Текст книги "Немного тьмы (на краю света)"

Я сходила с ума. Одна часть меня старалась всячески обосновать, почему я должна удирать от группового секса с этими незнакомцами, другая, наоборот, ловко показывала, что в основе этих уклонений от правила (никогда не врать, в первую очередь себе, делать только то, что хочешь) лежат Ложь и Страх сделать то, чего на самом деле хочешь.

Я не выдержала своих метаний и бросилась бежать прочь, подальше от этого места и от этого сумасшедшего раздвоения.

Остаток времени я провела как на иголках, ждала Лорну. Когда я думала, что снова увижу ее, этого человека, который знает простые, но истинные вещи, всё во мне становилось невыносимо горячим. Если бы кто-нибудь в этот миг положил мне мои внутренние органы в руки, дескать, вот тебе твоя печень, а вот, не урони, твое сердце, я бы моментально отдернула ладони, и мои органы полетели бы на землю – вот какими горячими были они в те минуты. Но поскольку они были внутри меня, я не могла охладить их. И они жгли меня, жгли меня, как только что добытые из печи керамические изделия, на протяжении всех этих тягучих минут в ожидании Лорны они жгли меня и оставляли ожоги третьей степени на поверхности моей крови. Около половины восьмого под «Лялькой» начали собираться неформалы, парни-девушки, большинство из них выглядели моложе ее. Та публика, что постоянно ходит на вечеринки тяжелой музыки.

Нежданно-негаданно, без двадцати восемь, появилась Лорна. Сначала она не замечала меня, здоровалась с приятелями, целовалась с приятельницами. Я заметила, что в среде этих пестрых попугайчиков Лорна выглядит вполне адекватно.

В конце концов, слава господу, она заметила меня и подошла. Я чувствовала себя так, будто честно выдержала распятие на кресте и теперь меня пришли снять оттуда.

Лорна сказала привет и поцеловала меня в губы. Это был первый раз (честно – второй), когда меня целовала в губы девушка. Я только слегка затянула наш поцелуй, и когда почувствовала, что Лорна не убежала (это очень тонкое, очень легкое ощущение), с моих плеч будто свалилось бремя сегодняшнего дня. Я поняла, что Лорна тоже рада меня видеть, рада, что я выбрала прийти к ней.

«Лорна, – сказала я, заглядывая ей в глаза. – Я всё-всё поняла! Сумасшествие – это просто другая реальность! Все женщины сумасшедшие!»

«Круто, – хмыкнула она. – Слушай, у меня есть «калипсол». Пошли на Пролом, закинемся перед вечеринкой. Она все равно только через час начнется».

Нет, эта девушка была однозначно сумасшедшей. Единственным выходом для себя я увидела честность.

«Я никогда не пробовала… наркотики».

«Просто доверься мне», – сказала Лорна. Что-то в ее голосе будило во мне сильные отклики. Я не могла объяснить, почему так происходит, но после каждого ее слова меня накрывала пелена ассоциаций, которые по яркости граничили с галлюцинациями. Когда Лорна говорила, чтобы я доверилась ей, меня поглотило глубокое прозрение основ ее личности: сильной, спонтанной, дикой. Я понимала, что Лорна устраивает для меня своего рода испытание на ведовство, а то и посвящение.

«Таких, как мы, много?» – спросила я, поскольку вообразила, что мы, посвященные в женское сумасшествие ведьмы, должны составлять определенную касту.

«Шо, нариков?» – спросила Лорна.

«Нет. Ведьм».

«Мало».

«Круто», – сказала я.

«“Калик” – это ключ, – сказала она. – У тишины есть цвет. Пошли на Пролом, я покажу, где вход в инферно».

И Лорна показала свою ладонь, на которой гелевой ручкой было написано: INFERNO. Мистический ужас от того, что происходило рядом с Лорной, заставил меня испытать нервную дрожь, граничившую с оцепенением.

«Сигареты есть?» – спросила она, выводя меня из транса. Откуда она знает, что я начала курить?

«Откуда ты знаешь, что я начала курить?»

Лорна хмыкнула.

«Так есть или нет?»

«Две штучки».

Лорна задумалась.

«Ладно, – наконец решила она. – Пошли на Пролом».

«Куда это?»

Лорна только поманила рукой. Я побежала следом, как на веревке. Мысль о наркотике, который мне придется сейчас испробовать, наполняла страхом, замешанным на радости и любопытстве.

«Я не умру?» – спросила я у Лорны, когда поравнялась с ней. Как такая малая может так быстро ходить?

«От кетамина еще никто не умирал», – сказала она.

Я подумала, что Лорна хоть и не врет, зато может иметь мало информации для таких обобщений.

«Его для наркоза используют».

«А я смогу ходить?»

«Полчаса будешь тихая, как на операции. А потом мы пойдем на танцы».

Мы поднялись на холм напротив пожарной части, которая базировалась неподалеку от клуба. На холме росли кривые деревья. Некоторые из них лежали поваленные. По вытоптанной траве и битым бутылкам я поняла, что здесь часто любят посидеть.

«Видишь? – Лорна подвела меня к кирпичной стене, проломанной в одном месте. – Пролом».

«Ясно», – сказала я.

Лорна сняла свой рюкзак и попросила мне посветить ей зажигалкой. Пока светила, раз за разом обжигая себе пальцы, Лорна нащупывала сперва одноразовые шприцы, потом баночку «калипсола», потом флакон одеколона и пакет с ватой. Потом начала процедуру, от которой мои кишки скрутило спазмом страха. Лорна нацеживала в шприц раствор из флакона, а затем, хорошо взбив все пузырьки воздуха в один, выпускала его вместе с короткой струйкой наружу.

Когда два шприца были готовы, я почувствовала: еще немного – и я потеряю сознание от волнения. Меня поочередно окатывали то ледяные волны ужаса, то горячие барашки возбуждения. В результате меня лихорадило.

Чтобы отвлечься, я огляделась по сторонам. С холма открывалась панорама ночного Львова. Было холодно, но из-за недоспанной ночи я чувствовала, что температура у меня на полградуса выше нормальной.

«Чего ты так трясешься?» – спросила недовольно Лорна.

«Страшно», – созналась я.

«Подставляй жопу».

Я отвернула полу пальто и приспустила слаксы, оголив ягодицу. Я была в стрингах, и от того, что Лорна теперь знает об этом, захватывало дух.

Лорна наметанным движением протерла кожу холодной от одеколона ваткой, и почти сразу я почувствовала легкий укол от иголки. Что-то медленно вошло мне под кожу, появилось чувство распирания. Лорна выдернула иголку и, прижав место укола ваткой, приказала растирать, чтобы не было синяка. В воздухе висел навязчивый запах дешевого мужского одеколона, чей аромат должен был выражать свежесть, однако сейчас выражал крайнее напряжение. «О боже, о боже, что сейчас будет», – крутилось у меня в голове. Волнение было таким сильным, что казалось, я сейчас пущу горячим по ногам.

Тем временем Лорна закончила с собой, заправилась (я тоже заправилась и застегнулась на все пуговицы) и села на поваленное дерево. Жестом пригласила сделать то же самое. Лорна вытянула из своей заначки сигарету и засмалила.

Стараясь не замазать пальто, я попробовала сесть возле Лорны. По тому, сколько внимания я уделила такой простой вещи, я поняла, что меня торкает. В горле появился незнакомый привкус. Даже не привкус, а что-то среднее между вибрацией и ощущением температуры. Можно сказать, я ощутила тошноту. Случайно вдохнула дым от Лорниной сигареты, и тошнота усилилась. Я попробовала рыгнуть, но желудок был пустой.

Я понимала, что в ушах повис странный свист, и тут же поняла, что меня таки здорово прет. Я не могла объяснить, по чему я сужу, кроме самого факта глубоко измененного времени и пространства. И тут мир начал осыпаться. Кусочек за кусочком, мир рассыпался на что-то, для чего не хватало слов. Я понимала, что стою перед огромными голубыми воротами в виде ярко-красного лица. Лицо под моим взглядом начало перестраиваться, и я оказалась в трамвае. Это был особенный трамвай. Все в нем ехали, лежа в специальных креслах. При этом смотрели на потолок. В трамвае был отключен свет, будто это на самом деле был не трамвай, а ночной поезд, и только блики из витрин указывали, что мы двигаемся по городу, скорее всего по его пешеходной части. Все ехали в трамвае молча и неподвижно. Я почувствовала, что могу руководить движением этого трамвая, и трамвай поехал в направлении Оперного театра. По моему желанию трамвай начал подниматься вверх, по стене, при этом направление силы тяготения оставалось тем же – меня вдавило в мое ложе, и я испугалась, что могу выпасть из трамвая. Тем более что, как оказалось, у него нет крыши. Трамвай сделал мертвую петлю, в верхней точке которой я почувствовала, как меня вдавливает в сиденье. Дальше трамвай с прекрасной плавностью тронулся по собственному маршруту. За окном я видела странные закоулки Львова, в которые я почему-то никогда не попадала наяву. Наконец, трамвай въехал прямо в клуб, куда мы должны были пойти на танцы. Меня привело в удивление, как может трамвай заехать в помещение, где нет рельсов. Тогда я огляделась по сторонам и увидела, что никакого трамвая нет, а я лежу посреди танцпола, прямо на полу, и чем дольше я лежу, тем больше я увязаю в этом танцполе, будто в мягкой пене, я преодолеваю некую мембрану и оказываюсь в ярко освещенной небольшой комнатушке без окон и дверей, обитой пенорезиной (или похожим материалом) голубых и зеленоватых тонов. Сюда могут попасть только те, кто умеет ходить сквозь стены. Какое-то время я лежу на этой пенорезине и удивляюсь, насколько она реальна. Где-то очень далеко я переживаю страх по поводу того, что, скорее всего, навсегда останусь в этой комнатушке без окон и дверей. Но что-то снова приходит в движение, и меня плавно засасывает спиной вперед еще глубже, я оказываюсь на концерте неизвестной мне группы, которая играет самую прекрасную музыку в мире. Я пробую понять причинно-следственную связь между мной и этой группой: мне кажется, что мое появление здесь и существование этих людей связано самым причудливым образом. Потом до меня доходит: эта группа существует только для кетаминщиков. Единственная возможность попасть на их выступление – закинуться кетом. Я пробую найти Лорну и вижу ворота с надписью INFERNO, именно в них въезжаю на своем невидимом лежачем транспорте. Я не могу надивиться реальности всего, что происходит. Оно не реальное – оно гиперреальное.

Передо мной появляется Лорна. До меня доходит: вот святая. Истинно святой человек. Такая святая, о которых потом пишут в житиях. Просто этого никто не видит. Возле Лорны стоят две высокие темные фигуры. Я смотрю на них, и меня затягивает куда-то в безлюдную пустыню. Я пробую отыскать Лорну. Она едет рядом, мы лежим на эскалаторе в метро. Лорна ловит меня за руку, и я чувствую ее прикосновение. Очень медленно перед моими глазами вырисовывается что-то серое. Я понимаю, что в конце концов снова смотрю на нормальный мир. Мы держим друг дружку за руку. Значит, все это действительно было.

Я чувствую, что сейчас между нами есть телепатический контакт. Не сговариваясь, мы наклоняемся друг к другу и начинаем целоваться. Я ничего не чувствую, а то, что чувствую, водя языком по ее колючим зубам, сразу же перерастает в галлюцинацию. Теперь мы с Лорной – одно целое.

Через бесконечно неопределенный промежуток времени я понимаю, что действие препарата идет на спад. Обращаю внимание, что наши с Лорной пальцы переплетены. Это дает уверенность. Появляются проблески нормального сознания.

Будто робот, я встаю и пробую ходить. Лорна тоже встает, и мы спускаемся к кукольному театру на танцы, ориентируясь по выразительному звуку рокотеки. Молчим. Никаких мыслей в голове.

На входе нас останавливает охрана. Мы живем в другом времени, в другом пространстве. Но все равно с нас требуют деньги за вход. Я плачу за двоих, Лорна делает слишком медленный жест пальцем, дескать, оооооооднууу-ууууу миииииииииинуткууу, и долго, нереально долго и просто невыносимо медленно ищет что-то в рюкзаке, достает оттуда какие-то тетради, тетради падают из ее ничего не чувствующих рук, из тетрадей высыпаются вложенные страницы и ксерокопии, разлетаются по всему фойе, Лорна начинает собирать их, так же медленно, потом она замирает, говорит: «Г-г!» и снова начинает искать что-то в рюкзаке, вытаскивает новые тетради, я вижу, охранники нервничают, они понимают, что мы две обдолбанные в жопу дуры, еле держимся на ногах, у нас одеревеневшие языки, и я могу им только сказать: «С-с! М’я клг нмнго п-на!», хотя хотела – «сейчас, моя коллега немного пьяна», все это повисает в воздухе, я чувствую страх: сейчас нас сдадут в милицию, в конце концов Лорна дает билетеру два флаера, позволяющих пройти на треть дешевле. До моих ушей долетают фразы охранников: «Блядь, наркоманки ебаные… Совсем совести нет…»

Внизу беснуется толпа. Мы невозмутимо проходим сквозь гущу тел, наши движения похожи на движения пластиковых кукол. Молча садимся в самом уголке помещения и молча курим сигареты. Я смотрю на мобильный: 20 пропущенных вызовов, из них 11 – Йостек, 7 – мама и 2 – отец. Но главное для меня сейчас – время. От момента инъекции прошло всего-то пятьдесят минут. А кажется, прошла (дословно) вечность.

Начинает играть медленная музыка, и Лорна тянет меня танцевать. Это что-то депрессивное, с надорванным женским вокалом. Йостек собирает такую музыку.

Лорна обнимает меня за талию, а я ее – за плечи. Мы пошатываемся в такт музыке и постепенно прижимаемся все крепче. В потемках клуба на нас никто не обращает внимания. Я чувствую, как энергетические потоки проходят сквозь нас. Лорна святая, знаю я.

Я буду такой же, решаю я.

Целую Лорну взасос.

Когда танец закончился, я почувствовала себя почти в норме. Было странное похмельное состояние, но оно не влияло на то, как и что я делаю. Я сказала, что еду домой. Лорна нежно обняла меня на прощание (все-таки заторможенность преобладает). Дорога домой напоминала пробуждение от затяжного, насыщенного сна.

Пока я поднималась по ступенькам на свой седьмой этаж, из меня выветривались все мои представления о том, как я (новая я) теперь должна вести себя с родителями и вообще с миром. А когда я звонила в двери, то почувствовала себя уже окончательно старой собой. Запуганной и скованной.

Дома, пока я разувалась и снимала пальто, мне вписывали по всем фронтам. Все было даже страшнее, чем я ожидала. Бабка слегла в кровать с сердцем – разволновалась, что меня долго нет. Бабка решила, что я беременная от кого-то непутевого и боюсь признаться им в этом, поэтому убежала из дома. Эту версию, пока меня не было, она постоянно прокручивала родителям вслух. Мама уже плакала, отец был на взводе. Но у меня не было сил что-либо объяснять им. Пошла в ванную, умылась. Пошла на кухню, начала себе греть еду.

Пока я ела, на кухню пришла мама. Села на самую низкую табуреточку (у нас есть такая маленькая, для ног) и стала смотреть на меня снизу вверх полными слез глазами. Я не реагировала. Мама, увидев, что я не обращаю на нее внимания, стала шмыгать носом, покраснела и разревелась. Я не выдержала и села возле нее на пол, чтобы быть еще ниже, чем она, и самой смотреть на нее снизу вверх.

«Мамочка, – успокаивала я ее, – все будет хорошо. Со мной все в порядке…»

«Ты куришь?» – спросила она.

«Сегодня начала», – призналась я.

«Скажи мне, только честно: ты беременная?»

«Ну что ты, мамочка! У меня как раз сегодня первый день!»

«Ты была с парнем?»

«Нет! Мамочка, ты что! Я была с подругой!»

Мама будто немного успокоилась.

«Жанночка, мы так волнуемся за тебя. Ты еще такая маленькая».

«Не волнуйтесь, мамочка!»

«Мы так волнуемся за тебя! Так волнуемся!» – Мама прикрыла рот рукой и снова начала плакать.

А потом я пошла к себе. Мама с отцом легли спать, и бабка в конце концов заснула. Тогда я потихоньку вышла на кухню, открыла форточку и закурила. Набрала домашний номер Лорны.

«Ал-ло?» – сонно протянула Лорна.

«Привет. Это Жанна. Я тебя люблю».

– Хорошая история, – говорит Вира. – Мне понравилась.

– Но это было только начало. Через день мы снова встретились с Лорной, и она сказала, что ее маму положили в больницу, и я могу пожить у нее какое-то время.

– А что, у нее отца не было?

– Нет. Она росла без отца. А с мамой случилось что-то серьезное. Но Лорна такая, что у нее невозможно ничего выпытать, если она не хочет говорить. Но я поняла, что Лорна этому была рада, потому что не ладила с мамой.

У себя дома я объяснила, что хочу пожить с подругой.

Они – мои домашние – привыкли, что их молчание, которое должно было бы символизировать мою свободу решать самой, на самом деле означало осуждение моего выбора. Но я уже на эти намеки и полунамеки не реагировала. Упаковала вещи, конспекты и поехала вечером к Лорне.

Ее квартира произвела на меня неизгладимое впечатление. В том доме царила атмосфера, как в кошмарном сне, где еще ничего не случилось, но скоро случится. Какое-то напряжение висело в воздухе. Когда я переступила порог дома, мне показалось, что в этой квартире особая тусклость света. Лорна быстро потащила меня на кухню, заваленную горой немытой посуды. На кухне сразу же бросились в глаза несколько использованных шприцев, которые лежали на холодильнике, на подоконнике, на столе, и, может, четыре ватки с обломанными концами ампул, тоже вперемешку с хлебными крошками и немытыми кружками. Кухня пропахла табачным дымом и, в общем, была неопрятной – не только во время отсутствия хозяйки. Я поняла, что Лорна с мамой живет намного беднее, чем мы.

Лорна залила воды в кофеварку, досыпала свежего кофе и начала рыться в холодильнике. Магнитофон на подоконнике играл что-то бодрое и крикливое. В этой обстановке я чувствовала себя некомфортно. Я услышала, как в соседней комнате кто-то что-то сказал, и спросила:

«У тебя гости?»

Лорна перестала возиться в холодильнике.

«Нет».

Я почему-то встрепенулась.

«А кто у тебя в соседней комнате?»

«Никого. Кот».

Но кот (обычной дворовой масти) сидел возле батареи и смотрел сквозь стену в соседнюю комнату.

Лорна буркнула что-то типа: «Заебало, блядь» и сделала музыку громче. Почему-то мне стало страшно.

«Кароче, есть борщ. Есть гречка. Есть консерва, – она вытянула из холодильника в обратном порядке консерву ставриды, казанок с гречкой и борщ. – Сделай с этим шо-то».

Я поставила борщ греться и спросила, где можно переодеться во что-то домашнее.

Лорна повела меня по узкому коридорчику в свою комнату, дотрагиваясь по ходу до разных дверей и бормоча: «Тут ванна. Тут параша. Тут машка спит. Туда не ходить. Тут моя комната». Я оказалась в захламленной каморке, посреди которой стояла старая пружинная кровать с неубранной постелью. Пол был завален книжками, компактами и кассетами вперемешку с грязной (и еще не совсем) одеждой, скрученной в охапки и разбросанной по разным концам пола. С дешевой люстры свисало какое-то причудливое «украшение» из капроновых бутылок. Я успела увидеть еще по крайней мере две согнутые пластиковые бутылки, из которых, очевидно, курили драп.

«Дать тебе одежду?» – спросила она.

«Не надо. Почему у тебя такой бардак?»

На это Лорна промолчала и только смотрела, как я переодеваюсь. От тусклого света в этом доме у меня начали болеть глаза и голова. Атмосфера квартиры давила на меня. Хотя магнитофон на кухне играл почти на полную громкость, мне казалось, что он звучит где-то очень далеко и не способен взболтать эту вяжущую тусклую тишину, на которую, будто на липучку для мух, падали и залипали звуки. Пока я переодевалась, Лорна стояла рядом, подперев стену, и смотрела на меня исподлобья. Чтобы показать, что не стесняюсь ее, я несколько демонстративно сняла немного тесноватый лифчик и развернулось к ней. Якобы искала правильную сторону для футболки. Якобы это ничего не значило.

«Тебе нравится смотреть на меня?» – спросила я с напускной игривостью, потому что мне в самом деле было очень неудобно под ее взглядом, который скользил по моему животу, по выпирающим ключицам и грудям.

Лорна промолчала. Пока я надевала футболку, она отозвалась, передразнивая мою фальшивую интонацию:

«Тебе нравится прикидываться дурочкой?»

В груди запылала обида. Я почувствовала, что краснею. За кого она меня принимает?

«Почему ты все держишь в себе?» – спросила она после еще одной паузы.

Я почувствовала, что на меня психологически давят. Села на край кровати и начала сдерживаться, чтобы не расплакаться. Я шла к ней как к любимому человеку, а она со мной…

«Ты не можешь быть искренней. Ты фальшивка», – сказала она.

«Иди на хуй», – не утерпела я и сразу почувствовала, как стало легче. Между нами вспыхнул контакт, и напряженность со стороны Лорны уменьшилась. Темнота, которая постоянно наползала на нас из тусклого света комнаты, словно отступила.

На кухне мы молча ели борщ. В это время я думала, что для Лорны важным понятием был «контакт». Я часто слышала от нее это слово в очень разных ситуациях. Фактически она руководствовалась «контактом», плывя в человеческом море, без сожаления посылая на хуй всех, с кем у нее этого «контакта» не было. «Контакт» – это что-то особенное в отношениях, тонкий момент доверия.

Людям, с которыми у нее «контакт», Лорна давала своего рода аванс на общение. Лорна говорила, что со мной у нее «контакт» и она «чувствует меня». Иначе никогда бы не пригласила сюда, на квартиру. Лорна в самом деле тонко чувствовала меня. Она почувствовала, что я была ненастоящей в своем неуместном кокетстве. А когда я повела себя спонтанно, послала ее подальше, она простила меня. Поэтому я снова мысленно настроила себя быть откровенной, но без искусственности. Но откровенной. По-настоящему и глубоко.

Однако мне хотелось, чтобы не я одна была такой открытой. Я хотела, чтобы мы с Лорной могли пообщаться на равных. Когда мы съели гречку и сели пить кофе, я попросила ее:

«Расскажи мне про своих девушек. Йостек говорил, у тебя их было несколько».

Но Лорна была какая-то не такая. Она только махнула рукой и скорчила мину, буркнув: «Не хочу». Что-то ее беспокоило, и она будто прислушивалась к чему-то.

Когда я услышала, как в коридоре скрипнул паркет, почему-то меня по коже подрал мороз. Стало страшно. Лорна смотрела на двери в коридор, и казалось, ее уши шевелятся почти так же, как у кота, который вглядывался туда же с выражением настороженности.

Я снова услышала, как скрипнул паркет в соседней комнате. Там кто-то был.

Я быстро закрыла кран с водой. Уменьшила громкость в магнитофоне и стала прислушиваться, не послышится ли тот звук снова. Лорна смотрела теперь на меня.

«Кто там у тебя?» – спросила я, чувствуя, как нарастает в груди страх.

Лорна молчала.

Тусклый свет, кажется, еще больше потемнел, и стало почти так же сумеречно, как бывает, когда вот-вот упадешь в обморок.

Снова что-то шаркнуло в комнате за стеной, и скрипнул пол.

«Это мыши у тебя….» – начала я (уже с облегчением), и тут снова послышался звук, достаточно твердый. Как от поступи тяжелого мужчины. У меня все волоски на теле встали дыбом. Лорна ухватила меня за руку и сжала так сильно, что я чуть не закричала. Ее скулы напряглись, она не мигая смотрела на дверной проем.

«Дай звук в магнитофоне», – процедила она сквозь стиснутые зубы.

Но я почувствовала, что меня парализовало. Магнитофон стоял в метре от меня, и я боялась отпустить Лорну и протянуть руку к нему. Больше того, я увидела в отражении на оконном стекле двери в коридор, и это напугало меня еще больше, словно я там что-то увидела. Я пискнула и прижалась к Лорне.

«Сука, блядь, Жанка, включи звук в магнитофоне, дура ебаная, блядь…»

На этот раз я без раздумий включила звук на полную катушку, и глуповатые электронные звуки какого-то японского хип-хопа ворвались в сгустившееся пространство кухни.

«Ходят тут всякие, блядь, – процедила она, все еще глядя на двери в коридор. – Потом трусы пропадают».

Я услышала эту фразу и коротко хохотнула. Мне было страшно, но и смешно стало тоже. Кот изменил позу на менее напряженную, сел столбиком и обернул себя хвостом. Через некоторое время он поднялся и пошел, помахивая хвостом, понюхать, что нового появилось в его мисочке. Лорна подхватила кота на руки, стала прикладывать его к себе, целовать ему морду, приговаривая что-то ласковое. Кот терпеливо, хотя и с заметным презрением, принимал поцелуи, пока наконец не решил, что с него довольно, и не убежал прямо из рук куда-то в темноту коридора. Лично я переступить порог кухни все еще не отваживалась.

«Что это было, хгм, можешь сказать?» – выдавила я осипшим голосом.

«Это было, хгм, ебаное чмо, – ответила она, копируя мою хрипоту, и мы расхохотались. – Будешь кетамин? У меня есть».

«Может, не надо сейчас?» – несмело попросила я.

«Как хочешь», – ответила Лорна тоном, который стал более равнодушным, будто я потеряла для нее всякий интерес.

По ее сине-зеленому лицу можно было сделать вывод, что со времени, когда маму положили в больницу, Лорна себе в кетамине не отказывала. В тот вечер она больше о кетамине не упоминала и, слава богу, без меня колоться не собиралась.

«Не колись больше, – сказала я ей в тот вечер. – Тебе это не нужно».

«Это не твое дело, – отрубила она. – Расскажи мне про Йостека. Тебе нравилось с ним трахаться? Как вы с ним это делали?»

Мне казалось несправедливым, что я должна выворачивать душу, а Лорна ничем не делится. Я снова попробовала вернуть нас к какому-то паритету:

«Я расскажу. Но ты мне тоже должна кое-что рассказать».

На что Лорна ответила:

«Ты торгуешься. Ты хочешь быть искренней в обмен на что-то. Ты корыстная лгунья, Жанка. Когда придет момент, спонтанный момент, я буду искренней, как никто на этой планете, обещаю тебе. От моей правдивости разверзнутся небеса».

«Я, может, тоже буду искренней, когда придет момент, а не когда кто-то будет просить».

«Вот сейчас ты уже лукавишь. Ты не будешь искренней».

«Откуда ты знаешь?» – меня такой разговор напрягал.

«Потому что ты не умеешь быть искренней. Тебе надо учиться этому рядом со мной. Я умею. И когда придет момент, спонтанный момент, я буду искренней. А ты в этот момент будешь с пальцем в жопе. Ясно?»

«По-моему, ты хитришь», – сказала я, потому что на самом деле эта ее позиция мне казалась непрозрачной.

«По-моему, это ты хитришь, – передразнила она. – Я твое зеркало. Я святая. Понимаешь? Я видела Бога и ангелов. Я чистая. Во мне ты видишь свои недостатки, не мои. Ты зажата. Ты обманщица и хамелеон. Я вытащу все твои недостатки на поверхность. Ты увидишь, что ты в грехе. Когда ты сама увидишь, что живешь в грехе и фальши, то сможешь измениться. Сможешь быть, как я – ведьмой. Святой. Кем угодно».

Я почувствовала себя несправедливо оскорбленной.

«Нет, Лорна. По-моему, ты играешь на чувствах. Ты хорошо знаешь, ты для меня очень важна, и пользуешься этим».

Она презрительно хмыкнула.

«Вот видишь?! Так ты защищаешь свои слабости. Оправдываешься. Ты не живешь по законам ведьм. Ты обдумываешь все наперед. Ты во что бы то ни стало хочешь победить. Ты фальшивишь. Когда ты фальшивишь, у нас пропадает контакт».

Это были страшные слова. Они ранили в самое сердце. Горло сжалось от слез.

«Ну чего ты такая со мной? – сказала я уже сквозь слезы. – Чего ты такая злая?»

«Сердце Бога далеко. Не постичь его простым смертным».

Я потеряла остатки контроля над собой и разрыдалась. Но Лорна и не думала утешать меня. Я зарыдала еще горше и пересела со своей табуретки ей на колени. Я хотела стать маленькой-маленькой, чтобы она меня могла держать на ладонях и баюкать. Я в панике обнимала ее, боялась, что она будет отталкивать меня, – и обнимала от этого еще сильнее. Лорна сдержанно прижала меня и стала гладить по голове, приговаривая:

«Все будет хорошо. Главное – быть честной с собой… Главное – быть честной, не стыдиться того, чем мы являемся…»

Эти слова подействовали на меня, как удары кнутом, и я чуть не завыла от муки, которую мне по неизвестным причинам доставляли эти слова.

«Не м…у-учь м…е-ен…н…я», – всхлипывала я сквозь рыдания.

«Ты сама себя мучаешь. Я помогу тебе, если ты хочешь преодолеть это. Скажи, ты хочешь, чтобы я повела тебя к свету?»

«Н…н…е-езн…н…а-аю».

«Жанка, ты избегаешь ответственности. Скажи твердо: да или нет, чтобы я знала, как нам дальше строить отношения».

Я снова завыла. Как нам дальше строить отношения… эти слова меня убили. Я уже не могла больше плакать, я только вздрагивала в колючих, твердых-твердых объятиях своих рыданий.

«Х…го-гор…рошо. Хорошо».

«То есть да?»

«Да… га-га…а».

«Что – да?»

«Проведи… – всхлипываю. – Проведи меня к све… ге…ге…свету».

Лорна улыбнулась, и ее объятия перестали быть чужими и холодными. Вдруг я почувствовала, как меня переполняет любовь. Я почти увидела, как ее любовь в виде беловатого света входит в мое тело. Прилив острой нежности к Лорне пронял меня – от самого нутра и вплоть до пальчиков на ногах. Я начала страстно обцеловывать ее лицо, губы, глаза, лоб, волосы. Теперь я плакала от радости. Все будет хорошо… Все будет хорошо…

Мы легли в одну кровать, накрылись одним одеялом. Под одеялом Лорна совсем… совсем не пугала меня. Она была там, как ребенок. Я ее обняла, а она обняла меня.

«А ебаное чмо сюда не зайдет?» – спросила я шепотом.

«Нет, – ответила она, тоже шепотом. – Сюда – нет».

И мы прижались друг к дружке еще крепче.

Утром на следующий день, когда мы вместе умывались, Лорна сказала мне следующее:

«Я поняла корень твоей фальши. Ты обманываешь людей своим видом».

Утром я воспринимала такие заявления спокойнее. Поэтому только поинтересовалась, с чего она это взяла.

«Ты создаешь в воображении людей обман своей одеждой. Своей прической. Макияжем. Ты хочешь, чтобы тебя принимали не за ту, что ты есть. Это обман, а всякий обман служит сама знаешь Кому. С этим надо покончить. Посмотри на меня. Какая я внутри, такая и снаружи. Я не стыжусь этого».

Я в это время мылась перед ней в тазике. Я делала это демонстративно, показывая, что мне безразличны ее мысли (то есть я не обманываю себя, что это имеет какое-то значение) и что мне в самом деле хочется в глубине души, чтобы она видела, как я это делаю.

«Что мне надо сделать?» – спокойно спросила я.

«Постричься. Отказаться от макияжа. Изменить стиль одежда!. Для одного дня этого достаточно».

«Тебе не нравятся длинные волосы?»

«Они лживые. Давай я подстригу тебя», – и Лорна, как была мокрая и голая, выскочила в коридор и вернулась с ножницами в руках.

«Эй, что ты надумала?..» – Я даже не успела возразить, когда увидела в ее руках огромную прядь моих волос. Фить-фить – и еще пара прядей упала на пол ванной. «Я буду честна с собой, я это выдержу», – повторяла я, пока Лорна корнала меня по своему произволу.

То, что вышло из-под ее рук, вызвало у Лорны восторженный вопль, похожий на вскрик какой-то птицы. Если ей нравится, значит, мне тоже нравится, думала я, глядя на жалкие пестрюхи, торчавшие неровными прядями во все стороны.

«Модно! – выкрикивала Лорна, рассматривая мою новую «фризуру», некую разновидность каре, со всех сторон. – Вау, как модно!»