Текст книги "Пой, Менестрель!"

И вот уже они в своей комнате, пылает огонь в очаге, сброшены тяжелые плащи и теплые меховые куртки, хозяин кричит во весь голос, веля подать гостям горячей воды, – а тем временем и ужин подоспеет.

Едва хозяин удалился, в дверь стукнули, и появился Плут – собственной персоной. В переднике слуги и с подносом в руках.

– Дорогие гости, подкрепитесь с дороги, вино попробуйте, – болтал Плут, расставляя кружки.

Стрелок с Мелпом переглянулись.

– Попробуйте, урожай славный был…

– Ну что ты мелешь, – не выдержал Стрелок, – какой урожай? По всей стране недород.

– А это вино прошлогоднее, – нашелся Плут. – Из старых запасов. Мы тут гостей чем попало не потчуем. Горячая еда, чистота, порядок… – Плут прошелся тряпкой по столу и скамье. – Постели мягкие, не то что у Однорукого, где годами солома в тюфяках не меняется, мыши заводятся…

Говоря это, Плут откинул одеяло, показав весьма жалкий и тоненький тюфячок; взбил подушку – чистый пух! – одернул одеяло…

– Хватит уже, – осерчал Мелп.

– Не сомневайтесь, гости дорогие, отдохнете на славу. – Плут решительно не желал выходить из роли. Подошел к окну, притворил ставни. – Ужин сейчас будет. – На пороге обернулся, подмигнул, прошептал: – Перья и пергамент приготовьте. – И положил на лавку огниво, вытащенное из мешка Стрелка.

С губ Мелпа сорвалось проклятье.

– Когда успел?

По лицу Стрелка стало видно, насколько охотнее он пошел бы навстречу опасности сам.

Хлопнула дверь соседней комнаты. Мелп припал ухом к стене. Голоса звучали невнятно, слов было не различить. Раздался взрыв хохота – Плут явно имел успех. И вновь хлопнула дверь. Мелп оторвался от стены:

– Не успел. Слишком быстро.

Стрелок не ответил. Распахнулась дверь, в комнату ввалился Плут. Лицо его блестело от пота. Через руку была перекинута тряпка, которой он стирал со стола. Из-под тряпки Плут выдернул и швырнул на колени Мелпу свиток:

– Живее. Надо управиться, пока они едят. Когда пойду убирать со стола, суну обратно.

Только один взгляд бросил Мелп на Плута и схватил свиток. Все уже было приготовлено: лист пергамента, чернильница, гусиные перья, горящая свеча.

– Как тебе удалось? – шепотом, чтобы не отвлекать Мелпа, спросил Стрелок.

Плут, морщась, растирал пальцы.

– Под подушкой нашел. Люди почему-то обожают прятать свои сокровища под подушку, а потом идут мыться или садятся за стол.

– Значит, в любую минуту могут хватиться?

– Пока не поедят, из-за стола не встанут. А я натащил им всякой снеди, не скоро управятся.

– Помолчите, – сердито бросил Мелп.

В руках он держал конский волос и, туго натянув, осторожно разрезал восковую печать.

Волос разделил желтый воск легко, словно нож масло. Мгновение, и края свитка разошлись. Стрелок с Плутом низко склонились над плечом лильтерца.

– Не мешайте, – потребовал он.

– Ну ты мастер на все руки, – восхитился Плут.

Мелп смолчал – печать еще предстояло соединить заново.

Резво бежало перо, царапало, оставляло кляксы – Мелпу было не до изящного почерка. Он позволял себе безобразно сокращать слова: главное, успеть, успеть.

Плут зашел с другой стороны, заглянул через стол. Доложил Стрелку:

– Ловко у него получается. И ведь по-каралдорски понимает, – смущенно улыбнулся, – я-то в грамоте не силен.

Стрелок приник к стене, слушая, что происходит в соседней комнате. Плут молча ломал пальцы – очень ему хотелось узнать, что пишет каралдорец своему королю.

– Идут. – Стрелок отпрянул от стены.

Распахнулась дверь. Мелп дернулся, выпустил свиток. На пороге стоял разъяренный хозяин.

– Бездельник! – заорал он Плуту. – До сих пор ужина гостям не принес. Ступай в кухню, негодяй, цыплята давно сняты с вертела, остывают.

Плут схватил поднос и улизнул. Хозяин, несколько раз поклонившись, отступил за дверь.

Мелп нагнулся, Стрелок присел на корточки – они смотрели на упавший свиток. Обе половинки печати были целы. Мгновение – и перо снова полетело по пергаменту. К тому времени, когда Плут вернулся с цыпленком, Мелп поставил последнюю точку.

Теперь нужно было соединить печать заново. Плут переминался у двери, то и дело выглядывая в коридор.

– Еще едят, – успокоил его Стрелок, вновь послушав, что делается за стеной.

Мелп поднес одну из половинок печати к пламени свечи. Главное было – не перегреть, чтобы воск не поплыл. Мелп поспешно отдернул руку. Оказалось рано – воск не размягчился, края печати не желали слипаться.

– Выходят из-за стола, – предупредил Стрелок.

– Не торопите меня, – огрызнулся Мелп.

Плут раскачивался на носках. Рука его лежала на дверном засове.

Мелп снова приблизил печать к огню, и снова отдернул, и снова приблизил. Аккуратно, чтобы не сдвинуть ни на волосок, соединил обе половинки.

– Все? – спросил Плут.

Мелп, не отвечая, так же осторожно принялся нагревать печать, чтобы уничтожить следы разреза. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем еле заметная ложбинка исчезла. А потом еще пришлось ждать, пока воск застынет.

Плут схватил свиток. Мелп со Стрелком услышали, как он вошел в соседнюю комнату.

– Спускайтесь, седлайте коня, – приказал Стрелок Мелпу. – Если Плут попадется…

– Это вы уходите, а я останусь выручать Плута, – перебил Мелп. – Ваше дело – отвезти письмо. Будет погоня. Вы сможете уйти лесом, ночью. Я – нет.

За стеной что-то зазвенело, послышались возмущенные голоса. Плут не появлялся.

– Не получается, – одними губами сказал Мелп.

Стрелок решительно отстранил его. Мелп не сразу понял, что охотник собирается делать, а когда понял – было поздно. Стрелок постучал в соседнюю дверь.

– Да, – ответил резкий голос.

Охотник распахнул дверь и переступил порог. Люди Магистра сидели возле очага. Каралдорский гонец – его не трудно было узнать по загорелому лицу, черным глазам и иссиня-черным волосам – вытирал залитую вином рубаху, сердито ругая Плута. Мнимый слуга подбирал с пола черепки разбитого кувшина.

Стрелок поклонился. Каралдорец переглянулся с охранниками и ответил на поклон.

– Простите, господа, – заговорил Стрелок. – Вы едете из столицы?

– Да, – отрывисто бросил гонец.

Люди Магистра приблизились и встали за его спиной. Плут подался к изголовью кровати.

– Еще раз прошу простить меня, я давно не был в столице. Скажите, верны ли слухи о болезни короля?

Каралдорец вновь обменялся взглядами с охраной. Охотнее всего он указал бы незваному гостю на дверь. Но… было в незнакомце что-то принуждавшее к ответной вежливости.

– Да, к сожалению. Король и королева больны.

Гость уходить не спешил.

– А что творится на севере? Мятежи подавлены?

– Да. Мятежники казнены.

– Вот как? Благодарю за новости.

Каралдорец сделал над собой усилие и любезно улыбнулся. Гость помедлил еще мгновение – поторопить его никто не решился – и наконец ушел. Следом выскочил рыжий слуга. Весело прокричал, успокаивая разгневанного трактирщика:

– Бегу! Бегу! – подмигнул Стрелку и ринулся вниз по лестнице.

…К друзьям Плут вернулся не скоро. С порога трагически объявил:

– Вы отдыхаете, а мне пришлось посуду мыть. Хозяин, мало того что деньги от меня получил, еще и работать заставил!

Стрелок с Мелпом дружно рассмеялись.

– Как ты свиток вернул?

– Не напоминай, – вздохнул Плут. – Прихожу к ним – стол грязной посудой и объедками завален, люди Магистра у огня греются, а гонец уже улегся. У меня, признаюсь, руки опустились: как его согнать с кровати? Пришлось пожертвовать кувшином с остатками вина. Поневоле вскочишь, когда тебя сверху поливают. И тут вы их отвлекли… – Он благодарно посмотрел на Стрелка. – Надеюсь, не зря старались? Что в письме?

Мелп развернул пергамент и начал переводить:

– Если отбросить все поклоны и уверения в бесконечной преданности, получится примерно следущее. «Ваше величество, все будет как вы желаете. Король Артур сомневается, но мы постараемся, чтобы его сомнения рассеялись. Он, как всегда, станет действовать стремительно и, едва заключит мир с нами, двинет войско против Бархазы. Этим следует воспользоваться. Ввязавшись в войну с Бархазой, король Артур не сможет выставить дружину против нашего войска. Главное, вовремя нанести удар… и нынче же зимой мы будем пировать в столице».

– Погоди, – не понял Плут. – В чьей столице они собираются пировать?

– В нашей. Пока станем воевать с Бархазой, каралдорцы захватят наше королевство.

– Вот ловкачи!

– Ради этого письма стоило потрудиться. – Стрелок положил руку Плуту на плечо. – Твоя заслуга.

Тот смущенно ковырнул ножкой:

– Ну, запустить руку в чужое добро каждый может. Это Мелп молодец, без него мы бы в жизни такие каракули не разобрали.

– Не выведи Стрелок на след гонцов, нечего было бы разбирать, – ответил Мелп.

– Лорд Гаральд обрадуется. И все же… Письмо не уличает Магистра впрямую.

– Не беда. Лишь бы войну предотвратить.

Стрелок серьезно посмотрел на друзей:

– Воевать с каралдорцами придется. Но удар в спину они нанести уже не сумеют.

* * *

– Как чувствует себя ваше величество?

– Благодарю, хорошо. Надеюсь, милорд, вы так настойчиво добивались встречи со мной не только ради того, чтобы справиться о моем здоровье?

Тон Артура был холоден. Король стоял и не предложил сесть лорду Гаральду. Под рукой Артура громоздилась груда свитков – указы Королевского Совета, принесенные на подпись. Король выглядел усталым, но губы сжимал непреклонно и нетерпеливо постукивал пальцами по мозаичной столешнице.

Охотничий зал был ярко освещен, с гобеленов взирали розовощекие, смеющиеся дамы и кавалеры.

Лорд Гаральд с поклоном подал королю свиток. Артур взял, взглянув испытующе, но так как вельможа молчал, стремительно развернул и прочел. Лицо его стало совершенно белым, рука судорожно сжалась.

– Откуда эти сведения, милорд? Как к вам попало письмо?

– Одному из моих людей удалось перехватить гонца, хитростью добыть свиток и снять копию.

– Чье, чье это послание?!

Лорд Гаральд помедлил. Обличить Магистра? Нет доказательств, а король на слово не поверит. Решит, что лорд Гаральд из ненависти обвиняет соперника (Магистр вместо него стал Главой Королевского Совета).

– Письмо везли каралдорскому королю. От кого – не знаю.

– Вы отвечаете головой за эти сведения, милорд. Если это подлог…

– Вы сомневаетесь в моей честности, ваше величество?

– Милорд, вы никогда не желали союза с Каралдором.

– Потому что не верил обещаниям каралдорского короля.

Артур перечитал письмо, швырнул на стол.

– Не могут они пойти на столь чудовищный обман!

Лорд Гаральд выдержал внушительную паузу, переспросил:

– Не могут? Почему же, ваше величество? Разве убийство королевы Маргарет не было худшим деянием?

Артур сел, кивком головы указал лорду Гаральду на кресло.

– Итак, милорд, вы полагаете…

– Ваше величество, остерегитесь повторить ошибку прежнего государя. Он тоже считал каралдорцев не способными на злодеяние.

Артур прикрыл глаза ладонью.

– Завтра вы должны дать ответ каралдорцам, – как бы вскользь уронил лорд Гаральд.

Артур отнял руку от лица, провел пальцами по столу, повторяя мозаичный рисунок: огромные искристо-белые лилии и желтые ирисы. «Лорд Гаральд не лжет, знает, что может дорого поплатиться. А каралдорцу бояться нечего. Заложником не останется, уедет. Никто не поручится за его правдивость». И снова пальцы Артура крепко сжались.

– Каралдорский гонец торопится к своему королю? Прекрасно. Каралдор угодит в западню, расставленную для нас. Вы, милорд, нынче же вечером отправляйтесь в путь.

– Куда, ваше величество?

– В Бархазу. Добейтесь союза. Не скупитесь на обещания, лишь бы Бархаза поддержала нас войском.

– Ваше величество, посланцы Каралдора ждут решения.

– Бросить их в темницу? Нет. Слухи об этом быстро достигнут Каралдора. И все же я задержу их и не дам ответа, хотя бы пришлось сказаться больным и на месяц улечься в постель. Торопитесь, милорд.

Лорд Гаральд с поклоном отступил к двери. Прежде чем уйти, промолвил:

– Многие жаждут союза с Каралдором и, если почувствуют… э-э… угадают намерения вашего величества, охотно известят каралдорцев.

Артур пристально взглянул на вельможу, кивнул и жестом отпустил его.

* * *

– Пора умирающему воскреснуть. – Артур весело взглянул на Драйма.

– Каралдорский посланец так расстроился из-за вашей болезни, что сам позеленел и высох, – улыбнулся Драйм, подавая побратиму плащ.

– Не этот. Белый с золотом. К посланцам непобедимого Каралдора, – с невыразимой иронией произнес Артур, – надлежит являться во всем великолепии… Согласись, выдумка оказалась удачной.

– Да, ваше падение с лошади выглядело убедительно. Я сам испугался.

– Либурне встал грудью, – мол, рана открылась. Месяц мы выиграли. – Артур выбрал для плаща застежку с изумрудом. – Магистр давно домогается встречи со мной. Что ж, теперь я готов его выслушать.

Артур хлопнул в ладоши, и тотчас королевскую опочивальню заполнили пажи и слуги. С удивлением взирали они на неожиданно исцелившегося короля – в тайну были посвящены лишь Драйм и лекарь.

– Господина Магистра ко мне. Приготовить тронный зал. Каралдорским посланцам объявить: я приму их немедленно.

Слуги кинулись исполнять приказания, и полетела по замку весть о внезапном исцелении государя. Каралдорский посланец, прослышав о том, свои черные влажные глаза скрыл за тяжелыми веками. Знал: необыкновенные происшествия обычно ничего хорошего не сулят.

– Рад видеть ваше величество в добром здравии. – Магистр не отрывал взгляда от лица монарха, не находя следов едва миновавшего тяжелого недуга.

Правда, Артур был бледен, как человек, давно не бывавший на свежем воздухе. Но взгляд, улыбка, осанка – больные так не держатся. Когда неделю назад Магистр добился приема у его величества, тот головы не мог поднять от подушки.

– Да, Магистр. Я чувствую себя лучше и готов, помня ваши наставления, первым делом дать ответ каралдорцам.

– Право, ваше величество, они искренне хотят союза…

– У меня было время поразмыслить над их искренностью, – отозвался Артур с прежней улыбкой.

Морщина прорезала лоб Магистра.

– Так что вы ответите?

Вопрос был задан нетерпеливо и непочтительно.

– А что бы ответили вы, прочтя вот это?

Артур перестал улыбаться. Светлые глаза его от злости стали почти бесцветными. Он швырнул Магистру свиток.

Магистр скользнул взглядом по строчкам. Посерел и сглотнул, словно почувствовав петлю, сдавившую горло.

– Вижу, вы изумлены, Магистр. Еще немного, и каралдорский король пировал бы в нашей столице.

Лицо Магистра медленно приобретало прежний цвет. Он сообразил, что раз до сих пор жив и на свободе, то вне подозрений.

– Откуда это?

– Мои соглядатаи служат лучше ваших, – уклончиво и насмешливо отвечал Артур.

– Ваше величество! – вскричал Магистр в подлинном ужасе – представил ярость каралдорского монарха. – Это подделка, обман… Многие не желают союза с Каралдором и…

О, теперь Магистр ясно все понял. А он-то радовался, видя, что оружейники день и ночь куют мечи, копья, наконечники для стрел. Думал направить все это против Бархазы. За месяц Артур успел подготовиться к войне, только не с Бархазой, а с Каралдором.

– Почему вы не сказали мне? – Лицо Магистра подергивалось от ярости.

Артур обернулся, и улыбка – высокомерная, удивленная, насмешливая – тронула его губы.

– Не желал расстраивать вас, Магистр. Вы так славно потрудились, делая меня королем. И страшно огорчились бы, узнав, что венец едва не слетел с моей головы.

* * *

Разноцветные блики от витражей на полу и стенах, трон под красным балдахином – серебряные кисти чуть покачиваются от сквозняка; полукруг придворных; стражники в алом – сияют алебарды. Толпа придворных раздается в стороны. Кланяются низко – за месяц научились. Каралдорские посланцы – блеск золотого и серебряного шитья, жемчугов (Магистр не скупился на подарки) – шествуют неспешно, головы держат надменно, но глаза, черные влажные глаза, торопливо пробегают по лицам придворных, ощупывают фигуру Магистра, замершего у трона, и, круглые, беспокойные, обращаются к королю.

Артур – сама любезность – поднимается, сходит по ступеням и делает пять (!) шагов навстречу посланцам. Черные глаза веселеют, соответственно ширится и улыбка Артура.

Несколько мгновений король и посланец пытаются перещеголять друг друга в любезностях. Магистр желтеет. Придворные гадают: как, не теряя равновесия, отвесить еще более глубокие поклоны каралдорцам?

Его величество вновь усаживается на трон. Черные глаза жадно следят за губами короля, произносящими:

– Властелин Каралдора предлагает заключить союз на все времена.

Черноглазый посланец кланяется.

– Ждет, что в знак дружбы и верности мы примем бой с Бархазой.

Артур делает крохотную паузу, губы его дрожат в улыбке. Черные глаза расширяются, застывают.

– Добрый, искренний союз, о котором мечтал еще прежний государь…

Черные глаза не мигают.

– Как жаль, что заключить его не удастся.

Легкий шепоток пролетает по залу и стихает. Придворные, оцепенев от изумления, боятся пропустить хоть слово.

Взгляд черных глаз обращается к Магистру и вновь – к королю.

– Что поделать, – с очаровательной улыбкой говорит Артур, – мы не можем воевать. Наемникам давно не плачено, они разбегаются. Лорды бунтуют.

Магистр, опустив веки, тихонько покачивается из стороны в сторону.

– Передайте этот ответ своему королю и заверьте его в моем самом искреннем расположении.

Каралдорец вспоминает наконец, что следует поклониться. Пятясь, отступает к дверям. Артур провожает его издевательской улыбкой. Придворные растерянно переглядываются: выходит, зря они так низко кланялись?

Артур, не удостаивая их взглядом, поворачивается спиной и уходит.

* * *

Шерсти клок с паршивой овцы —

Вот и выйдет мешок со стада.

Посрывай с королей венцы,

Их напялят вмиг казнокрады.

На доносчика нет кнута,

Пойман вор, да не вором назван.

Открывай беде ворота,

У ворон будет нынче праздник.

В балагане – хороший сбор,

Ротозеи глазеть готовы:

Кто там выставлен на позор?

Снова – ты… Неужели снова?

Кредитор он, или должник,

Кукловод, что за ширмой скрылся?

Только тень иль уже двойник?

Нитку дернул… Ты покорился.

Открывай ворота беде!

Нынче снова она со свитой.

Клятвы писаны по воде,

То, что сказано, – позабыто,

То, что сбудется, – не взыщи!

То, что скроется, – то бесследно.

Выноси же беде ключи,

Слишком долго ты жил безбедно.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Артур

Да будет день! – И будет боль,

И с каждым часом все больнее.

Я, верно, доиграю роль

И отказаться не посмею,

И буду долго умирать —

Еще живой, но за спиною,

Неслышная, стоит опять

Подруга с острою косою.

Сместилось все! Окончен бал,

На карнавале меркнут краски

И ледяной ее оскал

Заметен из-под каждой маски.

…На чердаке хохочет сыч,

И мне слова его понятны.

«Ты кто? Охотник или дичь?» —

Насмешник говорит крылатый.

А утром – новые дела,

И серость буден суетливых

Мне мозг и сердце облекла

Своею паутиной лживой.

Я снова восхожу на трон,

Забыв бессонницы бесчестье,

То доброй вестью поощрен,

То покорен невинной лестью.

А стоит мне глаза закрыть,

Как лезвие сверкнет стальное,

Бежит песок. И рвется нить

В руке Подруги-за-спиною.

И хлещет взгляда резкий бич,

И вслух произносить не надо…

«Будь ты охотник, будь ты дичь,

Но за каким кустом засада?»

Я душу даром отдавал,

Надеясь получить отсрочку,

Но с каждым часом ближе сталь,

А я сражаюсь в одиночку.

И, что-то силясь доказать,

Я голову держу все выше,

Хотя пора уже понять,

Хотя пора уже услышать

Тот голос, что во мне поет,

Мешает спать и так тревожит,

Но рваться нити не дает

И лезвию – коснуться кожи.

У ночи есть особый клич,

То волчий вой, то лай собачий.

«Ты был охотник, станешь – дичь»,

Но все могло идти иначе…

Когда-нибудь войду я в дом,

Где ждут и где меня прощают,

Не палачом, не должником,

Я заплачу сполна, я знаю,

Еще я не отрезал путь,

Еще вдали очаг мне светит.

И я вернусь когда-нибудь,

И я решусь за все ответить.

И с каждой раны смоют соль,

И спящий вечным сном – проснется.

Да! Будет день – и сгинет боль,

Да! Сердцу сердце отзовется.

Моя рука – в твоей руке,

Ведь судьбы так переплетутся:

Оленю – скрыться вдалеке,

Охотнику – домой вернуться.

* * *

Голод. Злой февральский ветер бросает в лицо не то дождь, не то мокрый снег. Артур закрывается рукой, плотнее стягивает полы плаща. С возвышения перед палаткой обводит взглядом лагерь. Неужели эта толпа голодных, измученных оборванцев – его войско?

Стоит долгая, страшная зима. Даже здесь, на юге, снег еще не сошел, превратился в жидкое месиво. Все давно уже забыли, что такое сухая обувь.

Голод. Целыми днями одна мысль – о хлебе. Открываешь поутру глаза – хлеба, засыпаешь ввечеру – хлеба, отправляешься в дозор, стоишь на часах – хлеба, хлеба, хлеба.

В середине декабря каралдорцы перешли по льду порубежную реку и захватили две крепости – Нельт и Рофт. Из Нельта Артуру удалось выбить врагов сразу. Два месяца длится осада Рофта. Воины называют Рофт не иначе как крепость «Сломи зуб».

Голод. Сосущая пустота в желудке, слабость в ногах, пальцы едва удерживают оружие. Все время хочется спать. Осажденные и осаждающие мучатся одинаково. Лед на реке вздулся и потемнел, теперь каралдорцы не могут рассчитывать и на удачную вылазку. Не уйти. Сдаваться в плен не желают. Ждут. Чего?

Гонца за гонцом отправляет Артур к Магистру. Требует прислать денег, продовольствия, фуража. У Магистра один ответ – казна пуста. Войско голодает. Окрестные деревни разорены. Отряды, посланные за продовольствием, выгребают все подчистую. Забирают посевное зерно, обрекая всю округу на голодную смерть, – проклятье королю, проклятье его людям! В лагерь приходят отчаявшиеся женщины, приводят детей, которых нечем кормить. Артуру все время слышатся их крики: «Тогда убейте нас!» Все чаще вспоминаются ему слова Аннабел: «Оборотень принесет лишь плач и страдание в каждый дом».

Король голодает, как и простые воины. На почерневшие губы Драйма страшно смотреть. Началось воровство. Вчера повесили двоих лучников, укравших хлеб у своих сопалатников. Обозных лошадей давно съели. Боевых коней Артур бережет, да поглядеть на них – клячи, а не кони, всадника в доспехах не выдержат.

Королевский Совет молчит. Лорд Гаральд удалился в свой замок, от себя прислал обоз с зерном. Только это капля в море. Люди обносились до дыр, обувь расползается в ледяном крошеве. Раздевают убитых.

Артур кашляет, поворачивается спиной к ветру, вытирает мокрое лицо. Бархаза отвлекает на себя силы Каралдора, иначе каралдорцы давно бы получили подкрепление и смяли его усталых, изголодавшихся воинов. Артур не понимает происходящего. Не он ли полтора года назад разбил каралдорцев у Поющих Камней? Разбил без помощи Бархазы. Что же изменилось? Что?

Он всегда имел крепкий тыл. Его люди ни в чем не нуждались. Магистр… Артур цепенеет на ветру, холод вгрызается в сердце, – он сам возвысил Магистра. Невольно вспоминается Артуру песня Менестреля:

В ночи людских тревог,

В тени мирских преград

Ты был красив, как бог,

Мой златовласый брат,

И, сидя на коне

Иль глядя из окна,

Ты видел, мнилось мне,

Куда идет страна.

Под бременем корон

Иным случалось пасть,

И ты взглянул на трон —

На нем сидела власть,

Как взор ее горит,

Рождая страсть в любом,

Но каждый фаворит

Становится рабом.

В пыли своих побед,

В пылу своих удач

Ты с тьмою путал свет,

Ты смехом слышал плач,

Твердил: «Везет глупцу, —

Проигрывая бой, —

Монарху не к лицу

Борьба с самим собой».

Мечты твои цвели,

И правились пиры,

Горели корабли,

И плавились миры,

Всходила над страной

Зловещая звезда,

Земля была больной,

Бесплодной – борозда.

В предчувствии конца

Слабеют города,

Так как же быть певцам,

Не лгавшим никогда,

Прошедшим хлад и глад

(Не дай Господь другим)?

Когда певцы молчат,

Бесчинствуют враги.

Иной, глядишь, соврет,

Наградами прельщен,

Мол, что мутить народ,

Народ и так смущен,

Но не заткнуть ушей,

Не запереть дверей

Пред гибелью детей,

Пред горем матерей.

Когда-нибудь и впрямь

Все раны заживут,

А там – певцы уйдут,

И короли уйдут.

В чертоги доброты,

Где всяк душой богат,

Что скажешь ты, мой брат,

Кем станешь ты, мой брат,

Что скажешь ты, мой брат.

* * *

Пой, Менестрель! Пусть одежда потрепана, а ноги сбиты до крови, пусть живот подводит от голода, а губы потрескались от жажды. Утопая в снегу, спотыкаясь, скользя, меся ледяное крошево – иди. Холод ли пробирает до костей, ветер ли валит с ног – пой.

Когда разоренные дома глядят слепыми провалами окон; когда изголодавшиеся, обобранные до нитки люди бредут по дорогам; когда в протянутую за подаянием ладонь нечего вложить – не умолкай, певец. Пусть кругом твердят, будто нынче не до песен, – пой.

Пой для тех, кто лишился крова, кто напуган и несчастлив. Один боится смерти, другой – увечья, третий – нищеты, четвертый – одиночества. Учи их бесстрашию. Поведай о великой любви и доблести. Пой о золоте хлебов и зелени травы, о синеве неба, тепле дружеской ладони. Покажи раскинувшийся над головой звездный шатер и пылающий диск солнца. Не позволяй людям думать, будто жизнь – только кровь и грязь. Не давай мириться с подлостью. Пусть звучит твой голос, обличая жестокость, трусость, затмевающую разум жадность. Пусть научатся распознавать зло и изгонять его из сердца.

Стучись в сердца. Заставь людей задуматься: зачем пришли в этот мир? Пытались ли сделать его прекраснее? Зачем живут? Что любят? За что умирают?

Пой, когда кажется, что тебя не слышат. Пой для разбойников на дороге, – может, кто и опомнится. Пой для сытых и довольных – пусть знают, не бывает чужой боли. Пой для братьев, схватившихся за ножи, – вдруг помирятся? Пой для матери, потерявшей ребенка, – утешь ее, и она найдет мужество утешить других.

Пой для тех, кто сеет хлеб, печет пироги, сажает деревья, растит детей, – да хватит им сил и терпения.

Пусть голос твой полнится весельем. Люди разучились шутить и смеяться, забыли, – сколько радости в жизни. Там, где звучит смех, нет места страхам. У того, кто умеет посмеяться над собой, не опустятся руки. Смейся, Менестрель.

Смейся над Магистром – тот, кто смешон, не страшен. Должен знать Магистр: не всех ему удалось запугать и купить, не все поклоняются силе и богатству – думают и живут иначе.

Пой для Артура: твой голос – голос сердца.

Пой для Аннабел: поймет – ее любят, за нее сражаются.

Пой для актеров – да будут верны своему ремеслу.

Пой для Гильды с Оружейником – да останутся в жестокие времена так же щедры сердцем.

Пой для Стрелка – пусть выйдет Герой на битву с оборотнем.

И для себя пой, Менестрель, ибо песней живешь.

* * *

Актерский фургончик увяз в снегу. Голодные люди и лошади выбивались из сил, пытаясь его вытащить. Два дня назад оттепель поманила обещанием близкой весны, и вдруг снова ударил мороз, повалил снег. Люди барахтались в снегу, выносили из фургончика нехитрый скарб. Овайлю удалось собрать труппу, но о прежних костюмах и декорациях оставалось лишь вздыхать. Никак не добыть было достаточной суммы, чтобы оплатить разрешение выступать в городе. Ходили по маленьким селениям, заработанных денег едва хватало на еду.

Плясунья притопывала, хлопала в ладоши, пытаясь согреться. Они с музыкантами и Менестрелем присоединились к труппе Овайля в окрестностях Арча. На деньги, полученные за представление в замке Дарль, купили фургончик и две телеги – лошадей Овайлю удалось сберечь.

– Дальше дорогу совсем замело, – доложил актер, ходивший на разведку. – Надо поворачивать.

«Поворачивать. Еще сутки голодать». – Плясунья недобрым словом помянула жителей селения, захлопнувших перед актерами двери домов. Обернулась к Овайлю – что решит?

Овайль подозвал Менестреля. Некоторое время они совещались. По жестам Плясунья поняла, что Овайль хотел двигаться вперед, а Менестрель предлагал повернуть. Плясунья подошла ближе.

– Мы направляемся прямиком к Рофту. Еще немного, и наткнемся на королевский лагерь.

– Чепуха, до Рофта далеко, – упорствовал Овайль.

– Вспомните, как встретили нас в Дубравье. Крестьяне напуганы. Говорят, Замутье и Островки разорены. Какие-то отряды налетают среди бела дня, угоняют скот, забирают еду и одежду.

– Чепуха, – рассердился Овайль. – Каралдорцам не прорваться сквозь…

– Каралдорцам? Под Рофтом – наше войско.

– Не хотите же вы сказать, что люди короля, будто разбойники…

– Смотрите! – закричала Плясунья.

Из-за поворота вылетели всадники. Бряцали доспехи, копыта коней взметали рыхлый снег.

– Попались, – как-то чересчур спокойно и отчужденно проговорил Менестрель.

Плясунья коротко вскрикнула и метнулась с дороги в лес, но провалилась в сугроб, упала, а пока поднималась на ноги, фургончик окружили всадники. Насмерть перепуганные актеры сбились в кучу вокруг Овайля и Менестреля. Лицо Овайля посерело – он понял, что сейчас произойдет. Менестрель остановил схватившегося за нож Флейтиста: всех перебьют.

Расширенными от ужаса глазами смотрела Плясунья на всадников. Исхудавшие, на тощих лошадях, в потрепанной одежде; кто в коротком воинском плаще, кто в длинном грубошерстном крестьянском; у кого сквозь прорехи в куртке виднеется кольчуга; и у каждого на поясе меч; лица злые, жестокие; грубые голоса – шайка разбойников!

Шестеро сразу спешились, прочие остались охранять привезенные с собой телеги. Под закрывавшей их холстиной угадывались очертания мешков с мукой. Спешившись, разбойники кинулись выпрягать из фургончика лошадей, принялись алчно рыться в узлах с актерскими костюмами.

Кто-то из актеров попытался остановить грабителей и полетел в снег. «Заберут лошадей и наши жалкие пожитки, мы погибнем», – вертелось в голове Плясуньи.

– Это конец, – произнес стоявший рядом Скрипач.

Произнес, к ужасу Плясуньи, чуть ли не с облегчением – все, больше не нужно бороться, мерзнуть, голодать, трудиться, все тревоги остались позади.

«Нет! Не может быть такого конца!» – едва не закричала Плясунья.

Флейтист толкнул ее к фургону, закрывая собой: покончив с грабежом, вояки могли заняться женщинами. Окоченев от страха, Плясунья качнулась назад, отыскивая глазами вожака. Увидела. И тотчас узнала – раз встретив, этого человека нельзя было забыть, нельзя спутать с кем-то другим. «Драйм! Побратим Артура. Значит, это его люди. Люди короля творят бесчинства».

Один из воинов перерезал запутавшиеся постромки, испуганная лошаденка храпела и прижимала уши.

– Бери как есть, чего копаешься? – орал кто-то из нападавших приятелю, рывшемуся в актерском добре, и сам уже волочил к телеге узел.

Менестрель шагнул вперед. Схватил под уздцы Лихого.

– Драйм!

Драйм опустил к нему глаза. У Плясуньи сердце оборвалось. В один миг представила, как собьют певца с ног, накинут веревку, поволокут по снегу в лагерь, к Артуру – желанную добычу. Флейтист бросился на выручку.

Драйм узнал Менестреля. И вовсе не злобное торжество – неожиданная, невозможная, но совершенно искренняя радость отразилась в его глазах. Поднимая руку, чтобы остановить кинувшегося к Менестрелю дружинника, Драйм скользнул взглядом по лицам актеров. И увидел Плясунью. Хриплый, сорванный голос ударил в уши: