Текст книги "Немного тьмы (на краю света)"

Алик смущенно молчит, он подбирает из травы некрасиво разбросанные макароны с килькой. Все остальные тоже молчат. Притворяются, будто ничего не произошло. Жанна и Лорна исчезают в палатке.

В какой-то момент на Шипоте находит состояние, когда нет уверенности, чем бы хотелось заняться. Может, сходить на водопад, поплескаться в «джакузи»? Или пойти вон на ту горную долину напротив, насобирать черники? Или вообще пойти на целый день в горы, покорить этот высоченный подъем, который только издали кажется простым и ненапряжным?

Все лениво лежат вокруг огня. Сквозь мягкую пелену солнце греет удивительно нежно. Под рассеянным светом хочется дремать, не до конца погружаясь в сон.

Плечи становятся ленивыми, руки тяжелыми, слипаются глаза.

– Еще по чайку? – спрашивает Йостек, и Вика утвердительно кивает.

Пока Йостек готовит очередной котелок чаю, курильщики меланхолически курят, некурящие сосут соломинки. Внизу, насколько позволяет зрение, вижу – происходит то же, что и вчера, и позавчера. Особо инициативные уже занялись перечисленной выше деятельностью: кто пошел купаться, кто в лес трахаться. Основная же масса отдыхающих поглощена почесыванием собственных задниц и переворачиванием с боку на бок возле кассетника с «Jefferson Airplane».

Об утреннем инциденте никто уже и не вспоминает. Все тихо, спокойно, нагоняет лень. Снова задумываюсь, чем должны заниматься в лагере самоубийц? На ум приходит только одно: ждать неизвестных «координаторов». Это занятие несложное, и его легко можно соединить с другими. Рассказывать истории. Может, в самом деле разговорить кого-то из присутствующих? Но похоже, это дело больше для ночи, когда не видно лица и можно рассказывать именно так, как лучше всего для тебя. Можно выдвигать предположения по поводу того, зачем мы здесь оказались. Тоже занятие не из продуктивных. Впрочем, проверим:

– Лорна! – окликаю дьяволицу. Она поднимает глаза.

– Вот ты вчера так орала, чтоб Алик рассказывал о своей жизни. Ну, он рассказал. А ты на хрена приперлась?

– Шоб такие пиздюки, как ты, не заебывали. Но, вижу, ошиблась.

Вот и поговорили. Йостек наливает мне в закопченную кружку еще чаю. Алик с Викой и Йостеком мирно беседуют о биополе и разных целительских приемчиках. Когда Йостек начал рассказывать о том, что ему известно о фестивале, я придвинулся к компании.

– Вообще, – говорит Йостек, – я про это много и не знаю. Так, читал на одном форуме в Интернете, будто жила себе девушка, влюбилась в парня. А он лохотронщиком оказался. У нее квартиру выдурил, продал, еще и ребенка ей сделал, а сам удрал. У девушки из-за всего этого случился выкидыш, и сама она чуть в дурку не загремела. Настолько было все беспросветно, что в один пасмурный день девушка решила покончить с собой. Но какое-то чудо ее от этого отвратило, и девушка передумала кончать самоубийством. Вместо этого занялась сетевым маркетингом в «Орифлейме» и сумела так реализовать свои мечты. Шучу. Но девушка, хоть и занималась сетевым маркетингом, дома работала над самосовершенствованием, читала Ошо, практиковала очистительные клизмы и в какой-то момент почувствовала, что у нее перед силой, которая ее спасла, есть должок, причем, пока она работала в сети «Орифлейм» и читала Ошо, набежали конкретные проценты и вообще, как говорит мой товарищ, тетка почувствовала, что «время пить “Херши”». И она, чтобы отдать этот долг, собрала на природе группу людей, которым пришлось соприкоснуться с подобными кризисами. И женщина попробовала помочь им. Раздуплить, как говорит Лорна. И ходят слухи, это ей удалось.

Самоубийцы внимательно слушают, что тот рассказывает. Йостек, пользуясь случаем, становится красноречивее.

– Вместе с единомышленниками эта девушка взялась создать группы взаимопомощи. Я вам скажу, товарищи, неглупая была женщина. Наверное, секла в матпрограммировании. Схема у нее была простая. Те люди, которые успешно отбыли фестиваль самоубийц, тоже должны были выкупить свой долг перед человеком, который им помог. То есть они, в свою очередь, на следующий год должны были собрать каждый еще по семь человек и организовать где-то в своих краях такой фестиваль взаимопомощи. И тут есть один нюанс.

По моим прикидкам, только каждый седьмой сможет провести фестиваль самостоятельно. Для этого нужно все-таки иметь незаурядные организаторские таланты. И письма разослать, и место выбрать, и разговоры провести. А поскольку в конце каждый из участников семинара, почувствовавший улучшение, дает обещание организовать этот фестиваль самостоятельно, только тот человек, которому это в самом деле по силам, доводит начатое до конца. Понимаете, как хитро? Система не разрастается в экспоненциальной прогрессии, потому что все мы разные, но некоторые из нас похожи между собой.

– Хитро, – говорю я.

– Главное, принцип вы поняли – если у всех в голове ситуация поменяется к лучшему, следующим летом каждому придется попробовать организовать свой фестиваль. Если не следующим, то еще когда-нибудь. Рано или поздно придется отдавать долг. А поскольку этот долг не перед кем-то конкретным, а перед людьми, то я говорю о нем Долг, с прописной буквы Д.

– А если не удастся? – спрашивает Алик. – Если я окажусь тем плохим организатором?

– Это не важно, я так думаю. Важно то, что ты попробовал. Главное, ты честно делаешь так хорошо, как только можешь. Именно этим ты отдаешь долг – своими стараниями быть лучшим.

У меня по коже пробегает мороз.

– То есть нас собрал здесь неизвестный, чтобы выразить благодарность тем, кто помог ему снова стать на ноги?

– Выходит, так.

– А вы не знаете, Йостек, что происходило на прежних сборищах такого плана?

Йостек пожимает плечами.

– Говорят, было классно. Репорты из фестивалей редко публикуются открыто, но я знаю, что система работает. Я читал, что съезды проходили под Донецком, на Мангупе в Крыму, на Змиевых Валах. Говорят, где-то под Винницей, возле ставки Гитлера, прошел мощный фестиваль. О нем мне рассказывали в личной переписке. Их координатором был театральный режиссер. Просто подарок судьбы какой-то. Группа занималась по Гротовскому. Проводилась семидневная психодрама по мотивам Апокалипсиса Иоанна Богослова. Это, наверное, мощная штука была. Та девушка, с которой я по ай-си-кью переписывался, говорила, что это было самым сильным ее переживанием за всю жизнь. Представьте себе, это написала наркоманка с восьмилетним стажем. Дважды лежала в дурке. А после фестиваля – преобразилась.

– Стала баптисткой? – иронизирует Лорна.

– Не знаю. Может, и стала. Это ее дело. Может, для тебя ее слова ничего не значат, а я почему-то ей верю. А вы как относитесь к этому всему?

– Ну, если бы я устраивал это сборище, – говорит Алик, – я бы обязательно включил в список мероприятий какие-то катарсические процедуры. Нельзя же человеку с таким камнем на душе просто так сидеть и ждать, пока придет неизвестно кто и будет делать с нами неизвестно что. Вы согласны, друзья?

«Друзья» кивают головами. К ним подсаживается Жанна, обращаю внимание, что поближе к Йостеку. Может, он ей понравился?

– Я, когда в это дело экстрасенсорное полез, много всякой литературы перелопатил. Я же должен был всякое читать, и научную, и популярную литературу. И вот что бы я включил в свою программу. Друзья, вы не знаете, что такое шаманский экстаз? О, это могучая терапия духа. Я бы знал, как помочь другим… Хе-хе, признаюсь вам, когда-то я и сам думал устроить нечто подобное: знаете, собрать людей, дать им правильное настроение, провести с ними учебно-оздоровительные тренинги…

– Ясно, – хмыкает Йостек. – Хотели себе секту организовать, да? Знаем мы вас.

– Ну почему вы, Йостек, такой насупленный? Я ведь не сделал этого. Тем более сейчас сам оказался в таком положении, что нуждаюсь в помощи других. Мне просто кажется неправильным сидеть так, сложа руки, ждать этих координаторов. Почему бы нам в самом деле не устроить сеанс шаманского исцеления?

К нам подсаживается еще и Лорна.

– А шо это еще за байда? Ты шо, Зубастик, умеешь это делать?

– Ну а что там уметь? – пожимает плечами Алик. – Я, правда, никогда этого профессионально не делал, разве что пару раз. Поэтому я никого не призываю. Наоборот, могу вам отсоветовать. Одна моя коллега по цеху, хе-хе, такой беды себе этим шаманским исцелением наделала, что чуть не чокнулась. Только с ней вышла на связь Шамбала, как санитары уже тут как тут.

– И шо, упаковали?

– Упаковали. Но это у нее несерьезно. Инъекция сульфазина – и по контактам. Хе-хе, как рукой снимет. А все потому, что делала это без присмотра специалиста. А у нас специалистов такого профиля и нет. Это дальше надо ехать. В Сибирь, на Алтай. Вот где специалисты высшего класса. А мы что? Мы земледельцы, а не специалисты.

– Похуй, – говорит Лорна. – Похуй специалисты. Я, например, сильнее не тронусь. Я могу хоть сейчас.

– Хоть сейчас не выйдет, потому что ты недавно поела. Лучше на полный желудок не экспериментировать.

– Эй, – Йостек изумленно смотрит на Лорну. – Ты что, действительно хочешь делать это бог знает шо? А если тебе станет еще хуже?

– Не ссы, Геморройчик. Станет – так станет. Каждый решает сам за себя, усек?

Йостек тяжело вздыхает.

– Расскажи нам еще шо-нибудь, – подает голос Вика. – Так интересно!

– Ну, тогда слушайте, друзья, – говорит Алик. – Сеанса бояться не надо. Если мы действительно его будем проводить…

– Я буду, – уверенно повторяет Лорна.

– …тогда мы должны подготовиться. Но позвольте, я вам немножко расскажу о самой терапии. Вы уж извините, я не профессионал, объясняю, как понимаю. Есть в человеческих ресурсах доступ к определенному состоянию. Я называю это состояние шаманским экстазом, или ясным разумом. Я придумал ему название, когда пережил это состояние. Это было как раз тогда, когда взорвался мотор у меня в гараже. А потом обнаружил, что уже многие подобный термин используют. Оно и не удивительно, ведь все идет отсюда, – Алик постучал себя по лбу, невесть что имея в виду. – Экстаза можно достичь многими путями. И танцем, и молитвой, и пением, и даже через сильную боль или шок. Понимаете? Это очень своеобразное, выразительное состояние. Не глюк, а ясность. Она лечит раны. Чем дольше ты в ней находишься, тем более глубокие раны исцеляешь. Понимаете, друзья, исцеление себя – это будто приведение всех частей себя к общему согласию. Или к общему знаменателю, Йостек, если вам так кажется благозвучнее.

– Так шо, проводим сегодня сеанс или не? – ставит Лорна вопрос ребром. – Кто не ссыт? Шо скажешь, Гемор?

– Я? Нет, нет. Я в это не верю.

– А ты, заморыш? – спрашивает она у Жанны. – Давай, не ломайся.

Жанна мнется, но видно, что Лорне посчастливится склонить девушку.

– Давайте я тоже попробую, – решаю я.

– И я тоже хочу, – говорит за мной Вика.

Алик смотрит на нас и будто что-то оценивает.

– Всем сразу не выйдет. Будем поочередно. Но имейте в виду такую вещь. Хотя я буду работать с кем-то одним, на самом деле задействованными окажутся все. Даже вы, Йостек. Жаль, правда, что эти слова вы поймете только в конце. Тем не менее довожу это до вашего сведения, друзья, чтобы все были готовы к неожиданностям.

Жанна сразу бледнеет, а Вика спрашивает:

– А какие могут быть неожиданности?

Алик берет в руки Викину ладонь и говорит:

– Неожиданности могут быть всякие, лапа. Например, поднимется на поверхность болезненное воспоминание. Или даже пласт воспоминаний. Или кто-то из присутствующих поймет что-то очень важное… и в связи с этим решит укокошить других – за их, извините, туподоходящесть. Между прочим, часто бывает и так, что внешний мир тоже оказывается задействованным в сеансе. Тогда он своими внешними влияниями дополняет наши внутренние процессы. Все это вы должны были проходить на курсах безопасности жизнедеятельности. В конце концов, еще ведь ничего не случилось.

Лорна иронически хмыкает.

– Неприятности могут быть разве что тогда, когда человек перестанет сотрудничать с силами, которым я вас представлю. Если же человек полностью доверится тем силам, отпустит себя, то все лишнее и инородное, что сидело в нем, поднимется и уйдет прочь. Главное – полное, исключительное доверие ко всему, что будет происходить. И не только сейчас, но и дальше… Намного дальше… Как пели мы во времена молодости, «есть у революции начало, нет у революции конца». Такая вот короткая выкладка. Никто не передумал?

Но вроде бы никто.

Пока не подает голос Йостек.

– А вам не кажется, уважаемый, что вы многовато берете на себя? Вот так приезжаете сюда, начинаете нас грузить своими историями о всяких экстрасенсах, о своей квантовой миссии во имя Христа. А наутро уже, вижу, начинаете нами здесь манипулировать? Тоже мне. А вы? – Йостек обращается то ли ко мне, то ли к Вике с Жанной. – Вы все вот так берете ему и верите. «Товарищ экстрасенс, исцелите нас!»

– Чё ты разбушевался, Геморройчик? Зассал?

– Не зассал, а поостерегся. Я, позвольте, скажу все, что я здесь кое о ком думаю. Неужели никому не приходило в голову, что весь этот фестиваль – форменная западня? Может, это плохие люди собрали нас здесь? Может, кое-кто решил, что раз он уже набросил на себя овечью шкуру, никто не догадается о его намерениях?

– Йостек, думайте, что говорите…

– А вы не перебивайте! Не перебивайте. Дайте сказать. Может, кое-кому тут нравится корчить из себя гуру премудрого? Может, ему этого в жизни не хватало и он воплощает так свои грязные фантазии? Разве вам такое в голову не приходило?

Алик багровеет.

– Браток, – подаю голос я. – Может, прикроешь шторку? А то ведь за базар отвечать придется…

– А ты не угрожай. Дай сказать. На фестивале каждый имеет право голоса.

– Тогда говори за себя.

– За себя и говорю, ясно тебе? – Йостек выбросил руку с оттопыренным указательным пальцем. – Я этому вашему экстрасенсу не доверяю. И добреньким я вас, Алик, совсем не считаю, можете не притворяться.

– Откуда в вас, Йостек, столько злости?

– Откуда надо. Не притворяйтесь святым, уважаемый. Мы друг друга совсем не знаем. И я, например, даже понятия не имею, кто здесь кем является на самом деле, а кого из себя корчит. Без обиды, но это так. А то, что здесь кое-кто говорит, не очень меня убеждает. Весь этот шаманизм. Эти фокусы. Балаган. Не люблю балагана. – Йостек белеет, только шея покрывается красными пятнами.

Алик растерянно водит рыбьими глазенками и шлепает губками.

– Возражать – это ваше право… – слабо отзывается он.

Йостек хмыкает.

– …но все равно, советовал бы сперва попробовать самому, а уж потом судить…

– Народ, – говорю я, – замяли. Гнилой базар. Шо кому не хавается, у того и проблемы. Кто-нибудь идет купаться на водопад? Искупнемся, а там будет видно.

Но девушки сидят, загипнотизированные оседающим жаром спора.

«Даже понятия не имею, кто здесь кем является на самом деле…»

Вика, старая моя знакомая Вика, вызывается идти со мной. Лорна тоже хочет на водопад. Йостек кивает, да, конечно, и, плохо притворяясь, будто ничего не произошло, лезет в палатку за полотенцем. Лорна сняла пуховик – ходит с папиросой в руке, посматривает бесовскими глазками.

«Даже понятия не имею, кто здесь кем является на самом деле…»

Лорна смотрит на Йостека (тот подчеркнуто не видит никого, протирает очки) с насмешливым любопытством. У нее впервые замечается хорошее настроение. Она подкармливается спорами.

«…а кого из себя корчит».

Алик бормочет, что пойдет в лес, насобирает дровишек. Во время разговора смотрит за спину или в направлении леса. Дескать, «в самом деле, такой, знаете, лес интересный, давно уже мечтал пойти туда за хворостом». После такого выговора со стороны Йостека мне и самому было бы неуютно.

Лорна зовет Жанну идти с нами. Жанна ломается, как целка. Именно так и не иначе: ломается, как целка, я в этом деле разбираюсь.

Наконец мне надоедает смотреть на церемонию упрашивания, я просто поддаюсь импульсу и сбегаю вниз. За спиной Вика кричит, просит подождать, но ноги несут меня на какой-то фигвам, обегаю его, перескакиваю через ров и, пытаясь отдышаться, оглядываюсь. Сбегает Вика. Бодрым шагом скачут Лорна, Йостек и Жанна.

Какое все-таки прекрасное место – Шипот.

На пятачке земли, над обрывом, – одна из самых старых стоянок. Здесь, между старыми буками, останавливались первопроходцы Шипота. Местные старожилы отличаются от залетных (вроде нас) птиц тем, что ставят свой костер солидно и надолго. У них считается хорошим тоном, когда костер не гаснет ни днем, ни ночью, ни в самый жестокий ливень. Потому что куда идут сознательные хиппи, когда дождь заливает частные костерки? Конечно, к патриархам, набираться ума.

Также тут разбивают свои типи симпатики краснокожих. Сидят, вышивают бисером. Надо всем этим делом вьется дым. Так мирно – залюбуешься. Где же мои кореша чернушники? Хорошо, что их нет.

Склоны обрыва усыпаны светлой сухой листвой. Спускаемся по ступеням к крикливой публике внизу. Какие-то голые жопы, шпана пузатая. Увидели чужих – и конец хиппованию: прячутся за камни, прикрываются полотенцами. Смешно, уважаемые.

Я невозмутимо снимаю штаны, майку и первым захожу в воду.

Остальные – Вика с Лорной и Йостек – с честью проходят испытание холодом. Йостек даже окунается с головой. Жанна, не пожелав снять даже гольфа, держит в руках их вещи, чтобы не испачкались на камнях. Она пытается не смотреть, как болтаются мои яйца, – на другом берегу я делаю гимнастику, чтобы согреться. Бесовская сила подталкивает меня к злодеяниям.

– Жанна! ЖАННА! – пробую перекричать водопад. Она кивает подбородком: «Что надо?»

– Залезай! – кричу. – Попробуй! Это же КАЙФ!

Йостек и Вика, красные от холода, тоже зовут ее в воду. Но напрасно: Жанна показывает рукой, что у нее болит горло.

Небо в тучах. Иду рядом с Йостеком. Не удерживаюсь и спрашиваю:

– Слышь, браток? Нафига ты так на старика накинулся?

– Я ему не доверяю, – коротко отвечает он. – А ты?

– Ну… а я, в принципе, да. Доверяю.

– По-моему, – говорит Йостек, – он просто не умеет отделять зерна от плевел. Нельзя же так безоглядно верить во все подряд, как он рассказывал. Нужно хотя бы минимальный здоровый скепсис иметь! Я с такими типами знаком. Когда человек перестает отличать, где настоящая жизнь, а где его фантазии, тогда и начинаются все эти сеансы, экстрасенсы. Появляются всякие тайные содружества меча и орала. – Йостек хмыкает. – Не люблю я этого. Это диагноз.

Приходим на стоянку. От нечего делать решаю махнуть в лес.

– Ты куда? – спрашивает меня Йостек.

Я показываю ему рукой изгиб горы, похожий на женское бедро. Йостек вызывается идти со мной. У меня язык не поворачивается возразить, хотя мне нужно побыть одному. А Йостек хочет не столько поговорить, сколько потрепаться. Начинаю жалеть, что не отказал ему. Такой как начнет говорить, потом фиг остановишь.

– Слушай, чувак, – он обращается ко мне «чувак», так как я назвал его «братом», теперь хочет не подвести, казаться «своим». Интеллигент, бляха. – Слушай, чувак, тут такие люди собрались, психи натуральные, тебе не кажется? Не знаю, ты мне нормальным кажешься, ну и еще Вика. Вике я почему-то доверяю.

– А она тебе что-то рассказывала? – спрашиваю.

– Да… Про своего бойфренда. Того, что в космос собрался. А еще, как она в поезде в параше вены себе перерезала.

– В поезде?

– А ты не знал? Она от этого психа удрала, села на поезд домой. И в поезде с ней произошел припадок. Ей казалось, будто этот Витас тоже сел на поезд и идет по вагонам за ней. Заперлась в туалете и перерезала вену. Но ее нашли. – Йостек замялся. – Она тебе этого не рассказывала?

Я отрицательно мотаю головой, но показываю: рассказывай дальше.

– Ну, я не знаю, я почему-то ей верю, – говорит он. – Не похожа она на фантазерку. Она рассказала, что потеряла сознание, а душа ее повисла над телом. И она видела, как кто-то случайно заглянул в туалет и застал ее там без сознания, в кровище. Вика говорит, что это был ее ангел-хранитель. Этот человек был копией ее самой.

– Ангел-хранитель в виде ее самой?

– Да, ее ангел-хранитель.

Я пробую удержаться от улыбки. Почему, мать его так, Йостек не доверяет Алику, зато верит неуклюжим байкам девчонки, еле читающей по слогам?

– М-м-м. Это серьезно, – говорю я, думая о своем.

– Конечно, серьезно. – Йостек воспринимает мой тон как согласие. – Но мы – ее поддержка. Вон, видишь, Жанне тоже плохо, но ее поддерживает Лорна. Я думаю, это правильно. Мы должны поддерживать друг друга, раз уже мы здесь. Должны поддерживать, а не рассказывать истории о том, как сойдет ангел с небес с миелофоном в руке.

– Ты прав, – бормочу я. – Должны помогать друг другу… – при упоминании о Лорне почему-то вижу довольно дикую картинку, сам не знаю, откуда она взялась. Вижу, как Жанна и Лорна лежат голые в палатке цвета желтка и гладят одна другую в разных местах. У них пальцы скользкие от душистых секреций.

Еще немного поднимаемся вверх, пока Йостек снова не решает отдохнуть.

– Этот случай с Викой и ее другом, – говорит он, – это же типичный пример зомбирования. Ты не заметил, как Вика всматривается в людей, которые к нам приближаются? Я ее спросил, почему она так жмурится. А она ответила, что хочет издали увидеть, если к ней будет приближаться этот ее маньяк, Витас. Воображение, – она даже тут боится его. Представляешь, какой это гипноз?

Киваю головой. Йостек говорит об этих вещах толково, похоже, неплохо разбирается в теме.

– А ты шо, – спрашиваю, – зомбированием занимаешься?

– Да нет, просто интересовался в свое время. Нужно было одного человека защитить от другого. Понимаешь, такая ситуация у меня сложилась. Или бери поднимай магические трактаты, цепляй на стену амулеты, мандалы. Или подходи к этому со скепсисом, по-научному. Ну, я решил подойти со скепсисом. Мне, Герман, жить легче тогда, когда я понимаю, что делается. Я физик по образованию. Физика дает мне силу и понимание. Она защищает меня.

– От чего?

– А хотя бы от таких, как Алик.

– И что ты в этого Алика вцепился? – срываюсь я. – Старик Богу душу должен, а ты его чуть не сатанистом называешь!

– Ну, с такими всегда лучше пожестче быть. Тогда не навредят. Сами будут бояться. И тут даже не в Алике дело. Это болезнь – все то, что он говорит. Болезнь. Не он виноват, а болезнь. Но он эту болезнь разносит, поэтому мне нужно беречь себя и защищать тех, кто мне дорог.

– Хорошо, – говорю, – а вот того человека, которого ты хотел защитить, ты защитил?

Йостек сжимает губы и отрицательно машет головой.

– Нет, не успел. Поэтому я здесь.

Над горами громоздятся темные тучи. Я планировал после прогулки еще раз пойти искупнуться, но холодный ветер отговаривает от задуманного.

Алик сидит возле огня и о чем-то сосредоточенно рассказывает девушкам. Я подхожу. Йостек, без видимой охоты, подходит тоже.

– Значит, мне нужен бубен и металлическая банка с чем-то сыпучим. С песком, с крупой, может быть…

– Я уже принесла, – говорит Вика и показывает на растаманский бубен.

– Хорошо. Дрымба у меня есть. Сейчас мы определим, кто будет первым. – Он раскрывает перед нами черный мешочек из толстой ткани.

– Один из камешков помечен. Тяните!

Лорна, Жанна, Вика вытаскивают из котомки по плоскому камешку. Я тоже беру себе один, но не вижу никакой метки, разве что эту маленькую выемку.

– Йостек, а вы? – спрашивает Алик из-за плеч девушек.

Йостек возле огня старательно драит котелок и только отмахивается. Я вижу, втайне он наблюдает за действиями Алика.

– Ой, у меня, наверное, метка, – подает голос Вика, держа камешек на ладони. – Белый крестик выбит, правильно?

– Дай посмотрю, – лезет рукой Лорна. – Зубастик, это руна какая-то, да? Я знаю, эта руна означает несчастье!

– Нет, это просто крестик, – говорит Алик. – Что же, Вика, ты не передумала?

Вика садится на землю и думает. Раньше я не видел, чтобы люди, для того чтобы подумать, делали какое-то конкретное действие. Вика трет лоб, и я знаю, что так она думает.

– Ну, я готова. Наверное. То есть, наверное, точно готова.

– Наверное или точно?

– Наверное, да. Я не знаю… Та.

Вика немного встревожена, как всегда, она озирается вокруг и вглядывается напряженно в фигуры людей внизу.

Алик, рассаживая нас на невытоптанной траве неподалеку от палаток, приговаривает:

– Вы будете наблюдать за тем, что происходит. Вы – неотъемлемая часть мистерии. С вами также будет происходить путешествие. И с Йостековой душой тоже, – говорит Алик тихо, будто по секрету. – Его душа сейчас тоже здесь, хоть он и не подает виду. – Алик подмигивает. – Герман, принеси какие-нибудь две миски. И бутылку с водой, возьмешь? Девушки, дайте мне закурить.

Когда я возвращаюсь, Алик сидит по-турецки с незакуренной «Примой». Напротив него – Вика. Тоже с сигаретой. Сажусь возле девушек. Вика нервничает, покачивается взад-вперед, трет пальцы, трет шею под ошейником. Бросает взгляды на меня, но что-то вспоминает и отводит глаза. Алик закуривает папироску. Он расслаблен.

– Как тебя зовут полностью, Вика?

– Виктория Афанасьевна Хантырбиева.

– А церковное имя есть?

– Вера.

– Вера – красивое имя. Вера помогает человеку жить. Ты не любишь, когда тебя называют Верой?

– Не-а, оно мне не нравится.

– Почему?

– Когда мне было девять лет, я заболела воспалением легких. Я жила у бабки в Крыму. Она боялась, что я умру. Я очень долго лежала в горячке, и меня заново окрестили. И назвали Верой.

– Ты христианка?

– А чё спрашиваешь?

– Мне нужно знать возможную реакцию на шаманские силы, которые придут к тебе. У христиан, даже непрактикующих, есть некоторые психологические трудности. Поэтому спрашиваю.

– Ну… – Вика поправляет прядь волос, черных, как смола. Смотрит на меня. Я ободряюще киваю. – Ну… не. У меня бабка православная… мамка православная… вообще вся семья православные. А я не. Мы с Витасом, – Вика поправила ошейник, будто ставший более тесным, – мы с Витасом занимались магией. Я боюсь, что Бог мне не простил этого. Поэтому я не верю в него.

– Вика, скажи пару слов о Витасе, – говорит Алик и берет в руки жестянку с кофе. В неторопливом темпе он потряхивает ее, и сухой, сыпучий звук становится фоном их беседы.

– Ну, я уже все рассказала вам. – Оглядывается. – Может, давай уже сеанс проводи?.. Шо ты все спрашиваешь?

– Я помогаю тебе и себе собраться с мыслями. Считай, что мы уже начали. Скажи, Вика, ты в Крыму жила возле моря?

– Да.

– Ты помнишь, как ты лежала на солнечном пляже? Смотрела на волны?

– Ну…

– Вика. Мне важно, чтобы ты вспомнила одну вещь. Когда ты лежишь на пляже, греет солнце и шумят волны, совсем как сейчас, ты помнишь, как блестело солнце в море?

– Да…

– Ты помнишь, как блестело солнце в море. Ты помнишь, каким был запах моря?

– Да…

– Вика, мы сейчас на пустынном пляже. И море шумит так же, как тогда в детстве. И солнце светит на руки, на лицо, согревает все тело, как тогда, в детстве. И волны, одна за другой, накатываются и шумят… накатываются… и шумят… ты слышишь этот шум волн, Вика?

– Да…

– Ты не одна на этом пляже. С тобой всегда будет мой голос. Он будет прибавлять тебе уверенности и силы, что бы ни происходило.

– Что бы ни происходило…

– Что бы ни происходило, Вика, мой голос будет придавать тебе уверенности и силы. Посмотри вокруг. Этот безлюдный берег… этот шум волн… они становятся все более четкими. Вика, перед тобой стоит зеркало души. Взгляни в него.

– Я не могу. Глаза закатываются. Не хочу смотреть в него.

– Расслабь глаза. Взгляни в зеркало.

– Я вижу туман…

– Смотри глубже.

– Я вижу… собаку. Бездомную собаку, которую все гонят от себя. О боже, она отвратительная. Она гниет. Заживо гниет.

– Она живая?

– Да. Она задыхается. Ее глаза помутнели.

– Что ты чувствуешь, когда смотришь на нее?

– Страх… жалость… отвращение… удушье… Ее ошейник душит меня.

– Ты помнишь, кто тебе надел этот ошейник?

– Витас. Он где-то рядом. Он привязывал меня к батарее, как собаку… Эта собака – это я.

– Это было на самом деле или это сравнение? С ошейником и батареей?

– На самом деле.

– Вика. Наберись мужества и посмотри в зеркало души еще раз. Ты видишь там Витаса?

– Боже. Вижу. Он видит меня. Он живой. О боже, он ищет меня, боже, он уже так близко…

– Вика, слушай мой голос. Витас внутри зеркала. Он не снаружи, он в тебе. Он гниет в тебе. Ты слышишь смрад? Смрад гниения?

– Да.

– Это гниет в тебе Витас.

– Он хочет меня забрать с собой… туда… Не отдавайте меня ему. Кто-нибудь, идите сюда!

– Вика. Мой голос прибавляет тебе уверенности. Ты становишься храбрее, сильнее. Тебе нужно один на один выстоять против Витаса. Это Витас хочет, чтобы ты покончила с собой?

– У меня рак души. О боже, я обречена.

– Вика, послушай, это Витас хочет, чтобы ты покончила с собой? Да или нет?

– Нет, это не Витас… У Витаса тоже рак души. Его кровь болит во мне.

– Кто стоит за Витасом, ты видишь в зеркале?

– Я вижу Витаса… туман… На нем… в него вцепилось какое-то существо. Оно похоже на гиену. У нее вместо кожи опарыши, а вместо глаз гнойники. Это ее Витас хотел повторить в чучелах, теперь я понимаю. Он сам не понимал, откуда этот образ. Господи, я пропащая, я вся в опарышах… я гнию, я рассыпаюсь…

– Вика, это демон из темных миров. Это он поедает твою душу. Ты слышишь мой голос, и он дает тебе силы. Подчинись моему голосу, он проведет тебя через все опасности. Демон сосет из тебя страх. Если страх умрет, демон навеки отцепится от тебя и от Витаса, где бы он ни был. Ты слышишь мой голос?

– Я гнию… гниение… меня жжет… это ад… Мне отсюда не выбраться… Я была здесь в снах. Я здесь уже давно. И мне здесь оставаться навеки…

– Если ты будешь слушать меня, ты выберешься назад, на свет. Мои слова идут в самые глубины твоего «я». Вика, твое гниение ускоряется.

– Нет, нет, не надо!..

– Гниение ускоряется. Присмотрись к нему. Гниение – это только гниение. Ты мужественная, ты можешь взглянуть на гниение. Оно – часть мира. Часть круговорота природы.

– Я не могу… я гнию живьем!

– Смотри на гниение отстраненно. Ты – не то, что гниет. Ты – то, что наблюдает гниение. Ты отстраненно наблюдаешь, как…

– Реки гноя, гноя и крови… я не могу тут быть…

– Отстраненно наблюдаешь, как протекают реки крови и гноя. Это все – просто часть мира.

– Я рассыпаюсь, спасите меня кто-нибудь… Господи, спаси меня…

– Слушай мой голос! Ты – не то, что рассыпается. Ты – то, что наблюдает за рассыпанием.

– Я почти вся сгнила, я куча гноя, я дерьмо! Я гной и я кровь! Я мерзость мерзостей!

– Гниение подходит к завершению, но ты не дерьмо. Ты – то, что наблюдает дерьмо. Ты – то, что наблюдает мерзость мерзостей.

– Я суп-молочница из немытых моллюсков.

– Твоя природа – пустота, а суп это твое «я». Ты – то, что наблюдает этот суп…

– Я пустота, а тот суп – «я»… Я пустота… а тот суп… я… Я’ПУСТОТА АТОТСУП’Я!