я, помня, что с недавних пор я говорю правду и только правду. – Я сегодня с мальчиком рассталась», – это уже я невесть зачем брякнула.

«О, харашо, а мы тут с друззями пришли, думаем, на закат пофтыкаем», – Макс кивнул в сторону своих товарищей, которые делали вид, будто мы их не интересуем и они в самом деле здесь – не больше и не меньше – фтыкают на закат. Их было трое.

Вдруг я подумала, что хотела бы переспать с Максом. То есть не переспать, а перепихнуться прямо где-то здесь – в парке, в кустах.

Сначала с ним, а потом с его дружками. Я посмотрела на Максовых дружков еще раз.

Горло сжалось от ужаса. На миг мне показалось, что сейчас я полностью потеряю контроль над телом и зайду так далеко… так далеко, что даже не готова себе это представить. Нервы не выдержали, и я, развернувшись на каблуках, побежала по ступенькам вниз. Туда, где нет людей.

Сердце мое колотилось. Чем больше я думала о том, что могло начаться на Замковой горе, тем больше в мое тело впрыскивалось адреналина. Боже, во что я вляпалась?

Я стояла возле здания телецентра и пыталась прийти в себя, но, кажется, себя как таковой у меня уже не было. То есть идти не было кому, не было чем и куда и, главное, не было зачем. Я боялась, что сейчас Макс и ребята тоже будут спускаться по ступенькам и что-то прикажет мне наконец перестать врать себе и таки исполнить то, чего я в самом деле хочу – чтобы меня терзали и долбили эти кобельки. И у меня, что главное, не будет больше щитов, чтобы противиться голосу правды.