Текст книги "Сердце Рима"

Сочные переливы мелодии наполнили зал. Сосредоточенное личико музыканта, его летающие локти, экспрессия, написанная на языке нот. Никто не остался равнодушным, и все, как один, рукоплескали, стоило музыке замереть гаснущей звездой под сводами. Даже султан с улыбкой аплодировал, восхваляя несомненный талант юного пианиста. А до ошеломленного Матиаса доносилось со всех сторон: «Моцарт!»

Моцарт?! Он слышал о нем, хоть куда чаще в его ушах шумел прибой и крики команды. Австрийское чудо покорило сердца ценителей прекрасного даже далеко от его родины. Мальчик родился в Зальцбурге,[14]14
  Столица Зальцбургского архиепископства.


[Закрыть] и почти с колыбели поражал всех идеальным слухом и памятью. Неужели австрийка привезла его с собой, чтобы усладить слух султана и добиться благосклонности ради сделки? Уму непостижимо! Но как иначе, если вот они уходят?.. Еще миг, и, вероятно, все будет кончено. Ему дали задание привезти выгодный союз, а не глупое и постыдное поражение.

– О великий султан! – Матиас не заметил, как оттолкнул кого-то с дороги. – О вели…

Он едва не натолкнулся на резко остановившегося и повернувшегося к нему правителя.

– Позвольте, я…

Взгляд прусса скользнул к роялю, возле которого они очутились. Он встряхнул головой. В какой-то миг ему показалось, что в нем отсутствуют струны… Но в тот же миг крышка с грохотом упала, и испуганный своей неуклюжестью слуга согнулся в три погибели, прося прощения у владыки.

– Ты что-то хотел, Александр? – вопросил султан, и тотчас объяснил своей напудренной спутнице, – мой уважаемый гость из Пруссии.

– Прости мне мою дерзость, но не могли бы мы завершить начатый давеча разговор?

Султан какое-то время раздумывал, хмуря широкий лоб, пригладил ухоженную короткую бороду и милостиво кивнул. Он любезно попросил австрийку дождаться его возвращения, и прусс, не сдержавшись, окинул женщину победным взглядом.

* * *

Слуга, опрокинувший крышку рояля, выпрямился, едва вышел на балкон, и снял с головы тюрбан. Сафар, а это был он, смеясь, подошел к стоящей у перил женщине, снимающей платком толстый слой пудры с лица. Она на глазах молодела и возвращала себе красоту, сокрытую под образом разрисованной светской дамы.

– Ловко ты, – с улыбкой заметила она. – Едва не прищемил ему нос!

Рояль, на котором играл «Моцарт», и впрямь не имел струн. Инструмент, чье звучание все слышали, находился за занавеской, и на нем музицировал один из лучших придворных пианистов. Роль гениального мальчика досталась малышке Элис, которая пришла в восторг от возможности выступить перед заморской публикой.

– Ты великолепна!.. – все еще улыбаясь, проговорил Сафар, и тут же, смутившись, исправился, – великолепно справилась.

Лорин устало вынула последнюю шпильку и, наконец, смогла снять парик. Ей хватило великодушия пропустить мимо ушей его оговорку. Не заметить взгляд было сложнее. Он еще слишком неопытен и открыт, а первые победы так опьяняют… Лучшее, что она может сделать, это помочь ему не увлечься.

Позже она написала в своем дневнике: «Сафар представил меня султану, дабы я объяснила, в чем состоит план. Мне удалось убедить его. Мустафа III поразил меня прогрессивностью взглядов, стремлением к развитию своего народа и готовностью идти на риск ради общего блага. Он поддержал безумную идею, и вот договор подписан. Мы праздновали общую победу. После подписания Мустафа лично поблагодарил меня и, разумеется, Сафара – его верного соратника, вечно остающегося в тени, как и положено братьям ордена ассасинов. Впервые тот, чью шкуру я спасла, признавал помощь и был за нее благодарен. Клянусь, что не слышала подобных слов ни от кого из королей, герцогов, баронов, ни от старейшин ордена, ни от Харди. Мне даже жаль, что наши усилия лишь отсрочили неизбежное. Империя падет, даже если все атланты мира станут удерживать ее свод. Как хочется сказать им: «Обратите свой взор по ту сторону моря! Там, за горизонтом все давно смешались, носят одну одежду, молятся одному богу, страдают от одних болезней. Это путь к выживанию вида, но порода!.. Порода гибнет». Увы, я не смогу объяснить ни ему, ни Сафару. Хотя мальчик понял бы меня. Я не сомневаюсь»

* * *

Лорин невесомым сновидением проскользнула вслед за лунным светом в дом, куда спрятали Александра фон Матиаса. Сафар напрасно полагал, что она не узнает этот адрес. Пока сам посол спал в своей комнате, захмелевший после вина и изысканных танцев, Лорин прокралась в соседнюю, где в сундуке, на самом дне под стопкой пыльных нарядных и дорожных платьев находилась толстая тетрадь в кожаном переплете. Подписанный обеими сторонами договор. Подперев дверь стулом, она зажгла свечу и расположилась за столом. В ее распоряжении была чернильница, перо и одно секретное оружие, которым приходилось пользоваться на службе у Созидателей. Бумажная крошка, смешанная с яичным белком. Все дело было в пропорциях, которые следовало соблюсти, чтобы смесь не растекалась и не осыпалась. Нанеся ее на бумагу при помощи палочки, следовало разровнять тонким слоем, закрывая ненужные слова в тексте. А спустя короткое время можно было писать поверху чернилами. В итоге едва ли кто-то упомнит, было это слово в прежнем тексте или нет, а суть сказанного меняется кардинально. Лорин пробежалась взглядом по тексту. Чапа говорит, нужно сделать так, чтобы появились спорные строки. Чтобы все указывало на выигрышность позиции османов, тогда Фридерик – король Пруссии – возмутится и отправит своих людей разрешать возникший спор. Пока затянется выяснение этого вопроса, союз утратит свою актуальность.

Лорин достала из-за пазухи пузырек со смесью, взболтала его в пальцах. Внезапно окно распахнулось, порыв ветра едва не опрокинул свечу на договор. Она вовремя спохватилась, придержала подсвечник. Только восковая капля упала на край.

Там, за окном, было бездонное черное небо, усеянное несметным количеством звезд. Они мерцали точно россыпь драгоценных камней в королевском наряде. Тонкий месяц, совсем как тот, что украшает мечети, невесомым лепестком замер над крышами спящих домов.

Эта страна была чужой. Это народ был чужим. Но затем ли она бежала сюда, за море, в поиске свободы, чтобы вновь выполнять их приказы? Лорин услышала всхрап Матиаса за стеной. Она убрала пузырек со смесью обратно за пазуху, спрятала договор на место и затушила свечу.

* * *

Чапа выслушал ее, не сходя с места. Он смотрел куда-то вдаль, заложив руки за спину, и слушал правдоподобную ложь о подмене документов. Когда Лорин закончила, устало мечтая опуститься хотя бы на ту жесткую подстилку, что служила ей спальным местом, вор медленно повернул к ней голову:

– Я знал, что на тебя можно положиться. Изящная работа.

– Не за твою благодарность, – напомнила она. – Мне нужно покинуть Константинополь, и ты обещал помочь.

– Каждый подтвердит, что Чапа всегда держит обещание. Но… ничего личного, Химера.

Его слова еще звучали, а она уже отскочила к стене, уходя с дороги вбегающих в комнату людей. Четверо головорезов Чапы кинулись к ней с ножами и короткими саблями. Еще один остался в стороне с пистолетом наготове.

Вор с сожалением наклонил голову:

– Они бы не простили мне измену. Ты же знаешь.

Лорин знала. Чапа с самого начала не собирался выполнять условия договора. По сути, как и она. Женщина схватила попавшуюся под руку глиняную масляную лампу и с силой ударила в лицо первого нападавшего. Масло, разливаясь по лицу, поймало огонек с выскользнувшего фитиля и вспыхнуло. Человек под огненной вуалью завопил от боли, глотая пламя, захлебываясь им. В суматохе Лорин избежала смертельного удара сабли. В тесноте нападавшие мешали сами себе, толпились и толкались. Воспользовавшись заминкой, она сорвала с головы шарф и петлей ухватила запястье одного из бандитов. Дернув руку с ножом прочь от себя, ударила в открытый бок коротким стилетом. Чужой клинок ледяной вспышкой боли пронзил ее плечо. Лорин вскрикнула, и на миг разжала пальцы. Тот час ее смяли, повалили на пол. Нож вонзился в пол, пригвоздив верхнюю накидку, едва не вспоров ей живот. Подняв голову, Лорин увидела лицо того, кто должен был нанести ей смертельный удар. Но занесенная сабля не настигла жертву. Вдруг сам палач схватился за грудь, в которую вонзился арбалетный болт. Он еще не успел рухнуть на землю, а второй головорез оказался тяжело ранен прилетевшим из ночи ножом. Выстрел! В тесной комнате он был подобен раскату грома. Лорин вырвала вогнанный в пол нож, перекатилась на колени и всадила клинок в бедро перезаряжающего пистолет стрелка. Его вой утонул в звоне металла. Ударив раненого острием под челюсть, Лорин выхватила из рук пистолет и обернулась. У окна шло яростное сражение. Двое израненных воров в безумии махали кинжалами, намереваясь изрезать на лоскуты человека в одежде цвета ранних сумерек. Он поднырнул под руку одного из них, и резко обернулся.

– Сафар, – изумилась Лорин. – Какого черта?!

Но тут ее внимание привлекла распахнутая дверь. Чапы в комнате не было.

Она выскочила на лестницу и кинулась наверх, к чердаку. Там, на узких ступеньках, замедлила шаг. Крадучись, поднималась все выше, стараясь не дышать. До двери оставалось всего несколько…

Выстрел разнес хилую створку едва ли не на части. Послышался девчачий визг, детский плач в два голоса. Лорин пригнулась, прижалась к стене, проверила, заряжен ли ее пистолет. Она не знала, сколько выстрелов мог сделать Чапа до перезарядки.

– Я слышу твои шаги, Химера! – на турецком крикнул вор, и тут же добавил на плохом английском, – твои дети не страдать… не пострадают. Выходи. Отдай оружие.

Лорин поднималась. Свет, льющийся лучом из широкой прорехи в двери, упал ей на платье. Еще немного, и Чапа увидит ее. Он – первый, а не она. Сквозь ошметки двери ничего не разобрать.

– Где ты, Химера? – снова на турецком спросил Чапа.

Лорин подняла руки и толкнула дверь носком туфли. Та медленно открылась. Вор стоял у стены, держа за шею Мэри, белую, как смерть, с перекошенным от ужаса лицом. В его руках был нож, пистолет лежал на полу. Джек стоял в другой стороне, закрывая собой младшего брата и сестру.

– В самом деле, Чапа, это глупо, – Лорин опустила руки и посмотрела на него с легкой насмешкой. – Думаешь торговаться со мной? Прогадал с обменом.

– Хочешь, чтобы я поверил, будто ублюдки тебе не важны? – оскалился он. – Зачем тогда притащила их с собой, а не бросила гнить в Англии? Брось пистолет, или я перережу ей глотку, и буду резать каждого из них…

Она медленно присела, направляя пистолет к полу. Рука Чапы непроизвольно отвела лезвие от порозовевшей кожи Мэри: простая формальность – демонстрация честности своих намерений, чтобы противник не передумал. За этот миг Лорин успела увидеть носки туфель своей дочери. Она стояла, расставив ноги, чтобы сохранить равновесие, потому как вор сильно тянул ее назад. Устойчивая позиция. В то время как Чапа выставил левую ногу вперед, а правую чуть назад, точно фехтовальщик.

Пистолет почти коснулся пола, когда Лорин резко выпрямила ствол и спустила курок. Эхо выстрела слилось с душераздирающим криком Чапы. Джек на шаг опередил Лорин, впившись в руку вора, держащую нож. Мэри вырвалась из цепкой хватки, пожертвовав клоком волос. Чапа безумными глазами, вышедшими из орбит, смотрел на приближающуюся женщину. Из его простреленной ноги, пониже колена, текла кровь, пропитывая изорванную пулей одежду. Он сцепился с Джеком, не отпуская нож, но Лорин уже была близко и со всей силы ударила его рукояткой пистолета, рассекая вору переносицу. Второй удар в висок свалил его с ног.

– Они убьют тебя, Химера! – кровь из носа хлынула в рот Чапы, превращая его оскал в звериный, – найдут и убьют, вырежут твоих щенков…

Лорин снова ударила его по голове, и он рухнул на бок, мыча и хлопая глазами, безуспешно пытаясь подняться. Руки разъезжались, и он полз вперед.

– Выведи их, – бесцветным голосом сказала Лорин, и Джек, к которому она обращалась, ни словом не переча, потащил брата и сестер прочь из комнаты.

Чапа дополз до стены и, ухватившись за нее, начал подниматься. Но выстрел в упор разворотил его затылок, и обмякшее тело сложилось на полу в нелепой позе.

Когда Лорин вышла на лестницу, снизу, напугав и без того доведенных до истерики детей, появился серый, как тень, Сафар. На короткий миг они встретились взглядами. В его глазах был вызов. Он ждал вопросов или упреков, думал, что она спросит, зачем следить за тем, кто выполнил свою часть сделки? Что Лорин рассчитывала увидеть? Понимание? Разве думал этот глупец о том, что выступив против воров, поставит крест на своем нахождении в Константинополе? Ни свора Чапы, ни кормящие их Созидатели не простят ему вмешательства. Что теперь? Попрощаться со службой султану или умереть от ножа в спину.

Но он не знал этого, и потому протянул руку Лорин, помогая спуститься по лестнице, усеянной обломками трухлявой двери.

Окраина Иерусалима. Наши дни

– Значит, вы нелегально возите паломников по святой земле? Что-то вроде контрабанды святош?

Этот вопрос Колин задал человеку, сидящему за рулем микроавтобуса. Водитель просил называть его «Джон», хотя на самом деле его звали Федор Иванович Стыцюк. Родом он был из Мариуполя, что в Украине, позже перебрался на заработки в Россию, но вскоре понял, что класть плитку в чужих туалетах не такое уж прибыльное и почетное занятие. Случилось так, что, идя по блошиному рынку в Измайлово – в Москве – он заметил мужичка, торгующего деревянными крестиками. Они были убогими и примитивными, словно сколоченными наспех на детском уроке труда. Но стоили куда дороже, чем серебряные аналоги в церкви. Любопытный ко всяким чужим выдумкам Федор поинтересовался, за что ж такие нечеловеческие деньги полагаются. И выяснил, что крестики эти прямиком из Святой Земли доставлены родным дядей торгаша, буквально вчера. То есть из них еще даже запах особый не выветрился. Принюхавшись, Федор почуял только терпкость сосновой смолы. В тот миг его осенило, что перед ним – гений. Только за пять минут их разговора карман мошенника пополнился на несколько сотен рублей, а крестики расхватывали, как горячие пирожки.

Вот тогда он и понял, где нужно хлеб искать. На следующий день на том же блошином рынке появился Федор, перед которым на сереньком полотенце были выложены булыжники «из Святой Земли». На некоторых из них он даже нацарапал крест. С других просто отодрал приклеившийся асфальт. Торговля шла неплохо, пока его не поколотили местные барыги за «фартовое место». После чего Федор понял, что в этой стране он добра не наживет.

Нашел знакомства через бывших одноклассников и соседей из Мариуполя, договорился о поездке в Египет как турист, в самый дешевый отель вдали от моря. Оттуда – частными автобусами, которые ломались каждые полчаса, добрался на экскурсию в Иерусалим. Ну а там как-то все и закрутилось.

Это Федор, то есть Джон, поведал за первые пять минут знакомства, пока они ехали по раскаленному шоссе.

На вопрос Колина он рассмеялся и с ужасным акцентом школьника, впервые читающего английский текст, выдал:

– Когда-то религия был политика, теперь – бизнес. Бизнес, понимать? Окей?

– Окей, – цыкнул зубом Колин.

«Джон» посмотрел через косое зеркало заднего вида на сидящую позади него Нику. Обратился к ней на русском:

– Ты ж наша, да?

– Ну типа того, – хмыкнула она.

– И шо, интуристов разводишь? – гоготнул он.

Ника заметила, как напряглись ее спутники. Русского они почти не знали, разве что на уровне простейших фраз, необходимых, чтобы зарегистрироваться в отеле или заказать обед в ресторане. Но, вероятней всего, они поняли, что разговор идет о них.

– Это ты разводишь, – холодно ответила она. – У меня таланта нет.

– Ага, типа гордая, да? – фыркнул тот. – Повидал я таких гордых…

Ника отвернулась к окну. Федор снова завел песню о былых подвигах на ломанном английском. Вот ведь чудеса: одни из своей страны рвутся так, что шкуры не жалеют, а другие назад хотят, домой. И все носятся, суетятся. А есть ли вообще в этом мире кто-то, кто на своем месте и никуда не хочет уходить?

* * *

Человек с документами Шона Келли вышел из автобуса на центральной станции. Он поправил бейсболку, вернул на переносицу темные очки и огляделся. Ясное небо казалось ненатуральным, такая синева бывает только на картинах оптимистичных художников. От кофты пришлось отказаться, она теперь была привязана рукавами к ручке спортивной сумки. Он остался в футболке и тонких джинсах. Немного намокшая от пота ткань плотно облегала его натренированное тело, приковывая взгляды и женщин, и мужчин. Первые смотрели со скрытым или вызывающим интересом, вторые инстинктивно расправляли плечи и вытягивали шеи, отвоевывая в негласном поединке свой авторитет.

Шон Келли не обращал внимания ни на одних, ни на других. У него задание, и все прочее не имеет значения.

Закинув сумку на плечо, он пересек залитую солнцем площадку, вошел в здание безликого современного дизайна и, отыскав санузел, умылся. Освежаясь под струей холодной воды, Келли думал о дальнейших своих шагах. В целом, ему поставили непосильную задачу: отыскать группу людей в городе, по которому перемещаются миллионы туристов. Это незастывающее море человеческой массы бесконечно движется по узким улицам старого города, а особо остроумные выбиваются из общего стада, чтобы «отдохнуть от туристов» в современной части Иерусалима. В итоге хаос поглощает город.

Впрочем, покоя в этих стенах давно не было.

Умывшись, он вышел на жаркую улицу и пешком отправился вдоль трассы. Новые постройки, стекло, пластик и бетон не слишком трогали его сердце. Такие витрины повсюду в мире, такие автомобили на любых дорогах. Только слишком много полицейских, людей в военной форме и с автоматами, висящими на груди. Он порадовался, что большую часть своего арсенала оставил в Ираке. Если его обыщут, то найдут лишь предметы, обычные для туристической сумки.

– Hey! Gаsh hel'a! Anahnu le eholim laamod![15]15
  Проходи, здесь нельзя стоять! (иврит)


[Закрыть]

Обернувшись, он увидел женщину, чью фигуру лишила всей привлекательности объемная военная форма. Черные вьющиеся волосы были связаны в тугую косу, чистое без косметики лицо выглядело строго, а оружие в руках – угрожающе.

Келли кивнул, чуть растопырив пустые ладони, чтобы показать свои мирные намерения, и двинулся дальше.

В мутноватом от выхлопных газов и жары воздухе впереди виднелись крыши древних построек. Когда-то он знал этот город. Иерусалим был желаннее Эдема, к нему устремлялись мечи и копья всей Европы, здесь крест и полумесяц тонули в кровавой жиже, здесь падальщики были сыты человеческой плотью. Он видел не одно падение этого города, но то, что с ним сделали нынче, было хуже всего прочего. Так часто бывает с величайшими достояниями человечества, как только они теряют статус эксклюзивности и превращаются в общедоступное развлечение.

Что сделали эти люди, толпами идущие вслед за поводырем, щелкая фотоаппаратами направо и налево, чтобы заслужить честь ступить на Святую Землю? Какие их подвиги? Разве проливали они кровь за каждый свой шаг?

Старый город – все, что осталось от прошлого величия. Крошечный осколок, песчинка в пустыне. Будто Иерусалим – это Стена Плача или Храм Гроба Господня. Нет… но им не понять, никому не понять. Он был здесь, и дважды брал город. Первый раз – под крестом, второй раз – под полумесяцем. Крики раненых еще звучат в его ушах, от скрежета и свиста орудий содрогается все внутри.

Праща катапульты отправляет ядро в полет…

Автомат дрожит в руках, сильно отдает в плечо. Правый глаз залило кровью, он почти ничего не слышит…

– Ist Alles in Ordnung?

Келли запоздало понял, что сидит на земле, завалившись на одно колено. На короткий миг он позволил голосам одолеть его. Мастер говорит, что это пройдет, что это какое-то особое действие эликсира, вернувшего его к жизни.

Он сжал и разжал кулаки. Пальцы похолодели, но слушались, ясность зрения возвращалась.

– В порядке, – на английском ответил он.

Келли поднялся. Люди еще смотрели на него с интересом, кто-то даже попытался сфотографировать на мобильный телефон, но он вовремя отвернулся.

Он поправил сумку и двинулся вслед за потоком туристов, выходящих из двухэтажных автобусов, к старому городу. Мастер показал ему фотографии людей, которых нужно отыскать. Одну из них – девушку с каштановыми волосами – он видел в Аламуте. И тогда понял, что должно случиться. У него не было приказа убить ее, только не ее. Но она помешала выполнению задания, из-за нее предатель все еще жив. Это доставляет ему почти физические страдания.

* * *

Они остановились возле заправки. «Джон», перекатываясь с ноги на ногу, побежал оплачивать. Колин с важным видом, держа путеводитель по Иерусалиму под мышкой, отправился туалет, а остальные решили подождать возле микроавтобуса.

Ника размяла затекшие ноги и подошла к самой кромке тени от навеса. День был безветренным, и солнце припекало, как летом. Она сняла кофту, и осталась в одной майке, давно нуждающейся в стирке с отбеливателем. Краем глаза заметила Алекса, расслабленно следящего за цифрами на табло колонки с топливом. Вот уж кого ничуть не портила кочевая жизнь. Отросшие светлые волосы чуть завивались, а в сочетании с грубой щетиной на лице и проступающими сквозь одежду мускулами – вовсе делали его похожим на модель из глянцевого журнала для мечтательных женщин. «И я как модель, – подумала Ника с усмешкой, – из периодического издания «Выжить любой ценой». Женская версия Беара Гриллса[16]16
  Речь о британском ученом, писателе и путешественнике. Он является главным героем передачи «Выжить любой ценой», где на камеру демонстрирует методы выживания в экстремальных условиях.


[Закрыть]».

– А как мы найдем их логово? – донесся голос Сэб. – Думаете, там указатели висят: «бункер Созидателей, 10 метров»?

– Я помню дорогу, не волнуйся, – хохотнул Прометей.

– Это меня и напрягает, – не сдавалась та. – Дорогу знаешь только ты. И если что-то пойдет не так?

– Ты на что намекаешь, а? Уж не подозреваешь ли ты меня в злых помыслах?

– Подозреваю?! Ха! Да я уверена, что ты сдашь нас, как только выпадет шанс.

– Потому что я черный? Или потому что мусульманин? А, нет, погоди! Может, это связано с тем, что я бывший Созидатель?

– Ага, в точку! – его сарказм еще больше раскалил и без того взведенную Сэб. – Вся ваша порода гнилая насквозь.

Ника почувствовала неприятный укол где-то глубоко в сердце. Слова Сэб доставляли ей дискомфорт, как чужая безграмотная речь.

– А как же малышка Лорин? – не унимался Прометей. – Она же у нас героиня!

– Та еще сука, – огрызнулась Сэб. – Она ради своих игр готова была жертвовать родными детьми! Что она за тварь?

– Ложь!

Голос Ники был тихим, но клокочущий в нем гнев заставил Сэб заткнуться. Та удивленно хлопала глазами. Алекс перестал делать вид, что его слишком интересуют цифры на табло.

– Она не знала своих детей, они не были желанны, просто…побочный эффект от работы, – продолжала Ника, и каждое ее слово точно плавилось на языке, прожигая воздух.

У меня не было ничего своего, никогда. Только они. Это так странно, так ново… Они – мои! Только мои. Я защищаю их…

– Она защищает их!

– Э… ей нужен транквилизатор или «Оскар»? – с деланной озабоченностью спросил Прометей.

– Ты чего? – растерялась Сэб.

Волна ярости, захлестнувшая Нику, так же неожиданно отхлынула, унося с собой силы. У девушки подкосились ноги, и если бы не Алекс, она непременно упала бы на бордюр. Перед глазами все плыло, в ушах шумели голоса, тысячи голосов, они шептали, их шепот был подобен крику. Ника закрыла уши руками, но это не помогло. Она заплакала от бессилия.

Мокрая тряпка легла ей на лоб. Пластиковое горлышко бутылки коснулось ее губ. Она сделала несколько глотков шипящей газами теплой минералки. Голова еще болела, но голоса понемногу отступали, сквозь них, словно через толщу воды, начали проявляться другие звуки. Шум едущих мимо автомобилей, стук падающих капель, гудение колонки.

– Окей? – Сэб щелкнула пальцами справа и слева от головы Ники, проверяя ее реакцию. – На меня не кинешься?

Девушка покачала головой, и от этого снова поплыло перед глазами. Алекс помог ей сесть, прислонил к микроавтобусу. Ника чувствовала себя опустошенно и неловко. Словно в близкой компании перебрала с алкоголем.

– Просачивание? – было странно слышать от Прометея не насмешку.

– Нет, она просто устала. Все мы устали. Купите еще воды, – обратился к ним Алекс, не сводя глаз с Ники.

Удивительно, но никто не стал спорить. Вряд ли его объяснение убедило бывшего Созидателя, ну а с Сэб еще предстоит объясняться, и все же Ника поблагодарила Алекса кивком.

– Не хочешь им говорить?

– А что мне сказать? – он так пристально смотрел ей в глаза, что голова снова закружилась. – Как ты сама считаешь?

Ника всхлипнула и покачала головой. Она знала, что это возможно, и все же не была готова. Ее разум оказался вдруг врагом. Она с трудом могла вспомнить лица родителей, и не чувствовала тоски по ним. С большим трудом ей удавалось извлечь из памяти их имена. Зато она помнила запах базара в Константинополе, испытывала странное волнение, думая о Сафаре, и тупую боль в груди, когда вспоминала Клайва. Непостижимым образом воспоминания Лорин стали реальнее ее собственных, они вытесняли всё прочее, заменяли.

– Мне кажется, я теряю себя, – шепотом призналась она, боясь поднять глаза на Алекса.

Он не поймет. Прикажет связать, чтобы обезопасить оставшуюся команду, или вовсе изолировать… Когда рука легла ей на плечо, она даже вздрогнула. Ника осторожно посмотрела на него.

– Не сопротивляйся этому вторжению, – посоветовал ассасин. – Не вынуждай воспоминания сражаться. Прими это как свой новый опыт, а не чужой.

– Это не совсем, как выучить новый язык, – усмехнулась Ника, и приятно удивилась ответной улыбке. – Мне кажется, что у меня голова лопнет.

– Потерпи. Недолго осталось. Нам нужны координаты Сердца, и тогда мы все будем свободны.

«А если Лорин никогда их не знала?!» – мысленно вопрошала Ника, глядя в бездонные глаза Алекса.

* * *

Джон из Мариуполя сдержал свое слово. Он доставил их в Иерусалим, продемонстрировав на блокпосте перед въездом в город свой бейдж и стопку документов. Похоже, он все-таки неплохо устроился и зарекомендовал себя. Череда туристических автобусов вытянулась почти на километр, а они потратили не более пятнадцати минут на всю процедуру. Мужчина в зеленоватой военной форме осмотрел их сквозь черные очки, собака обнюхала автобус, и вот они в городе.

Ника несколько иначе представляла себе Иерусалим. Впрочем, ошибочные ожидания – бич тех, кто засматривается панорамными фотографиями или кадрами из псевдоисторических фильмов. На снимках с помощью программ тщательно убирают всё лишнее: пестрые рекламные вывески или прохожих, жующих шоколадный батончик. Что же касается кино, то чаще всего съемки проходят очень далеко от исторических мест. А потому реальность иногда обескураживает.

Слишком много людей. Тьма автомобилей. Невероятная нервозность от вида вооруженной полиции. Нике казалось, что стоит сделать шаг, и ее немедленно арестуют. А, может, сказывалось напряжение из-за того, зачем они пожаловали в город.

Прометей выглядел увереннее прочих. Поправив солнечные очки, он подошел к мусорному баку, от которого отошла стайка туристов, и выудил из него не успевшую глубоко провалиться карту города.

– О, ты решил сэкономить пару долларов? – невозмутимо уточнил Алекс.

– Похоже, что я их печатаю? – Прометей развернул карту и указал в клубок исторических достопримечательностей. – Стена плача. Вход в подземелье. Встретимся там, скажем, через час.

– Зачем разделяться? – с подозрением спросила Сэб. – Или ты нас кинуть хочешь?

– Лишние хлопоты, – вклинился Колин, которому тоже не пришлась по душе идея бывшего Созидателя. – Телефонов у нас нет, связи никакой.

– До чего утомительная тупость! – устало фыркнул тот. Повернувшись к Алексу, попросил, – ты же командир, переведи для них.

Тот хмыкнул с неодобрением и все же обратился к Колину и Сэб:

– Нас ищут лучшие охотники трех орденов. Наиболее безопасно – разделиться и смешаться с разными потоками туристов.

Прометей одобрительно промычал. Он присел, чтобы завязать шнурки на салатовых кедах. Сам же тем временем незаметно огляделся.

– С такой обувью ты легко затеряешься, – саркастично заметила Ника, наблюдая за ним.

Прометей посмотрел на нее поверх очков и усмехнулся.

Тем временем Алексу удалось убедить Сэб и Колина, решивших оспорить единственный план. Первым покинул группу Прометей. Всего миг назад он был здесь, и вот растворился в потоке шумных студентов из Франции.

– Идем, – Алекс скрутил карту трубочкой, взял Нику за руку и повел за собой.

Проходя мимо сувенирной лавки – одной из тех, куда экскурсоводы заводят своих клиентов по договоренности с владельцами, Алекс остановился.

– Видишь? – он указал на фотоаппарат, лежащий на прилавке. Рядом стоял рослый белокожий мужчина с розовыми щеками, по форме напоминающими бульдожьи, и дряблым висящим животом. Он тяжело дышал, даже когда не двигалс, я и слушал торговца, нахваливающего свой товар.

Ника кивнула.

– Подойди и возьми его.

– Ты спятил?! – Ника обернулась. На противоположной стороне улицы стояли двое полицейских возле мотоцикла.

– Доверься мне, – настойчиво произнес Алекс. – Подойди, возьми и сразу уходи. Не оглядываясь. И не беги.

Ника решительно не понимала, зачем так рисковать. Фотоаппарат огромный, с каким-то внушительным объективом и, наверняка, очень дорогой. Владелец поднимет шум. Полиция их схватит и тогда…

– Сделаешь? – спросил Алекс нетерпеливо.

Она кивнула. Сделает.

Алекс пошел первым, Ника – за ним. Он обошел белокожего туриста и с широкой улыбкой принялся извиняться за свою настойчивость, прося о помощи в указании направления. Конечно, у торговца были карты, и он тут же разложил их перед Алексом, но тот клещом впился в туриста, панибратски хлопая его по плечу и едва ли не навязываясь ему в попутчики. Ника на негнущихся ногах приближалась к фотоаппарату. Помимо продавца и туриста, которому заговаривал зубы Алекс, в лавке находилось еще человек десять. Трое – работников, следящих за товаром, остальные – потенциальные покупатели. Владелец лавки или же директор, кем бы он ни был, точно коршун следил за всеми и каждым, не упуская из виду ни одну деталь. От его взгляда ничто не ускользнет. Ника замерла. Сердце оглушительно билось в груди. Дыхание сбилось, ей не хватало воздуха. Вокруг было слишком шумно. Фотоаппарат лежит на видном месте, его нереально просто взять и…

Внезапно мир, который видела Ника – лопнул. Он взорвался и рассыпался на миллиарды крошечных осколков. Она едва не упала, ощутив, что ступает по пустоте. Чернота, окутывающая девушку, вдруг стала наполняться яркими фрагментами, точно Нике удалось очутиться посреди трехмерной мозаики. Осколок за осколком, картина воссоздавалась с идеальной точностью. И вот она стоит посреди той самой лавки. Посторонние звуки ушли прочь, а движения людей стали мягкими, плавными, словно их замедлили. Фотоаппарат был четче всего прочего. Он будто пульсировал, призывая ее. А внимание стоящего за прилавком владельца уже не казалось столь колоссальным. Его волнует лишь его товар, и сейчас он куда больше заинтересован тем, чтобы никто не ушел без покупки, чем чужой вещью, оказавшейся перед самым носом. Турист, которого отвлекает Алекс, повернулся спиной. Остальных нет. Они поглощены сами собой и желанием потратить деньги.