Текст книги "Немного тьмы (на краю света)"

– Пробовал, – говорю я, и Цой удивленно смотрит на меня – чистюлю-очкарика в белых джинсах. Я чувствую, как вспыхивают мои щеки, и жестом показываю Цою – рассказывай дальше. Возле нас уже собрались остальные ребята, встали руки в боки и давай вспоминать вчерашний накур.

– Короче, ваша Лорна нас конкретно напугала. Тут скрывать нечего, мы все перессали по полной программе. Особенно, когда она сказала, что сейчас вызовет своего демона с того света.

– Ага, – встревает один из друганов Цоя, если не ошибаюсь, Артем. – Села к огню, закрыла глаза и давай бормотать: «Демон-демон, появись! Демон-демон, появись!», знаешь, как в детстве мы делали? Ну, нам не страшно, нам то все ясно стало, – просто телка гонит по обкуру. А вот подругу эту ее жалко было… как там ее?

– Жанна, – подсказывают ему.

– …точно, Жанну вашу жалко стало. Она как бросится к этой вашей Лорне, и давай ее трясти за плечи, чтобы та перестала демонюг вызывать. Понимаешь? Вашу Жанну сильнее всех накрыло. А Лорне хоть бы шо, дальше себе шепчет там. Ну, мы сперва сидим, хихикаем за этим всем делом, а потом до нас доходит, что девки обкурились в жопу! Пора уже им раздупляться! И нам чего-то, знаешь, страшновато стало.

– Чего? – спрашиваю я.

– А вот так, просто стало страшно, без причины. Жанна хнычет, просит не делать плохого, и тут Лорна так гаркнет на нее: «Ну-ка сидеть, собака!» И Жанна садится так по-собачьи. «Лежать!» И она ложится. Мы припухли. Думаем себе, вот так нам траву баба Маня подсунула. И, значит, Лорна эта ваша демонюг вызывает, а Жанна умоляет ее не делать этого, потому что тогда всем нам крышка.

– Пес Дец, – подсказывает Артем. – Забавная такая собачка, которая подкрадывается незаметно.

– Ну да. Капут нам всем – так Жанна это себе все представила. И тут в один миг стало так тихо-тихо… Только слышно было, как деревья шумят. Вдруг вся наша братва взяла и завтыкала.

– И ветер рванул, – сказал кто-то из парней. – Чуть огонь не погасил.

– Точно, было такое, – подтверждает Цой. – Такой сильный ветер подул, что огонь на минутку взял и потух. И тогда мы перепугались в натуре. И Лорна сказала, что они пришли. Демоны, блин, прилетели. – Цой делает движения руками, будто изображает ворону.

– И ты знаешь, брат, я поверил ей.

У меня по коже пробежал холодок.

– Сидим, значит, молчим, никто пикнуть не смеет. Такой, блин, ужас накатил, что мы чуть не уссались. Будто в натуре шо-то за спиной стояло у нас. И нам почему-то показалось, шо Лорна с нами сейчас сделает такое, как с вашей Жанной. Собачек себе из нас сделает.

– Она ее загипнотизировала, – выдвинул предположение Артем, – как Кашпировский.

– Та не, – возражает кто-то из парней. – Она ее зазомбировала.

– Это один хрен, пацаны. Жанна, когда услышала, что демоны уже идут, вся аж затряслась, упала на колени и начала умолять не отдавать ее. А Лорне только того и надо…

– Точно, – подтверждает Артем. – Есть такие люди, других по накуру брать на испуг любят… Очень стремные люди.

Парни слаженно вздыхают. Видно, вчера и в самом деле было им не до шуток. Цой подхватывает, где остановились:

– Ну и Лорна, чтобы еще больше нашугать, говорит: за то, шо Жанна не хотела ее слушаться, она отдаст ее демону. И тут начало такое с девушкой твориться…

– Истерика настоящая…

– …да, шо мы поняли…

– …да, мы поняли: надо вас звать. Вы ребята характерные, наверное, знаете, как своих телок из розетки выключать. Вот Вирка – Вирка, честно скажу, самый трезвый человек вчера была, правда, пацаны? Ее мы и послали за вами. Вот.

И Цой закуривает заслуженную сигарету и смотрит на горы позади меня. А в горах все идут дожди.

– Кстати, – спрашиваю, – а сегодня вы Лорну с утра не видели?

Парни говорят, что нет. Кто-то шутит, будто ее забрали демоны, Цой нервно хмыкает. Чувствую, как тяжело на сердце. Кто-то бросил успокоительную фразу о том, что девушка после такой ночки просто пошла на природу. Мол, каждому иногда надо побыть одному.

И как только эта фраза была сказана, одним махом все иррациональные тревоги рассеялись, и я почувствовал, как каждому из нашей группки стало легче на душе. Физически легче, будто мы сняли с себя непосильную ответственность. После мутной истории про демонов такое простое объяснение вырвало из моих губ счастливый вздох.

Подумать только, почему я так напрягся с самого утра? Будто и в самом деле что-то летало в воздухе, да и улетело. А вот и солнышко выглянуло, и небо стало проясняться. Полегчало.

Мне хорошо сиделось у панков. Может, потому что на меня смотрели с уважением, а может, потому что тем пацанчикам и в самом деле было пэйбл, панки они или не панки. Они понравились мне. Очень понравились.

А потом с пареньками стало скучно, и я пошел в лагерь с чувством напрасно потраченного времени. Лорны не нашел, о Жанне не поговорил. Все тупо и безнадежно. Жанночка моя, ну что ж ты такая беспомощная?

Я думаю, что Йостек абсолютно безосновательно считает меня беспомощной. После того как я открыла Вире душу, во мне появилось ощущение уверенности.

Было уже, наверное, три пополудни, но на удивление темно было вокруг, будто сам воздух потемнел и приобрел странный темный оттенок. Возле мокрого пепелища ползал кверху задом дядя-экстрасенс, Алик, пытался раздуть огонь. Я села возле Виры на бревно и набросила нам на спины спальник. Я подумала, что мне совсем не жалко рассказывать о себе Вире. Хотя она тоже не от мира сего, как и Лорна, от Виры шел свет. Я вылила ей застоявшуюся грязь, а она меня наполнила легкостью и свежестью.

Экстрасенс выпрямился, вытер со лба пот и немного отдышался. На Алике – кожаная куртка с нашивками и цепочками. Куртка Германа.

– Ну, как спали? – кивает он мне. Я молчу. Мне неловко с ним разговаривать.

– Нормально, – говорит Вира. – А где остальные? Где Йостек, Герман? Где Лорна?

– Ушли. Все ушли. – Алик машет рыхлой ручкой в сторону гор. – Герман закончил свой фестиваль. Йостек ушел в лес. А где Лорна, не знаю.

– Как это – закончил фестиваль? – спрашивает Вира. – А палатка его? А спальник?

– Забудь о Германе, – говорит Алик, немного изменив тон. Сейчас он не шутит. – Герман… пошел своей дорогой.

Я вспомнила этого человека, который тоже почему-то решил приехать на фестиваль самоубийц. Я остерегалась его, у него был затравленный взгляд и тяжелый запах. Мне казалось, этот мужчина почему-то старался залезть мне в душу. Старался заглянуть в глаза. Становился возле меня. Но не решался заговорить. Я почему-то вдруг подумала, что если бы утром рядом не было Вики, я бы доверила ему свою историю.

Поэтому слова Алика меня трогают неожиданно глубоко. Вдруг я почувствовала, что мне очень хочется еще когда-нибудь встретить Германа, и чтобы его взгляд не был таким обреченным.

– У него все будет хорошо? – спросила я. Почувствовала, как подступают слезы. Это так по-бабски, плакать по любому поводу. Стараюсь сдержаться и не расплакаться.

Алик подбоченивается, молчит и слегка улыбается.

– Он сильный, – говорит наконец Алик. – Он все понял правильно…

Алик замолкает на полуслове и смотрит будто сквозь меня.

– Я вижу, лапонька, твое поле начинает затягиваться. Тебя сильно сглазили, из-за этого у тебя депрессия.

Алик делает руками какие-то пассы.

– Все, я тебе закрыл дыру. Лучше?

Я пожимаю плечами.

– Теперь энергия перестанет вытекать из тебя и ты поправишься. А у тебя, Вира, я вижу, вообще дела отличные после вчерашнего. Яркий, чистый контур…

Вдруг откуда-то-то из-за спины слышится голос. Я вздрагиваю от неожиданности.

– Хо-хо-хо, наш маленький доктор Зло снова зомбирует мирное население? – Хвала гуру!

Йостек, запыхавшийся и вспотевший, залезает на холм. Оказавшись перед Аликом, он тут же падает на колени и начинает бить поклоны и приговаривать:

– Божественный вы наш, спасите нас! Бите шён, хелп ас, плиз!

– Ну для чего этот балаган, Йостек? – говорит смущенный Алик. – Мне не смешно. И девушкам не смешно. Перестаньте же…

Алик пробует поднять Йостека с колен, но тот начинает визжать девичьим голосом: «Не недо, не надо, ай, уберите свои лапы!» Алик оставляет это напрасное дело и просто стоит, смотрит на нас, неловко улыбаясь.

– Как видите, шаманский сеанс не прошел для Йостека бесследно, – говорит он. – Шприца с сульфазином у меня при себе, к сожалению, нет, но и оснований для паники пока что тоже не вижу.

Кажется, Алик хотел пошутить, но вот мне на миг показалось, что это было сказано серьезно. Что все события последних суток – преображение Вики в Виру, вчерашний всплеск ненависти в Лорне, исчезновение Германа, моя непривычная открытость и даже странное (какое-то разболтанное) поведение Йостека – суть круги на воде от одного камня.

– Ой. Я поняла, – вырвалось у меня. Алик внимательно изучает меня через очки.

– Расскажи, что ты поняла? – просит он.

И я уже готова рассказать об этом неясном прозрении, но Йостек становится на колени возле старика и начинает притворяться, будто делает Алику минет. Он причмокивает и приговаривает:

– Мням-мням… мммм, о гуру… какой у вас божественный мням-мням…

У меня округляются глаза. Я не узнаю своего Йостека.

– По-моему, у пацанчика поехала крыша, – тихо говорит Вира.

– А по-моему, – говорит Йостек, отрываясь от своего занятия, – пацанчик просто хочет вам показать, что вы все клюнули на его удочку. Разве вы не видите, что это манипулятор?

Йостек поднимается с колен и поправляет очки, снова становясь тем Йостеком, которого я знала. Возможно, ему сейчас даже чуточку стыдно. Поэтому он продолжает:

– Вы не видели, как вчера этот ваш гуру зазомбировал Германа? Вы же были у панков! А тем временем тут тоже кое-что творилось. Наш гуру вам не рассказал, куда девался Герман? Тогда я расскажу! Этот козел вывел бедного Германа на искренний разговор. Герман ему открылся. Герман сказал нам – что он ранимый, слабовольный человек. Понимаете, Герман ДОВЕРИЛСЯ нам. А этот, – Йостек ткнул пальцем в сторону Алика, – этот жук ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ МОМЕНТОМ. Он приказал Герману раздеться догола и идти в горы… и сдохнуть там!

Алик багровеет и начинает дрожать.

– Все было не так! Это был высокий миг для Германа, для меня! Высокий миг!

– Что, – Йостек ехидно прищуривается, – правда глаза колет?

– А ну закройся, – приказывает Йостеку чей-то голос. Он моментально прекращает свой цирк. Я почувствовала, как похолодело все внутри меня, а потом запылало. К нам подходит Лорна.

– Я должна сказать всем вам важную вещь. Я видела Германа.

– Он что-то передавал нам? – спрашивает Алик.

– Нет. Но с ним все хорошо, и он не нуждается в том, чтобы о нем грустили. Это только мешает ему. То, что я хочу сказать вам, касается демонов. Это я их привела сюда.

Лорна взглянула на меня.

Я проглатываю твердый ком в горле и киваю в ответ. Меня начинает трясти – как всегда, когда говорит Лорна. Я слышу в ее голосе те самые ведовские переливы, что сводят меня с ума. Не в переносном, а в абсолютно конкретном значении.

– Еще одна, блин, ведунка, – бормочет Йостек, однако заметно остывает. Он складывает руки на груди и смотрит на нас всех с пренебрежением. А мы – мы все разворачиваемся к Лорне.

– Они уже не первый год возле меня. Десять, может, даже больше лет мы ходим друг за другом, – говорит Лорна и обводит нас взглядом. – Между ним и мной есть связь. Мы как будто соревнуемся, кто сильнее – Оно или я. Их натиск тьмы или моя стойкость.

– Кто это – оно? – мягко спрашивает Алик.

– Оно – это оно. То, Что Пугает. Его сила без пола, но с мужским оттенком. О нем я говорила «Тот», «Другой». Оно – это страх, который я помню с самого детства. Жуткий, подавляющий. Страх – это его дыхание. Сколько себя помню, моя жизнь напоминала сон, всегда готовый перерасти в кошмар. Я никогда не чувствовала убедительно, что существую. Всегда как в кино…

Я слушаю Лорну, но слушаю вполуха, потому что я уже слышала ее историю, и не раз. На самом деле сейчас почему-то я вспомнила ту историю, которую услышала от Лорны в ночь перед прыжком с крыши. О том, как Лорна «гасила солнце», о том, как она прыгнула в пропасть и после этого будто покатилась по совсем другим рельсам…

Меня не очень интересует то, что говорит Лорна сейчас. Я больше думаю об этом подъеме с дядей в горы, о том, как он дал Лорне потрогать небо, и о том, как она таки «погасила» солнце. Мне приходит на ум сравнение с мотыльками, которых закрыли в картонной коробке из-под обуви, а они пробуют выпорхнуть. Так же эти мысли – о дяде, о Лорне и о солнце – бьются о стенки моей головы…

– Эту сдавленность я начала замечать в школе. До того я считала, что это нормально – быть постоянно подавленной, ослабленной… быть постоянно в напряжении, что вот-вот случится что-то ужасное. Я не могла веселиться вместе со своими подружками. Из-за этого страха всегда чувствовала себя отдельной от коллектива. Я всегда хотела играть с другими детьми, дружить с одноклассниками. Но оно не пускало меня. Когда на небе выглядывало солнце, я чувствовала, что мне делается легче, и тогда я вливалась на некоторое время в игры ровесников, забывалась и чувствовала себя частью группы. Когда небо омрачалось, все во мне тускнело, и я тут же замыкалась в себе. Погружалась в эту сырую удручающую тьму. В школе я не могла радоваться элементарным вещам. Дискотеке. Красивому однокласснику. Школьному торжеству. Я чувствовала себя невыразимо чужой на этом празднике жизни.

Уже в выпускных классах, где-то так классе в десятом, мне начало казаться, что на самом деле я люблю эту пасмурность. Люблю опускаться во тьму, на самое дно души, и лежать там набухшим от горя трупом, пропитанным тревогой и бессилием. Теперь я понимаю, что и музыка, которую я выбирала (точнее, которая невольно приходила ко мне), была хмурой и дьявольской именно из-за этого настроения.

Перед выпускным в школе мне было так херово, что я почти решилась покончить жизнь самоубийством. Выпускной вечер происходил прямо в школьной столовой. Чем дольше я смотрела на цветные шарики и серпантин, которым украсили столовую, тем больше ненавидела этот мир. Когда застолье набрало обороты, я незаметно вышла из столовой и поднялась на четвертый этаж школы, а оттуда залезла по стремянке на крышу школы. Как раз заходило солнце. И чем ниже оно опускалось, тем тревожнее мне делалось, тем бессильнее чувствовала себя я перед своим внутренним состоянием. Я села на парапет и стала смотреть на солнце. Оно садилось, и слезы сами лились по лицу, размазывая дорогой, сделанный в салоне красоты макияж. Я особенно остро ощутила возможности ЭТОЙ МИНУТЫ и подумала, что ИМЕННО СЕЙЧАС прекрасный момент, чтобы прыгнуть головой вниз. Чем больше я размышляла над этим, тем больше минуты давили на меня, будто присыпали грунтом. Будто Время решило меня живьем похоронить под своим весом.

И я ужасно испугалась, когда поняла, что эта мысль была моей, глубинно моей.

Я солгала себе, что тут слишком низко и можно просто сломать позвоночник, при этом оставшись инвалидом.

Слезы течь перестали. Не поднимаясь с парапета, я выкурила пять сигарет, одну за другой. Когда я смотрела на гаснущее солнце, слезы лились сами собой и сердце болезненно фонило, будто заведенный микрофон. Солнце зашло, и я в полном трансе спустилась к выпускникам и родителям. После чего напилась так, что пришла в себя уже под капельницей, в больнице. В отличие от одноклассников, которые еще долго потом не могли забыть моих выходок, я ничего не помнила.

– Лорна, – говорит Алик, – а ты помнишь, когда ты осознала его впервые? Как это было?

– В классе, может, восьмом. Просто однажды я поняла, что мой страх имеет конкретное местожительство. Он живет у меня в комнате. Поэтому я так боялась проснуться ночью, когда мама уже спала. Боялась, что оно покажется. Этого я боялась сильнее всего: увидеть его.

– Страх, в котором я жила, отрицательно сказался на моем здоровье. Но он однозначно стимулировал меня в развитии. Я много читала. Лазила по Интернету, качала разную странную музыку. Меня привлекало все темное, пасмурное… «Throbbing Gristle», «Psychic TV», «Coil», «Zoviet France», «SPK». Музыка силы. Я поняла, что, несмотря на страх, тоже могу быть сильной.

Особой фигурой для меня был Мэрилин Мэнсон. Когда я курила траву и слушала его музыку, я очень четко различала, кто из музыкантов честный, а кто фальшивит. Самые крутые альбомы Мэнсона – студийный «Antichrist Superstar» и концертный «Long Hard Road From Hell». Мне казалось, что это альбом обо мне. Долгая и трудная дорога из Ада – это фраза, которая дословно описывает суть моей жизни.

Только мой ад не был огненным (хотя порой я чувствовала, как горю). Я знаю, какой ад на самом деле. Он темный и нестерпимый. Он подавляет. И главное – из него нет выхода.

Потом был кетамин. Он выводил меня из ада на некоторое время. Сначала. А потом он просто водил меня из одного круга в другой, будто что-то не разрешало мне пересечь границу ада. Кетамин опустошил меня, а я поняла, что для меня на том свете спасения не будет.

В кетамине я встретилась с Ним лицом к лицу. Оно темное, могущественное, его не остановить. Его присутствие вызывает нечеловеческий ужас.

– Оно поселилось в пустой комнате. В комнате был только голый паркет и одно окно. Возле окна на стене висел образ Богородицы. Я с детства боялась этой комнаты. То, что оно поселилось в комнате, где мама молилась, было для меня вершиной мучений. Когда в доме никого не было, кроме меня, особенно поздно вечером, можно было услышать, как оно ходит по комнате. Скрипит паркетом. Дотрагивается до стен. Иногда оно выходило в коридор. Когда это происходило, хотелось кричать от ужаса. Я грызла кулак, чтобы не сорваться.

Мама ничего не замечала. Разве что тоже порой видела кошмары. Она рассказывала, что в одном из таких кошмаров она зашла в комнату с образом и стала на колени помолиться. И тут вдруг почувствовала, что в комнате есть еще кто-то, кроме нее. Черная жидкость начала течь из-под плинтуса. Мама говорила, что стала молиться сильнее – до тех пор, пока не проснулась. Потом она водила к нам в дом священника, он освятил комнату, но мне было ясно, что это ничего не изменило. Мама успешно притворялась, будто все встало на свои места, но почему-то после этого молилась только у себя в спальне.

– Когда я поступила в универ, моя жизнь изменилась. Я стала очень мало времени проводить дома. Тусовалась с друзьями, которые показали мне, как правильно бухать. Большинство моих друзей считали себя каким-то боком причастными к чернокнижию. Но только один из них, чье имя я пообещала забыть, научил меня чему-то толковому. Это были два простых правила: будь честной и делай только то, что хочешь. Я стала жить по этим правилам. Мало кому это понравилось, но к тому времени я уже поняла, что смысл моей жизни не в том, чтобы понравиться другим. Зато я почувствовала, что теперь имею моральное право добиваться того, что хочу. Не важно, какими способами. Главное – быть честным, тогда можно делать, что хочешь.

Лорна обратилась к Йостеку:

– Если бы ты, Геморройчик, прислушался к этим словам, ты бы совсем по-другому пережил то, что Жанна ушла от тебя ко мне. Но ты не хотел быть честным. Ты хотел нравиться. Ты не заслужил ее. Я бросила тебе вызов, и ты зассал принять его.

Йостек краснеет.

– Не пизди, сучка! – выкрикивает он. – Ты не знаешь, через что мне пришлось пройти!

– А ты не матерись при девушках, – вдруг говорит Лорна. – Тебе уже поздно защищать себя. Уже все в прошлом…

В тот день, когда я привела Жанну к своим так называемым друзьям, я в самом деле хотела того, что заявляла. Хотела, чтобы она, – Лорна кивает на меня, – стала свободнее. Но все зашло слишком далеко. Я увидела, что довела Жанну до ступора. Я чуть не сломала ее. А она чуть не убила одну из девчонок. Я тебе не рассказывала этого, Жанна. Я говорила, что ты порвала той чувихе лицо. На самом деле, ты чуть не разодрала ей горло своими когтями. – Лорна обращается исключительно ко мне: – Пока мы возвращались с того побоища, я чувствовала, что Оно почти взяло меня. Я понимала, как тупо попалась на его замануху. Думала, я сделаю тебя свободной. А на самом деле – на самом деле довела тебя до края. Я подумала, что если еще немного попуститься, Оно просто войдет в меня и завладеет тобой. Поэтому я решила кончать с этим.

Мы поднялись на крышу моей девятиэтажки. Этот сюжет – подъем на высоту, чтобы оттуда прыгнуть в пропасть, – постоянно представлялся мне как единственный возможный выход из ситуации. Я пыталась завершить сценарий, замкнуть какой-то порочный круг. Жанна боялась не меньше, чем я, правда? Она тоже тогда почувствовала Его. Мы стали на самый край парапета, взялись за руки и примерно в третьем часу утра по киевскому времени прыгнули вниз.

– Хозяева квартиры, на чей балкон мы упали, вызвали милицию. Нас в наручниках забрали в машину, но Жанна сломала себе ногу. Я заработала трещину на большом пальце ноги. Нас отвезли в больницу. А через несколько дней, когда слухи о нашем «самоубийстве» распространились среди знакомых, мне позвонил Йостек и сказал, что хочет встретиться. Он и рассказал нам о фестивале самоубийц. Я думала… думала, ебаное чмо покинуло меня… после нашей попытки самоубийства Оно не появлялось. Вчера… вчера Оно вошло в меня и чуть не забрало ТУДА. Сегодняшней ночи не пережить никому.

Йостек хмыкает.

– Да вы тут все, я вижу, скоро послания с Марса ловить станете, если и дальше будете в том же духе продолжать… Люди… – он качает головой, – люди… Хоть какие-то крохи разума у вас остались?.. Или эти два инопланетянина вам совсем голову заморочили?

Алик при этих словах аж подскакивает.

– Какие два инопланетянина? – спрашивает он.

– Ты и Лорна, болван.

Но Алик не реагирует на оскорбление, он прижимает к губам руки, его глаза бегают, он что-то быстро-быстро обдумывает.

– Все сходится… – бормочет он. – Йостек, все сходится! Вы подтвердили мои догадки!

– Какие еще догадки, черт побери?

– Вы, Йостек, оговорились: сказали, что «эти два инопланетянина» совсем нам голову заморочили… так и есть! ТАК И ЕСТЬ! Два инопланетянина! Боже, если это действительно так… – Алик становится все более взволнованным. – Если это действительно так, тогда мы все по-настоящему в опасности!

– Алик, объясни, что происходит? – подает голос Вира.

Он весь аж приподнимается на своем месте.

– Послушайте, друзья, вот что. Мне снился нынче вещий сон. У меня уже давно не было вещих снов, еще с того времени… Я их умею хорошо толковать, эти сны. Они такие… такие странные, их не спутаешь. А этот сон, друзья, был особенно тревожный. – Алик понижает тон. – Мне снилось…

Мы прислушиваемся внимательнее. Тихо, чуть ли не шепотом, он продолжает:

– Снилось, друзья, что я сижу возле палатки, как вот сейчас. Вы все спите, а я сижу и смотрю на огонь. И вдруг замечаю, напротив меня стоят два высоких человека, натуральные великаны. Они одеты в лыжные костюмы. Стоят неподвижно и смотрят на меня.

Я решаю рассмотреть их лица. Мне кажется, что они чем-то отличаются от человеческих, только чем? Смотрю на одного – и вижу: лицо его закрыто шарфиком, так мне показалось. Темно-зеленый шарфик закрывает все лицо, до самых глаз. Присматриваюсь – а это не человеческие глаза. Белки глаз покрыты темно-зеленым ворсом, будто плюшевые. А посреди этого плюша светится по малюсенькой белой дырочке. И сквозь те дырочки я вижу густой снегопад, который падает по ту сторону их глаз. И тут вдруг замечаю – крупный снег в самом деле падает вокруг нас. Мне делается страшно, потому что все такое реальное, как сейчас, а те существа – такие же настоящие, как вот вы передо мной.

Я понимаю, что на существах нет никаких шарфиков, сами их лица покрыты зеленым ворсом, будто мхом. Я вижу, как они водят своими ворсистыми, плюшевыми глазами, – и мой ужас становится таким невыносимым, что я изо всех сил захотел проснуться. Но я не знал, как это сделать! В отчаянии я швырнул в эту пару первым, что попалось под руку, – буковым поленом. И я проснулся в холодном поту, а сердце колотилось, чуть не выскакивало.

– И что тут вещего, спрашивается? – подает голос Йостек.

– Эти существа… они реальные. Лорна, их описание напоминает тебе твое Существо? Даже не описательно, а чисто ассоциативно, по ощущению?

– Ну как… то, что ты описал… оно почему-то пугает меня. Возможно, напоминает…

– Вот видите! И это приснилось мне как раз тогда, когда, как нам рассказала Лорна, эта ее Сущность оказалась очень близко к нашему миру. Практически дышала нашим воздухом, выражаясь поэтически. Разве никто из вас не заметил, что возле нас, с тех пор, как приехали вы с Лорной, присутствует что-то неясное? Вам, Йостек, так не кажется? Посудите сами. Подошли вы с Лорной к огню на открытии – и какой-то бедолага упал в костер лицом.

Наутро приходят девушки, собирают деньги, потому что кто-то из парней упал с водопада, сломал бедро. Потом Лорна вообще рассадила голову какому-то шибздику, неизвестно за что, и мне чуть челюсть не разворотила. Под вечер довела до истерики Жанну. Я чувствую, что есть стихии, которые кружат вокруг нее в причинной сфере, и я видел проекции этих стихий в своем сне, вот что я хочу вам сказать! Эти существа как раз и есть координаторы! – Аликово лицо от напряжения становится багровым.

– Бли-и-ин! Точно… – выкрикивает Лорна, и ее глаза пылают так же, как у Алика. – Я тоже это поняла!.. Координаторы и Оно – это одна и та же сила… Точно совпадает… Безличностная! С мужским оттенком! Но тогда… тогда это полный кошмар! Тогда нам и в самом деле не выбраться оттуда!

Алик смотрит на Лорну. Сейчас между ними контакт.

– Значит, они хотят нашей смерти? – спрашивает он.

– Выходит, что да, – отвечает она. – Значит, они хотят нам устроить настоящий фестиваль самоубийц…

Алик утвердительно кивает. Лицо его становится суровым.

– Я знаю этот тип нечисти, они очень коварные. У Даниила Андреева в «Розе Мира» их называют игвами. В нашей брамфатуре они ищут слабых людей, чтобы проникнуть в них и действовать через них. Эти сущности как раз и являются настоящими координаторами нашего собрания, а мы как раз и есть те слабые люди, которые откликнулись на их зов смерти. Все сходится, игвы как раз работают в причинном поле, им такое собрание организовать – раз плюнуть. Ведь, согласитесь, здесь везде явно видится мистика каузального. Даже в том, как мы все получили приглашение. И настоящий центр нашего фестиваля – это Лорна. Через нее действовали все эти силы…

– А хотите, я вам раскрою секрет? – подает голос Йостек. – Хотите секретик один услышать? Ма-а-аленький такой секретик, хотите?

Все смотрят на Йостека. Он играет на паузе, а затем выпаливает:

– Нет никаких координаторов! Представляете? Нет!

– Что значит – нет? – говорит Алик. – Конечно, есть!

– А вот так! Нет, понимаете? Это я их придумал, я. И фестиваль этот – его тоже организовал я, а не демоны.

– Не может быть, – говорит Алик. – Не выдумывайте.

Йостек криво улыбается.

– О’кей, раз уж тут все начали душу выворачивать, я тоже немного поиграю с вами в стриптиз. Здесь уже мои коллеги немного рассказывали, какие у нас непростые отношения по жизни сложились, поэтому я вдаваться в детали не буду. Расскажу с того места, которое позволит, чтобы вы представили себе, что же на самом деле происходило… Попрошу присутствующих не обижаться, я просто пересказываю факты и свои чувства, все как было. Итак…

– …когда пришла эсэмэска от Лорны о том, что она забирает Жанну себе, я не поверил собственным ушам. Это звучало как полная ахинея. Но помню, сразу же почувствовал страх. И то, что я почувствовал страх от этой ахинеи, честное слово, испугало меня еще больше.

Я никогда не квалифицировал Лорну как объект, способный вызвать страх: до этого наши отношения были исключительно нейтральными. Ну а до Лорниного интенсива с кетамином они вообще были теплыми и даже трогательными, если о Лорне можно говорить как о человеке, способном на подобную «женственность». Поведением она больше напоминала парня, и только изредка я видел в ней проявления какой-то злой, неприемлемой для меня сексуальности, которая у меня ассоциировалась с женщинами-членами СС… или просто с женщинами с членами… С чем-то таким, с чем иметь дело ущербно для психики.

Несколько раз я невольно становился свидетелем того, как Лорна психически растаптывала людей, которые перешли ей дорогу не в добрый час. Хотя это и было тяжелое зрелище, откровенно говоря, при этом я восхищался ее силой. А еще в глубине души я радовался, что нахожусь с ней по одну сторону баррикад.

Эсэмэска означала: она снова собирается взять то, что, по ее мнению, принадлежит ей. Выступить против – перейти ей дорогу. Оказаться по другую сторону баррикад.

Признаться, я так разволновался, что несколько часов не мог найти себе места. Телефон Жанны не отвечал. На эсэмэски она тоже не реагировала. Я волновался.

Около половины второго ночи мне пришло сообщение с телефона Жанны: biljwe ne pywy meni. Я перечитал его раз, может, с двадцать, так, будто надеялся получить из этого десятка с лишним букв еще хоть крупицу информации. В десять минут второго я вызвал такси и поехал в Лорнин район. Ее окна были темными. Поднялся, позвонил в двери и услышал, как после третьего звонка кто-то подходит к дверям.

«А Лорну можно?»

«Убирайся к чертовой матери. Сука, блядь, спать не дают», – ответили мне грубым женским голосом. Это была Лорнина мать, которую я боялся не меньше, чем дочку.

В половине четвертого утра я снова был дома. От нечего делать поставил музыку и сварил себе кофе. Яркий, совсем не интимный свет лампы на кухне делал помещение неуютным. Последовательно плыли ассоциации с приемным покоем, с больничной палатой, с операционной и, наконец, с моргом. Я понял, чего недостает на кухне, – к окнам нужны шторы. Как только выпутаюсь из этой передряги, поедем с Жанной на базар, купим красивые шторы.

И вот в четыре теперь уже утра я пил кофе, смотрел на голые стекла в окнах и вспоминал. Вспоминал, как однажды ночью до усрачки перепугался, когда в тенях и бликах стекол мне примерещилось лицо Лорны, которая якобы стояла на балконе.

От этого воспоминания мне стало жутко – дальше я уже допивал кофе, стараясь больше не смотреть на окна. И чем больше я избегал смотреть в ту сторону, тем тревожнее становилось на душе. И тем четче – мама родная – тем четче мне представлялось, что сейчас там и в самом деле будет стоять Лорна с опущенными плечами и вглядываться в меня своими тяжелыми глазами. Как тогда.

Я вышел из кухни, не помыв кружку (потому что испугался) и бегом запрыгнул под одеяло.

На следующий день, а точнее сказать вечер (потому что день весь пролетел как-то совсем невыразительно – время от времени припускал мелкий дождь, какой бывает в октябре, и от этого призрачного света меня преследовало чувство, будто я не проснулся. Прошлой ночью я спал часа три. Приступы беспричинной радости и горячки сменялись приступами тошноты и холодного пота), я возвращался к написанию Жанне эсэмэсок типа: «как дела, малая?», «почему не пишешь?» и «что случилось?». По окнам офиса с монотонным шумом сек дождь, приглушенное освещение моего рабочего стола навевало покой, а когда моя рука дотрагивалась до пятки травы в кармане джинсов, дикая бравада охватывала меня, и тогда я представлял себе всю вчерашнюю ситуацию как очень смешную, с мистическими элементами, историю, казус, возможно, средневековую басню. Представлял, что Лорна – это злая черная королева, которая забрала мою лапуську в свой замок, заколдовала ее (наобещав весь мир и коньки), а я не кто иной, как благородный мститель-рыцарь, которому суждено эти чары рассеять. После недоспанной ночи что-то монументальное мерещилось мне в нашей банальной, в принципе, ситуации, и безбашенный героизм я изливал в затяжные сообщения Лорне, все меньше и меньше фиксируя в сознании их реальность. Проще говоря, я слабо понимал, что делаю и какие это может иметь последствия. Мои эсэмэсы в тот час были: