Текст книги "Тень Прекрасной Дамы. Марина и Анна"

Король поэтов И. Северянин

 
И в музыке фривольного романса
Жила душа, порой торжествовала,
Была толпа с ним, только не сдавался,
И к Блоку отправлял ее сначала.
 
 
А там метельно, там лютует стужа,
И гневно возвращались в мир иллюзий,
Он издевался, но он был им нужен,
Порою так несовершенны люди.
 
 
Виньетки, витражи, винтаж и смута,
Мелодий или ветра завыванье,
А женщина рыдала почему-то,
Предчувствуя прощенье и прощанье,
 
 
В Прибалтике, в глуши, в мерцанье странном
Совсем один не требовал ответа,
Он был тогда, он жил тогда за гранью,
Лишь музыка дарила столько света.
 
 
Чужих легенд отсеянная драма,
Он понимал печальное столетье.
Маркиза и коварна и упряма,
А впереди забвенье и бессмертье.
 
 
Живет давно забытая эпоха,
В тумане грез и в пелене сказаний,
Их всех забыли, вспоминая Блока,
Виньетки, миражи печаль признанья
 
 
Была толпа с ним, только не сдавался,
И к Блоку отправлял ее сначала.
И в музыке фривольного романса
Жила душа, порой торжествовала.
 

Отречение

 
Реквием, звучавший на рассвете,
И надежды больше не оставит,
И хлестнет, и растворится ветер
– О зачем же Дьявол миром правит.
 
 
Кто его заказывал, но Моцарт
Написал все просто гениально,
Так лишь он творить все это может.
Оттого особенно печально.
 
 
Поезд мчится и мелькают версты
И никто за подлость не ответит,
Жизнь перед глазами, зимы, весны,
Дождь шуршит и солнце ярко светит.
 
 
Но царя не будет у России,
Потому и полетит все к черту,
Реквием, печаль и лик Мессии,
И когда империя за бортом,
 
 
То остались нелюди повсюду,
И о чем там Моцарт, прозревая,
Говорит, пожаров гарь повсюду,
И стоит страна твоя нагая,
 
 
И ее терзают супостаты,
И уже казнили Адмирала,
Впереди лишь беды и утраты,
Все давно отпело, отыграло
 

Поэт среди развалин

 
Среди развалин древних коллизия,
Где все чужое, да и он чужой.
От музыки отчаянной немея,
Он обретает крылья за спиной,
И кажется причастен к той эпохе,
А оттого печален невпопад,
Он говорит рассеянно о Блоке,
О тех, кто жили и еще царят.
Обиды, боль, укрытые веками,
В симфонии начала в скорбный час
Исполнит Скрябин, не прощаясь с нами,
И там и здесь они еще звучат.
Но мы-то дома, он свое изгнанье
Переживает, вспоминая миг,
Когда нахлынут вдруг воспоминанья
В Венециях бестрепетных твоих.
А Скрябин все неистовей и злее.
Откуда он, зачем пришел сюда?
Он слышит ту симфонию, не веря,
Что с ней не расставался никогда.
Что сколько бы по миру не скитался,
Вдруг музыка настигнет в тишине,
И он в России навсегда остался,
И он поверил – истина в вине.
Вина его не велика, и все же,
Она ночами снится в грозный час,
И звуки эти, как мороз по коже,
Они не умолкают, все звучат
От музыки отчаянной немея,
Он обретает крылья за спиной,
Среди развалин древних коллизия,
Где все чужое, да и он чужой.
Балерина в метели
 

Танец в метели

 
В снегу грядущего столетья,
Над пропастью из грез ночных
Она танцует, только ветер
Пред этой грацию стих.
В гармонии ее движений
И пауз сонная столица
Едва ли видит вдохновенье,
Ведь ей совсем другое снится.
 
 
А снегопад не смог смириться,
Хотел обнять ее за плечи
И унести туда, где лица
Иною радостью отмечены.
Усилия свои смиряя
Пред обнаженной балериной,
Он видел, как скользит по краю
Увлечена его лавиной.
 
 
И не было страшнее боли,
И не было прекрасней света,
И мы стояли там с тобою,
Ты заслонил меня от ветра.
Она ж, не знавшая утехи,
И звукам музыки внимая,
Нам вдруг поведала о смерти,
Сама того не понимая.
 
 
О как хотелось нам очнуться,
И жить в гармонии с собой,
Ты беззащитно улыбнулся,
Пред снегопадом и судьбой.
Мы все порою мало значим,
И часто оттого бунтуем,
И ждем покоя и удачи,
И так отчаянно танцуем,
 
 
Танцуем, чтоб забыть былое
В грядущее легко ворваться,
А вьюга плачет, ветер воет,
Но вовсе не хотим сдаваться.
Нам надо, холод отвергая,
Искать у музыки защиты,
И там она почти нагая,
С метелью все движенья слиты.
Движенья, помыслы и грезы,
Сквозь сон прорвутся будут с нами,
И на щеках застыли слезы,
И мы о будущем узнали.
И мы постигли ход событий,
Хотя казалось все тревожно.
Пора готовиться к отплытью
И невозможное возможно.
 

Саломея серебряного века

 
О, как прекрасна нынче Саломея,
На маскараде, как она парила,
И Блок пред нею радостно немея,
Признался, что она одна царила.
 
 
Ее романы – вечные обманы,
И поэтессы перед ней немеют,
И где-то там легко и неустанно,
Парит над бренным миром Саломея.
 
 
Ахметова ей дружбу предлагала,
Смотрела королева все смелее,
Она влюблялась в этот мир сначала,
И снова там царила Саломея.
 
 
Художники над нею колдовали,
Ее писали яростней и злее,
О ней шептались, многих забывая.
В Париже поселилась Саломея.
 
 
И там ее увидела Марина,
От нищеты отчаянно немея.
Она ее полеты оценила,
Ее стихи ценила Саломея.
 
 
Всех проводила, и жила упрямо.
Они ее оставить не посмели,
И так писалась долгой жизни драма.
Она ее считала там своею
 
 
Америки печальная лавина.
Война в Европе, и о них жалеет.
Во всем виновна и всегда невинна,
Лишь нежно улыбалась Саломея.
 
 
Весь мир у ног, но этого ей мало,
Ее душа, не знавшая покоя,
О снегопадах Питера мечтала,
И сны влекли в ту стужу за собою.
 
 
Все позади, ничто не станет прежнем,
И новый век уже не за горами,
А все жила и верой, и надеждой
И не прощалась с ними там и с нами.
 
 
Там Блок, пред нею радостно немея,
Признался, что она одна царила.
О, как прекрасна нынче Саломея,
На маскараде, как она парила
 
 
2.
 
 
Тифлис напрасно ждет ее обратно,
Она не возвращается, мой Бог,
Она теперь в Париже, вероятно,
Там только радость, и полет, и боль.
 
 
Туда спешат художники, поэты,
А мир застыл под бледною луной,
И вроде бы известны все сюжеты,
Но нет, не уходи, побудь со мной.
 
 
И на странице старого романа,
Единственного в ссылке этой с ней,
Живет она, легка и безымянна,
Живая ли иль тень среди теней.
 
 
Но Маскарад ей в снегопаде снится.
И спорит Брюсов с Бальмонтом о ней,
И на ресницах снова снег искрится,
На острова, яснее и быстрей
 
 
Несутся кони, словно бы в погоне,
Хотя никто не гонится давно,
В Париже лишь война ее догонит,
На корабле последнем в мир иной
 
 
Она опять отправится, немея,
Спасаясь от чего, как ей понять,
И только ночью плачет Саломея,
Как хочется поэта ей обнять.
 
 
И наконец-то Лондон в сорок пятом,
Ее вернет в Европу навсегда,
Уныние дождей, туман проклятый,
И в черном небе яркая звезда,
 
 
Тифлис приснится – этот сон последний
Заставит улыбнуться, замереть.
И хмурый Блок восторги все и сплетни,
Проносятся как жизни круговерть…
 

«Каким же тихим было Рождество…»

 
Каким же тихим было Рождество,
Но шли волхвы к нему опять в печали,
Не замечая больше никого,
Они людей и духов там встречали.
 
 
Но был далек и так тревожен путь,
Волхвы спешили, им хотелось чуда,
А надо бы забыться и заснуть,
Но так тревожен мир, и тени всюду.
 
 
И все напрасно, не нашли они
Младенца, в этот раз он не родился,
И позабыли все труды и дни,
Когда беда в их каждый дом стучится.
 
 
И все-таки настало Рождество
Оно всегда однажды наступало,
Им снилось, будто встретили Его,
И захотели все начать сначала.
 
 
Когда на мир обрушилась война,
И ничего от мира не осталось,
Печаль и боль, и больше не вольна
Ты жить и петь, и пусть душа металась…
 
 
И мы не ждем от жизни перемен,
И мы живем, утраты принимая,
И этот мир, и этот сон, и плен,
Как будущность опять воспринимая
 

«Несется конь над снежною равниной…»

 
Несется конь над снежною равниной,
Князь молодой с небес на Русь глядит,
Он этот мир в грядущий год покинет,
Он в схватке старым половцем убит.
 
 
Но он с землею связан, конь несется,
И что там будет, как ему понять.
Его слепит и ярость, словно солнце.
Пришпорил он ретивого коня.
 
 
Когда же мир тут наконец настанет,
Кто будет править, друг его иль враг,
И хан ярится, верить перестанет,
Что мир очнется от грядущих драм.
 
 
А свет и тени сходятся в тумане,
Несутся кони в тот последний бой,
Тревожно тут и тихо в русском стане,
Чернигов спит, Ростов едва живой.
 
 
И дум, и грез, от них уйти едва ли,
И где-то там, у роковой черты,
Враги толпились, кони дико ржали,
И Бог смотрел с незримой высоты
 
 
Он этот мир в грядущий год покинет,
Он в схватке старым половцем убит.
Несется конь над снежною равниной,
Князь молодой с небес на Русь глядит,
 

И что в письме том было?

…Марина Цветаева узнала о смерти Рильке в самый канун Нового года. Её первыми словами были: «Я его никогда не видела. Теперь я никогда его не увижу».

Рильке умер 29 декабря 1926 года. В новогоднюю ночь Цветаева пишет ему письмо.

 
И что в письме том было, что осталось,
Неведомо, но в полночи глухой
Оно дышало, и оно писалось
Холодною, дрожащую рукой.
Как страшно умереть в канун веселья,
И никакое чудо не спасет,
Бывает в жизни нашей невезенье,
Когда поэт уходит в Новый год.
И не шагнув, не заглянув однажды,
И горевала, праздник позабыв,
А он легко летел, многоэтажных
Домов едва ль касаясь, трепет крыльев
Его в метель бросал, ее не слыша,
Он был далек, а впрочем, как всегда,
И видела, что поднимался выше,
И с высоты смотрел на города.
 
 
Запоминая башни и провалы,
И ленты рек, и полосы лесов,
Она ему поэму диктовала,
Не понимал он сути русских слов,
Но все равно в мелодии и в звуке
Улавливал совсем иную суть,
И пианиста трепетные руки,
И голос соловья ты все забудь…
Но это завтра, а пока в тревоге,
Не понимая, как ей дальше жить,
Она в снегу стояла на дороге,
Меж вечностью и мигом только нить.
Поэмы недописанной стихия,
Осколки от фужера, словно кровь,
Вино разлито, где-то там в России,
Останется последняя любовь.
И флейта затеряется в метели,
И музыка срывается на хрип,
И Новый год в извечной канители,
И только ангел в высоте парит.
О, как же ей печально оставаться,
Сбивался голос, страсть казалась адом,
Освобожденный, он ей улыбался,
И исчезал в объятьях снегопада.
Он исчезал, но обещал вернуться,
Она лишь улыбнулась виновато.
И ход времен как будто повернулся
И вспять пошел– такой была расплата
За то, что как всегда темно и страстно
В пучине грез жила она в ту зиму,
Была порой глуха и безучастна,
И так хотела просто быть любимой.
 

«И когда царила Черубина…»

 
И когда царила Черубина
В городе печалей и тревог,
То страдала без любви Марина,
С высоты следил за ними Блок.
 
 
Он не мог не знать о страсти вечной
Но к актрисам рвался в страсти миг.
Черубина кажется беспечной
Лбами так легко столкнув двоих.
 
 
Замер мир пред странною дуэлью,
Призрак им дарил беспечно смерть,
И печалью веяло, и целью,
Было ясно, ей царить весь век.
 
 
Но не вышло, стало все зловеще,
Развенчали этот дивный миф,
О, коварство нереальных женщин,
Поэтесса создавала мир.
 
 
Нарушая все сюжеты драмы,
Уходя от власти роковой,
Поняли, что нет прекрасной дамы,
Отраженье в зеркале кривом
 
 
Отрезветь заставит дуэлянтов,
Онемев от бури и страстей,
Извинятся друг пред другом франты,
И захлопнут перед мифом дверь
 
 
Там страдала без любви Марина,
С высоты следил за ними Блок.
Только миг царила Черубина
В городе печалей и тревог,
 

По мотивам К. Бальмонта

 
О, как это все и прекрасно, и сложно,
Любить и прощать, и навеки прощаться.
И все невозможное станет возможным,
И нас ожидает внезапное счастье.
Там мой властелин выходил из тумана,
Расскажет, как это когда-то случилось,
И станет внезапно героем романа,
Судьба нам подарит и горечь, и милость,
В метели кружились, искали друг друга,
Печали растаяли, словно снежинки,
Нам пела о страсти печальная вьюга,
И вышли влюблённые на поединки.
Исчезнет печаль и останется радость,
И память о празднике и о полете.
С тобою счастливым в ту ночь я останусь.
Душа как тогда ликовала на взлете.
И все невозможное станет возможным,
И нас ожидает внезапное счастье.
О, как это все и прекрасно, и сложно,
Любить и прощать, и навеки прощаться.
 

«Останься в комнате в плену своих страстей…»

 
Останься в комнате в плену своих страстей,
Своих романов и чужих печалей,
Останься в комнате, молчи и жди вестей,
Улыбкою гостей своих встречая.
На улице беснуется метель,
Там неуютно, холодно, туманно,
А кот шипит устало на гостей,
«Я вас не звал, – он говорит нежданно.
 
 
Как ночь темна, как хочется понять,
Как дальше жить в печали и отраде.
Ты не гаси в душе своей огня,
Они с тобой, и даже вроде рады.
Тому огню, и музыке стиха,
Она лишь тут так радостно звучала.
В саду ты как они всегда тиха,
И там Луна лишь яркая блистала,
 
 
А потому останься здесь, мой друг,
Внимай поэту, он все тайны знает,
Не выходи из комнаты, досуг
Не прерывай, останься здесь, у края
Вселенной, и его храни покой,
А он так долго с нами оставался,
В печали той, и воле дерзкой той,
Он комнатой своею любовался.
 
 
Он был ее владельцем и рабом,
Она была надежной и отрадой,
И мы здесь были счастливы с тобой,
Другого нам убежища не надо
 

Зима Левитана

 
Зимою скучал Левитан и сердился,
От белого снега слепило глаза,
Он в осень печальную снова влюбился,
С зимой распрощался навек, навсегда.
И Муза его в эту стужу хандрила,
И женщина где-то в столице была,
И только метель ему пела, кружила,
Смеялась и к пропасти снова вела.
Казалась зима инородной печалью,
Она заморозила душу и чувства,
И только вороны в тумане кричали,
И было так зябко, отчаянно грустно.
Дрова догорали, картины серели,
И звери его стороной обходили,
А люди хворали, их души болели,
И женщины в стужу его уводили.
Один возвращался с пустого вокзала,
И снились русалки и знойное лето,
И пили безмерно, и скрипка рыдала,
В трактире царила она до рассвета,
Угрюмо в углу он смотрел в эти лица,
Вино пригубив лишь и резко отставив,
О чем-то мечтал, а потом рассердился,
А Софья не верит. Смеется, лукавит.
И снова уходит, он крикнул:– Останься,
Она не услышит его, не поверит,
И в мире осеннем печальный метался,
В обличии ангела дивного, зверя.
,Он в осень печальную снова влюбился,
С зимой распрощался навек, навсегда,
Зимою скучал Левитан и сердился,
От белого снега слепило глаза,
 

Сон о художнике

 
И снова Модильяни снилась Анна,
И Люксенбургский сад в осенний полдень,
Она была по-прежнему желанна,
Хотя он ничего почти не помнил,
 
 
И как узнать ту, прежнюю живую
В солидной даме прошлого столетья.
А он ее по-прежнему ревнует,
Не помня про потери, лихолетье,
 
 
И строчки ада Данте повторяя,
Она читала их в плену обмана,
В заснеженные дали улетая,
Он говорил о прелести романа.
 
 
Что было сном, что явью, кто посмеет
О том судить, все холодно и зыбко,
И только полотно хранит он с нею.
И так мила и поза, и улыбка.
 
 
О, в этих русских есть иная сила,
И тайна неразгаданная дышит,
Она его в просторы уносила,
Он гусли до сих пор в тумане слышит,
 
 
И скрипки все смолкают перед ними,
И остается темный мир пророчеств,
Из ада Данте возникает имя,
И вечный танец снов и одиночеств
 

2

 
Он был красив, как бог, он был прекрасен,
Как Ангел, покоривший даль небес.
И он принес с собою дивный праздник,
И написал туманных поэтесс.
 
 
Она его с улыбкой провожала,
Не ведая о том, что позади
Останется их светлое начало,
А мрак, война и стужа впереди.
 
 
Художник уходил во тьму аллеи,
Она еще смотрела на закат,
И странные штрихи его алели,
Как знак, как кровь, какой же страшный знак.
 
 
А предчувствии любви томился гений,
Он никогда не станет стариком,
На полотне те дивные мгновенья,
Печаль о вечном, опустевший дом.
 
 
И ад по Данте ей казался близок,
Он улыбался в наслоенье дум,
Он был красив, а небосвод так низок,
Случилась встреча одиноких душ…
 
 
Останутся сомненья и творенья,
И омут глаз, в смятенье дивных чувств,
Какие-то ее стихотворения,
И смерть на взлете ужас или чудо?
 
 
Останется в тумане мирозданья,
Легенда о печали и любви,
Холодный взгляд, печали и прощанья,
И профиль, тихо тающий влади.
 

3

 
Любовь бывает тайной и расплатой,
За все, что больше не случится с нами,
Она влечет, несет она куда-то,
Ту лодку, над морями и волнами.
Мир так далек, почти что нереален,
Он растворится в сумраке небес,
Художник же, ты знаешь, гениален,
Он подарил бессмертье и воскрес,
 
 
В неведомой России в миг забвенья
Он будет жить, ее храня черты,
И снова наплывает вдохновенье
Девятый вал переживаешь ты.
О итальянец дивный, и крылатый
Кисть застывает над строкой стиха,
Когда тебе позирует Ахматова,
И так она от мира далека.
 
 
А мир живет в незримом измерении,
В броне его, в печали и тоске,
Когда уходят в поднебесье гении,
Вдруг низкий голос о любви запел.
Она переживет все и останется,
В пылу страстей воскреснет и сгорит,
– Скажите, кто та дивная красавица,
Как птица Феникс над огнем парит.
 
 
Огонь ее как будто не касается,
Звучат вдали иные голоса,
А живописец только улыбается,
И как ему не верить в чудеса
 

«Откуда Скрябин страсть его и высь…»

 
Откуда Скрябин страсть его и высь,
В душе усталой проступает снова,
И пред глазами вся проходит жизнь,
И только час до шага рокового.
 
 
Стихает Лель, смолкают голоса,
Собравшихся в плену иных столетий.
Звучит Поэма страсти полчаса,
И наша жизнь звучит в поэме этой.
 
 
И из тумана возникает Блок,
Все яростнее пишет где-то Врубель.
И музыка потерянных эпох
Нас в то столетие с тобою врубит.
 
 
Боясь и страсти той, и высоты,
Мы все же не отступим, не сдадимся,
И странно изменился сразу ты,
Как будто снова в этот мир влюбился.
 
 
И откровенье музыки пьянит,
И ангелы там с демонами спотят,
И неподвижно рядом Блок стоит,
И ястреб ждет добычу в чистом поле.
 
 
Какой-то князь, какой-то век и год,
Все в музыке его соединилось,
На половцев в сражение идет,
И гибнет в схватке этой, битва снилась,
 
 
И были мы в накале тех страстей
И тех событий, и эпохи давней,
Откуда Скрябин нам принес метель
И стон ее и хохот тот печальный?
 

«И снова снег, и снова тишина…»

 
И снова снег, и снова тишина,
Мир погрузился в белизну полей
И Муза заплутавшая одна,
Все ждет своих поэтов и скорей
 
 
Она и вовсе замолчит навек,
Чем станет графоманов вдохновлять,
Метелица пошлет нам снова снег,
И станет этим миром управлять.
 
 
Живем мы в ожидании страстей,
И верим в то, что будет все иначе,
Ждем лучших книг, когда мы ждем гостей,
И каждый шаг метелью обозначен,
 
 
Шекспир в тумане пишет свой сонет,
Но он ли пишет, как о том нам знать,
И хочется увидеть этот свет,
Он тьму рассеет бережно опять.
 
 
И Муза нас отыщет, может быть,
Хотя не верю в призрачную власть,
И все же там, где белый снег кружит,
Как трудно просыпаться в этот час,
 
 
Очнуться, погружаясь в тишину,
И верить в миражи иных стихий,
А ты в метели где-то утонул,
Не слыша голоса, слова, гудки.
 

Ты ангел восковой

 
Ты ангел восковой на старой ели,
Сверкаешь ярко, но тепла боишься,
А мы от страсти дивной охмелели,
И смотрим так легко в чужие лица.
Тайком тебя я унесу с мороза,
Чтоб дома любоваться и пророчить,
Но что там снова, покатились слезы.
И от тепла растаял этой ночью
Да, я рассказ Андреева читала,
Но кто же верит старым этим сказкам,
И так хотелось все начать сначала,
И удержать. И скинуть воска маску.
Казалось, там душа еще немеет,
И отогреть ее так будет просто,
Но все напрасно, и никто не смеет
Вернуть тебя в реальность, там, где звезды.
Ты только ангел, слепленный из воска,
А я хотела быть с тобою вечно.
И гасли, гасли призрачные звезды,
Смеялся мой чертенок так беспечно.
– Оставь его, ведь он совсем растает,
Смотри-ка, я живой и полосатый,
И пусть упрям, рогат и не красавиц,
Но с ним ты пропадешь, придет расплата.
Я черту не поверила, как прежде,
И на ладони воск лишь серебрится,
Растаяли и тело, и одежда,
В камине лишь огонь еще ярится.
А мы от страсти дивной охмелели,
И смотрим так легко в чужие лица.
Ты ангел восковой на старой ели,
Сверкаешь ярко, но тепла боишься.
 

«Я пишу вам из города снов и иллюзий…»

 
Я пишу вам из города снов и иллюзий,
Где так мало знакомых и много поэтов.
На приеме метались и тени, и люди,
И пытались все рамки расширить сюжетов.
 
 
Там проносятся тройки и тонут в тумане,
Там никто не останется, все растворились,
И меня этот город, как многих, обманет,
И зачем мы из бездны его появились.
 
 
Филология, гимн той словесности дивной,
Где так много героев, и мало сюжетов,
Там звучат и проклятья, и гордые гимны,
И на вальс приглашают, конечно, поэтов.
 
 
Там все, судьбы решаются яростно всуе,
И решений никто никогда не меняет,
И прекрасны там дамы, неподкупны там судьи
И друг друга к барьеру друзья приглашают.
 
 
Только мне так хотелось оттуда убраться,
И вернуться в свой мир, и присесть у камина,
Я люблю этот мир, это дивное братство.
Там нас ждут и стихи, и балы, и мужчины.
 
 
Там желанья сбываются наши, романы
Зачитают до дыр, и восторгов лавина,
Кто сказал будто это стихия обманна,
Там нас ждут короли и герои – мужчины.
 
 
Мир прекрасен, вторая реальность чарует,
И становится первой легко и невинно,
А метель заметает тропинку, тоскую
Я без этих балов, и стихов, с их лавиной
 

Анна Адмиралу

«Когда у тебя ничего нет, нечего и терять» – к/ф «Титаник

 
Мне нечего терять, мне нечего бояться,
И сожалеть о прошлом я тоже не хочу,
Там лунная дорожка и звезды так искрятся,
И ветер задувает последнюю свечу.
 
 
Там все мои друзья и все мои романы,
А тут обрывки снов, воспоминаний бред,
Реальность там, мой друг, а здесь одни обманы,
И потому легко идти на дивный свет.
 
 
И все-таки потом, за той чертой, я знаю,
Я оглянусь внезапно, и улыбнусь в тот миг,
Когда увижу, как корабль твой уплывает,
На мостике в тумане ты там опять возник.
 
 
И в вечности опять нам суждена разлука.
Что может быть страшней, печальнее, тревожней.
Зачем он так решил, как там нам друг без друга,
И моем раю пустыня, легко и осторожно
 
 
У ангела спрошу, как мне к тебе вернуться,
Он усмехнется немо, руками разведет,
Скажи, зачем тогда ты снова оглянулся,
И все я потеряла в семнадцатый тот год.
 
 
Пред вечностью одна я на ветру немею.
Мой усмехнется муж, молчит твоя жена.
Мне нечего терять, но разве я жалею,
О том, что я тебе останусь здесь верна.