Текст книги "Немного тьмы (на краю света)"

– Почему же тебе не везло на работе? Разве это не мистика каузального?

– Нет, отец, это никакая не мистика. Это называется «самооправдывающееся ожидание». Когда тебе с детства говорят: «У тебя большое будущее», или «Ты наша умничка», или «Баран ты тупорылый», то подсознательно воспринимаешь эти слова за приказ. Приказ к действиям. Так же, как когда тебе говорят: «Ты скоро умрешь» – это тоже может сработать как приказ, направленный в подсознательное, который ты сам берешься реализовать. Насколько у тебя открытое сознание на момент зомбирования, настолько ты становишься зависимым от приказа. Между мной и Лорной была очень сильная суггестивная связь. Я доверял ей, боялся ее, и она могла мне внушить что угодно. Но я заявил своему страху в парке, что сам буду выбирать, во что верить, и этим перекодировал себя. Вывел себя из автоматического режима на ручное управление. С того времени магия Лорны перестала действовать на меня, потому что не было на самом деле никакой магии, понимаете? Единственная магия – это то, что я позволил страху управлять собой, а не наоборот.

Да, я не отказался от горячего липового чая с медом на ночь. Я и дальше каждое утро слушал дома Леннона «Imagine», так как продолжаю верить: каждый раз, когда звучит эта песня, мир становится лучше, а тьма отступает. Теперь тринадцать стало моим числом удачи, хотя я понимаю, что на самом деле тринадцать – это просто число. Вот и всё. Хотя нет, еще одно: во время данной истории ни один инопланетянин не пострадал. Вот теперь конец.

– Как это – конец?! А фестиваль? Где же история о том, как вы сделали фестиваль, Йостек?

Йостек хмыкает.

– Да что уж тут рассказывать… Не удалось то, что задумал я, если уж быть честным. Я придумал легенду о фестивале, когда ждал, когда меня пустят к Лорне и Жанне. Их еще держали в травматологии с переломами. Эти дурехи прыгнули с девятого этажа, а приземлились на балкон этажом ниже. Было ясно, что мои красавицы захотят повторить это. И я подумал: как, блин, жаль, что не существует фестиваля самоубийц-неудачников, куда бы я мог отвезти девушек, чтобы они развеялись… Чтобы с них спала эта пелена, через которую не видно элементарных вещей. Они же сами себя загнали в тупик этими страшными историями о демонах, о кошмарах… Я вам только что продемонстрировал, как все это легко объяснить нормальной человеческой логикой, без привлечения всяких демонов… понимаете, когда вы проникли в структуру магии, она больше не имеет власти над вами… и я подумал: стоп! А почему бы мне самому не организовать эту темку? Возможно, из этого вышло бы что-то умное? На природу приехали бы люди, которые столкнулись в своей жизни с неразрешимой проблемой. Если они до сих пор не покончили с собой – это знак, что на самом деле они не хотят этого. Они ищут выход. И значит, я могу помочь им найти его. И было бы супер-пупер, если бы мы с девушками на этом фестивале самоубийц оказались в роли обычных гостей, которые в кругу единомышленников тоже по ходу дела трезвеют от смут и тревог.

Точно так же я придумал самоорганизующийся механизм. Как можно письмами делать приглашения, ну, этот фокус с шестеркой, про который я вам рассказывал. Это моя собственная идея. Я отправил больше сотни таких приглашений из десяти областей, потому что подозревал, что на самом деле приедет мало. Приехало совсем ничего. Трое. Вы, Алик, с Германом и Вика. И то хорошо. Я боялся, что затея провалится капитально.

Йостек трет лицо, будто устал над бумагами.

– Короче, не вышло ничего. Только хуже все стало. Поэтому все. Официально объявляю фестиваль закрытым.

Все напряженно молчат. Первым отзывается Алик:

– Ну, почему же ничего не вышло… Вон Вика переродилась. Лорна расслабилась немного… Жанне стало свободнее… правда?

– Хуйня это все, Алик, на постном масле. Вы сами себя обманываете. А мне это больше не удается. Так как никому на самом деле легче не стало. Только хуже. И в большой степени вина лежит на вас, Алик. Это вы разжигаете в моих друзьях этот мистический ужас. И я понимаю почему. Потому что в таких обстоятельствах вы – за главного. Автоматически вы становитесь тем, кто владеет правильным видением ситуации. У вас для всего есть ответы, для всего есть советы. Вы главный. И вам это нравится. Я угадал?

Алик краснеет.

– Нет, вовсе нет…

– Ну почему же «нет», когда именно «да». Вам нравится, когда на вас смотрят с почтением. Когда ваши знания и опыт нужны. Вам нравится, что вы здесь старейший, еще и с такой экстраординарной биографией. Экстрасенс! Целитель! Хранитель расы! А мы что? Мы молодняк, нам до вас, духовного великана, еще расти и расти… Но вы, конечно, можете нам помочь в этом! И делаете это с большим удовольствием!

– Йостек, вы снова хотите свалить на меня всю вину, будто я виноват, что сегодня за нами придут демоны…

Йостек хлопает себя по лбу.

– Господи, ну когда вы откроете глаза? Какие демоны? Какие демоны, а? Где вы видите этих демонов? Нет никаких демонов! Вместо них – горстка придурков. Разве не ясно?

– Йостек, я чувствую, что на вас давит какая-то сила изнутри… Она готова вот-вот вырваться наружу… Вы уже готовы ослабить свой контроль, но все еще держитесь за рациональность. Давайте, я вам помогу отпустить это…

– Что? Что это вы надумали?

– Ребята, не ссорьтесь! – вскрикиваю я, уже не в силах терпеть то, что происходит. – Я, кажется, кое-что тоже поняла… Может, это все чушь собачья, но можно я тоже что-то скажу?

Они прекращают свару, и мне становится легче. Я обращаюсь к Лорне.

– Я хочу попросить сейчас тебя, Лорна, об одной вещи. Расскажи, пожалуйста, нам всем еще раз ту историю про дядю и про то, как ты трогала небо…

Лорна изучает меня взглядом.

– Оно уже совсем близко, Жанна… – шепчет она. – Еще никогда не было так близко…

Меня начинает снова бить дрожь, но я не разрешаю себе поддаться этой слабости.

– Это очень хорошо, что оно уже близко. Помнишь, ты обещала мне, что, когда придет момент, ты будешь откровенной, как никто на свете?

Лорна молчит. Закрывает глаза и, открыв их, смотрит в никуда. Монотонным голосом она начинает свою историю.

Я вслушиваюсь в ее сухой, резкий язык. Тьма вокруг нас делается такой темной, словно среди белого дня наступает ночь. Я не могу понять причины тьмы, возможно, она – из-за затянутого тучами неба…

И все-таки тьма усиливается.

– 22 июля 1990 года я должна была встретить свой седьмой день рождения без родителей и без подарков. Я жила в Бахчисарае, дома у дяди Валеры, брата моего отца. Дядя Валера решил сделать мне подарок ко дню рождения. Он взял меня в горы и сказал, что собирается научить меня одному фокусу. Этот фокус назывался погасить солнце…

Лорна рассказывает эту историю вслух, а я прокручиваю ее у себя внутри. Вот маленькая девочка просыпается, и дядя просит ее погасить солнце. Вот маленькая девочка говорит дяде, что у нее ничего не выходит. А вот и дядя, который курит едкую папиросу и говорит, будто этим он трогает небо. Вот девочка просит у дяди разрешения и самой потрогать небо. Дядя в поцелуе передает ей эту способность, и девочка дальше пробует погасить солнце. Вот она открывает глаза и видит, что солнце действительно погасло. Девочка пугается до полусмерти, она боится наказания за содеянное. Ведь то, что она натворила, – ужасно. Она погрузила мир во тьму. Теперь все живое погибнет, и этот грех ляжет на нее. Девочка не выдерживает такой вины и от отчаяния прыгает в пропасть… После этого прыжка (после выздоровления от прыжка) начинается, собственно, история Лорны, которую я знаю.

Я еще раз мысленно прокрутила этот сценарий, и он один в один совпал с моей догадкой.

– Как темно… – тихонько говорит Вира. Она обхватывает свои плечи, потому что холодный ветер неприятно залезает под одежду.

– Наверно, сейчас так же темно, как в тот день, на горе, – говорю я. – Лорна, так же темно или нет?

Лорна кивает. Ее взгляд сосредоточен на огне, единственном источнике света, объединяющем нас.

– Оно уже здесь. Прямо у меня за спиной. Я чувствую его.

Еще один порыв ледяного ветра заставляет меня застонать. Ветер дует с гор, спиной к которым сидит Лорна. На секунду мне мерещится, будто ветер за спиной Лорны обладает формой, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не ойкнуть от испуга.

Йостек, стараясь не подавать виду, тоже испуганно озирается. Только Алик в какой-то мягкой задумчивости.

– Феноменально, – наконец изрекает он и хлопает себя по колену. – Феноменально. Кем был твой дядя, Лорна?

– Фокусником, – еле слышно отвечает та.

– Лорна, твой дядя был не фокусником. Твой дядя был магом. 22 июля девяностого года в Крыму было видно солнечное затмение!

Лорна поднимает глаза.

– Что?

– В тот день, когда произошли описанные тобой события, происходило солнечное затмение. Я могу говорить с абсолютной уверенностью, потому что сам в тот день был в Крыму и, вы можете не поверить, как раз в районе Бахчисарая. Я приехал туда с важной миссией. Я вам рассказывал, что должен был предотвратить цунами.

Алик выдает именно ту информацию, которая мне сейчас нужна. Пасьянс начинает складываться.

– Алик, – спрашиваю у него, – а ты можешь нам объяснить шаги дяди Валеры? Чего он, как маг, этим хотел добиться?

Алик на миг задумывается.

– Можем подумать. Я думаю… то есть я уверен — дядя знал, что должно быть солнечное затемнение. Скорее всего, он хотел заставить Лорну поверить, будто у нее достаточно сил, чтобы влиять на природу… на внешний мир вообще… что, в принципе, и является сутью магии.

Все глаза прикованы к Алику, и никто, кроме меня, не замечает: чем дольше он говорит (а говорит он все увереннее), тем сильнее дует ветер с Лорниной стороны. Я стараюсь не смотреть в этом направлении, но краешком глаза все равно замечаю, как что-то темное стоит за ее плечами. Холодный ужас в чистом виде бьет оттуда, будто горный источник.

– Знаете, друзья… Я, кажется, начинаю понимать… Дядя старался убедить Лорну в том, что у нее есть сила влиять на мир. И ты, Лорна, таки поверила в это… Боже, откуда этот ветер взялся?

– Алик, ради бога, не останавливайся, объясняй дальше… – умоляю я его, пригибаясь под порывами урагана.

– …и Лорна поверила в то, что в самом деле погасила солнце. Это было настолько травмирующим для ребенка, что она не выдержала ответственности за то, что натворила. И прыгнула в пропасть…

– Тот же сценарий! – кричу я, перекрикивая ветер, который глушит наши уши. – Везде в жизни Лорны я видела один и тот же сценарий. Лорна поднималась, создавала чудо и старалась покончить с собой, прыгая вниз. В самом широком смысле! Лорна! Смотри на нас!

Все переводят взгляды на нее. Хотя Лорна сидит тут же, в метре от меня, эти неожиданные сумерки и штормовой ветер создают иллюзию, будто Лорна уменьшилась в несколько раз… Или будто я смотрю на нее через перевернутый бинокль. Лорна медленно поднимает голову. Меня пронизывает ощущение, будто Лорна сейчас находится в зоне мощной гравитации, и каждое движение дается ей невыносимо тяжело. Я сейчас здесь, возле огня, а Лорна – где-то там, на краю мира. Во тьме.

– Лорна! – кричу ей. – Когда солнце выходило из-за туч, твоя депрессия отступала, когда солнце исчезало, депрессия усиливалась! Вся твоя жизнь зацепилась за тот день в горах. Ты прокручиваешь всей своей жизнью тот самый день на разные лады! Даже сегодня, сейчас – какой-то частичкой себя ты проживаешь тот самый день в крымских горах!

Вира оглядывается по сторонам, и Алик оглядывается по сторонам, и я убеждаюсь, что то, что стало видно мне, – не иллюзия. Мы сейчас находимся на каменистом плато, почти в полной темноте, ветер доносит морской запах водорослей. Мы на вершине той самой горы. Сквозь ветер, далеко в селе, долетает неистовый лай собак.

– Ты проживаешь до сих пор тот самый день только по одной причине! Ты не прожила его еще ни разу до конца!

– НЕТ! – кричит Лорна со своего каменистого плато. Она отрицательно мотает головой, ее волосы на ветру страшно развеваются.

– Каждый раз, когда ты доходишь до вершины и совершаешь чудо, ты пугаешься!

– НЕ-Е-ЕТ!

– …пугаешься и стараешься вычеркнуть из своего мира ту часть себя, которая эти все чудеса и делает! СИЛА, КОТОРАЯ СТОИТ У ТЕБЯ ЗА ПЛЕЧАМИ, – ЭТО И ЕСТЬ ТЫ! ТА САМАЯ ТЫ, КОТОРАЯ ПОВЕРИЛА, ЧТО ОБЛАДАЕТ СИЛОЙ ПОГАСИТЬ СОЛНЦЕ!!!

Мои слова, тяжелые, будто глина, летят в Лорну, как в озерную гладь. По глубокому всплеску я чувствую: они попали туда, куда нужно. Лорна, преодолевая гравитацию, разворачивается к нам спиной и раскрывает объятия. Что-то плотное и напряженное врывается в нее.

Ветер понемногу слабеет, и Лорна безвольно падает на землю.

Я бросаюсь к ней, поднимаю с земли ее голову, прижимаю к своей груди.

– Живая, живая… – рыдаю я. – Слава тебе, Господи, живая!

Лорна улыбается.

– Жанна, ты святая, – говорит она мне.

Я не даю ей говорить, только прижимаю к своей груди, обнимаю и плачу.

Жанна приходит с Лорной к костру. Я удивлен тем, что тьма над Шипотом практически мгновенно рассеялась. Тучи истончились, и из-за них выглядывает солнце.

– Смотрите, солнце! – восклицает Вика, которую все после вчерашнего почему-то называют Вирой. Снова эти Аликовы манипуляции…

Я закуриваю. Алик, Вика и Жанна живо обсуждают внезапную перемену погоды. Алик с юмором рассказывает, что неоднократно был свидетелем того, как погода кардинально менялась в моменты решительных духовных трансформаций у его коллег-экстрасенсов. Жанна обнимает Лорну за плечи с одной стороны, а Вика (ни за что не назову ее Вирой!) – с другой. Они смеются над Аликовыми остроумными репликами и ведут себя свободно и непринужденно, будто на отдыхе после напряженной работы.

Из того, что долетело до моих ушей, я сделал некоторые выводы. В частности, стало ясно, что этот жук убедил девушек, будто только что Лорна, а также все они пережили огромное духовное потрясение-исцеление.

Я с болью осознаю, что безнадежно проиграл эту партию Алику. Алик старается не смотреть в мою сторону, потому что наверняка знает, что я единственный из присутствующих, кто на самом деле видит, как этот шарлатан использует малейшую возможность, чтобы укрепить свой имидж гуру. Даже эту причудливую изменчивость погоды, свойственную горам, он ухитрился использовать себе на руку. Вот жучара!

Вот… только что мы пересеклись взглядами, и Алик виновато отводит глаза. Стыдится. Или боится?.. Конечно, ему было бы лучше, если бы меня здесь не было вообще. Тогда бы он безраздельно завладел доверием девушек. Гуру в окружении юных созданий – привлекательный сюжет не для одного «духовного искателя». Я его даже понимаю, честно.

И все-таки мне сейчас больно и обидно из-за того, что это я – я организовал этот съезд, я обдумывал его, я шел на риск, а он – он пожинает плоды славы. Всегда почему-то так.

Бросаю свой окурок в огонь и, чтобы как-то перевести внимание на себя, начинаю подкладывать дрова в костер.

– Йостек, – подает голос Вика, – а ты видел, как во время урагана появилась та самая площадка, где была когда-то Лорна с дядей?

– Нет, – бурчу я.

Зато Алик вмешивается бодрым голосом:

– А мне кажется… мне кажется, друзья, я даже село у подножия горы видел! Это вообще – фантастично! Такой силы психокинеза я еще не встречал! Лорна, у тебя большие способности!

На эти комплименты Лорна неуверенно улыбается. Я еще никогда не видел ее такой размякшей и расслабленной.

– А я еще никогда не видел, как формируется секта, – бросаю им. Передразнивая гуру, прибавляю саркастически: – Это вообще фантастика!

Девушки немного стихают, Алик тоже пригасает, но, видно, не хочет терять эйфорического расположения духа, которое удалось создать в себе и в группе.

Группе? Значит, четверо против одного?

Что ж. Буду стоять до последнего.

Мне ужасно хочется сейчас гаркнуть что-то такое разоблачительное и острое, от чего маскировка Алика вмиг облезет и все увидят его настоящее лицо. Но, как назло, ничего остроумного в голову не приходит. Вынужден пользоваться самым примитивным орудием по изобличению обманщика: сарказмом. Что ж… Как истинный интеллектуальный самурай, присягнувший воевать за свободу духа и ясность ума, я бросаю Алику свой последний вызов. Отправляюсь в свой последний бой.

Смочив горло водой, я выпрямился. «Банзай!» – прошептал я себе. Воспользовавшись минутой тишины (все в тот миг следили, как я пью воду), я откашливаюсь и как бы продолжаю незаконченную мысль:

– А вы знаете, Алик, я вас понимаю и, можно сказать, даже начинаю симпатизировать вам, – мой голос фальшиво миролюбив. Мне неудобно из-за неудачного начала атаки. – Вы, Алик, просто заблудившийся человек… Вы человек честный, тут слов нет, но, как говорят у меня на работе, «хороший мальчик – это еще не профессия». Честным быть мало. Нужно быть трезвым. А вы заблудились среди химер… Знаете, от мистика до шизофреника один шаг. Поверьте, я и сам в свое время был близок к подобному. Тогда, с Лорной, – я рассказывал об этом. Честное слово. Я ощущал, что в один миг могу отвергнуть весь свой скепсис, всю критичность и начать верить во что-то собственное: в демонов, в магические влияния и так далее. Но я сказал себе: «Йостек, это путь слабаков».

Я делаю паузу, чтобы придать словам больший вес:

– Алик, поверьте, намного легче сойти с ума, чем заглянуть в глаза действительности.

Короткими взглядами Алик оценивает меня и вдруг не свойственным ему сухим тоном говорит:

– А знаете, Йостек, почему у вас на носу такие толстые очки?

– Наверное, по той же причине, что и у вас.

– Хе-хе, остроумно. – На самом деле старику не смешно. Он зажат. – Вы правы, Йостек. По той же самой причине, что и у меня. Мы с вами похожи. И знаете чем? Нас обоих ослепило наше стремление видеть мир таким, каким мы его себе вообразили. Вы – в своей манере, рациональной и механической. Я… в своей… мистической… и… и религиозной…

Алик проглатывает комок в горле, который мешает говорить. Вдохнув глубоко и выдохнув, он снимает с переносицы очки, утомленно трет глаза и наклоняется в мою сторону:

– Мне нелегко сейчас говорить… Поэтому лучше взгляните, дружище, что я сделаю…

Алик поднимает очки в воздух и скручивает их в кривую восьмерку, аж слышен треск пластмассы. Тут же он весь расслабляется, его плечи опускаются, и он с улыбкой бросает свои поломанные очки передо мной.

– Смотрите, Йостек. Смотрите внимательно, что я сделал. Только что весь мой мир упал к вашим ногам. Вы победили меня.

Мои губы напрягаются. Челюсть сводит судорога. Сучий он сын, вот он кто. Миротворец, блядь. Позер ебаный, а не миротворец.

– Не валяйте дурака, – отвечаю черство. – Зачем вы это сделали?

– Я пожертвовал только что своим мировоззрением, представляете? – Алик расплывается в улыбке. – Только что я отказался от своих взглядов. – Он хлопнул себя по колену. – И – представляете? – чувствую себя очень легко. Кто бы мог подумать!

Алик оглядывается по сторонам, на прояснившееся небо, на леса, озаренные заходящим солнцем, на горы в золоте, на девушек, и каждому улыбается. Он облегченно вздыхает.

– Смотрите! Смотрите все! – заманивает он движениями рук. – Вы свидетели, да, вы свидетели! Я больше ничего не знаю о жруграх, об уицраорах. Ни слова больше о квантовом переходе и биополе. Я просто человек. Йостек, я вас умоляю… Поступите так же. Очки мешают вам.

Напряжение нарастает во мне. Ах ты ж дристуняра старый! Сколько можно издеваться надо мной?

Мое лицо выражает холодный интеллект, достойно противопоставляющий себя зубастому, шизофреническому, беспричинно радостному старому алкашу.

– Перестаньте себя так вести. Вы уже в летах, а ведете себя, как паяц. Сохраните хотя бы остатки достоинства.

– Сбросьте, сбросьте свои толстые очки, Йостек, сбросьте свой багаж знаний. И достоинство свое тоже сбросьте! Посмотрите, как мир велик. – Алик все больше ведет себя как клоун и доводит свою игру до абсурда.

Ненавижу таких людей.

Только что я осознал, как глубоко я ненавижу людей, которые говорят абсурдные вещи… которые порождают и приумножают абсурд. Они – зло.

Алик приподнялся на коленях, чтобы еще на сколько-то сантиметров приблизить свое лицо ко мне. Он заглядывает сумасшедшими глазками ко мне прямо в душу, при этом рот его не закрывается. Я чувствую: вот-вот, и все то, что держится на последних нитках у меня в душе, сейчас выплеснется наружу. Голос его заставляет меня закипать. Я осознаю, что возненавидел этот голос с тех пор, как впервые услышал его.

– …Йостек, ваши очки – это щит. Они – ваша рациональность, дружище. Отбросьте ее в сторону, посмотрите на этот широкий, этот прекрасный мир. – Алик протягивает руку к моей переносице и прибавляет кротко: – Дайте я вам помогу…

– Руки! – взвизгнул я и отодвинулся. – Руки при себе держи!

– Ну что ж вы так! Признайте, признайте загадочность, признайте непостижимость этого мира. Он не умещается ни в какие схемы, ни в один взгляд… А взгляд, который будет вмещать этот мир, никогда не будет носить очков…

Алик быстрым движением цапнул мои очки, они перекосились на моем лице, и тут я не выдержал. Рука сама собой взлетела и заехала Алику прямо в дых. Левая, так же бесконтрольно, дала хук снизу вверх, прямо в нос. Хруст хряща, отдача в плечо. Алик делает шаг назад, держась обеими руками за переносицу, откуда льется кровь. Тут же мой нюх обостряется настолько, что я слышу тяжелый, но чертовски притягательный дух кровищи. Что-то во мне переворачивается, и словно зверь вступает в мое тело. Я хватаю первое попавшееся под руку полено. С животным рыком бросаюсь на него. Я уже не контролирую себя ни на йоту, моей рукой орудует кто-то другой. Будто сквозь красную пелену я наблюдаю, как рука с поленом раз за разом опускается на голову, на плечи, на руки человечка, который даже не оказывает сопротивления, и эта расслабленная беззащитность меня заводит еще больше. Я вижу девушек, которые бросаются оттягивать меня, но кто-то вместо меня с размаху, с разворота бьет какую-то из девушек поленом прямо по плечу, а потом снова поворачивается к никчемному, слабому человечку, который заслуживает смерти и которого я хочу убить, убить, потому что никто еще не будил своим взглядом Того, Кто сейчас орудует палкой. Алик закрывает голову руками, и полено опускается на нее снова и снова, его окровавленные губы что-то шепчут, и вдруг…

вдруг всё

вдруг всё останавливается будто остановилась картинка в фильме или зажевало кассету

я вижу одновременно себя бьющего алика

я вижу одновременно себя наблюдающего за этим

и есть еще я-третий видящий и первого и второго.

Я пробую понять, что произошло с миром, почему все замерло, и делаю движение, будто собираюсь заглянуть через плечо, за спину. Я вспоминаю презрительные, полные заносчивости слова, брошенные в лицо Алику: легче сойти с ума, чем взглянуть в глаза действительности.

И вот она,

Вертикальная Действительность,

колышется прямо за моим плечом, будто морской плес, где вместо воды – сжиженная шизофрения. Я оказался в месте, где связаны в единый узел наши души – моя, Алика, Жанны, Лорны и душа Вики/Виры, и даже душа Германа, который сейчас где-то между пихтами и соснами пробует вычитать вердикт мира, все они сплетены в одно целое. И я понимаю каждую из них. Вот Лорна, такая маленькая и одинокая в этом мире, но такая щедрая. Вот Жанна, величественная и прекрасная в своем сумасшествии. Вот Вира, чье имя на санскрите означает «воин», – бесстрашная и благоговейная. Вот Алик, душа его прозрачная и звонкая.

Звук на пленке снова оживает. Реверберации Вертикальной Действительности теряют металлический звон и стихают, теряясь в шуме сосен. Я снимаю очки и ошеломленно обнаруживаю, что без них мир просто накрывает меня своим безумием цветов, своей четкостью, фактурностью. Мои глаза видят выпукло, будто под лупой. Я наблюдаю за Аликовым ртом. Теперь он в самом деле, как у шута, залит кровью. Он лежит на земле, не в силах пошевелиться. Алик с трудом поворачивает ко мне голову. Его рот шевелится. Колени мои подкашиваются, земля набегает сзади, и я больно (но приглушенно) принимаю удар всем телом. Голова звонко отскакивает от земли, я отстраненно думаю, что, возможно, у меня сотрясение мозга, но это – совсем, совсем не имеет значения… Мы с Аликом лежим совсем рядом. У меня уже не хватает сил встать. Смотрю прямо в белое, затянутое тучами небо. Надо мной нависают лица наших девушек. Они спокойные и печальные, будто ангелы. Они ложатся возле нас, прижимая нас к себе. Я нахожу в себе последние силы, чтобы оторвать взгляд от белого, может, даже слегка серого, но очень тихого, очень тихого неба. Поворачиваю голову и вижу лицо Алика. Оно разбитое, страшное и мало похоже на лицо того Алика, которого я знал минуту назад. Но я вижу его рот, который что-то шепчет. Шепчет для меня.

Алик смотрит на меня, и его взгляд – это радость. Наконец я могу разобрать его шепот:

– Мир прекрасен, Йостек… Мир велик и прекрасен…

Нет больше сил. Голова сама поворачивается, и мой взгляд снова устремляется в небо. Но этот шепот: «Мир прекрасен и велик, Йостек, мир велик и прекрасен…» – этот шепот остается со мной…

[конец пленки]