Текст книги "Тень Прекрасной Дамы. Марина и Анна"

Три сестры Омск 1916 года

 
Скажи мне, где та женщина земная,
Уставшая от призрачных забот,
Увижу и наверно, не узнаю.
Ведь есть здесь только рукопись и кот.
Кот мирно спит и видит сны цветные,
Он тигр и хозяин тех миров,
А мне еще бы написать, как жили,
В Сибири три сестры в конце веков,
 
 
Как адмирала встретили в печали,
И полюбили до скончания дней,
За то и комиссаров проклинали
В неистовой печали все сильней.
И все-таки детей они рожали,
И верили, что так вернется Русь,
И только сны о дивном адмирале,
Им навевали и тоску, и грусть.
 
 
Я видела портрет его в гостиной,
Потом в забытом старом сундуке,
Но дом уютный так и не покинул,
И кто он знали даже внуки все.
И комиссары злее становились.
Но не могли согнуть их до конца,
Прошли года, они не изменились,
Но стало легче думать и дышать.
 
 
Они ушли, все власти отвергая,
И вспоминая тот далёкий год,
Когда столицей Омск провозглашая,
Он обещал им, что еще придет.
Наверное, за миг перед расстрелом
Ему явились снова три сестры,
О городе заснеженном запела
В Иркутске вьюга, стихнув до поры.
 
 
О, как же тяжко было оставаться,
И видеть комиссаров пьяных пыл,
И помнить бал, и слышать звуки вальса,
И знать, что обещанья не забыл.
Смотрю на их портреты, время тает,
И воскресают снова три сестры,
За год до бунта ничего не знают.
 
 
И счастливы до роковой поры.
И все, что с ними больше не случится,
В моем романе снова оживет,
И рядом души их парят, как птицы,
И адмирал сквозь время к ним придет.
Придет, на миг задержится у двери,
И что-то скажет, мне не разобрать.
Но главное, надеяться и верить,
И не сдаваться в грозный час опять.
А где-то не утихла Мировая,
И смута не оставит их сердца,
Все как теперь, но верили и ждали,
И прадеда, и деда, и отца.
 

«А я попытаюсь стихи почитать на рассвете…»

 
А я попытаюсь стихи почитать на рассвете
Тому, кто признать не хотел и не ведал о том,
Что строчки живут и поют, словно малые дети,
И муза врывается в дом и в смятенье своем,
 
 
Она так прекрасна, и так восхитительна снова,
Что Фауст оставит свою Маргариту на миг,
Очнется от дремы, услышит звенящее слово,
Зароется снова среди и событий, и книг.
 
 
Он выйдет из дома, в Нескучном саду он очнется,
И снова поверит, что кот этот впрямь черный кот,
Что рыжий ему подмигнул и однажды вернется,
На чашечку чая сам Дьявол к закату придет.
 
 
И все это в прозе едва ли тогда уместится,
И все это дышит поэзией, разве не так?
Летят в поднебесье, и тают последние птицы,
И март оставляет поэзии трепетный знак.
 
 
А я попытаюсь его разбудить на рассвете,
И пусть он услышит, и пусть он поймет в этот миг,
Что только в поэзии ангелы живы и дети,
И свет их далекий в тумане вечернем возник.
 
 
Он с нами, он в нас никуда нам от ритма не деться,
И дерзкая рифма терзает к закату умы,
В объятиях Музы, мы будем спокойно и дерзко
К поэзии рваться и к свету, от прозы и тьмы
 

«И осень Левитана…»

 
И осень Левитана
мне в марте снова снится,
Как радостно, как странно
проснуться и влюбиться.
И ждать в тиши Ярилу,
И песню Леля слышать,
Художник сиротливо
Бредет и еще дышит.
И Плес почти очнулся
От зимней спячки снова,
Он вздрогнул, потянулся
Позировать готовый.
О, живописец чуда,
Рожденья, прозябанья,
Я снова слышать буду
Природы лепетанье,
Земля в порыве неги,
Душа волненье скроет,
И тяжелы так снеги,
Мы влюблены с тобою.
Нас не коснется осень,
Своим крылом горячим,
На холст мы переносим
Красу весны, иначе
Все видится и мнится,
Пора же пробуждаться,
Мне Левитан приснится,
Чтобы за свет сражаться.
И лед и вод прозрачных
Прекрасная истома.
Весны звенящий праздник.
Как это все знакомо.
 

«Мне снится Бродский в огненной реке…»

 
Мне снится Бродский в огненной реке,
К началу от финала рокового
Идет он снова, и событья те
Не ясные, являют нам живого
Поэта в этом огненном плену
Все скрыто до поры, и я не знаю,
Когда в огне нещадном утону,
Когда пройду к финалу я по краю.
Богини судеб обрывают нить,
В Париже только мусор остается,
А нам хотелось так красиво жить,
Не замечая этого уродства.
В Венеции печаль и пустота,
А ведь любил по ней гулять он снова,
И только Русь, великая, не та,
Все помнит Пугачева, Годунова,
И возвращаясь к прошлому шутя,
И проявляясь в будущем незримо.
Она давно старуха и дитя,
Там у истоков призрачного Рима,
Поэт один, и никого кругом,
И только свет, летящий в эту бездну,
Любимой нет, он говорит с котом,
Что мир сошел с ума, но небо звездно.
О том, что позабыли все стихи,
От прозы не уйти, в ней нет живого,
Но в пропасть, в Лету слово улетит,
Побудет там, к нему вернется слово
И загорится яркая звезда,
Когда Париж остается в руинах.
И мы к Руси уходим навсегда,
Европы бред безжалостно покинув.
 

Пирушка

 
Мы пригласили Бродского и Блока
У нас пирушка, и апрель в разгаре.
Какая-то забытая эпоха,
И тьма вокруг и целый мир в ударе.
 
 
И в городе, где вьюга не стихала,
Хотя апрель так ласков и красив,
Я слышала, как время протекало,
И тот другой изысканный мотив.
 
 
Но как переменился мир подлунный
В плену земных сомнений и тревог,
Он кажется печальным и безумным,
Он от войны и стужи изнемог.
 
 
Он выживет, спасет своих поэтов
И их творенья, как же нам понять,
И где-то в суете по всем приметам,
Он снова на пирушку звал меня.
 
 
Наверное, оттуда все виднее,
Но даже здесь, в сомненьях немоты,
Спросить его о будущем не смею.
И убираю мертвые цветы.
 
 
И книги в час рассвета я листаю.
И знаю, что тревоги все пройдут,
Когда стою отчаянно у края,
Не ведая, что нас печали ждут.
 
 
А что же Бродский, что же Блок, в тумане
Они поймут едва ли и простоят,
И нас туда, в пустыню дум заманит
Архангел Михаил. Они летят
 
 
На это поле к лавре, и ответу
Зовут безумцев в грозный этот час.
Их души, словно дивные кометы,
На миг осветят этот мир и нас.
 
 
Осветят и растают там, в тумане,
Где нам до срока оставаться вновь,
Предчувствия печальные обманут,
И победи надежда и любовь.
 
 
И тьма отступит, и вернется снова,
Серебряного века торжество,
И мы опять встречаем Гумилева,
Приветствуем торжественно его.
 

Последние мгновения

Дайте знать Ирине, у нас сегодня пели соловьи

М. Дудин

 
Все было впереди – и взлеты и пирушки,
Мгновенья прекрасные и сны,
И в этот странный час, вдруг планы все обрушив,
Апрель замрет навечно в разгар его весны.
 
 
Но как же так, скажи, откуда это снова?
Печали и тоска, и голос с высоты.
И больше нет надежд, и оставляет Слово.
Но разве в тех полетах не отразишься ты?
 
 
И ночь была темна, беды не предвещая,
И этот странный день, он все же наступил,
Молчит твоя жена, как прежде провожая,
Улыбка ей в ответ: – Ты только не грусти.
 
 
Заботы и дела, и номера газеты,
Столичный вечный гам и новые стихи,
Какие-то слова, какие-то приметы,
Но я вернусь пораньше, ты только не грусти.
 
 
Да, все пошло не так – обрывки фраз, картины
И чёрный вдруг квадрат на белизне стены,
Стоит в дверном проеме, прозрачная, красивая,
Она ведь приходила в творения и сны.
 
 
Поэт шутил тогда, отмахиваясь снова,
– Ты подожди, мой друг, я знаю, не пора,
К рассвету явит суть пронзительное слово,
И все вернется вновь, не кончилась игра.
 
 
– Вы дайте знать Ирине, мне надо задержаться,
Не знаю, как все тут закончится теперь,
Но я не сдамся, нет, могу еще сражаться.
Как много было гроз, и страхов и потерь.
 
 
– Вы дайте знать, да нет, пройдет, дышу я снова,
И соловьи поют, как будто райский сад.
Не отпускай меня, ведь мира нет другого,
Ты подожди мой друг, и я вернусь назад.
 
 
Стоит в дверном проеме, не двигается с места,
Она давно не шутит, она пришла опять,
Мне рано уходить, нелепо все, не к месту,
Вот и поэмы мне бы надо дописать,
 
 
Не слушает, молчит, в глазах зеленых ужас,
Мой отразился вновь, ее усмешке плен,
Оставь меня, мой друг, зачем тебе я нужен?
А мир от слез оглох в преддверье перемен.
 
 
Да, время я тяну, я жду свою Ирину,
Она должна прийти, ей тоже послан знак,
И солнце ослепило, и я вас не покину,
Сизиф опять вернется, забыв печали драм.
 
 
Но нет, она стоит, и Реквием я слышу,
Сальери за стеной пьет водку в тишине.
А может быть, прорвусь, и Реквием все тише.
Скажи, что это шутка, и что ты не ко мне.
 
 
Молчишь, шутить с тобой отчаянная мука,
Но уходить туда я не готов, мой друг.
А что там на стене? Да, кажется, Разлука
Начертано то слово, и замыкался круг.
 
 
Повремени чуть-чуть, и я ее увижу,
В глаза взгляну опять, потом уйду с тобой.
Да, велика Москва, она все ближе, ближе.
Ведь ты не так жестока. Она – моя любовь,
 
 
Она моя отрада, оставь хотя б минутку,
Зачем такая спешка, и отчего молчишь?
Стук каблучков я слышу, мне холодно и жутко,
Ну все, прощай мой ангел, я ухожу, малыш.
 
 
В том доме нашем вечном, я буду ждать годами,
А ты живи покуда, жили за нас двоих.
Стихи, друзья и дети – все остается с нами.
И мы с тобой бессмертны, ну что же ты молчишь?
 

Психология творчества. Жена и Муза

 
В бескрайнем небе призрачные тени
И слышатся чужие голоса,
И кажется что нас ведут сомненья
Куда-то вдаль, где снега полоса,
И не стихают грозы или грезы,
А может отголоски той войны,
Какой-то тип усталый и серьезный
Опишет все сомнения и сны.
И кто-то это залпом прочитает,
И будет сопричастен, к тем страстям, Ю
Дороги проложив, и он узнает,
Что лишь поэт летает по ночам.
Прозаик бродит по пустому дому,
Не понимая, как продлить обман,
Ведь завершить хотелось по-другому,
Тот лучший, гениальный тот роман.
 
 
А критик ждет, чего пока не ясно,
Гадает он – появится шедевр?
Не понимая, только жизнь прекрасна,
А не сплетенье слов – ночных химер.
Но им троим сегодня не до шуток,
Они готовы все опять забыть,
И пусть финал и призрачен и жуток,
Но лишь его им надо сотворить.
И бросить в мир – пускай потом решают,
Где правда там, а где сплошная ложь,
Они там были и они все знают,
И их теперь уже не проведешь,
Там спит пока младенец в колыбели
И тихо улыбается во сне,
Куда стремились и чего хотели,
Когда земля их корчилась в огне?
 
 
Они, не замечая войн, творили,
В циничной правде постигая мир,
Изобретая страсти, бездны жили,
И издеваясь яростно над ним.
А если ночь не сменится рассветом
И не оставит шанса им троим,
То женщина, как дикая комета,
Лишь усмехнётся гениям своим
И растворится, ничего не зная
О муках и страстях в пылу потерь,
Она их проведет опять по краю.
Захлопнув снова в будущее дверь.
И бросит вслед растерянно: – Живите
В ладу с собой все беды позабыв,
Любите мир, но больше не пишите,
И рассмеётся вдруг, бокал разбив.
 
 
И истину в вине припоминая,
И оставляя страсти на потом,
И новое творенье начиная,
Они ее забудут – страшный сон,
И сколько там еще кому осталось?
Один ли день, иль лет глухих пяток,
Страдания, отчаянье и жалость,
И музыки волна и бездна строк.
Они едва ль поймут твою досаду,
И ревность не коснется их сердец,
Им просто написать все это надо,
Твое рожденье, страсть, любовь, конец.
И кажется, что только в этом сила,
Способность жизнь внезапно отразить
И показать, как ты была красива,
Как ты умела верить и любить
 
 
А если сохранить им не удастся
Тот звездный текст, бессмертие даря,
То не за что творцам уже сражаться,
А значит, все напрасно было, зря.
Ты их прости и отпусти в то море,
Где призраки сменили корабли,
И пусть они за творчество поспорят,
Когда растают в грозовой дали.
Да, не грусти, они тебя оставят,
Им рукопись дороже, чем жена,
Не оглянутся, навсегда растают,
Хотя нужна была лишь ты одна.
Но тот, кто знал восторг и спесь полета,
Не сможет отказаться до конца.
И им за это снова воздаётся,
Но лишь от вдохновения сердца
 
 
Трепещут, приготовь для них бумагу,
Оставь в покое, нет пути назад.
Нужна им и надежда и отвага.
И за шедевры после их простят
 

Фауст 20 века

 
А музыка звучала на рассвете,
Пронзительно врываясь в мир страстей
Ее принес с собой весенний ветер,
В потоке грез, печалей, новостей.
 
 
Мелькала где-то призрачная свита,
И говорили, им пора домой,
И пряталась от бала Маргарита,
Решив забыть про сон и про покой.
 
 
А Фауст дописать не мог романа,
Все получалось у него не так,
А музыка звучала так обманно,
А на стене рука чертила знак.
 
 
Что было с ними, что потом случилось,
Мне дописать шакалы не дают.
И все-таки приму я дар, как милость,
И в небе разгляжу еще салют.
 
 
Он все яснее будет и тревожно,
На душах опьяненных той весной,
И мы, как он теперь живем, возможно
В пылу страстей пред новою войной.
 
 
Не разобрать, что пошло, а что свято,
И не понять, куда мы все спешим,
И Мефистофель смотрит все куда-то,
В те закоулки яростной души.
 
 
Двадцатый век героев принимает,
Средневековья он еще страшней,
И Марта снова в пропасть улетает,
И остается средь иных теней.
 

«Поднимается сила могучая…»

 
Поднимается сила могучая,
Просыпается Русь моя милая,
Встало солнце за черными тучами.
И русалки, и вещая сила там,
 
 
Все в потоке несется отчаянно,
Да к свободе стремится и верится,
Что не будет дороги печальной нам,
Что беда вся в муку перемелется.
 
 
Солнце яркое в небе появится,
Дева красная в поле закружится
И Добрыня на битву отправится,
С чародейкой он Русью подружится.
 
 
Никакие Горынычи грозные,
Никакие Кащеи спесивые
В плен его не возьмут ночью звездною.
Наградит Святогор его силою.
 
 
Все дороги ведут его к Ирию.
И пусть в Пекле Кащея разоряется.
Но не будет земли тут красивее,
И Добрыней она охраняется.
 
 
И живет она, Богом хранимая,
И в объятиях Велеса нежится,
И всегда остается любимою.
И наполнена негой и нежностью.
 
 
Встало солнце за черными тучами.
И русалки, и вещая сила там,
Поднимается сила могучая,
Просыпается Русь моя милая,
 
 
Улыбается солнышку ясному,
И заре золотой улыбается,
И не будет земли тут прекраснее,
И росою она умывается.
 
 
Пахнет медом и травами во поле,
Берегини нам всем улыбаются,
И мамаи призывными воплями,
За девицею той устремляются,
 
 
А она лишь хохочет упрямая,
Ускользая от ворогов, тешится,
И Добрыню все ждет, и упряталась
От бабаев, им дева мерещится.
 
 
Не унять им те страсти коварные,
Не забыть им те очи насмешницы,
И живут они в мире бездарные,
И ничем никогда не утешатся.
 
 
Только сила ее безграничная,
В тех озерах лесных отражается,
И поляны ее земляничные,
И поля, что полны урожаями
 
 
Все вокруг золотится и нежится,
И звучит в поле песня протяжная,
И Батый перед ней не удержится,
И Мамай удирает отчаянно.
 
 
Он за лебедью к пропасти бросился,
И она улыбалась растерянно,
И в объятьях Добрыни без робости,
Дева Русь так легка и уверена.
 

Спасти монархию

 
А мы могли спасти монархию тогда,
Но отказался от престола Михаил,
И женщина его, для всех беда,
Имела власть незримую над ним,
 
 
Наверное, он счастлив был в аду,
И Афродита им гордилась, но
Смотри-ка, тени по земли бредут
К реке забвенья, глухо и темно
 
 
В том мире, только он как будто рад,
Тому, что все мы рай не обрели,
Ищите женщину, мы не придем назад,
Отрекся от престола Михаил,
 
 
Как ей жилось, как ей спаслось тогда,
Когда горело небо и земля,
Россия исчезала навсегда,
И белой птицей в небесах паря,
 
 
Она кляла ту женщину опять,
Ведь не войну он выбрал, а любовь
И Троя не сумела устоять,
Вот и Россия, что теперь с тобой?
 
 
Но он ушел, не оглянулся сам,
Где оставался властелин слепой,
Носились снова тени по пятам,
О, Русь моя, что сделал он с тобой.
 

Я – историк

 
Живет во мне прошедшая эпоха,
Любовь и нежность незабвенных дней,
И шум дождя, и светлый лик пророка.
И суета и блеск немой огней.
 
 
Мне так все то и радостно и мило,
Что в этот мир я вписана с трудом,
И где-то в тишине ночной светила,
Звезда немая за ночным окном.
 
 
Сходились снова люди на пирушку
И тени появлялись среди нас,
Я вам спою, а ты еще послушай,
Тот трепет грез, и музыки экстаз.
 
 
Нам было там так весело порою,
Но часто грустно, впрочем, как всегда,
И снова письма для себя открою,
И души, и ночные города.
 
 
Мы жили не тужили в миг единый,
И в высоте не пройдённых дорог,
Являлись снова Анна и Марина,
И с ними был и отрешенный Блок.
 
 
И все мы вместе пели или пили,
И понимали, истина в вине.
Мой дивный ангел, как мы славно жили.
В той глубине немой и вышине
 

«Когда судьба тебя мне подарила…»

 
Когда судьба тебя мне подарила,
Я даже не поверила сначала,
Но это было, в самом деле, было
Застыла Бригантина у причала,
И ветер пел о кораблях и странах,
Где побывать нам вместе предстояло,
Но ты ушел так быстро и так рано,
Застыла Бригантина у причала,
А мне осталось лишь писать и верить,
Что в вечности с тобой мы будем вместе,
Здесь пережив все беды и потери,
Найдем друг друга там, и мы воскреснем,
Вот потому я в рай твой захотела,
Хотя в аду компания получше
До них до всех мне не было там дела,
Ты жизнь моя, последний солнца лучик.
Ну а пока пирушку затевая,
Я жду тебя, я верю в то, что вместе
Останемся, во тьме гостей встречая,
Они для нас споют такие песни.
Не вечна ночь, и солнце будет с нами,
Камин не гаснет, холод не помеха,
Мы этот вечер провели с друзьями.
А утром, не прощаясь, ты уехал.
И я бреду туда, в иные дали,
И я пройду достойно все преграды,
На миг еще замру у двери рая,
Надеюсь, ждешь, и там мне будут рады.
Мне ветер пел о кораблях и странах,
Где побывать нам вместе предстояло,
Но ты ушел так быстро и так рано,
Застыла Бригантина у причала,
 

«Миф – это жизнь на грани и за гранью…»

 
Миф – это жизнь на грани и за гранью,
Когда покой и снится и не снится.
И ты богами воскрешен и ранен,
Тогда непоправимое случится.
И выбор делать надо и впрягаться,
Со львом сражаться, или хрупкой ланью.
И гнева ли Эридина бояться,
Касаясь Афродиты сильной дланью.
Они – творенье подвигов Геракла,
И выбора Персея в миг единый,
Они пошли туда, где будет драка,
Но Андромеду все ж освободили.
Убить в себе чудовище и верить,
Что от усилий мир преобразился,
Своей, а не чужою мерой мерить
Поступки все и прочие событья,
Когда ковер распустит Пенелопа.
Себя и сына смерти подвергая,
То вздрогнет снова в ярости Европа.
Всю тщетность схватки этой понимая,
Но миф живет о верности и вере,
И Одиссей неузнанный вернется,
Миф – это жизнь, но только на пределе,
Когда душа от спячки вдруг очнется,
Когда поймет, что надо ей бороться
Идти вперед, сомненья отвергая,
Когда за невозможное берется,
Себя в себе и в мире побеждая.
 

Когда ты уехала

«С тех пор, как ты навсегда уехала, похолодало, и чай не сладок» – Иосиф Бродский.

 
И чай не сладок и горек мед,
Видать напрасно трудились пчелы,
И осознанье поздней придет,
Что снова встречусь с тобой не скоро.
И что там будет в тот дивный миг,
Когда тебя я опять увижу,
Измучен жизнью седой старик,
Там даже смерть мне милей и ближе.
 
 
И если это случится вновь,
А в это слабо теперь я верю.
То будет ночь там, сплошная ночь.
И за окошком завоют звери.
Им тоже хочется в этот час
Увидеть наше с тобой свиданье,
Чтоб мед был сладким, чтоб свет погас
И зазвучали в любви признанья.
 
 
В открытой книге моей судьбы,
Мне надо в сущности так немного,
Лишь чай, чтоб сладкий, и рядом ты,
И прямо к звездам вела б дорога.
Ну а пока мы в плену разлук,
И в канители не встреч печальных,
Перо упало из слабых рук,
И все нелепо, и все случайно.
 
 
И все как будто бы не со мной
Творится в этом унылом мире,
Забудь обиды и дверь открой,
И заживем мы легко и мирно.
Есть в одиночестве свой уют,
Но не хочу я пока уюта,
Послушай, как соловьи поют,
Считаю дни я, часы, минуты
 

«Когда до родины уже не дотянуться…»

 
Когда до родины уже не дотянуться,
И не достать в печали вековой,
Мучительно так хочется вернуться,
Напомнить им, что ты еще живой,
Есть музыки прекрасное начало,
И мужество признать, что был не прав,
Она взлетала и она звучала,
Иные все печали черт побрал.
И было в ней земное откровение,
И радость грез и сила и мираж,
И снова вырывая из забвения,
Она жила, как праздник и шантаж.
И не было исхода той печали,
И радости той не было конца,
И ей в том мире птицы отвечали,
И старый друг не отвернет лицо,
И это все так много и так мало,
Когда один у роковой черты,
Опомнясь, хочешь ты начать сначала,
И в бездне видеть чудо высоты.
И жить, забыв все прежние тревоги,
И видеть Русь в печали роковой,
А маму на заснеженном пороге,
И мальчиков, идущих снова в бой,
До мая не дожить, в победу веря.
Не дотянуться из последних сил,
И воскресая, убивая зверя,
В себе и в мире, знать, что не дожил.
Мучительно так хочется вернуться,
Напомнить им, что ты еще живой,
Когда до родины уже не дотянуться,
И не достать в печали вековой,
 

Монолог Музы

 
Я видела, как время растворено в пространстве
Заполненном стихами и песнями друзей.
Тогда я позабыла о сне и постоянстве,
И все хотелось вникнуть, врубиться поскорей.
.Оно ж переливалось песчаными часами
И оставалось где-то у роковой черты,
А я пронять пыталась, а что случилось с нами?
Там за окном мелькали крылатые коты.
И бабочки в тумане бесследно исчезали,
Наверное, боялись клыков их и когтей,
А ангелы с котами куда-то улетали,
И становилось в мире и проще и темней.
А время все бежало и исчезало где-то,
Оно осталось фоном и музыкой без слов.
Вот так мы и сидели с друзьями до рассвета,
Следили за полетом тех призрачных котов.
Реальность оставалась какой-то жуткой глыбой,
Туда так не хотелось возвращаться нам.
Я знаю, в это время мы жить с тобой могли бы,
Отдав все без остатка котам, речам, стихам.
И никого не встретив, мы жили как-то снора,
И находили где-то в печали миражи,
И в этой новой сфере мы были так суровы,
И видели, как в мире нам всем прекрасно жить.
Но мира не осталось, он в душах лишь таится,
И год сороковой мне видится во сне,
Какие-то события, и призрачные лица.
И дед мой попрощаться является ко мне.
Тогда я позабыла о сне и постоянстве,
И все хотелось вникнуть, врубиться поскорей..
Я видела, как время растворено в пространстве
Заполненном стихами и песнями друзей.