Текст книги "Священный мусор (сборник)"

(из интервью)

Вы могли бы стать писателем, если бы Советский Союз продолжал существовать?

Трудно ответить на этот вопрос. Возможно, да. Дело в том, что я оказалась «внесоветским» писателем. Меня всегда интересовал частный человек, способности его выживания в социуме, а к политике я всегда относилась как к неизбежному злу. Могу сказать с полной уверенностью, что «советским» писателем я бы никогда не стала.

Кажется, что профессиональные знания в иной области, чем литература, всегда оказываются богатством для писателя. Вы сами росли в семье врачей, у Вас медицинское образование. Какое значение это имеет в Вашей писательской работе?

Думаю, что «другое» образование чрезвычайно важно для писателя. Более того, я вообще не понимаю, что такое литературное образование. У меня образование не медицинское, а естественно-научное. Это довольно близко. Московский университет, где я училась, кафедра генетики, которую я закончила, дали мне чрезвычайно много: когда жизнь изучаешь как объект, сознание расширяется. Объект, который смотрит на объект. И при этом еще и чувствуешь свое глубочайшее родство с мышами, рыбами и душистым горошком. Проступает единый план строения мира. Генетика как никакая другая наука знает, в каком тесном родстве состоит всё живое. И это потрясающе! К этому могу добавить, что гуманитарного образования мне не хватает, и я это постоянно ощущаю. И, что печально, отдаю себе отчет в том, что множество важнейших элементов культуры от меня ускользают, и, более того, уже нет времени, чтобы узнавать…

Как Вы считаете, именно благодаря Вашему образованию Вы могли так естественно изображать эротику – уже в «Сонечке»?

Вы задали такой вопрос, отвечая на который мне придется очень далеко отойти от конкретности самого вопроса.

Я не думаю, что есть отдельная сфера интеллектуального и отдельная сфера физиологии. Эротика же принадлежит области физиологии не меньше, чем сфере интеллектуального. Человек – целостное существо, и само намерение установить в человеческом существе «верх» и «низ» – плод нашей кривой несовершенной цивилизации, в которой веками существовал этот водораздел. «Про это» стало областью запрещенного, и очень важная часть человеческого бытия оставалась в зоне умолчания.

Вопрос на самом деле для меня стоит совсем иначе: как «об этом» писать? Русский язык – очень целомудренный, в нем даже не выработано литературного словаря по любовной тематике: имеются либо медицинские термины, либо неупотребимые, грубые слова, существующие за пределами академического словаря, либо эвфемизмы. А задача такая существует: как написать о тонких, очень интимных переживаниях, имея такую филологическую наличность…

Когда я начинала писать, я не теоретизировала. Я вообще принадлежу скорее не к писателям конструирующим, концептуальным, а к проживающим, опирающимся на эмоциональную жизнь. И даже начало интеллектуальное окрашивается эмоционально. Это не хорошо и не плохо – всего лишь вопрос внутренней организации.

Когда я писала «Сонечку», я была достаточно далека от тех культурно-антропологических вещей, которые меня всё больше со временем занимали. И эротика очень притягивала не в силу сложившегося в русской литературе, отчасти отмененного, запрета, а как мало разработанная тема. Я не имею амбиций эту тему закрыть, но мне хотелось найти «легальный» способ ее «проговорить», хотя бы отчасти, по мере возможностей. Я думаю, что я свои возможности исчерпала, написав роман «Искренне ваш Шурик». И вряд ли смогу достичь большего. Хотя и предшествующие романы – «Медея и ее дети» и «Казус Кукоцкого» – рассматривают какие-то аспекты эротической жизни человека.

Физиология – всего лишь способ функционирования человеческого и животного тела, и реализация сексуальных способностей человека так же законна, как процесс пищеварения. Но у человека очень сложная высшая нервная деятельность, сложная социальная мотивация, огромное количество культурных запретов, которые не раз и навсегда установлены, а изменяются со временем, и эти изменения порой бывают очень травматичны. Но это область науки, а не искусства. Я же, смею надеяться, остаюсь в области искусства, но пришла туда со всем тем, что узнала прежде, в моем биологическом прошлом.

У Вас есть все темы истории, более или менее запрещенные в советской литературе: эротика, сексуальные меньшинства, аборты, алкоголизм, инвалидность, болезни и, конечно, смерть. Видите ли Вы себя в каком-то смысле пионером?

Честно говоря, я об этом не думала: вокруг меня бушевала такая богатая жизнь, полная историй жизни людей. Так вот, эти истории меня просто захлестывали, происходила такая интересная жизнь, такие драмы, такие подвиги совершались и предательства! Мне и в голову не приходило ставить какие-то фильтры. А тем более если говорить о смерти. Без смерти нет жизни. Именно смерть придает всему смысл и ценность. И сколько бы мы ни закрывали глаза на это обстоятельство, сколько бы ни избегали этой темы, она неизбежно подойдет к каждому. Смерть всё время рядом, именно она придает напряженность радостным переживаниям, заставляет нас ценить в жизни любовь. Мы не знаем, какая тайна откроется перед человеком после смерти, я думаю, что у каждого она будет своя собственная, лично ему предназначенная, но если в посмертии существует любовь, то она должна быть чем-то совершенно иным, отличным от того, что мы называем любовью в пределах земной жизни. Я прошу прощения у атеистов, если разрушаю их концепции, но я думаю, что ни один из атеистов не будет разочарован, если за пределом земной жизни откроется новое пространство…

Есть еще один существенный момент: я чувствовала себя дилетантом, и это давало огромное чувство свободы. Я никому не была ничем обязана, мне ничего не давали, не дарили. Я делала то, что мне нравилось, и тем способом, как я это могла. И на успех я не рассчитывала, и это тоже давало дополнительную степень свободы.

Западная критика сразу отнеслась к Вам очень благосклонно, а русская – довольно строго. Критики говорили о «дамской прозе», о «сентиментальных женских романах» и так далее. Критики говорили, как точен и красив Ваш русский язык, а тематика не была по вкусу…

Мне представляется, что различие в критических оценках моих книг на Западе и в России отражает скорее антиженское настроение в мужской части российского общества, чем объективные параметры. И связано это скорее не с характером моего творчества, а с характером нашего общества, в котором существует глубокий парадокс. Россия по своей традиции и истории – страна восточная в том смысле, что женщинам всегда отводилось второстепенное место в общественной жизни.

В сегодняшней культуре много замечательных женских имен, но, несомненно, большая часть художников, писателей, музыкантов – мужчины. Пожалуй, только в сфере собственно артистической – театр, кино – женщины работают на равных правах с мужчинами. Во всяком случае, мне не приходилось ни разу слышать высказывания – «Женщина, а какая хорошая актриса!»

Сегодня, мне кажется, именно степень участия женщин в общественной жизни страны и определяет уровень культуры. Разумеется, всё сказанное имеет отношение только к странам европейским и к Америке, а не к исламскому миру, который живет по совершенно иным законам, и я не берусь судить, хороши они или плохи, поскольку миллионы людей вполне удовлетворены параметрами своей цивилизации.

В постоянном стремлении наших критиков разделить литературу на женскую и мужскую мне всегда чувствуется неосознанная дискриминация. Плохих книг, написанных мужчинами, никак не меньше, чем плохих книг, написанных женщинами. Часто, даже когда меня хвалят, присутствует этот уничижительный оттенок: Улицкая – хорошая писательница, почти как мужчина!

Как бывший генетик, я могу засвидетельствовать, что всё, что делают мужчины и женщины, они делают немного по-разному: разная физиология, разный гормональный фон, разная психика. Но мужчина и женщина призваны быть в этом мире партнерами, и я уверена, что более широкое участие женщин во всех областях жизни общества послужило бы смягчению жестокости, умиротворению агрессии, пересмотру социальных программ в пользу детей и беднейших слоев общества.

Я пишу так, как может писать именно женщина, – с женским взглядом на мир, с проблематикой, понятной женщине, – и не пытаюсь сделать свои книги более «мужскими». Среди моих читателей достаточно много мужчин. (Между прочим, статистика показывает, что среди читающих книги 70 процентов женщин!)

Стараюсь избегать поспешности, стараюсь быть честной и независимой. Независимой и от критики в том числе.

В 2001 году Вы стали лауреатом Букеровской премии («Русский Букер») как первая женщина. Что это значило – может быть, значит для Вас?

Присуждение мне Букеровской премии более всего изменило мое положение на рынке: повысился уровень продаж. Конечно, я была очень рада, получив премию. Но для меня гораздо более важным обстоятельством было то, что мои книги трижды попадали в шорт-лист. Именно это свидетельствует о качестве больше, чем однажды случившаяся победа. Дело в том, что при розыгрыше любой премии всегда существуют какие-то внелитературные соображения. Так, в этом году не получила премию Людмила Петрушевская за выдающийся роман, который вошел в шорт-лист. Удостоилась же премии книга, которая представляется мне совершенно несравнимой с романом Петрушевской ни по каким параметрам. Этот роман оказался, вероятно, слишком сложным даже для членов жюри. Думаю, что если бы сегодня было бы написано произведение, равное по масштабу «Процессу» Кафки или «Улиссу» Джойса, у них было бы немного шансов. Все литературные премии страдают излишним демократизмом. Да к тому же всегда, даже при самом строгом жюри, есть элемент лотереи.

Именно по этой причине я нисколько не обольщаюсь относительно своих успехов. Премии далеко не всегда отражают истинное положение вещей в литературе.

Как Вам хочется, чтобы Вас называли – женский писатель, писательница или просто писатель?

Я думаю, что надо принять законы языка, в котором мы существуем. Коли есть в русском языке слово «писательница», пусть меня зовут так. Хотелось бы, чтобы эта разница была только грамматической.

Беседовала Кристина Роткирх.

«Одиннадцать бесед о современной русской прозе».

М.: Новое литературное обозрение, 2008

•••

Есть ли современные писатели, читая которых Вы думали: «Ух как здорово, я так не смогу!»?

Конечно. Я не смогу как Людмила Петрушевская, когда она писала «Номер Один, или В садах других возможностей», как Владимир Маканин, когда писал «Асан», как Марина Вишневецкая, когда писала «Буквы». Я могу, как я. Это совсем не мало.

Беседовал Лев Данилкин.

Журнал «Афиша», февраль 2011

Женский вопрос

«Что было б, если бы Господь Бог был женщиной?» – такой вопрос задал мне журналист Лев Бруни. Другому человеку и отвечать не стала бы на эту глупость, но Лева принадлежит любимой дружеской семье… Отвечаю – исключительно по долгу дружбы.

Несмотря на то что многие вещи в мире мне не нравятся, единственное, чем я более или менее удовлетворена, – это Господом Богом. Главное Его достоинство – исключительная нейтральность: хочешь – верь, хочешь – не верь, хочешь – ломай копья и режь неверных, хочешь – сиди в келье и твори молитву, а Он взирает невозмутимо равно на всех. И то сказать: расстояние до Него столь велико, что разница между праведниками и грешниками вряд ли заметна из такой дали.

Но вообще ни один вопрос, стоящий в сослагательном наклонении, не волнует мне душу, поскольку кругом вполне достаточно вопросов, которые повелительно требуют их немедленного разрешения. Я не говорю о смысловой неувязке, философском промахе или логическом абсурде, заключенном в вопросе: что было бы, если… Я даже не говорю о ложном посыле: ведь нигде не сказано, что Господь Бог – мужчина…

Однажды пятилетняя дочь моей подруги, которая Вольтера не читала ни тогда, ни после, спросила: мама, а у треугольников бог треугольник?

Написано, что Бог создал человека по образу и подобию Своему. Но не менее верно и обратное: человек создает бога по своему образу и подобию. А треугольники девочки Ляли создают в своем треугольничьем воображении идеальный, абсолютный треугольник.

Если идти путем честного рационализма, наше сознание есть произведение нежного серовато-розового органа, напоминающего своей поверхностью грецкий орех. Этот орган, мозг, много чего может. А чего он не может, этого мы не можем даже и вообразить, потому что пределы воображения тоже ограничены структурой этого во всех отношениях изумительного органа.

Есть очень многое, чего мы не знаем о нашем сознании и о нашей психике, во многом зависящей от сознания. Есть вещи, которые мы не можем объяснить, но можем зафиксировать; например, глубокая потребность веры в Бога, присущая человечеству, а также могучее желание найти в окружающем мире или своими руками сотворить объекты поклонения, олицетворяющие или символизирующие бога. Камень, дерево, река, птица или змея – всё идет в дело обожествления.

Поклонение Матери-Земле, женскому божеству, было, вероятно, самым мощным мировым культом, целой эпохой человеческого сознания, определенным уровнем богопознания. Где бы археологи ни ковыряли землю, всюду находят этих женских идолов, от корявых архаических фигурок домашних алтарей, женских богинь плодородия, до прекрасных античных храмовых скульптур.

Это и есть то самое время, когда Господь Бог был женщиной. Религия цветущей материи, религия мяса, крови, спермы… В иудео-христианской культуре человечество пришло к осознанию Бога как духа. Это была величайшая революция сознания.

Остается теперь разобраться с половыми проблемами. Библейские тексты бездонны. Они сообщают: «И сотворил Бог человека по образу своему, по образу Божию сотворил его: мужчину и женщину сотворил их». И как известно, призвал их плодиться.

Пол – функционален. Он нужен там, где есть необходимость воспроизводить себя, то есть он есть те ворота, через которые идет бесконечный поток материи, стремящейся быть живой. Но что есть пол для Господа Бога? На этом месте приостановимся. Увы, нигде человеческий язык не опускается до такой немощи, а мысль не оказывается столь неповоротливой, как в этой (низменной или высокогорной?) области.

Бог сотворил по своему образу мужчину и женщину. Первым человеком был Адам, и лишь после того, как Ева была выведена из целостного состава первого человека, он называется мужчиной, она – женщиной. Не означает ли это, что Бог является носителем обоих этих потенциалов, не об этом ли говорит китайская космогония, в основу мира положившая два универсальных начала «инь» и «ян», в переводе на наш бедный и приблизительный язык обозначающиеся как мужское и женское начало.

Чтобы понять окружающий мир, сознание стремится его систематизировать, упорядочить, разложить по полочкам, предварительно эти полочки кое-как сколотив.

Третьего не дано – почти три тысячелетия тому назад объявили древние римляне, а в прошлом веке их поддержал знаменитый культуролог Леви-Стросс своими «бинарными оппозициями»: да – нет, черное – белое, горячее – холодное, живое – мертвое… Удобно. Но не всегда.

Не отвлеченное умозрение, а точные современные науки – ядерная физика и молекулярная биология – обнаружили, что иногда физическое явление описывается не одним законом, а двумя или даже тремя, что между «да» и «нет» есть еще большая шкала дополнительных возможностей, и между «М» и «Ж» тоже нет непреодолимой пропасти. В этом заключалась гениальная догадка андрофашиста Отто Вейнингера: пол не локализуется в первичных или вторичных половых признаках, он пронизывает организм полностью, каждую его клетку. О существовании Х– и Y-хромосом он ничего не знал.

Между тем известны явления перехода из пола в пол, мнимые и подлинные, в древности обыкновенно имеющие сакральный смысл, а сегодня ставшие бытовым явлением. Многие тысячи людей в последние два десятилетия поменяли свой пол – хирургически, гормонально, психологически, а остальные миллиарды народонаселения, практически довольствующиеся данными от природы органами, постепенно привыкают к тому, что дядя Майкл может вдруг превратиться в тетушку Мегги, а соседский вертлявый мальчишка – в роскошную фотомодель с вулканическим бюстом. Случается и обратное. К этому человеческое сознание приспосабливается на удивление быстро. А вот мысль о том, что Господь Бог не несет никаких антропоморфных признаков пола, усваивается гораздо труднее.

Бог в виде седобородого старца «Ветхого Днями» удовлетворяет миллионы христиан, и даже образ «Отечество», где Господь Бог изображен в трех ипостасях: Старца, Младенца у него на коленях и плотной белой птицы, олицетворяющей Дух Святой, – тоже устраивает современного православного. Замечу мимоходом, что Дух (на арамейском языке «руах») – женского рода. На этом месте идея «мужественности» Господа Бога дает трещинку, которая становится особенно заметна при рассмотрении величайшего шедевра православной иконописи, «Троицы» Рублева. Изображена встреча Авраама с Господом Богом, явленным ему в виде трех Ангелов. Вероятно, здесь соединились усилия Господа Бога и великого художника: бесплотные существа получили зримый образ, и это образ существ, не имеющих никаких половых признаков. Они божественны, и в этом качестве отсутствует пол. И русский художник XIV века сумел выразить то, что у древних евреев было под запретом.

Откуда сегодня берется этот вопрос: если бы Господь Бог был женщиной? Кто задает его? Этот прекрасный, разоблачительный и невинный вопрос задают, скорее всего, недовольные положением вещей женщины…

Я не принадлежу ни к воинственной породе амазонок, ни к породе «деловых женщин», ни к лесбиянкам, ни к профессиональным «женщинам-вамп». Мне нравится быть женщиной, я не завидую мужчинам, не испытываю никакого недовольства, что меня не призвали в армию, я не испытываю обиды на Господа Бога из-за тягот беременности и родов, которых избежал мой муж. Идея равенства никогда не казалась мне привлекательной, и в неравенстве мужчины и женщины – биологическом, социальном и политическом – я не вижу главной трагедии нашего мира. Я даже не вижу особой логики в концепциях феминизма: с одной стороны, хочется равенства, с другой – особых льгот. Я думаю, что постепенно женщины получат и то и другое, и даже уже получают: израильтянки, к примеру, уже призываются в армию наравне с мужчинами, в некоторых христианских конфессиях имеются женщины-пасторы, а на космических орбитах летают не только семенники, но и яичники… Не мужчина и не женщина есть Господь Бог, а Дух, который роднит людей и питает их любовь.

«Тусклое стекло» прекрасной и грубой материи застилает наш внутренний взор, и мы не можем видеть «лицом к лицу» Господа Бога, который не имеет ни бороды, ни усов, ни бюстгальтера, ни трусов, а который есть Дух Любви.

Если бы Господь Бог был женщиной, это значило бы, что усилия веры многих народов пошли прахом, что великие откровения напрасны, что все мартирологи отменены и что апостол Павел, объявивший, что нет отныне «ни мужеского пола, ни женского», обманул все грядущие поколения, и только одна мертвящая работа оставлена человечеству – кружение «колеса сансары»: жизнь-размножение-смерть-жизнь-размножение-смерть… Без Воскресения, без Преображения, без Прорыва в иное измерение.

Мысль о том, что Господь Бог – мужчина, столь же неубедительна. Но об этом меня не спрашивали.

P. S. Лева Бруни умер. Последний год тяжело, очень тяжело болел. И всё, что было в его жизни, как у каждого из нас – косо-криво, кое-как, начерно, – успел он вычистить, исправить, расставить на свои места. Успел стать таким, каким был задуман. А это далеко не каждому удается.

Не могу сказать, что этот вопрос кажется лично мне самым важным. Множество вещей в жизни вызывает у меня бо́льшую заинтересованность, скорее заслуживает траты времени и сил на их исследование. Вероятно, по той причине, что моя принадлежность к женскому полу меня вполне устраивала, я никогда не завидовала тем, кто может мочиться к стене.

Собственно, сам женский вопрос возник относительно недавно, с тех пор как изобрели стиральные машины и памперсы и у женщин освободилось немного времени, чтобы задуматься, почему их жизнь так невыгодно отличается от мужской.

Неравенство мужчин и женщин запрограммировано природой, и я не принадлежу к тем людям, которые решительно утверждают, что мужчины имеют большие преимущества перед женщинами. Деторождение – привилегия женщин, и хотя без участия мужчины оно невозможно, но счастье материнства женщина испытывает намного острее и ярче, чем мужчина способен переживать свое отцовство.

Есть и другие причины, почему женщины мне представляются существами более привлекательными, чем мужчины. Из них главная та, что мужчины по природе своей в гораздо большей степени, чем женщины, стремятся к власти, к доминированию, к подавлению других. Отсюда и проистекает большая жестокость и меньшая нравственность мужчины. Для достижения своих целей мужчина способен на такие действия, которые далеко не для всякой женщины приемлемы. При этом я отдаю себе отчет в том, что любое заключение такого рода, основанное «на средних величинах», никогда не бывает абсолютным: встречаются высоконравственные и нежные душевно мужчины и жестокие, способные на бесчеловечные поступки женщины.

Но в среднем дело обстоит так, что женщина производит впечатление более нравственного существа.

Что же касается России, то тут уж определенно можно сказать, что Россия – страна прекрасных женщин. И очень несчастных. О причинах этого явления непременно поговорим позже.

С тех пор как меня назначили писателем, мне постоянно напоминают о моем поле, в обоих смыслах этого «двубортного» каламбура. Мое поле, как выяснилось, – женская проза. Я ничего не имею против. Всё, что делают люди, они, как правило, делают в глубоком соответствии с той внутренней программой, которая в них заложена. Вся деятельность человека окрашена наличием или отсутствием в нем Y-хромосомы. Но абсолютизировать это обстоятельство нельзя. И не только по той причине, что пол человека определяется не только Y-хромосомой, но еще и гормональной системой, и сигналами, получаемыми из мозга. Другое важное обстоятельство заключается в том, что индивидуальный разброс по некоторым показателям очень сильно превышает средние цифры. При проведении антропометрических измерений детей было установлено, что сила кисти у десятилетних мальчиков равна 16,9 кг, а у девочек – 13,6. Но самым сильным ребенком в классе при этом может оказаться девочка (сила кисти 17,2 кг, а самым слабым – мальчик (11,9 кг).

Именно по этой причине появляется в мире поэт Марина Цветаева, обладающая поистине мужской мощью! От ее прикосновения все динамометры зашкаливают!

Это я не про себя. Возвращаюсь к женской прозе. Вне всякого сомнения, я пишу прозу женскую. Но в сегодняшнем контексте это определение имеет уничижительное значение: оно предполагает, что женская проза заведомо хуже мужской, настоящей. Между тем, принимая во внимание, что женская проза возникла не так уж давно в истории культуры, приблизительно с конца XIX века, а мужчины практикуют литературное занятие испокон веку, готова идти на любое пари, что мужчинами за истекший период написано в миллион раз больше чепухи, чем женщинами. Убеждена, что качество прозы – хорошее или плохое – зависит от уровня дарования, а не от пола пишущего.

Мы живем в стране, раскорячившейся между Западом и Востоком. Двусмысленность географии создала и двусмысленность национальной психики. Наши мужчины заражены самыми грубыми предрассудками относительно роли женщины и ее малоценности. А женщины, несмотря на тотальное к ним неуважение, достигли за истекший век огромных результатов и во многих отношениях опередили женщин западных.

Я предполагаю, что в процессе эволюции, которую никто не отменял, роли могут поменяться, и декоративную самку, блондинку с параметрами 90–60–90, заменит декоративный самец, которого будут выписывать почасово или поночно деловые женщины, управляющие банками и корпорациями. Шутка, шутка, господа. Меня не привлекают ни те ни другие. Просто, глядя в телевизор, иногда бросаешь взгляд на «розы» мужского пола вроде Киркорова. Порода «женщин-цветов» заменяется породой «мужчин-цветов», и в этом даже можно усматривать движение к равноправию. Культ прекрасной дамы исчерпал себя, появляются новые культы.

Может быть, наиболее интригующая черта нового времени – возможность сосуществования прежде несовместимых идей и вещей. Экуменизм – производное от греческого слова «ойкумена» (населенный людьми мир) – первоначально не имел никакого отношения к объединению христианства. Последние три тысячелетия расширили ойкумену до возможного предела: не живут люди только там, где уж совсем неудобно. Биологический вид, возникший в Северной Африке, расселился по всей планете, изменил лицо земли, изменился сам, создал искусство и науку, но не смог разрешить частной и локальной проблемы – взаимоотношения полов. Пристальное рассмотрение этой проблемы только начинается…