Текст книги "Ты следующий"

Мы были поколением земных строителей. С любовью и ненавистью мы делали все на благо людей. Так неужели мы служили Сатане? Неужели поэтому небо милосерднее к разрушителям, чем к созидателям?

Блаженный Августин умер 28 августа 430 года, когда страшные старогерманские вандалы осадили город Гиппон-Регий. И навеки опустошили цветущую Северную Африку.

Катастрофическое столкновение между духом и материей, между земным и небесным есть отзвук крушения Рима, захваченного ордой варваров. Но этот внутренний апокалипсис вспыхивает с новой силой при каждой очередной гибели империи. Те события были предсмертным криком всей античности, которая была предысторией Христа. А сейчас, говорят, мы слышим предсмертный вопль самой истории. Так что я спешу припомнить хотя бы один случай из общего потока событий…

В то время, когда убийца пытался оживить убитого, когда готское страшилище Теодорих стремился восстановить Римскую империю, у него были два знаменитых советника: Боэций и Кассиодор.

Аниций Манлий Боэций (480–524) – платоник, поэт и министр, считается последним философом римской школы. Сошедшй с ума король зарезал его на одном из пиров. (До этого он тем же способом убил Одоакра и Симаха.)

Но Магнус Аврелий Кассиодор (468–552) сумел спастись от сошедшего с ума Теодориха и укрылся в монастыре Вивариум в Калабрии. Кроме себя самого, он спас еще и много античных рукописей, а также историю готов. Именно это и стало причиной, по которой его назвали последним римлянином и первым представителем Средневековья…

Все это рассказывал нам со своим обреченным вдохновением мой спаситель профессор Тодор Боров. Причем тогда, когда власть вступила в очередной цикл своего умопомрачения. Возможно, он хотел подсказать мне: “Беги, поэт, с этого пира, отыщи свой Вивариум и спаси книги”.

VI

Монастыри в Западной Европе получили распространение только после того, как святой Бенедикт основал (в 529 г.) свой монашеский орден. Но в Малой Азии и на Балканах они процветали уже двумя веками раньше. Монастыри представляли собой образец коммуны, крепости для идеала, который не получил возможности претвориться в жизнь. По своему характеру и устройству они более всего походили на античные коммуны, а не на раннехристианские общины.

Любой монастырь – это остров Утопия. Но призрак коммунизма предпочитал искать убежище не в них, а в ересях.

Архипелаг монахов дал европейской цивилизации нечто намного более сильное и божественное, чем ликеры “Бенедиктин” и “Шартрез”. В их библиотеках и скрипториях мерцали свечи сильных духом людей. И они опьяняли намного сильнее “Куантро” и “Мараскина”. Трезвенник Ленин предупреждал: держитесь подальше от этой средневековой алхимии. Но Эригена – это искушение, перед которым я не могу устоять. Он родился в 8ю-м или в 815-м – либо же в 833 году, а умер то ли в 877-м, то ли в 880 году, а может, и вовсе не умирал. Иоанн Скотт Эригена. Даже в его имени скрыты – или раскрыты – загадки. Скотт – потому что он, возможно, шотландец; Эригена – потому что он, возможно, ирландец. Бесспорно то, что он был преподавателем и проповедником спорных идей в Париже. Кажется, великий Алкуин, аббат монастыря в Туре, будучи англосаксом, помог и другим юношам – выходцам с островов. Эригена стал настолько известным, что даже сам Карл II Лысый угощал его в своем дворце.

Иоанн Скотт пытался соединить неоплатонизм с христианством. Он, как и Августин, утверждал, что истинная философия и истинная религия – это одно и то же. Но, кроме объединения, Эригена занимался и полностью противоположными вещами. Возможно, такое было тогда время. Его покровитель Карл II в Верденском договоре перекраивает со своими братьями Людовиком и Лотарем империю Карла Великого, а Эригена пишет диалог “О разделении природы”. Истинная реальность – это универсальное, иерархическое сочетание (состояние) понятий. Все бытие распадается на четыре природы.

1. Natura quaenon creatur et créât. – Несотворенная и творящая природа. Это Бог – как высшая причина.

2. Natura quae creatur et créât. – Сотворенная и творящая природа. Это идеи, заключенные в божественном логосе – как причины творчества.

3. Natura quae creatur et non créât. – Сотворенная и нетворящая природа. Чувственный мир.

4. Natura quae non creatur et non créât. – Несотворенная и нетворящая природа. Это снова Бог как конечная цель мира. Так, на Боге, и замыкается бесконечный круговорот бытия, и циферблат Вечности затворяется.

Эригена доставляет много неудобств идеологическим кадровикам. В его досье мы читаем, что он “философ-реалист, создатель первой в Средние века целостной идеалистической системы”. Но одновременно этот “враг идей” становится символом самых революционных ересей.

Вольнодумство Эригены бесподобно. Творец и сотворенное Им – для него одно и то же. Бог есть все, и все есть Бог. “Загробная жизнь – это не реальность, а способ выражения”. Даже таинства откровения оказываются доступными сознанию, которое их объясняет. Авторитет происходит от разума, а не разум от авторитета…

В то время в Западной Европе распространяется мода на солнечные часы. Самым солнечным из них был Эригена. Но прежде чем я приступлю к рассказу о том, какие ужасные времена сверяли по нему свои часы, мне бы хотелось объяснить, зачем я бужу этот далекий дух. Я делаю это потому, что он своей тенью показывает нам на упомянутом выше циферблате необходимость Бога.

Только тогда, когда необузданный пантеизм и мистический аллегоризм Эригены становятся главным оружием братьев и сестер свободного духа, да и вообще почти всех воинствующих еретиков, только тогда (в 1225 г.) папа Гонорий III предает анафеме самого философа и его учение. Но это случилось позже.

Поскольку уж речь зашла о папском престоле в Риме, то надо признать, что на него взбирались всякие случайные люди: дети, разбойники, даже одна переодетая женщина. Однако бывали и блестящие папы. Несколько из них правили под именем Григорий. Григорий VII Гильдебранд (1073–1085) сломал хребет императору Генриху IV, консолидировал католицизм и… объявил войну инакомыслящим. Тогда-то и возник страшный термин, который мы приспособили к нашему времени, – диссидент.

Тем не менее как раз после этого папы началась полоса всяческих брожений, народных восстаний и религиозных войн на христианском Западе.

В своей книге “Социализм как явление мировой истории” И.Р. Шафаревич очень обстоятельно рассматривает социализм ересей. Подобная точка зрения представляется крайне полезной – хотя мне и не по душе ее чрезмерный радикализм: Шафаревич трактует ереси только как источник социального зла, не допуская того факта, что и они сами возникли как результат социальных несправедливостей. Странно и то, что он, сам будучи диссидентом, смотрит на средневековых диссидентов как на преступников.

А ведь ереси конфликтовали с папским престолом именно по вопросу политического тоталитаризма. Сторонники лжеучений упрекали официальную церковь за то, что она бесстыдно обслуживает бесправие, лишая человека его прав и свобод, обирая людей и т. д. Сильным аргументом “диссидентов” была роскошная жизнь высшего клира.

Нарушаемые божественные принципы свободы и равенства – именно это волновало людей, а не то, как складывать пальцы при крестном знамении. Именно ереси выстрадали сегодняшнее общечеловеческое право на плюрализм.

Некоторые еретики в описаниях инквизиции даже напоминали битников или хиппи нашего времени.

VII

Стояло лето 1963 года, когда Камен Калчев вызвал меня в свой кабинет. Он выглядел мрачным, почти испуганным. Вкратце он рассказал мне, что из ЦК партии в Союз писателей был направлен странный гость: некий Якоб Брантинг, молодой поэт, внук самого Ялмара Брантинга – одного из основателей шведской социалистической партии и глубоко почитаемого бывшего премьер-министра. Отцом же поэта был Георг Брантинг – знаменитый адвокат, один из тех, кто организовал контрпроцесс в защиту Георгия Димитрова. Так что упомянутого поэта следовало встретить наилучшим образом. Но гость оказался чудаком. По словам Камена, он ничем не интересовался и почти не разговаривал.

– На тебя похож, – пошутил в конце нашей встречи взволнованный председатель. – Возьми союзную машину, вези его куда решишь, делайте что хотите, главное – чтобы гость был доволен.

Ко всему прочему у молодого поэта Якоба Брантинга оказалась борода. Представляю, как мозолила она глаза ответственным пуританам, которые брились два раза в день по идеологическим соображениям. Я отвел викинга в одно заведение на берегу Панчаревского озера, надеясь, что водная гладь напомнит ему о родине и смягчит его шведскую душу. Но увы! Не смягчила. Результат был достигнут скорее благодаря ракии. Однако разговор все равно не клеился. “Наш товарищ” не интересовался победами социализма. Наконец, к ужасу красивой переводчицы, я не выдержал и укорил его:

– Слушай, а не экзистенциалист ли ты, часом? Что ты ведешь себя как битник в книжном Ферлингетти?

И тут произошло чудо. Гость оживился, даже улыбнулся – и начал болтать без умолку. Из его исповеди я узнал, что раньше он и на самом деле был битником. Впрочем, все его поведение определялось одним детским переживанием. Когда он пошел в школу и впервые переступил порог классной комнаты, учительница встала с места и заставила весь класс сделать то же самое:

– Дети, это внук великого Ялмара Брантинга! – и на глазах у всех поцеловала ему руку.

Это так потрясло маленького Якоба, он почувствовал себя таким униженным и посрамленным, что решил отомстить своей фамилии. Заставить всех Брантингов стыдиться его, чувствовать то же, что он сам в тот день, когда умирал от стыда. Ради этой цели он перво-наперво стал коммунистом. И начал борьбу против демагогов и социал-предателей – социалистов. Однако после XX съезда и венгерских событий Якоб разочаровался в коммунизме. Стал искать утешения у Камю и Сартра и на какое-то время практически превратился в битника.

– Пожалуйста, опиши мне, что значит стать битником! – стал упрашивать я, поскольку это обстоятельство меня сильно заинтриговало.

– Это тоже болезнь… – вот с каких слов началось его описание.

Я так и не понял, к чему относилось это “тоже”, потому что мне не хотелось его прерывать. Якоб будто говорил сам с собой:

– Просыпаешься ты одним прекрасным утром в то время, когда тебе пора вставать, но не встаешь. Лежишь и думаешь: “Как же прекрасно не вставать!” Твоя молодая жена подходит к кровати и нежно говорит: “Дорогой, кофе и завтрак ждут тебя”, но ты поворачиваешься к ней спиной. Немного погодя она снова подходит: “Дорогой, кофе совсем остыл, а ты опоздал на работу. Отлежись сегодня дома. Я вызову врача”. Тогда ты поднимаешься. Заходишь в кладовку. Напяливаешь на себя самые старые, рваные, грязные и страшные тряпки, хлопаешь дверью и идешь куда глаза глядят. Ты не знаешь, куда ты идешь, но чувствуешь, что это незнание прекрасно. Когда ты идешь в никуда, ты ходишь повсюду. Движение – все, цель – ничто…

– Но это же сказал Бернштейн.

Якоб не обратил на меня никакого внимания. Он бесцельно шагал по своим воспоминаниям:

– Ты поднимаешь руку и останавливаешь первую встречную машину. Едешь автостопом. В Швеции шоферы не могут не остановиться. “Куда путь держите?” – любезно спрашивает водитель. А ты ему отвечаешь: “Все равно. Езжайте куда-нибудь”. Водитель трогается с места, но тайком бросает на тебя трусливые взгляды. Он не знает, что и думать. А ты ощущаешь свое над ним огромное превосходство. Тебе не хочется думать. Тебе все равно. Солнце, небо, растущие по обочинам деревья и даже свежий ветер проникают в тебя через глаза. И природа завоевывает тебя. Водитель пытается заговорить с тобой, чтобы понять, не сумасшедший ли ты. Это досаждает, и когда тебе надоедает вконец, ты просто говоришь ему: “Остановись!” Опять же хлопаешь дверью и идешь через поле, останавливаешься перед каким-нибудь домиком, на твой звонок выходит приветливая хозяйка. “Что-то случилось? Чем я могу помочь?” – спрашивает она. “Я что-то проголодался!” – рычишь ты. В Швеции тебя непременно накормят. И так ты существуешь, не занимаясь ничем, кроме самого существования, и именно тогда к тебе приходит понимание того, что существование является великой самоцелью. Это не игривое dolce far niente. Это не азиатская нирвана. Это бескрайняя, как Космос, пустота.

– И как ты из нее вырвался?

– Думаю, что после некоторого периода опьянения любой человек испытывает ужас от Пустоты. Она становится невыносимой, как однообразная пища, как монотонный звук. Тогда ты начинаешь испытывать дикую ностальгию по наполненности и тебе хочется в нее вернуться. Ты понимаешь, что ты создан, чтобы создать, наполнить мир чем-то. И тебе нужно вернуться домой. Если ты этого не сделаешь, ты навсегда останешься в Пустоте. Я вернулся. Жизнь в битнических коммунах очень приятная. Меня испугали наркотики. Ведь я-то лишь алкоголик.

– Ты упомянул коммуны. Почему из битников не получаются коммунисты, а из коммунистов битники?

– Потому что бог коммунистов – власть, а для битников власть – это дьявол…

С поэтом Якобом Брантингом мы на всю жизнь стали друзьями. Когда мы увиделись с ним в Стокгольме, его дети уже встали на путь антибрантингства. В большой столичной квартире старого Ялмара они выделили маленькую комнатку, на дверях которой висела табличка: “Родительская резервация”. Но у Якоба были еще две лодки и маленький домик на маленьком острове в шведском архипелаге. Одна лодка – парусник – называлась “Поэзия”, другая лодка была моторной и называлась “Проза”. Якоб спросил меня, на которой из двух мы поедем на остров. Я выбрал “Прозу” – как более надежную. Всего лишь один раз в своей жизни я отказался от поэзии. Но “Проза” была доверху наполнена бутылками, и мы чуть не пошли ко дну. Когда мы добрались до Телячьего острова (так называлась земля Якоба), мы объявили его независимым государством свободного духа. Но все это произошло позже, и эти истории я расскажу, если однажды придет их время.

Потому что сейчас я все еще в XI и XII веках, у катаров.

VIII

Альбигойцы утверждали, что все земное, особенно власть церкви, является порождением Люцифера. Их иерархия была очень упрощенной: “верующие” и “посвященные” (это напоминает орфических внутренних и внешних, эзотерические и экзотерические круги, а также манихейскую структуру). “Верующие” в случае смертельной опасности имели право отречься от своей ереси. “Посвященные” же были обречены защищать свои идеалы до конца, до самой смерти. У них не было права на брак, на дом и на собственность. (К женщинам альбигойцы не прикасались.) Они постоянно жили на содержании у “верующих”. Считается, что “посвященных” было около 4000 человек.

Именно эти чистые апостолы, появляющиеся и исчезающие, как призраки, распространили по Европе магию богомильской коммуны. И не думайте, что “посвященных” сожгли и стерли с лица земли. Их можно встретить и поныне – притаившимися между строк какой-нибудь безобидной книги, как в пещере на обочине дороги. Невинные читатели – путники, следующие за мечтой о счастье, оставляют им слезу или вздох вместо пищи. А на другое утро они просыпаются, почувствовав внутри обжигающий огонь, и понимают, что тоже стали “верующими”.

Если это вы – отрицайте!

Правда, у “посвященных” нет права отрекаться.

Когда Советский Союз самовзорвался, произошел обратный процесс: “посвященная верхушка” первой отреклась от своих идеалов, а “верующие” остались, чтобы поплатиться за катастрофу жизнью.

Секретные службы распродали тайны “реального социализма”. А мистерии катаров не прояснены до сих пор. Ну, допустим, известно, что в 1167 году в Сан-Фелис рядом с Тулузой состоялся публичный собор, созванный “папой” Никитой. Известно, что на нем присутствовали и делегаты от Болгарии (которая тогда находилась под византийским владычеством). Но что на нем обсуждалось?.. Нам известно (в основном от инквизиции), что катары выступали против крещения (как ритуала), против брака (как договора), против любого официального богослужения и любого подчинения. Катары верили в то, что Божья справедливость осуществляется через единство (общность) и равенство. Творец дал каждому по два глаза и одному рту (выделив на все про все одно сердце). Так называемое “обобществление женщин” для проклятых еретиков – “свободная любовь”, а вот для Великой блудницы – “разврат”. Что касается светской власти, то катары ее презирали, но не недооценивали. Так, в Боснии их взгляды становятся официальной религией и разделяются местными князьями до самого вторжения турок.

В 1113 году некий Танхельм, в которого вселился Святой Дух, был объявлен катарским королем Антверпена и правил до 1125 года. На юге Франции, в Провансе, в городе Альби (отсюда и название – “альбигойцы”) и особенно в Лангедоке, еретические учения почти пятьдесят лет были религией власти. Для борьбы с альбигойцами Веронский церковный собор 1183 года учреждает Святую инквизицию. Война против катаров, бугров, патаренов и др. с целью выкорчевать корни ереси ведется повсеместно, по всему фронту.

11 февраля 1211 года коварный болгарский царь Борил устроил суд над богомилами на первом Соборе, созванном специально для этого.

Против тулузских графов был снаряжен целый Крестовый поход под предводительством Симона де Монфора. Взята грозная Каркасонская крепость. А в 1244 году и последнее убежище катаров – неприступный Монсегюр. Еретиков уничтожили с особой жестокостью.

Все это родильные муки Ренессанса. Это время Роджера Бэкона. Это время, когда в Англии (15 июня 1215 г.) подписывается Magna charta libertatum. Это время Крестовых походов, время трубадуров и авантюр. Путешественники, подобно Марко Поло, ищут край света. Это время, когда возникают монашеские ордена: орден попрошаек святого Франциска из Ассизы и богатый орден святого Доминика.

Это время, когда алхимик, богослов и волшебник Альберт Великий констатирует, что почти все чудотворные камни утратили свои магические свойства. Каждый год появляется новый университет. В 1119-м – в Болонье, в 1160-м – в Париже, в 1167-м – в Оксфорде, в 1222-м – в Падуе, в 1224-м – в Неаполе, в 1225-м – в Саламанке… В этих университетах (особенно в Парижском) могучие духи ведут битву, равносильную войне альбигойцев.

Античности неведома эта дикая нетерпимость к инакомыслию даже твоего идейного брата. Человечество не было подготовлено к такой нетерпимости. Сегодня – увы! – мы даже слишком готовы к ней. Как тень из могилы, встает ненависть. С ее губ срываются ложь, клевета и слова поношения. И все это – опять же во имя неких светлых идеалов.

Ансельм Кентерберийский (1033–1109) – итальянец по происхождению, последний патрист и первый схоластик, опираясь на воззрения Блаженного Августина, начал борьбу против уже 200 лет как мертвого Эригены. (Что для тогдашних людей было 200 лет?! Мне кажется, что фанатичная вера лишала их представления о времени.) Юг вроде бы собирался отомстить Северу. Ансельм, разумеется, с неменьшей страстностью воевал против еще живого тогда Росцелина. “Знание – это служанка веры” (говорят, это слова Ансельма). “Я верю для того, чтобы знать (чтобы понимать), а не наоборот!” Фанатичная ярость Ансельма разделялась и знаменитым мистиком, позднее причисленным к лику святых, аббатом Бернаром Клервоским (1091–1153). Он был направлен с миссией против альбигойцев в Южную Францию. Вернулся же он оттуда с непрестанными призывами и проповедями о священных войнах. (Ему приписывается заслуга организации второго Крестового похода.) Но самым главным врагом Ансельма, врагом, против которого духовенство вело двадцатилетнюю войну, был великий Пьер Абеляр (1079–1142). Будучи сыном бретонского рыцаря, Абеляр отказался от привилегий первородного сына, дабы стать рыцарем диалектики. Впрочем, и у него была достаточно бурная молодость. Из-за безумной любви он решил кастрировать себя (?!). Пьер прослыл царем диспутов. Его подозревали в том, что он проводил диалектику под видом служанки в спальню богословия, чтобы та заразила его венерической болезнью. Его девиз был противоположен мысли Ансельма и Бернара Клервоского: “Я знаю (понимаю), дабы верить”. Ученики со всего мира слушали его с восхищением. (Среди них был и Арнольд Брешианский, которого сожгут впоследствии как еретика.) Абеляр защищал природную религию людей, которые не читали Священного Писания и даже не приняли таинства крещения. По-моему, это очень смело. В своем знаменитом труде “Да и нет” Абеляр сопоставляет различные мнения, высказанные отцами церкви по одному и тому же вопросу. Тем самым он будто хочет внушить нам, что во всяком предмете и всякой мысли содержится как подтверждение, так и отрицание.

Абеляр выражал вольнодумство предренессансного города Парижа! Посредством Абеляра дух Аристотеля восстал против платоновской оргии в христианстве. И этого духовенство ему не простило. Бернар Клервоский утверждал, что Абеляр означает “лающий на Бога”. По существу, в конце-то концов со всех сторон облаяли самого Абеляра. И он угас за два года до того, как вспыхнул Монсегюр. Абеляр не был напрямую связан с альбигойцами, но его учителя Беренгарий Турский (1000–1088) и особенно Росцелин Компьенский (1050–1112) были философскими знаменами катаров. Благодаря таким проповедникам, как они, уничтоженная ересь катаров переродилась в сумасшедшее движение “Братья и сестры свободного духа” и в “Апостольских братьев”.

•

Аббат Иоахим Флорский тоже не думал создавать секты и антиклерикальные движения. Наоборот! Он искренне полагал, что воюет против катаров. Тем не менее вскоре после смерти его произведения стали необходимы идеологии воинствующих ересей как воздух. Потому что он утверждал, что там, где Бог Дух, там и свобода. Иоахим видел будущее человечества в образе мирового монастыря, в котором люди станут жить беззаботно и ни в чем не нуждаясь, потому что все в нем будет общее.

Амальрих Бенский в это время читал в Парижском университете лекции и проповеди, кишевшие похожими идеями. Их общий пафос проистекал из прозрения, что Бог везде. А оттуда следовало равенство всех перед лицом Бога. И именно эта идея объединяет все многочисленные и многообразные еретические движения.

Где Божественный Дух, там и свобода! И там, где свобода, там и Бог Дух! Это “верую!” преданных анафеме пленяет! Это их кредо.

На него опираются “Братья свободного духа”.

Их призраки бродят по всей Европе. Хватит уже с нас призраков! Да, но, вероятно, именно от них пришла к нам метафора о призраке коммунизма. И именно они выступали за равенство и общие блага. Практически, впрочем, это выражалось в грабежах богатых церквей и монастырей. Особенный акцент делался на свободной любви. Апогей этого движения наблюдался в Италии, что, вероятно, объяснялось близостью к Великой блуднице. Только в Италии они были известны как “Апостольские братья”.

IX

Где-то в окрестностях Пармы некоему хитрому, а может, и глупому крестьянину по имени Сегарелли отказали в принятии в орден францисканцев. Несчастный вошел в соседнюю церковь и много дней созерцал лики апостолов, пока те не ниспослали ему откровение, суть которого сводилась к необходимости совершить странные поступки. Сегарелли продал свой дом и раздал полученные деньги бедным, а сам стал нищим проповедником. Это случилось всего за год до предсказанного Иоахимом Флорским апокалипсиса ибо года. Люди были настолько напуганы Страшным судом, что отзывались на призывы Сегарелли примириться с врагами и вернуть украденное. К этому времени “Братья свободного духа” были уже преданы анафеме в Англии и Германии. Папа отказался благословить новый орден. Это озлобило Сегарелли и его сторонников. В 1294 году еретик был арестован, а по случаю наступления XIV века сожжен на костре.

В это время во главе секты встал некий Фра Дольчино – Сладкий, – незаконный сын священника. Его романтическая любовь к Маргарите – послушнице из монастыря Санта-Катерина – подсказала Сладкому лозунг “В любви все общее”. Фра Дольчино жил в евангельской бедности. Он не прикасался к деньгам. Подаяния называл хлебом небесным. (Сегодня это называется спонсорством.) Скрывался в Далмации, очевидно служа королю Арагона и Сицилии.

В 1303–1304 годы Фра Дольчино как “отец нового народа” возглавил поход в Италию, намереваясь, по всей видимости, стать папой (он заставлял своих приверженцев целовать ему туфли).

Его воины, которых прозвали ангелами мести, осквернили много церквей и монастырей.

Его полководцы разгромили несколько отрядов крестоносцев. В конце концов его ополчение потерпело поражение из-за нехватки продовольствия. Об этом повествует отрывок из La comedia Данте Алигьери, в котором сам дух Мохамеда (!) советует Дольчино позаботиться о продовольственных запасах на зиму. В оригинале это звучит так:

 
Or di a fra Dolcin dunque che s’armi,
tu che for se vedray il sole in breve,
s’ello non vuol qui tosto seguitarmi,
 
 
si di vivanda, ehe stretta di neve
non rechi la vittoria al Noarese,
ch’altrimenti acquistar non saria leve.[62]62
Скажи Дольчино, если вслед заАдом Увидишь солнце, пусть снабдится он,Когда не жаждет быть со мною рядом,Припасами, чтоб снеговой заслонНе подоспел новарцам на подмогу;Тогда нескоро будет побежден.(Перевод М. Лозинского.)

[Закрыть]
 

(Ад, Песнь XXVIII)

Сладкий – Дольчино – будоражил итальянскую литературу вплоть до Умберто Эко.

Фанатик был взят в плен и подвергнут страшным мучениям, но даже тогда не отрекся от своей ереси. Сначала на его глазах заживо сожгли его любимую Маргариту. Затем на каждом перекрестке ему ломали по одной кости. Наконец сожгли и его самого, прежде чем он успел умереть от пыток.

Тогда Джотто был 51 год.

А происходило все это во времена папы Климента V От страха или по другим причинам этот папа (бывший епископ Бордо, да к тому же якобы бывший альбигоец) бежал в Авиньон. Оттуда, поддавшись нажиму короля Филиппа IV Красивого, он и запретил таинственный и всемогущий орден тамплиеров.

13 октября 1307 года точно на рассвете во всей Франции одновременно арестовали всех рыцарей и монахов-храмовников в их монастырях-крепостях-банках.

Орден, созданный в Иерусалиме в 1111 (или в 1118) году девятью рыцарями – товарищами к тому времени уже мертвого Готфрида Бульонского, представлял собой большую международную организацию. Это был самый богатый ростовщик Средневековья. Кроме денег воинствующий орден хранил множество драгоценных тайн, украденных из Древнего Египта (каббала, возможно, лишь одна из них) и сохраняемых в подземельях Храма Соломона.

Тамплиеры были подвергнуты Филиппом IV неслыханным мучениям. Увы! Их сокровища и тайны исчезли. В марте 1314 года Великий магистр Жак де Моле был сожжен на костре перед собором Парижской Богоматери. Умирая, он произнес проклятие в адрес папы Климента V и Филиппа IV Красивого, который наблюдал за казнью из окна стоявшего неподалеку дворца, а также в адрес всей французской монархии. Смысл проклятия был таким: “Вы следующие!” Папа умер месяц спустя. Король не дожил до конца года. В монастыре Сен-Жакоб, где были осуждены и казнены многие тамплиеры, четыре века спустя был создан Якобинский клуб. Его члены возглавили Великую французскую революцию, свергли монархию и гильотинировали короля с королевой, которые до этого были заточены в башне Тампль, бывшей твердыне тамплиеров. После королевской казни какой-то гражданин вскочил на эшафот, намочил руку в свежей крови, воздел ее к небу и прокричал: “Жак де Моле, ты отмщен!” Как ты себя чувствуешь, товарищ мистик? Говорят, это был какой-то масон. Те из тамплиеров, которые успели скрыться от инквизиции, прятались в мастерских (крытых помещениях, ложах) каменщиков (масонов). Так, согласно некоторым легендам, и возникла масонская ложа – Вольные каменщики истории.

Тамплиеры, розенкрейцеры, масоны и иные подобные организации, в отличие от миноритских коммун еретиков, в которых равенство было modus vivendi, представляли собой тайные общества очень богатых (материально и духовно) людей. В этом смысле они гораздо больше напоминали пифагорейский союз. А может, они были созданы по общему тайному образцу. Потому что и Орфей, и Пифагор, и Платон, и тамплиеры заглядывали в тайные сокровищницы Древнего Египта. А ведь никто не знает, из какого исчезнувшего мира черпал он свои материальные и духовные богатства.

Существование сверхбогатых коммун, безусловно, возможно. Но наши закоренелые представления о коммуне по большей части миноритские, поскольку происходят из эпохи раннего христианства, проходят через средневековый “социализм” еретиков и фантазию утопий, преломляются сквозь мировоззрение санкюлотов, разгром Парижской коммуны и победу Октябрьской революции и доходят до колхозов и лагерей. Но лихорадочные умы по-прежнему грезят тайными обществами, которые бы правили миром, невидимыми империями со странными наименованиями (например, Ротшильд – Красное знамя и т. д.)

X

Поскольку в ибо году апокалипсис так и не наступил, еретики распространили мнение, согласно которому конец света откладывался до 1420 года. Но за пять лет до того, как должен был сгореть мир, сгорел Ян Гус. В идейном сердце этого великого средневекового мыслителя словно бы слились все те ручейки недовольства Великой блудницей, которое испытывали еретические движения и секты. Ян Гус нащупал самые болезненные из ее пороков: симонию и индульгенции. Чешский бунтарь был отлучен от Святого престола в 1412 году. Но через два года после этого события у него хватило смелости явиться на Констанцский собор, чтобы защитить свои идеалы. Он был послан на костер и сожжен (в возрасте 44 лет) 6 июля 1415 года. Искры от его костра разожгли движение гуситов в Богемии. Самые воинствующие из них собрались недалеко от Праги в укрепленном лагере, или маленьком городе, под названием Табор. В период наивысшего расцвета движения армия таборитов под руководством Яна Жижки и Прокопа Великого достигла Берлина, Лейпцига и Вены. Это были так называемые Великолепные походы. Победы таборитов свидетельствуют о той скрытой силе и вдохновении, которые пробуждаются вместе с призывами к справедливости, равенству и свободе там, где имеются хорошие проповедники и полководцы.

Папа так испугался, что на Базельском соборе (1433 г.), когда стороны пошли на серьезные взаимные компромиссы, снова принял гуситов в лоно католической церкви. А те истинные табориты, которые не признали этого соглашения, были убиты в жестокой битве при Липани 30 мая 1434 года.

•

Табориты все еще защищали отдельные крепости и лагеря в опустошенной Богемии, когда в 1436 году вышла первая печатная книга Иоганна Гутенберга (“Латинская грамматика” Элия Доната). Это событие, считают многие, являет собой первый условный пограничный рубеж между Средними веками и Новым временем. Другие же исследователи полагают таким рубежом взятие Константинополя Мехмедом II в 1453 году. Этот год удобен еще и тем, что тогда закончилась Столетняя война.