Текст книги "Тень Прекрасной Дамы. Марина и Анна"

Стихи, написанные во сне. Святки

 
Я слышала эту мелодию грез,
Звучавшую где-то в тумане столетий,
Душа уносилась к безбрежности звезд,
Чтоб в дом мой вернуться потом на рассвете
,
И в том путешествии время текло
Иначе, и не было больше печали,
Чем холод усмешки, и голос, излом
Той ночи, мне было тревожно ночами.
 
 
Ведь тьма укрывала к прозренью пути,
Дышала отчаяньем и пустотою,
Смогла я дорогу обратно найти,
Мы счастливы будем лишь вместе с тобою.
 
 
Но в дерзком полете мечты я жила,
Хотелось прозренья, хотелось участья,
И эта мелодия нас увела
В туман и к границе внезапного счастья.
 
 
И призраки там, у последней черты,
Готовы вернуться в мой дом до рассвета.
И музы подарят мечты и цветы,
И ближе окажутся сны и кометы.
 
 
Душа уносилась к безбрежности звезд,
Чтоб в дом мой вернуться потом на рассвете
Я слышала эту мелодию грез,
Звучавшую где-то в тумане столетий,
 

Бродский 13 января, пятница

 
Не выходи из комнаты пустой,
И праздник там не праздник, и хандра,
Когда поэт просился на постой,
И Старый новый год встречать пора,
Я для тебя камин легко зажгу,
И Санту приглашу на огонек,
И вместе мы послушаем пургу,
Ту музыку твоих волшебных строк,
 
 
Поэт всегда немного чародей,
Особенно в такие дни на святки,
Не выходи, не пропадай в метели
Лишь у камина будет все в порядке.
А там русалок снежных хоровод,
В Венеции про них давно забыли,
А тут поэт чарует и поет,
И небеса объятия открыли.
 
 
И ночь была так дивно хороша,
В моей Сибири, прямо в сердце мира,
Металась, и летела прочь душа,
И беды все метель похоронила,
Ты вспоминал какой-то давний год,
Не веря в то, что все тогда случалось,
Но нам метель о вечности поет,
Снегурочка в окошко постучалась,
 
 
Не выходи и зверя не буди
В моей душе влюбленной и крылатой,
И Карачуна вдалеке шаги,
Но не наступит, ангел мой, расплата.
Поэзия жива и будет жить,
Царит вдали и в музыке и в слове.
Ты мне надежду снова подари,
Пусть пропасть меж надеждой и любовью
 
 
Не будет слишком велика, как знать,
Когда еще мы свидимся с тобою,
Ты в вечность, ну а я сажусь писать,
И Старый новый год, он стал судьбою.
Таким он и запомнится потом,
Грузинское вино и песня вьюги,
Мы выйдем провожать тебя с котом,
В ту пропасть, замело тут всю округу.
 
 
А мир живет в тумане и плену,
Встречает свет, гадает и пророчит,
Нам пережить бы новую войну,
И встретиться, какой счастливый случай.
Ни боли, ни потерь и не утрат,
Все так прекрасно, в жизни, в этом мире,
И души – птицы белые летят,
Куда-то к свету, к радости, к кумир
 

Фауст не любил стихов и поэтов

 
И вдруг зазвучали стихи на рассвете,
Да что там стихи, это были поэмы,
И нес их охапками северный ветер,
Звучали они так легко, вдохновенно,
 
 
Пусть Фауст сначала противился яро,
Потом лишь рукою махнул обреченно,
И было в них столько и света, и жара,
Прислушавшись, тихо подумал о чем-то.
 
 
Смирился? Не знаю, быть может, смирился
Иль понял, что это теперь неизбежно,
И мир его дивный в тот миг изменился,
А просто поэты вернули надежду,
 
 
Она умирала последней когда-то,
В том доме далеком все таяло тихо.
И кот говорил: – Это просто расплата.
И глохли там звуки последнего крика.
 
 
Но вот они снова к ним в ритме вернулись,
И все оказалось не страшно, не больно.
И словно бы мертвые души проснулись.
Хотел, но не крикнул: – Довольно, довольно.
 
 
Там музыка в темных застенках взлетала,
И слово ее окрыляло, живило,
Вдруг он усмехнулся: – Давай-ка сначала,
Как все это было забавно и мило.
 
 
А проза пока дозревала в тумане,
Душою владела его поэтесса,
Да, все мы меняемся в жизни с годами,
Не этим и жизнь, мой герой, интересна.
 
 
Что было в последнем его монологе,
Когда немота овладела душою?
Я слышала это сквозь дали и сроки,
Он слушает молча, он больше не спорит.
 
 
Он просто упрямство с усмешкою примет,
И то, что писалось там так вдохновенно.
И вои метели, и летние ливни,
Все это поэзия наша объемлет.
 
 
И я с нею часто прощалась, но снова
Она возникала, она ликовала,
И мир открывался в порывах по-новому,
И проза ей снова дорогу давала
 

Код Фауста

 
Я иду к тебе, мой Фауст,
Через годы и столетья,
Королева черной масти,
Я еще за все отвечу.
 
 
А пока в пылу страданий
Я роман спасаю снова,
Только плен очарований,
Вырвет из забвенья Слово.
 
 
Пусть Фадеев стрелы мечет,
Пусть союз молчит устало,
Над главой моею месяц,
И душа затрепетала,
 
 
Это лунная богиня
Над водой болот колдует.
Нынче стану Берегиней,
Я судьбу приму другую.
 
 
Мы прошли все муки ада,
Мы остались, воплотились.
Искушать меня не надо,
И не жалость и не милость,
 
 
Надо мной теперь не властны,
Все чужое, все пустое,
Я иду к тебе, мой Фауст,
Неразлучны мы с тобою.
 
 
От клубка я змей избавлюсь,
Им меня сломить едва ли,
Ты не бойся, с ними справлюсь,
Помнишь, как мы хохотали
 
 
Над нелепостью иллюзий,
Над печалью упованья,
Все смешалось, сны и люди,
И волненья, и страданья.
 
 
Королева черной масти,
Я еще за все отвечу.
Я иду к тебе, моя Мастер,
Через годы и столетья,
 

Страсть

Кавалер де Гриэ! – Напрасно

Вы мечтаете о прекрасной,

Самовластной – в себе не властной —

Сладострастной своей Manоn.

М. Цветаева

 
Искал свою Манон и жил лишь ею,
Нам оставляя веру в страсть и нежность,
Вот и смотрю я на мужчин смелее,
И прочь гоню покой и безнадежность.
Роман французский так далек и близок
Что хочется забыть про все иное,
Театр полон, и со мной лишь призрак,
А крылья вырастают за спиною.
 
 
Люблю и жду чего самой не ясно.
И все-таки в тумане обреченно
Я понимаю, эта жизнь прекрасна,
Когда профессор говорит о чем-то,
А может быть о ком-то – взгляд Марины,
Нет, Маргариты, как все там опасно,
Уходят в полночь в никуда мужчины,
А вы останьтесь, сразу станет ясно,
 
 
Что вас не спутать с ними, даль алеет,
Закат печален, ведь она не с нами,
И только призрак бродит по аллее,
И исчезает где-то за морями,
А я так обреченно жду финала,
И словно свет укрылся, и в тумане
Пронзительно так скрипка возникала,
Но где-то там за дальними горами.
 
 
Там было тихо, пустота, печали,
А он Манон не отпускал, о, Боже,
Но вырастали крылья за плечами,
И скрипка пела, души растревожив
 

Монолог Зинаиды

 
Увянут все цветы, умчатся птицы,
Враги умрут, друзья уйдут в туман,
Когда мне вдруг захочется проститься,
С метелью, и в объятьях теплых стран
На миг остаться, снова вспоминая,
Россию, словно призрак роковой,
Я Блока пред уходом прочитаю,
И встречусь в тот рассветный час с тобой
 
 
Я напишу поэму для героя.
Чтобы оставить Анне морок сна,
Еще жива, еще с судьбою спорит,
Хотя уйдет так скоро и она.
Мой пробил час, и я зову – Сережа,
Встречай свою валькирию в тиши,
Не представляли, как расстаться можно,
Вот потому навстречу он спешит.
 
 
А за окном уже засентябрило,
И осень так безмерно хороша,
Но мне четыре года пусто было,
Не жить, мой друг, и вовсе не писать.
Но вот теперь я крылья распрямляю,
Несусь туда, где ты один грустил,
И медленно цветы тут увядают,
И в небесах единственный мотив,
 
 
Минор Шопена, где же взять мажора.
Пусть будет наш уход еще светлей,
Париж бурлит, и встретимся мы скоро,
И в вечности я жду тебя, Сергей.
Как странно, кто там медлит у порога,
Да, он красив, но это ведь не ты,
А где же мой, единственный, у Бога,
Его просила, с этой высоты,
 
 
Не разглядеть мне было, и напрасно
Сюда стремилась, не пойму, где он.
Стоит другой, усталый и безгласный,
И тени в тишине со всех сторон
Нас окружили, странно все и лживо,
Я в рай стремилась, где он в этот миг?
А это ад, хотя тут все красиво,
И что ж, мы ад разделим на двоих?
 
 
Я не пойму, мне ничего не ясно,
Мой мир распался и далек мой дом,
И я ждала и шла к тебе напрасно,
И лишь луна повисла за окном.
 

Лекция профессора о Набокове

 
Тишайший снегопад
над миром снов печальных,
Все чувства невпопад,
Все горечь и отчаянье,
Душа плывёт в туман
Садов давно забытых,
И чувства все обман,
И скомканы событья.
И как прийти в тот мир,
Где нет тебя в печали,
Мы завладеем им,
Но стережет отчаянье,
Влечет к тебе Лолит,
Как бабочек в ненастье
И кто же устоит
пред обещаньем счастья.
 
 
Была строка легка,
Был мир чужим понятен,
А встреча далека,
И голос твой невнятен
И Ада, словно ад,
И Камера обскура,
И не придет назад
Тот мальчик злой и хмурый.
Печаль его легка,
Английский стал роднее,
Россия далека,
Назад прийти не смеет.
Пугает чувств оскал,
И все труднее вспомнить,
Как он ее ласкал
В пустом изломе комнат.
 
 
Прочтут ли это там,
За роковой чертою.
Да, он уходит сам,
И возвращать не стоит.
Тот мир, тот сад, тот дом,
Все было не реально,
И снег за тем окном,
И девочка, и спальня.
И миг забытых грез,
Т бездны пасть сияет,
Зачем ты ей принес
Ее лишь забавляет
И страсть твоя в глуши
И морок сна сердитый,
Но к ней опять спешит,
Он не найдет Лолиты.
Любовь ее – мираж,
А смута в пропасть манит,
Ты все потом отдашь
За тот фонтом в тумане,
За злую горечь грез,
За зной и за мороз,
За ангельское пенье
 

«Ночь черной розой мечется вдали…»

 
Ночь черной розой мечется вдали,
И Маргарита Фаусту не внемлет,
Она мечтала о земной любви,
А Фауст страсти только и приемлет,
 
 
Вот так они живут в лесной глуши,
Земную жизнь пройдя до середины,
И ты в пределы ада не спеши,
Ведь любят нас совсем не так мужчины,
 
 
И черной розы ясен скверный знак,
И мир поник во всем своем величье,
Мужчины любят нас совсем не так,
А на рассвете вовсе безразличны.
 
 
Мы продолженья ждем, но суета
Уводит их и в новые объятья,
Готова бросить, ты была не та,
И равнодушно примет он проклятья,
 
 
Опомнится, да поздно, все кругом
В метели тонет, не найти ответа,
И о младенце он не знал своем,
И струсил, затерялся снова где-то.
 
 
Тебе же смерть милее жизни той,
– Свободна, – перед казнью восклицает.
И странный мир, холодный и чужой,
Так равнодушно гению внимает
 
 
Он тоже Фауст в мареве страстей,
Ему другое видится едва ли.
Над Маргаритой бедною своей
Недолго слезы льет в немой печали..
 

«Но я иду сквозь время и пространство…»

 
Но я иду сквозь время и пространство,
Заполненное снегом и тоской,
Лишь в этом будет с нами постоянство,
Иду, и знаю, встречусь я с тобой.
 
 
Когда и где, да для меня не важно,
Но встреча состоится в звездный час,
Вот потому сильна я и отважна,
И мир чужой, легко касаясь нас,
 
 
Отпустит на свободу и оставит
В плену еще не вспыхнувших страстей,
И пусть опять все будет против правил,
Но ты в меня, профессор мой, поверь.
 
 
Растаяла в тумане Маргарита,
И Анна у художника в плену,
Я подниму тогда бокал разбитый
И выбросив тебя лишь обниму.
 
 
И ангел пот сотрет со лба устало:
И пролепечет: – Наконец-то вместе.
А в небесах звезда во тьме сияла,
И повторив слова забытой песни,
 
 
Забуду я печальный взгляд Марины,
Ее слова о страсти роковой,
И я пойму, что в мире нет мужчины,
Который бы сравнился тут с тобой.
 

«Сквозь музыку вьюги…»

 
Сквозь музыку вьюги
слова проступил внезапно,
Протяжные песни
неслись и тонули во мраке,
А снег оседал, и с каким-то
незримым азартом,
Мы были отправлены жить
в той несыгранной драме.
 
 
В ней было так много
тоски и внезапной печали,
В ней не было света,
откуда возьмётся тот свет,
И все-таки мы на звонки
в тишине отвечали.
И ждали сражений,
и верили в солнце побед.
 
 
Там снова звучали
какие-то звездные скрипки,
Они прорывались сквозь бурю
и были слышны,
И мир замирал в этой нежности
слов и улыбки,
Нам снова приснились
какие-то дивные сны.
 
 
И драма жила, и ее мы
озвучили с вами,
Влюбились в ту жизнь,
так казалась она хороша,
По лунной дорожке
неслись, упиваясь мечтами,
И к солнцу стремилась
в ту зиму устало душа.
 
 
Мой ангел хандрил,
он не видел ни снов, ни дороги,
Помочь ему вряд ли
могла я в ту лунную ночь,
Когда замирал адмирал
в тишине на пороге,
И кони удачи неслись
ошалелые прочь.
 
 
Все было печально
и ясно, но я понимала,
Что время не вечно,
что кончится этот полет,
И звездная ночь сквозь
сомненья мои проступала,
В безбрежном просторе
лишь снег все идет и идет
 

Плен воспоминаний

Все проходит, да не все забывается

И. Бунин

 
И вдруг всплывает в памяти тот миг,
Как озаренье, он подобен чуду.
Мы этот мир делили на двоих,
И думала, его я не забуду,
Но снегом запорошена тропа,
Ведущая на темную аллею.
Там Смерть стоит бессильна и слепа,
И кажется, что нас она жалеет.
 
 
Но как забыть мне тот цветущий сад,
От запаха сирени я пьянею.
И вспомнив все, опять иду назад,
В твои объятья, в темные аллеи.
Сгорает на глазах у нас звезда,
Мы загадать желанье не успели,
Вот и расстались нынче навсегда
Не соловьи, а пушки там запели.
 
 
Войну назвали Первой мировой,
Она была и жуткой, и кровавой,
Мечом ее разрезаны с тобой
Мы навсегда, о, этот мир лукавый,
По юности железным сапогом
Прошелся он, все на пути сминая,
– Проходит все, – твердил поэт о том,
Надежды нам не оставляя.
Мы этот мир делили на двоих,
И думала, его я не забуду,
И вдруг всплывает в памяти тот миг,
Как озаренье, он подобен чуду
 

Его не стало

28 января 1996 года, 27 лет назад, не стало Иосифа Александровича Бродского. Поэту на момент смерти было всего 55 леи

 
Не стало Бродского в ту зиму,
Там на исходе января
В Венеции его любимой
Вдруг стала алою заря.
 
 
Все было тягостно и смутно,
Царила ночь в тиши аллей,
Когда в последние минуты
Спешил к Венеции своей.
 
 
Припомнив Питера громады,
И мрак, он задыхался там,
И женщина у той ограды
Стояла, только птичий гам
 
 
Ее в тот час опять встревожил,
И растворился в пустоте,
Она забыть его не сможет,
Метель металась, в высоте.
 
 
Так много звезд еще мерцало,
И лишь одна едва видна,
Она в ту полночь угасала
И падала в туман она.
 
 
Свиданья больше не случится,
На этом свете точно с ним,
И суетливая столица
Не ведала, что мы стоим
 
 
На сломе яростной эпохи,
Живем в чужие времена,
Когда безмолвнее пророки
Парят, шагая по волнам,
Куда-то в дальние пределы,
Где нет ни жизни, ни любви,
Не долетают вражьи стрелы,
Там не попросят: – Ты живи!
 
 
И он один застыл в тумане
У той нейтральной полосы,
Помедлил чуть между мирами
И скрылся, мертвые цветы
 
 
Покой и нежность излучали,
А как хотел писать и жить,
Презрев гоненья и печали,
Тут наконец счастливым быть.
 
 
Все слишком быстро оборвется,
Придут иные времена,
И лишь звезда на дне колодца,
Ему теперь с небес видна.
 
 
А мы опять проходим мимо,
И слепоты не избежать,
Бредут куда-то пилигримы,
Чтобы вернуться к нам опять.
 
 
В Венеции его любимой
Вдруг стала алою заря.
Не стало Бродского в ту зиму,
Там на исходе января.
 

«На полотне ушедшая эпоха…»

 
На полотне ушедшая эпоха
Живет в стихии вечной в грозный час,
Сражаются геройски в век жестокий,
И вдохновляют неизменно нас.
 
 
Их вел Дроздовский сквозь года и веси,
Корнилов снова в битву уходил,
Их не было прекраснее на свете,
И им хватило веры, воли, сил,
 
 
Чтоб к нам пробиться, боль свою скрывая,
Из той России свет неся сюда,
И снова конь над бездну взлетает,
Их на восток увозят поезда.
 
 
Закат багрян, рассвет не за горами,
И надо бы картину дописать,
О том, что было и что будет с нами
Художник говорит с тобой опять.
 
 
Он из другого времени, я знаю.
Пигмалион сумеет оживить
Своих героев, кисть его взлетает
Над полотном, бессмертье подарить
 
 
Им может только он, звезда сияет,
Корнилов рвется в свой последний бой,
И где-то там Дроздовский умирает,
И замер мир в печали вековой
 

«Пилигримы уходят в небо…»

 
Пилигримы уходят в небо,
Не прощаясь, легко, упрямо,
Отшвырнув звездный плащ и немо
Разыграв последнюю драму,
 
 
Пилигримы уходят в море,
Чтобы в просторах его остаться,
И пустая затея – спорить,
И не стоит просить остаться,
 
 
Там, где бездна свои объятья,
Для скитальцев опять раскроет,
Что восторги им и проклятья,
Пилигримы уходят в море.
 
 
И по узким тропинкам в горы,
Поднимаются на рассвете,
Ближе к солнцу, с судьбой споря.
И смеются они, как дети,
 
 
И в печали, давно забытой,
Ад пройдя на земле кромешный,
Нам оставив стихи, молитвы,
Так они покоряют вечность.
 
 
Ну а мы в суете иллюзий
Вспоминаем, как это было,
Пилигримы ведь тоже люди,
Только жили они красиво…
 

Три Гамлета

 
Увидеть Бродского и жить,
В плену поэзии незримой,
Чтоб снова Ариадны нить
Вела нас в мир его любимый.
Туда, где город на воде
Слегка качается и тонет,
И маскарада тень везде,
И кажется, что признак стонет.
Но нет, смеется, в этот миг,
На самом кончике сознанья,
Вдруг появился дивный мим,
Мираж, очей очарованье.
И тот, кого любил весь свет,
К нему в Италии стремился,
Как странно всех их больше нет,
Как дико мир переменился,
Один упал, ушел другой,
В Венеции растаял третий,
Осталась вечность и любовь,
И встречи не на этом свете.
И мы в мерцанье фонарей
Срываем маски на рассвете,
Потом уходим все быстрей,
Туда, где тишина и ветер,
Он нам принес его стихи,
И в сером небе исчезает,
И все сомненья, все грехи,
В порыве ритма быстро тают.
Три Гамлета, жестокий век,
Печаль и радость узнаванья,
И тень поэта там, где свет,
И миг прощенья и прощанья
 

Ну вот поговорили. Великий Инквизитор и Иисус

 
– Так долго я молчал и слов мне не хватало
Чтоб выразить всю боль и весь полет и пыл,
Тебя по временам и весям тем мотало,
А я остался в храме, и я тебе служил.
 
 
Ну что же ты молчишь, тебе не милы храмы,
И те, кто за тебя готовы воевать?
Я именем твоим, словно играя гаммы,
Смогу мираж любви и веры передать.
 
 
Но ты опять молчишь, и мне теперь не ясно.
Тебе ли я служил, или тому, во тьме,
И все же жизнь моя по-прежнему прекрасна,
А ты, ты опоздал, и зря пришел ко мне,
 
 
Тебя они распнут по моему веленью,
А может вопреки моим пустым словам.
Останется лишь лик, и бред стихотворенья
Там в тишине ночной, где ты тогда бывал.
 
 
Но ты опять молчишь, скажи хоть что-то, знаю,
Что пробил этот час, и плаха, нет же, крест,
У нас теперь весна, и мир подобен раю,
Но только для таких, как ты не будет места,
 
 
Мне надо к ним туда, на площадь, слышать жаждут
Но не тебя они, и я, я к ним пойду.
Я вслушаюсь в слова, они их снова скажут,
Когда рука отца погасит ту звезду.
 
 
И он тебя убьет, опять, как и когда-то,
И буду только я и в храмах, и в полях.
И мне тогда сказал: – Ты нынче прокуратор,
Я знаю, как страшна теперь судьба твоя.
 
 
И спутаны в миру все верные дороги,
И никого вокруг, одни печали нам,
Мы служим верно вам, но не нужны нам боги,
Тебя они распнут. Под шум, под свист под гам.
 
 
И будут ждать приход твой в мир, я понимаю.
Что нужно им всегда, тебе же не понять.
И потому теперь тебя там распинают,
И ждут всегда они и слушают меня.
 
 
Им зрелище важней всех этих странных истин,
Ты будь среди теней, надеждой воплоти,
Прости меня, мой Бог, все от меня зависит,
Ты должен умереть, и ты меня прости.
 

Первая и последняя встреча

 
И вот эта первая встреча в тумане иллюзий,
О чем говорить – не понятно, и что тут сказать,
Как странно устроены эти событья и люди,
Смотрели, читали стихи и пытались понять,
 
 
Какою далекою Муза немая казалась,
Какой отрешенной Марина в тот вечер была,
А что остается, лишь только усталость и жалость.
Она поднялась, и спокойной в тот вечер ушла
 
 
И в комнате душной она улыбалась кому-то,
Но было там пусто, и некого больше винить.
Минуты тянулись, в часы прессовались минуты,
Как долго хотелось им встретиться поговорить.
 
 
Но все неуместным, но все непонятным казалось,
В тот вечер ненастный придвинулась ближе к огню.
Осталось бессилье, какая нелепая жалость.
– Марина, Марина, ни в чем я тебя не виню.
 
 
И где-то в тумане она обреченно металась,
Рыдала, смеялась, осталась лишь тенью себя.
О нет, не восторг, лишь печаль и бессильная жалость,
И строчки ей слышались в ритме шагов и дождя,
 
 
Казалось, что их разговору не будет предела,
П души метались и таяли где-то вдали,
Все ближе к огню там сидела ее королева,
И хмуро твердила о верности, вере, любви
 

А объятьях музыки

 
Я музыкой вас обнимаю беспечно,
Уйду я, а музыка с вами останется,
Она лишь царит в этом мире и вечности,
В душе отражается, в небе растаяла,
Она в переливах весенних колышется,
Ко мне в этот час навсегда возвращается,
Я музыкой вас обнимаю, и слышится,
Как кружится в вальсе с восторгом красавица
Сомненья растаяли в снах и беспечности,
Остались слова за чертой и за городом.
И только в печали земной человечности
Звучит моя музыка ярко и молодо.
Ей жить остается не миг, а столетия,
Уходят поэты, а строки останутся,
Мы все вам подарим любовь и бессмертие,
И ангелы смолкнут, и черти отпрянут там,
Вы живы, пока вам та музыка слышится,
И кто-то далекий, исполнит так бережно,
Как птицы поют, и как души колышутся,
Я снова стою у черты той, у берега.
И Шумана грезы, в тумане растаяли,
Оставили только печали и радости.
И музыка душами нашими правила,
Она этот мир так отчаянно радует
 

Из воспоминаний Музы плача

 
Когда чего-то долго-долго ждешь,
И веришь в то, что это так божественно,
Порой придет тот полосатый черт,
Хотя, не черт, а поэтесса, женщина.
И ничего от тех летящих строк.
Косноязычье, горечь понимания,
Среди друзей, знакомых только Блок
Достоин и восторга, и внимания,
 
 
А так хотелось обо всем сказать,
Красноречиво было лишь молчание,
Остался там полет и благодать,
От первого, последнего свиданья.
О, как все сложно было и темно,
В ее душе, исполненной отчаянья,
И птица, заглянувшая в окно,
Растаяла, встревожив нас нечаянно,
 
 
Она потом напишет, только мне
Ответить будет нечего, печальная,
Мне показалось это сон во сне,
Внезапно нарушающий молчание,
Оно все длилось, что же ей сказать,
И как отметить день тот и прозрение,
Я знала, это надо записать,
Полет во мгле и ангельское пение,
 
 
Но только бес какой-то за окном,
Меня смущал, смеялся в миг прощания,
О чем она? Неведомо о чем,
В душе восторг сменяется отчаяньем.
А я все жду чего-то и молчу,
Плету венок, спешу к ней на свидание,
Могилы нет, у Блока я свечу,
Зажгу на миг, и города и здания
 
 
Закроют нас от них, и будет мрак,
И будет свет в минуту понимания,
– А как все было? Я не знаю как,
Не требую ее к себе внимания.
Со всеми просто, сложно только с ней,
Мы не совпали, жизнь такая странная,
И где-то там, в мерцании огней,
Она парит, и нас сегодня сравнивая,
 
 
Злой критик не надеется понять,
Как быть нам, и какими снова ранами,
Мы стали в том мерцании огня,
Когда растает жизнь там за туманами.
Замру на миг у призрачной черты,
Шагну туда, где все они скитаются.
Ищу ее: – Марина, это ты,
Душа моя мятежная, красавица.
 
 
Но не ответит, только тишина
Осталась мне от позднего свидания.
И смотрит в пустоту опять она,
И только хмыкнет снова на прощание.