Текст книги "Пять рассерженных мужей"

Глава 30

«Меня! Он любит меня! – ликовала я. – Он – дворянин и владелец замка!»

Ах, снова меня потянуло в Париж!

– Как там в Париже, Мишель? – с влюблённой улыбкой спросила я. – Давненько там не бывала.

– В Париже роскошно, – без всякого энтузиазма ответил он и с лёгкой досадой спросил: – Но что мы решили с мадам Мархалевой? Поможете вы мне её искать? Был бы крайне вам благодарен.

– Уже помогаю, – призналась я. – С тех пор, как муж меня бросил, такое сочувствие открылось во мне, такая жажда творить благое…

– Вас бросил муж? – удивился Мишель.

Действительно, есть чему удивиться. Если бы видел он, к кому Женька ушёл…

Но бог с ней, с Юлькой. Стоит ли и мне того обижать, кому так щедро недодала природа?

– Да, вам повезло, меня бросил муж.

Мишель озадачился, а я ему отдалась… (пока улыбкой).

– Меня бросил муж, поэтому я теперь всегда к услугам нуждающихся в помощи…

Бог знает чего ещё с радости наобещала бы, если б вовремя не осенило.

«Но как же он любит Мархалеву?» – осенило меня (до чего я умна!).

Он ждал продолжения, я же ломала голову над задачей неразрешимой.

«Как же он меня любит, когда я и есть Мархалева? Писательница и Мархалева – приметы мои. Он любит меня, а я вижу его впервые. Похоже, и он меня не узнал. Сказать ему кто я? Обрадовать?

Ха! Ещё чего! Буду выпытывать!»

– Скажите, она красивей меня? – спросила я, чем немало Мишеля огорчила.

– Совсем нет, – нехотя ответил он. – Вы красивей и значительно.

«Вот это номер! Каких вершин с возрастом достигла моя красота. Уже я красивей себя самой. Жаль, не слышит Тамарка. Жаль, Мишеля не видит!»

– Но мы с этой Мархалевой хотя бы похожи? – женщины простят мне этот вопрос.

Мишель внимательно вгляделся в моё лицо, потом закрыл глаза, задумался и ответил:

– Нет, она старше лет на пять.

«Убью своего фотографа!» – решила я, окончательно сообразив, что Мишель один из моих поклонников-читателей.

Не могу сказать, что это открытие меня огорчило.

«Очень вовремя, – подумала я. – Мне именно этого в жизни и не хватало. Бог дал мне вволю пострадать, но и с наградой не поскупился. Ах! Что за подарок!

Мужчина!

Красавец!

Богач! Француз! Граф – не меньше!

И ко всему мой фанат и мой поклонник!

А я его кумир!

Чего ещё может женщина пожелать? Нет, мучать нельзя его, лучше откроюсь!»

И я спросила:

– А что вы мне скажете, если Мархалеву прямо сейчас вам отыщу?

Мишель растерялся, но тут же нашёлся и… в руках у него появилась роза. Белая. Благоухающая.

Я возликовала: «Боже! Как тебя благодарить?! Дай каждой русской по французу!»

– Вы фокусник? – вдыхая тонкий аромат, спросила я и тут же за него ответила: – Фокусник, конечно фокусник – факир.

Он улыбнулся и… красная роза возникла в его руке. Я рассмеялась:

– А жёлтую!

– Вот вам и жёлтая, – улыбнулся он и протянул мне жёлтую нежную розу.

– Я тоже фокусница, – торжествуя, воскликнула я. – Хотите видеть Мархалеву?

Он с жаром воскликнул:

– Хочу!

Я приказала:

– Глаза закройте!

Он послушно закрыл.

– Крабле! Крибле! Бумс! – пришлось ударить вилкой по хрустальному бокалу. – Открывайте глаза!

Мишель озадаченно уставился на меня, я же грациозно развела руками и представилась:

– Софья Адамовна Мархалева собственной персоной!

– Вы? Вы?!

И он онемел. Пришлось поспешить с доказательствами:

– Могу свой паспорт показать.

Мишель быстро оправился от неожиданности и уже глядел на меня совсем другими глазами – глазами полными любви.

– Не надо паспорт, – вдохновенно воскликнул он. – Вы сами не знаете какой груз с моего сердца только что сняли. С того момента, как встретил вас, только над этой проблемой голову и ломал.

Я удивилась:

– Над какой проблемой?

– Как душу надвое разделить.

– Зачем же делить?

– Судите сами: из далёкой Франции приехал, чтобы найти ту, которая лишила покоя. Скучными зимними вечерами в своём замке…

– Под Парижем, – вставила я.

– Да, – подтвердил Мишель, – под Парижем у камина от одиночества я страдал-страдал… до тех пор, пока одно из ваших чудных творений не попало мне в руки.

Я встрепенулась:

– Какое же?

– «Путы тоски»!

– Это вещь!

– Да! Да! Софи! С первых страниц этой книги я ощутил, что женщина, описавшая столь сильные чувства, рождена для меня. Только для меня!

– Да! Да! – восхитилась я.

Бедные китайцы. Они понять ничего не могли – благочинные европейцы вдруг на такие восторженные ноты перешли. Подумали, верно, что мы объелись лягушек.

– И вот однажды, – продолжил Мишель, – когда я в сотый раз ваш роман перечитал, когда сердце моё зашлось от одиночества и горя…

– Какого горя? – опешила я.

Мишел закатил глаза:

– Ну как же? Горевал, что нет вас у меня.

– Ах, да, – наконец поняла я, устыдившись своей бестолковости.

– Когда сердце моё зашлось от горя и не было уже сил терпеть эту глухую заунывную тоску…

«Ах, как он говорит! – восхитилась я. – Как он говорит! Хоть бери и записывай.»

А Мишель продолжал, продолжал:

– Когда душу сковал лёд одиночества и не было сил бороться за жизнь…

– Вот до чего даже дошло! – испугалась я, радуясь, что не испытала подобных ужасов со своим Евгением.

– Дошло! Дошло! – подтвердил Мишель. – Хуже скажу: руки хотел на себя наложить! И наложил бы, если бы не подвернулись вы…

– Моя книга, хотели вы сказать.

– Конечно, конечно. Ваша книга от смерти меня спасла, увела с края пропасти, вырвала из чрева преисподней… И ожил я тогда и подумал: отправлюсь в Россию и эту женщину чудную разыщу.

Заворожённая, я слушала его как Маруся: открыв рот. В волнении и трепете следила за его мыслью и, апогея с ним вместе достигнув, восторженной радостью зажглась и закричала:

– Конечно! Конечно! В Россию! Сюда! Сюда! Ко мне! Ведь нет же ничего проще!

– Э-э, нет, – охладил мой пыл Мишель. – Вот тут-то и начались настоящие сложности.

– Сложности? – встревожилась я.

– Ещё какие! Оказалось, что вас совершенно нереально найти.

– Что вы говорите?

– И утром и вечером коврик под вашей дверью топтал, надоел соседям, но ту, к которой стремился, так и не нашёл.

«О! Ужас! – подумала я. – Ужас!»

Женщины! Сидите дома! Иначе не найдёт вас парижский граф!

Глянула на француза своего: красавец, мэн, граф – не меньше. И, счастливой почувствовав себя, восторженно закричала:

– Мишель, все чудесно устроилось! Вы нашли! Меня нашли!

И тут я вспомнила, что он про рвущуюся надвое душу мне что-то говорил. Сразу недоброе заподозрила и спросила:

– А от чего же рвалась надвое ваша душа?

– Ах, Софи, ну как же, искал Мархалеву, а нашёл вас, умную, неотразимую и с первого мгновения понял, что влюбился. Растерялся. С одной стороны ваша душа, известная мне по книжным страницам, с другой стороны ваше милое, нежное лицо…

– Да, – согласилась я, – сама недовольна фотографией на обложке. Эти фотографы хуже художников. У армянина снимусь – похожа на армянку, у татарина – на татарку, у еврея – на еврейку, а если у русского снимусь… Неприлично сказать на кого похожа. Где бы ни снималась, ни разу ещё не походила на себя, но и в этом знак свыше вижу.

Мишель явно не понял в чем знак, в ожидании уставился на меня. Я с радостью пояснила:

– В меня одну вы дважды влюбились.

Он оживился:

– Влюбился бы трижды! Сорок! Сто раз!

«Какое счастье, что меня он нашёл,» – подумала я.

Женщины, сидите дома.

Почаще дома сидите!

А Мишель мой, между тем, с восторгом продолжал подсчитывать сколько раз он влюбился бы в меня.

– Все впереди, впереди, – успокоила я его. – Уж теперь, когда мы, преодолев все трудности, встретились, когда от одиночества настрадавшись друг друга нашли…

Мишель, слушавший меня с непередаваемым восхищением, продолжил мысль:

– Уж теперь, Софи, я тебя никому не отдам! Прямо здесь упаду к твоим ногам и, как верный пёс, с любовью и преданностью буду смотреть в твои прекрасные очи.

Он и в самом деле вскочил и, едва ли не опрокидывая столик, бросился к моим ногам.

– Зачем же здесь, Мишель, – пытаясь поднять его, прошептала я. – Зачем же здесь? Уж поедемте под Париж, в замок, к камину.

Зачем я сказала это? Тут же пожалела сама, но и не подозревала, что такую бурную радость вызову.

– Ты согласна? Софи! Софи! – возликовал мой француз. – Я от счастья умру! Ты согласна!

От счастья и сама едва не умерла.

Ах, женщины, сидите дома!

Глава 31. Птицелов

Вашингтон.

Бюро разведки и исследований

Государственного департамента США.

Группа специальных исследований.

Руководитель группы специальных исследований бюро разведки Государственного департамента США Лоуэлл Понт страдал мучительным комплексом неполноценности.

Его непосредственный шеф по глубочайшему убеждению Лоуэлла уродился редкостным тупицей. Тем ни менее именно он, а не Лоуэлл, возглавлял бюро разведки Государственного департамента США. Именно он давал оценку аналитической и исследовательской работе группы, возглавляемой Понтом.

Лоуэлл Понт искренне считал, что сам он руководил бы бюро куда как эффективнее своего шефа.

Если бы эта жизненная несправедливость оказалась единственной, Лоуэлл Понт, возможно, пережил бы её. Но ведь была и ещё одна, ранящая не менее больно. Он был всего лишь координатором. Кто-то работал: разведывал, следил, добывал информацию, организовывал диверсии, наконец, а Лоуэлл лишь анализировал, контролировал и пересылал бумаги.

Из перелопаченных им в результате профессиональной деятельности бумаг можно было сложить Эверест.

В мире разведки реальным уважением пользовались те, у кого имелись реальные возможности: техника и крепкие парни, способные на все. Лоуэлл же распоряжался лишь бумагами и жалким штатом сотрудников, из которых почти половина – женщины.

От осознания такой несправедливости комплекс неполноценности Лоуэлла Понта креп и углублялся. Где-то и когда-то это должно было проявиться.

В руки Лоуэлла попал проект специальной операции, планируемой ОНЕ. Операцию назвали «Хищная птица». На взгляд Лоуэлла разработку выполнили вполне профессионально, но ОНЕ честно признавалось в том, что установить личности оставшихся в живых русских офицеров, обладающих ценной информацией об эксперименте «Аист», затрудняется.

ОНЕ (Управление национальных оценок ЦРУ) просило помощи у всего «разведывательного сообщества». Им известен был лишь один из русских офицеров, выживших в том эксперименте. Однако где и как начать его поиск в ОНЕ даже предположить не смогли. Не было полной уверенности и в том, что он ещё жив. Не прослеживались связи этого офицера с другими выжившими участниками эксперимента. Имелись лишь имя и фамилия. Даже причастность офицера к эксперименту толком не была определена. Предположительно он имел отношение к блокам частотной генерации русской установки «Аист».

В виду чрезвычайной важности, приданной операции ЦРУ, координирующую роль в её проведении «повесили» на Бюро разведки и исследований Государственного департамента. Шеф бюро направил всю документацию группе Лоуэлла Понта с сопроводительным письмом, на котором собственноручно начертал:

«Обеспечить при проведении разведывательных акций координацию всех структур. Осуществлять контроль специальных операций».

Таким сложным путём попала в руки Лоуэлла Понта совершенно секретная информация о давно заброшенной самими русскими установке «Аист». Ему предстояло выполнить обычную рутинную работу по координации усилий многих разведывательных служб.

Рутинную… Но что-то в полученной информации зацепило сознание Лоуэлла Понта. Он испытывал чувство лёгкой тревоги и некоторую нервозность. Лоуэлл ещё раз прочёл надпись сделанную его шефом. Отметил подчёркнутое всех.

Это означало немалый труд. Ему придётся держать на связи «Джи-2» – разведывательное управление штаба армии, «Оу-Эн-Ай» – разведывательное управление штаба флота, «А-2» – разведывательное управление штаба ВВС, РУМО – разведывательное управление Пентагона, Агентство по национальной безопасности и ЦРУ со всеми их бесчисленными управлениями. Придётся работать ещё с десятком крупных государственных структур, выполняющих функции разведки.

Кроме того нужно отслеживать движение документов по многочисленным подразделениям разведывательных гигантов, деятельность которых поручено контролировать. Иначе неизбежные бюрократические пробуксовки структур «разведывательного сообщества», их ведомственные разногласия удушат операцию «Хищная птица» в зародыше.

«Шеф, конечно, великий профессионал, – саркастично подумал Лоуэлл Понт, – но он с очевидным профессионализмом забыл: у меня в группе всего лишь семьдесят пять человек. У всех дел по горло. А тут работы…».

Однако действовать Лоуэлл начал незамедлительно. Что-то кололо его память. Где-то глубоко в сознании засела заноза, которую до поры невозможно было извлечь.

Лоуэлл Понт бегло ознакомился с документами и решил присвоить себе для служебной переписки при обмене оперативной информацией кличку «Птицелов». Своим будущим корреспондентам он тоже подобрал клички для служебной переписки по делу. Лоуэлл определил также для себя, что обеспечивать оперативность межведомственной связи и её особую секретность он поручит «КОМСЕК» – Управлению по безопасности связи АНБ.

Для начала Лоуэлл Понт решил выяснить заинтересованность каждого из субъектов «разведывательного сообщества» в информации об эксперименте «Аист».

Оперативная информация

«Корпус» – «Птицелову»

(дешифровка текста: рядовой первой категории С. Адамс)

Разведывательное управление штаба армии представляется интересной тема операции «Хищная птица». Несмотря на осторожные оценки специалистов о возможности использования результатов эксперимента «Аист» в целях подавления волевых наступательных порывов сухопутного контингента противника, штаб армии считает:

– целесообразным продолжение разработок по использованию модулированного поляризованного излучения в видимом спектре для целей подавления волевого потенциала вероятного противника.

– целесообразным точное восстановление условий эксперимента «Аист» в целях применения аналогичного типа вооружений по живой силе вероятного противника, не укрытой экранирующими механизмами.

Разведывательное управления штаба армии заинтересовано в координационной деятельности «Птицелова». Всей корреспонденции предназначенной для канала «Корпус» – «Птицелов» присваивается «первая категория срочности».

«Москит» – «Птицелову»

(дешифровка текста: рядовой первой категории Л. Джонс)

Разведывательное управление штаба ВВС заинтересованно в скорейшем завершении операции «Хищная птица».

Малоблагоприятные прогнозы привлечённых специалистов в отношении применения установок, аналогичных использованной в эксперименте «Аист», для психотропного воздействия на авиаторов противника не имеют особого значения для ВВС США.

Значительно более интересным представляется поражающий эффект русской установки «Аист». Очевидно, что летательные аппараты любого класса не способны полностью экранировать авиаторов от воздействия модулированного излучения квантовых генераторов. Ещё более очевидно, что применение средствами ПВО по авиации противника установок, аналогичных «Аисту», избавит от необходимости уничтожать атакующую авиационную технику противника. Для отражения атаки вполне достаточно воздействовать непосредственно на пилота. Летательный аппарат в этом случае неизбежно окажется уничтоженным. Принимая во внимание некоторую расфокусированность лазерного луча в русском эксперименте, следует ожидать от установок такого типа лёгкость в захвате воздушной цели, обусловленную широкозахватностью установки.

Разведывательное управление штаба ВВС заинтересованно эффективно взаимодействовать с «Птицеловом» в рамках операции «Хищная птица».

Корреспонденции, регистрируемой по каналу связи «Москит – Птицелов» присваивается «первая категория срочности».

«Океан» – «Птицелову»

(дешифровка текста: рядовой первой категории С. Адамс)

Разведывательное управление штаба ВМФ подтверждает заинтересованность в успешном завершении операции «Хищная птица». ВМС США представляется целесообразным использовать оружие подобное установке «Аист» в операциях на море.

Корреспонденции регистрируемой по каналу связи «Океан – Птицелов» присваивается «первая категория срочности».

Лоуэлл Понт просмотрел остальную корреспонденцию по операции «Хищная птица», подготовленную для него военными шифровальщиками из АНБ.

Надо же, – подумал он, – никто из «разведывательного сообщества» даже не заинтересовался психотропным эффектом русской установки «Аист». Зато, подчёркнута почти всеми способность русской установки поражать живую силу противника, выводить из строя так называемых людей-операторов. «Джи-2» считает, что сухопутные войска могут с успехом применять подобного типа оружие на суше. «А-2» уверены, что применение лазерных установок с модулированным лучом будет чрезвычайно эффективно для авиации и ПВО. «Оу-Эн-Ай» уверено, что установки подобные «Аисту» отлично проявят себя на море.

Остальные разведывательные службы просто-таки вторят армейским, флотским и морским разведчикам. И все без исключения члены «разведывательного сообщества» установили для операции «Хищная птица» приоритетный режим связи. Редкостное единодушие. Оказывается эта русская установка с птичьим названием нужна решительно всем, во всяком случае в вооружённых силах США. Следовательно, все заинтересованы заполучить выживших русских офицеров, единственных свидетелей эксперимента.

Прервав раздумья Лоуэлла Понта, на его столе мягко замурлыкал телефон, он взял трубку:

– Слушаю.

– Мистер Понт, вас беспокоит Майкл Робин.

Лоуэлл Понт чуть не вскрикнул. Заноза, саднящая в глубине сознания и связанная с русской установкой «Аист», наконец-то, перестала его беспокоить.

Он вспомнил!

Лоуэлл опережая собеседника быстро сказал:

– Мистер Робин. Буду рад увидеть вас в нашем любимом кафе. Не возражаете, если встреча произойдёт в субботу?

– Я не религиозен, – рассмеялся собеседник.

– Тогда до встречи.

Лоуэлл Понт осторожно положил на рычаг телефона трубку и вытер со лба безупречно свежим платком внезапно проступивший пот.

Глава 32

Легко представить в каком ключе потёк дальнейший разговор – беседа двух родственных душ, наперекор всему нашедших друг друга. Легко понять как пламенно перестукивались эти, исстрадавшиеся в одиночестве сердца.

Бедные китайцы только дивились да головы ломали кем мы с Мишелем один другому приходимся: женихом и невестой или братом и сестрой.

Да, да, братом и сестрой, так много было у нас общего. В свете этого всего другими глазами я на свою жизнь посмотрела. В один миг другими глазами.

Посмотрела и ужаснулась: «Боже, какой избежала трагедии! Что было бы, пошли мне Мишеля судьба тогда, когда ещё жила я в счастливом браке? Моя порочная нравственность не довела бы до добра, конечно же я отвергла бы его трепетную душу.

Отвергла бы! И ради кого? Ради никчёмного Евгения! Ха-ха! Котиков он продаёт!

Вот пускай Юлька с ним и мучается.

А я! Я! Я!!!»

И в этот миг зазвонил мобильный.

Звонила, конечно же, Тамарка. Кто ещё так невовремя может звонить?

– Мама! Беда! Беда! – вопила она.

– Ах, Тома, мне некогда, – с приличествующей моему новому положению томностью ответствовала я. – Совершенно некогда.

Мишель целовал мою, сжимающую телефон руку, и шептал: «Любимая, любимая.»

Тамарка, глупая, озверела:

– Мама, ты невозможная! Что? Что ты такое там бормочешь? Некогда? Чем же ты занята?

Не могла я перед лучшей подругой кривить душой, а потому призналась:

– Практически на твоих глазах становлюсь графиней, а ты мешаешь.

«Любимая, любимая,» – страстно в такт мне шептал Мишель.

Тамарка же просто взбеленилась:

– Что? – взревела она. – Графиней становишься? Брось, Мама, глупостями заниматься и лучше послушай меня. Тут у нас творятся такие дела… Короче, этот Даня, этот наглец, этот хам…

Эпитеты, которыми Тамарка обычно награждает мужа, бесконечны, поэтому я прервала её и лаконично спросила:

– Что – Даня?

– Мама, Даня не просто пропал, с ним пропали и те доллары, которые я в домашнем сейфе хранила. Мама, я так зла, что даже рада.

«Никакой логики,» – подумала я, подставляя Мишелю ещё нецелованный участок руки.

«Любимая, любимая,» – шептал он, тут же покрывая его поцелуями.

– Чему ты рада? – скептически поинтересовалась я у Тамарки.

– Тому, что Даня пропал. Мама, я так зла, что в гневе урода этого точно прибила б. Понимаешь, мама, сидеть не хочется. Но с другой стороны, такие бабки! Мама! Такие бабки! Ты должна найти! Найти! Мы с Розой знаем, ты все можешь!

Я пришла в ужас. Найти? Как? Сейчас? Когда в моей жизни вершатся такие события?

– Тома! Что я должна найти? Деньги или Даню?

– Мерзавца Даню и бабки. Впрочем, Мама, если бабки найдёшь, Даню можешь оставить себе.

Мишель по-прежнему покрывал поцелуями мои руки и шептал: «Любимая, любимая.»

– Ах, Тома, – томно ответила я, – какие там бабки? Ну сколько там этот Даня украл?

– Три штуки баксов! – горестно отчиталась Тамарка.

Я мысленно (продолжая наслаждаться поцелуями Мишеля) Тамарку осудила: «Восемь штук за каких-то паршивых котов мне отвалила, глазом не моргнув, а родному Дане уже три штучки пожалела.»

Тамарка же, о моих мыслях не подозревая, лютовала:

– Три штуки баксов, Мама! Три штуки! Только вдумайся в эту цифру!

– Вдумалась.

– И что? – насторожилась Тамарка.

– Ах, Тома, не мелочись.

– Что?!!!

Рёв, который услышала я, не передать никакими словами. И, спрашивается, из-за чего?

– Мама! Ты невозможная! Или ты издеваешься, или сошла с ума! Третьего не дано, – постановила Тамарка.

Торжествуя, я её обломала:

– Ошибаешься, Тома, дано. Не издеваюсь и не сошла с ума, а, раз уж из-за сущей мелочи в таком ты угаре, жалкие три штуки баксов тебе верну.

Тамарка растерялась:

– Вернёшь за Даню?

– Да, за Даню верну, чтобы ты разрыв сердца, ненароком, не получила.

Тамарка хищно спросила:

– Когда вернёшь?

– Когда хочешь, хоть завтра.

– Верни, Мама, сегодня…

– Сегодня не могу.

– Почему?

– Говорю же, страшно занята.

– Да чем же, чем, черт тебя побери? – вызверилась Тамарка.

– Безотлагательно становлюсь графиней, – с достоинством пояснила я, добавляя: – Свои три штуки получишь завтра.

И тут Тамарка опомнилась и тем вопросом задалась, которым давно должна бы задаться.

– А что это ты вдруг такая щедрая стала? – спросила, наконец, она.

И я с удовольствием ей ответила.

– Щедрая? – с нотками превосходства воскликнула я. – Что такое для меня, для владелицы замка под Парижем, какие-то жалкие три тысячи долларов? «Тьфу» это для меня!

Тамарка онемела.

«Любимая, любимая,» – продолжая покрывать меня поцелуями, шептал Мишель.

– Громче! Громче! – попросила я.

И он закричал прямо в трубку:

– Любимая! Любимая!

Тамарка очнулась.

– Мама, что-то не поняла, ты где?

– В китайском ресторане.

Сказала и сразу пожалела, так плохо эта информация отразилась на Тамарке. Бедняга страшно запаниковала.

– Что?!! – закричала она и тут же начала убиваться. – Так я и знала! Так и знала! Какая у нас беда! Роза! Роза! Скорей! Скорей сюда! Мама! Наша Мама в дурдом угодила!

Ну как тут не рассердиться?

– Тома, – возмутилась я. – Зачем ты Розу зовёшь? Мало ей своего горя?

– Ну как же, Мама? Как же не звать Розу? Она же у нас гинеколог, не самой же мне вызволять тебя. Розу каждая собака в городе знает. Пускай она…

– Собака?

– Да Роза! Роза! – психуя, пояснила Тамарка. – Пускай Роза позвонит в дурдом и попросит, чтобы тебя отпустили. Мы сами будем тебя лечить.

«Ах вот оно что!»

– Тома, нельзя быть такой завистливой, – попеняла я подруге. – Да, со мной приключилось счастье, ты стоически должна это стерпеть, а не мечтать о дурдоме. Выбрось глупые мысли.

И, чтобы у неё не возникало сомнений, я подробно рассказала за какого красавца замуж выхожу, какой он граф, и какой у меня теперь замок под Парижем, с лакеями и камином.

Не успела закончить я, как запричитала и Роза – думаю она с параллельного телефона наш разговор слушала.

– О, беда! Беда! – закричала она. – Сонька наша и в самом деле в дурдом попала! Горя своего не перенесла! Это все на совести Юльки!

– И Женьки! – вставила Тамарка.

– Никогда им этого не прощу! – заключила Роза. – И никто не простит им!

Тут уж, забыв о блаженстве и счастье, распсиховалась и я – довели.

– Да почему сошла с ума? – завопила я, горюя, что Мишель так рано увидел меня с противоположной, невыгодной стороны. – С чего вы, глупые, взяли? Так счастлива ещё никогда не была!

– Как с чего взяли? – удивилась Роза. – Сама же сказала, что в китайском ресторане сидишь, и это после сообщения о том, что становишься графиней.

– Да, Мама, да, – подключилась и Тамарка. – Это нонсенс.

– Ты же китайской кухни терпеть не можешь, – перебивая её, напомнила Роза.

– А тут вдруг жрёшь лягушек, червей и становишься графиней, – опять встряла Тамарка. – Что должны мы с Розой думать?

– Только то, что я замуж за графа выхожу, – отрезала я. – И почему обязательно червей? Ем утку по-пекински. Тут много есть сносной еды. Согласна, покойная бабуля моя утку готовила значительно лучше, быстрей и вкусней, но сама посуди, где китайцам взять такую бабулю?

– Мама! – взвизгнула Тамарка. – Не заговаривай нам зубы! По существу говори!

– По существу: становлюсь графиней, как бы противно вам это не было.

И я обратилась к Мишелю:

– Скажи им пару ласковых, дорогой.

Мишель перестал меня целовать и спросил:

– Кому?

– Моим подругам.

– Жёвузансю'и трэрёконэс'ан, – сказал он, и Роза с Тамаркой намертво замолчали.

Я испугалась:

– Что ты им сказал?

– Я вам очень признателен, – перевёл мне с французского Мишель, будто Роза и Тамарка когда-то этот неповторимый язык знали.

Я, торжествуя, спросила:

– Теперь вы поняли?

Отличный эффект!

– Мама, ты что, и в самом деле замуж выходишь? – забыв и про доллары и про Даню, горестно вопросила Тамарка.

И Роза за ней:

– Сонька, неужели ты замуж выходишь?

– А как бы вы поступили, если бы вам руку и сердце сам граф предложил? С замком, лакеями и камином под Парижем. Как бы поступили вы?

Роза и Тамарка охнули.

Ликуя, я подытожила:

– Вот так же поступлю и я.

– Мама, а как же Женька? – прорыдала Тамарка.

И Роза туда же за ней:

– Сонька, как же Женька? Он же умрёт без тебя!

– Ничего, Юлька его реанимирует, да и Роза поможет, для неё ничего невозможного нет, она же у нас гинеколог, – отрезала я и с чувством полнейшей победы отключилась.

Мишель с непониманием уставился на меня. Пришлось пояснить:

– Подруги, немного чокнутые, но очень милые. Прикидываются что за Женьку переживают, а сами боятся, что уеду в Париж. Остаться без меня боятся.

– Почему? – удивился Мишель.

– Я же вам говорила: совсем разучились без меня жить. На шаг отойду, как тут же паникуют: «Где Мархалева! Где эта Мархалева? Где? Где?»

– И где она?

– Ну как же? Вот она я! Вот!

– Вы же Романова, – растерялся Мишель, но тут же нашёлся и, шутливо хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул: – Ах да, Мархалева же это вы! Кстати, а почему вы назвались Романовой?

Пришлось рассказать о своей трагедии. Он (какая тонкая натура) был просто сражён.

– Но если вы так своей фамилии боитесь, почему же не взяли псевдоним? – спросил он.

О! Здесь мне было что рассказать!

– Как – не взяла? – воскликнула я. – Взяла, ещё как взяла! Но и здесь перешла дорожку подруга. О-о, сколько у меня неприятностей от них! Дело в том, что от первых шагов моей жизни подруги преследуют меня. Все важнейшие события с их участием происходят. Судите сами: первым издателем моим тоже подруга была. Само собой, она и таланту моему и красоте смертельно завидовала, а что ещё ей оставалось? Она же…

Впервые Мишель мой проявил нетерпение.

– Каким образом это отразилось на псевдониме? – прервав меня, спросил он.

– Самым прямым. Ну как же, самым прямым образом. Я взяла псевдоним, прекрасный псевдоним. Афродита Сапфирова. Как звучит! Ого-го! И подруга мне поклялась, что книга выйдет под этим именем, когда же я взяла в руки сигнальный экземпляр, то едва разрыв сердца не получила, но было поздно.

– Почему? Что же на обложке было?

– Ясно что. Сонька Мархалева – вот что было на той кошмарной обложке, – с ужасом пояснила я.

Мишель, не разделяя моего ужаса, спокойно заинтересовался пустяками.

– И как же оправдалась ваша коварная подруга? – спросил он.

– «Хватит с тебя красивой внешности,» – ядовито сказала она, однако и здесь я не прогадала. Мархалева – абсолютно алкогольная фамилия, а в то время как раз Перестройка началась, а с ней и перебои с алкоголем, что не могло не отразиться на вкусах трудящихся. Имя моё русские души грело, как и некоторые другие соответствующие имена. Такой культурный подъем пошёл в народе: выстраивались очереди перед картинами Петрова-Водкина, а мои книги с прилавков просто рвали. Теперь вы понимаете, кому обязана я бешеной стремительностью популярности?

– Своему отцу, давшему вам имя, – со знанием дела ответил Мишель.

– Да нет, подруге, которая не захотела оставить мне мой псевдоним, но вернёмся к нашей приятной беседе, – воскликнула я, протягивая ему для поцелуев свою руку.

Мишель мою руку взял, но целовать не стал, а со всей серьёзностью сообщил:

– Софи, я должен сделать вам предложение.

«Ах, – подумала я. – Ах! Вот оно! Началось! Началось!»

Сердце едва не выпрыгивало из моей груди.

– Софи, – краснея и нервничая, повторил Мишель. – Я должен сделать вам предложение.

– Делайте, – слабея, прошептала я.